Повести Белкинда 5 рисунок Любови Капцан

Глава 5. Потомки Кюхельбекера

                Потомак, конечно, не потомок,
                но мой родственник.

                Река Времени      

          Исаак Вольфович выполнил ответственное поручение жены – нашёл друга для Володи. Случилось это, когда в замёрзшие окошки их избы постучался звонкий апрель. Володя во дворе глодал аппетитную сосулину, обломанную с крыши, когда сестра Марьяша прибежала сообщить, что они идут в гости к писателю Петрянову.
– Мама говорит, чтоб ты оделся как человек.
– Эй! Люди в разные времена одевались по-разному.
– Не умничай, Вовка. Этот Петрянов с нашим папой в одной части служит.
– Тогда он военный врач.
– Папа сказал – писатель.
Как потом выяснилось, папа был прав – подполковник Петрянов прежде всего был писателем-краеведом. В его деревянном особняке на просторе резвились тысячи книг, большая часть которых имела удивительное происхождение и уж точно отсутствовала в библиотеке ЗабВО, куда регулярно ходил Володя.
Это выяснилось сразу. Они вошли из сеней в просторный холл и были бесцеремонно предоставлены самим себе.
– Юра, к тебе гости, – крикнул куда-то в глубь дома улыбчивый хозяин и увёл родителей в гостиную.
Марьяша для уверенности вцепилась в Володину руку. А он сразу подвёл её к стеллажу с книгами.
– Интересно, кто тут читает по-гречески?
– Папа и читает, – прозвучал голос за сценой.
Потом появился долговязый парень с ангельски нежным православно-немецким лицом и прежде всего стрельнул глазами в сторону Марьяши. Марьяша от смущенья густо покраснела.
– Юра, – протянул он руку Володе.
– Володя, – ответил тот и непонятным образом догадался, что сестру он должен представить сам, – а это сестра моя, Марьяша.
– Счастливчик, а моей Лёльке только пять лет. Ладно, что здесь стоять, – пошли ко мне.
И он хозяйским жестом пригласил их в просторную комнату,      где опять же кругом громоздились книги. Но самой заметной вещью был карандашный портрет хозяина комнаты.
– Это тебя кто нарисовал? – преодолевая смущение, спросила Марьяша. Она выступила первой, потому что мудро подозревала,      что эти два умника могут легко заговориться и забыть о её существовании.
Юрка Петрянов засиял от удовольствия. Мало того что Марьяша ему понравилась, так она ещё и задала самый нужный вопрос.
– Это не я, это старший сын Кюхельбекера. Рисунок самого Вильгельма Карловича. Так отец думает.
– Кюхельбекер – это друг Пушкина и тоже поэт, но больше декабрист, – как бы давая пояснения сестре, поспешил продемонстрировать      свою эрудицию Володя.
– А почему он похож на тебя? – не унималась Марьяша.
– Так я его потомок.
В комнате повисла тишина. Для Белкинда это была глубокая тишина самой истории. Он почувствовал себя муравьишкой, заползшим на мраморную колонну.
Марьяша поддалась этому ощущению, и оба они довольно жалко замерли. Чем они могли понравиться этому красивому рослому      юному дворянину?
А юный дворянин, пережив минуту величия, спустился на крестьянскую твёрдую почву.
– Кюхельбекер в ссылке женился на сибирской крестьянке, и все мои предки были сибирские крестьяне. Да я и не прямой потомок.
Юрка присел на тахту, наверно, чтоб оказаться одного роста с Белкиндами.
– А кто прямой потомок? – вежливо спросила Марьяша, продолжая светскую беседу.
– Куклин, который с Вовкой в одном классе учится, – вот так вот запросто произнёс Юра, намекая тем самым, что Володя ему известен. Глядел он при этом только на Марьяшу. И она продолжила беседу:
– А почему тогда его фамилия Куклин, а не Кюхельбекер.
– В Тобольске Вильгельм Карлович звался попросту Кюхля, а дети его Кюхлины. А потом их фамилию и вовсе русифицировали и стали они Куклиными. Оно и правда, что немецкого в них осталось?
– Осталось, – вмешался Володя. – Даже ты похож на немецкого дворянина. Правда, Куклин больше на цыгана похож.
– Зато он немецкий как родной знает, а я латынь и ту лучше знаю.
– А какие языки ты ещё знаешь? – опять спросила Марьяша.
– Учил ещё греческий, но без толку. Отцу некогда со мной много заниматься, а одному мне лень. Хорошо Герке Куклину. С ним мама занималась с рождения. Она немецкая коммунистка. От Гитлера сбежала и давай потомков Кюхельбекера искать. А как нашла, так сразу замуж за него вышла.
– Здорово. А ты не знаешь, из каких мест она?               
– Это ты у Герки спроси. Только не при всех. Он своего немецкого происхождения стесняется. И я бы ничего не узнал, да отец на всех потомков Кюхельбекера картотеку завёл. Я там и прочитал. Мать Герки зовут Гертруда, а отца её звали Гершом. В честь её отца и Герку так назвали. Что не немец, то герр, господин то есть. Задавалы немцы.      Прямо так и говорят про себя: нация господ. Герка не зря стесняется. Вот им сибиряки и вломили, чтоб не задавались. Македонский Сашка тоже, бывало, заявлял: «Двум правителям тесно на этой земле». В смысле – македонцы нация господ, а он, Санчо, значит, господин мира... – Юрка широко распустил павлиний хвост и рассыпал перлы своей эрудиции легко и щедро: – А вообще-то македонцы были греки. Вправду народ великий и про нас, сибиряков, знали, чего мы не знаем. Тут у нас в Сибири великая цивилизация была гипербореев. У них запросто крылатые кони водились. По-гречески это Пегас, а по-русски конёк-горбунок. Это крылья в сложенном виде как горб гляделись. Думаешь, Ершов его сочинил? Предания такие в Тобольске есть.      Они, предания в смысле, и в записках предков моих сохранились. Честное слово, такие они крестьяне были. На дураков не похожи.

 Голова Володи катилась по какому-то волшебному кругу. Привычное окружение приобретало фантасмагорические черты всепроникающего прошлого. Потомок сапожников, портных, кузнецов и просто евреев, он с трудом держался на отведённой ему полке будущего математика. Хотелось бы ему иметь такого интересного друга, но слепой не увидит, что только благодаря Марьяше и он, Вовка, тут интересен.
Окаменелость гостей в конце концов Юрке надоела, и он взял с полки неказистую книжонку.
– Эта книжка издана сто лет назад. Мало сказать, редчайшая. Только одна и сохранилась.
– Что-то она на брошюрку похожа, – изрёк Володя, которому роль покорного слушателя уже надоела.
– В середине девятнадцатого века самим автором издана. Средней руки декабрист, небогат, да ещё и в ссылке. Зато там про Кайдаловку стихи есть.

Кайдаловка-река      
            не весьма глубока.
В ней частенько воды не бывает.
А когда-то она,
      широка и вольна,
Вдаль несла свои светлые воды.

Володя рассмеялся.
– Ну, я бы лучше написал. Да, главное, дурак он, что ли, был? Какая там даль? Сверху вниз до самой Ингоды вся эта Кайдаловка на час ходьбы. Я проверял.
Долговязый Юра Петрянов картинно задумался.
– Ингода не озеро и тем более не болото, она впадает в Шилку,      Шилка с Аргунью делают Амур. Амур впадает в море. Туда, значит, и воды Кайдаловки впадают. А нахвастался – так давай сочиняй.
– Про что? Про Кайдаловку?
– Давай про Кайдаловку.

– По Кайдаловке кандальников конвой
                Вел поужинать и к нарам на отбой.

– Здорово. Но там про жизнь сказано. Жаловался на жизнь человек:

Завалили её, забросали её,
Мусор лени и злобы так страшен.

В общем, так же как Кайдаловка, жизнь автора завалена мусором.       Какая жизнь была, такие и стихи. Слушай, Вовка, помоги мне отцу поздравленцию в стихах написать. Да, правду Кира говорила, что ты киндервунд.
– Кира – это кто ? – с невинной рожицей спросил смущённый Белкинд, решив не уточнять, что по-немецки киндервунд – детская болезнь.
Юрка с придворным изяществом всплеснул длиннющими руками.
– Ну, ты даёшь, слушай себя, автор:
 
Всё есть истории законы.
Растущий лес,
Движение небес.
Империи великой перезвоны      
И Мир мечты –
Всё есть в её законах.

– А… – протянул Володя. – Ладно, только ты сначала расскажи про отца. Я иначе не смогу. А лучше сочини в прозе, чего сказать хочешь, и побольше, а я переведу.
– Лады. Ты теперь приходи ко мне. Места много. Будем вместе уроки делать. И сочинять.
Володя, понятное дело, многозначительно кивнул. Сердце его готово было выпрыгнуть от радости. Вот сейчас и начнётся настоящая жизнь!
– А можно я вас в театр приглашу? – глядя на Марьяшу, добавил Юрка.
 – Можно, – ответил за обоих Володя, обретая привычную уверенность в себе. Друг его будущий – сочиняйла порядочный, но      именно такого и требовалось отыскать. Ничего себе, сочинил про борейского Пегаса – конька-горбунка.      
 С этой мыслью он и двигался по застывшим к вечеру остаткам снега. Ему и в голову тогда не могло прийти, что пройдёт много лет и он прочтёт в солидной статье солидного человека, директора уральского фонда Рериха, такие слова:
 «После гибели атлантов началась эра борейской цивилизации, которая продлилась около 8.000 лет.
 Переняв всё лучшее от асуров, борейцы преуспевали в селекции животных. До нас дошли сказания о Пегасе – летающем коне (у русских Конёк-горбунок), Кентавре – существе с торсом лошади и человеческой головой (у славян Полкан, т. е. полуконь), Сфинксе – человеке с крыльями и львиным торсом, и ряде других считающихся мифическими персонажах.
Скорее всего, это реально жившие в недалеком прошлом существа. Мы находим их описание практически у всех народов Земли. Не могут же все народы придумывать одинаково!»
Вот уж действительно – не могут. Они с Юркой напридумывали много чего, и, что самое интересное, действительно не одинаково. Что и радовало их долгие годы.