Мамины рассказы

    
                Посвящается моей матери
                Дине Алексеевне Моисеевой (Орловой)
               
               
                МАМИНЫ РАССКАЗЫ

      Жара летом была в Москве такая невыносимая, что и здоровым людям было тяжело, что уж говорить про больных. Гарью от пылающих подмосковных лесов и торфяников несло и днём и ночью. Дымный смог навис над городом. По утрам не было видно даже соседних домов. Дышать было тяжело, всё время хотелось пить.Маме становилось всё хуже и хуже. Я чувствовала, что мама от меня уходит навсегда и старалась скрасить её последние денёчки, подбодрить её. Семь лет тяжких болезней и полная слепота давали о себе знать. С января она уже не вставала. Лишь сила духа помогала ей жить дальше. Обычно общительная и приветливая, мама как-то замкнулась в себе. Кроме нас, близких, никого она не хотела видеть. Всё чаще ей во сне виделась деревня, родной дом. Возвращаясь в воспоминаниях в детство, мама рассказывала о свое семье, о деревенском житье – бытье, о годах войны. Теперь эти рассказы были ей необходимы.Она знала, что жить ей осталось недолго и торопилась рассказать мне о своём детстве, считая это очень важным.Рассказчицей мама была хорошей. Я садилась в кресло рядом с её кроватью и часами слушала, слушала… А мама рассказывала:
               
                ПРО ГРИБЫ, ЯГОДЫ И ПРЯНИКИ

     «Когда я родилась, семья наша жила на хуторе с красивым названием Подберезье. Какая красота была вокруг: в дремучих лесах наших тверских, да в водах малых речушек Дёржи и Кляки, в древних курганах, стоящих на этой земле с незапамятных времён, в синей  безбрежности полей цветущего льна. Но мы тогда не понимали этой неповторимости. Думали, что везде так. До войны в нашем лесном краю, недалеко от  Погорелого Городища,что находится подо Ржевом. Там  было полно ягод и грибов. Собирали мы землянику и малину. Из грибов брали лишь белые, рыжики да грузди. Бывало, поднимешь еловую ветку, а под ней штук 20 белых стоят себе тихонько! А рыжиков и груздей целые поляны  встречались нам.Собранное это богатство лесное мы  сдавали своим матерям, и опять бежали в лес по грибы. Второй сбор несли в пункт приема. Там за это нам давали денежки. Довольные, мы на радостях неслись в Потребиловку. Так прозвали колхозники магазин «Потребкооперация», где можно было купить много  чего полезного. Мы-то глядели только на пряники!Это было лакомое угощение! Дома мать делила их по справедливости, на всех. Первым доставалось угощение самым маленьким, а потом и всем остальным.Конечно, московские и ленинградские пряники были гораздо вкуснее.Их нам привозил отец, когда возвращался из своих деловых поездок.

                ПРО НАШУ ДРУЖНУЮ СЕМЬЮ
 
       Нас у родителей было пятеро детей. Еще трое деток умерли, не дожив и до года. Имена  мама нам дала интересные, вряд ли в какой деревне, я думаю, так детей тогда называли.Всё больше были Ваньки, Петьки, Нюрки да Стешки.  Старшего  брата назвали Анатолием – Натолькой.  Потом шла я – Дина. В честь сельской учительницы Дины Владимировны меня так назвали. А по святцам я была Анной. За мной брат Аркадий - Арканя, потом Михаил – Минька. С этим всё ясно: его в честь отца своего мать  нарекала. Она - то сама была Евдокией Михайловной. Самым младшим сыном был Роман – Ромка.
      Отец наш, Орлов Алексей Яковлевич, был председателем колхоза "Красный пахарь". Весь в работе, особенно весной и летом. Мы его дома редко в такое время видели.Уйдёт на работу затемно - мы ещё спим. Возвращается к полуночи - мы уже спим. Его, совсем молодым, в числе передовых коммунистов, направили из Петрограда, где он ещё до революции жил и работал, в родные края - поднимать колхозы. Отца односельчане уважали. В трудные годы коллективизации он не выдал никого из  зажиточных крестьян, которых тогда могли посчитать кулаками, отобрать у них всё нажитое  имущество и выслать в далёкую Сибирь. Отец всех уговорил вступить в колхоз и отдать туда свой скот. Люди ему поверили и остались на селе целы и невредимы. Мама заведовала фермой, тоже была занятым человеком. Лишь много позже я узнала, что в роду у неё были и обедневшие польские шляхтичи, и русские купцы. Жили её предки в Питере до революции. А потом всех раскидало лихолетье. Отец взял русоволосую, круглолицую и синеглазую Дуняшу  в жёны, когда ей было всего 16 лет.

                ПРО  ШВЕЙНУЮ  МАШИНУ

      К свадьбе отец сделал своей юной жене дорогой по тем временам  подарок. Купил шикарную немецкую ножную швейную машину фирмы "Дюркопфф".Эти машины тогда были большой редкостью, считались по качеству лучше американских зингеровских. Мама быстро её освоила и не расставалась с ней всю свою жизнь.Чем так хороша была эта машина? У неё был очень лёгкий ход.Без особого труда можно было  хоть пальто сшить, хоть ватник простегать. И ситец, и шёлковую ткань машина тоже принимала отлично.Вся моя жизнь прошла под привычный стрёкот этой швейной машины.В далекие 30-е годы лучших работников в СССР награждали чаще не медалями и орденами, а отрезами тканей.Чаще всего это был ситец и сатин.Долгими осенними и зимними  вечерами мама из наградных отрезов шила нам  праздничную новую одежду. Отцу и братьям кроила из сатина рубашки - косоворотки, а мне из ситчика  платьица или сарафанчики.Соседки наши тоже просили сшить их детям что-то нарядное.Мама старалась никому не отказывать, ведь зимой у  неё было больше свободного времени, чем в любое другое время года.

                КАК ОТЦА "ПОПУТАЛ БЕС"

       Мать с отцом друг в друге души не чаяли.Жили дружно. Но как-то раз "бес попутал" отца, как потом шутила об этом  мать. Помню, было уже поздно, мы спать легли. Отца всё  не было, а мама, ожидая его, что-то чинила из одежды  при свете настольной лампы. Вдруг стук в окно. Встревоженная,  накинув цветастую шаль на плечи,она вышла из избы на крыльцо. Тетя Нюша Звонцова, случайно узнав о  тайном свидании отца, сообщила торопливой скороговоркой лучшей подруге об этом. Мать, не долго думая, поскакала на дальний  хутор, где жила разлучница. Оставила лошадь у плетня, сама тихо подошла к избе. Отцовский конь  Цыган, запряжённый в легкую коляску, стоял на дворе. Узнав хозяйку,конь было  зафыркал. Мать дала ему сахар, распрягла из председательской  коляски  и повела Цыгана за собой. Вернулась она домой на рассвете. Говорила, что проревела полночи на каком-то пригорке. Отец появился лишь поздним утром. Его подвёз от большака наш секретарь райкома. Словно побитый, сидел отец на лавке  и тихо просил: « Дуняша, прости, если можешь». Мать молчала:гордая была. Никогда муж не изменял ей, а тут, точно «шлея ему под хвост попала», так она говорила подруге потом. Приглянулся представительный и обходительный председатель передового колхоза  молодой вдовушке. Высокий и статный, был он немолод, но кудряв и темноволос, с большими добрыми карими глазами.Как в такого не влюбиться? Чуть было не распалась наша дружная семья. Не один день пролетел, пока родители не пошли на мировую. За отца сам секретарь райкома партии хлопотал перед матерью. Больше наш родитель на сторону никогда не глядел:хороший урок ему мать преподала.
         
                КАК  МЫ  ЖИЛИ  В  ДЕРЕВНЕ  ДО  ВОЙНЫ

     Открылся в ту довоенную пору у нас  первый во всей округе детский сад, «Домашний очаг» назывался. Прямо в нашем доме он был. Так отец распорядился, потому что  свободной избы не нашлось. Село, куда мы перебрались с хуторов,- Новое Устиново, только строилось. Наш дом был самый большой. Вот всех малышей, у кого не было бабушек, туда мамаши и приводили. Мы там обретались тоже. У нас-то была бабушка – отцова мать, но она нас почему-то не привечала. С дочкиными детками сидела, а с нами  нет. Сноха ей пришлась не по душе, что ли...
     Начальная школа от нас была далеко, в десяти километрах от нашего села. Приходилось ходить через лес, если за нами не приезжала подвода из центральной колхозной усадьбы. Мы,  сокращая себе путь,  переходили вброд мелкую, но широко разливающуюся по весне речку Кляку, высоко неся над головой ботинки, чтобы их не замочить. Ох, и досталось же нам за это, когда матери всё узнали! Зимой мы ездили в школу на лыжах, а в морозы на колхозных огромных санях, укрытые меховыми пологами, чтобы не замёрзли.В школе было интересно учиться.По большим  праздникам приезжали к нам родители, а мы для них устраивали концерты.Пели весёлые песни.Не обходились эти выступления и без песен о вожде.Одна  начиналась со слов: "Сталин наш любимый! Сталин наш родной!..."
     Мы, деревенские дети, были трудолюбивыми. Помогали родителям во всём: домашнюю работу выполняли всякую, за младшими присматривали. Лет с семи я уже сама доила нашу корову Нежку. Она хоть и звалась так, характер имела строгий. Чужих к себе никого не подпускала. Только мы с мамой доили её спокойно. А когда у  Нежки появился белый телёнок с черным пятнышком на лбу и с двумя пятнами на обоих боках, мы его прозвали  Снежком. Он подрос и начал бодаться. Это его братья научили. Сами же потом от него и бегали, как угорелые. Уж больно он был озорной и бодучий.
      Были и лошади у нас. Вороного коня, как я уже рассказывала,  звали Цыганом. Он был очень сердитый, непокорный.Только отец мог на нём скакать. Любимицей общей была кобыла Ласточка;всегда спокойная и  ласковая. Мне разрешали на ней ездить в ночное с ребятами и возить навоз  для удобрения полей.
      Перед самой войной у нас случилась большая беда: умер от тифа старший брат Анатолий четырнадцати лет от роду. Горе родителей нельзя передать! Мать была сама не своя. Тогда у неё и появились первые серебристые волоски на висках. Её брат Аким, у которого было  семь дочерей и ни одного сына, причитал на похоронах: «Лучше бы вы мне Натольку отдали! Я бы вам любую свою девку взамен дал. Может, парень-то и  жив  был!». Так я в 11 лет стала  старшей среди детей.
         
                КАК НАЧИНАЛАСЬ У  НАС  ВОЙНА

      Когда началась война, никто не думал, что фашисты так быстро продвинутся от границы вглубь страны и придут в наши места.  Мать назначили ответственной за перегон скота со всего Зубцовского района в Сергиев Посад. Она с сыновьями Аркашей и Мишей, девяти и семи лет,  отправилась туда, не подозревая, что мы расстаёмся почти на полтора года.Фронт приблизился вплотную к Москве и отрезал им путь к возвращению. Отец, как мне сказали, тогда лежал с больными ногами в Осташковской  больнице. Позже я узнала, что его в самом начале войны сразу же направили по партийной линии на организацию партизанского  подполья в нашей тогда Калининской, а тепееь Тверской области и соседней Смоленской.
      Остались мы с четырехлетним братиком Ромой одни  в доме. Пару раз, пока немцев ещё не было у нас, мы виделись с отцом. Он приходил под вечер, как стемнеет. Приносил нам гостинцы, вещи, еду. Эти встречи я помню так отчётливо, будто это было вчера.
      Наши войска отступали после тяжёлых боёв. Солдаты шли все пропыленные, мрачные, разговаривали мало. Отдохнут немного, и снова в путь. Хозяйки давали им с собой: домашний хлеб, масло, яйца, сало, молоко в крынках, картошку отварную. Её солдаты смешно называли картошкой « в мундирах».
      
                КАК НАШ РОДСТВЕННИК СТАЛ ДЕЗЕРТИРОМ

      Степан Кудряшов, муж маминой крестницы,  тоже отступал со своей стрелковой ротой. И надо же такому случиться, что проходили они мимо его родной деревни. Не стерпел Степан, ведь совсем близко его отчий дом, а там старики родители, молодая жена Катерина и  дети малые -  Тамарочка и Витюшка. Взял солдат, да и ушёл домой, проще сказать, дезертировал. Когда понял он, что натворил, очень  испугался. Стал разыскивать нашего отца, расспрашивать знающих людей, где его найти. И ведь нашёл! Отец вместе со Степаном отбыл к его командованию. Получил за то преступление дезертир 10 лет лагерей. Хорошо, что не расстреляли, всё благодаря заступничеству  отца. Когда появились штрафбаты, Степан тоже там оказался. Домой он  пришёл без ноги, но живой. Смыл кровью свой позор. Потом председателем колхоза  был избран: мужиков-то на селе совсем не осталось.

                ВРАГИ  ПРИШЛИ В СЕЛО
            
      Фашисты к нам нагрянули внезапно. Ехали открыто, колонной по большаку. Главные их офицеры на машинах, остальные на мотоциклах.Были они в красивой новенькой форме. Они не лютовали ещё  тогда. Просто расселились по избам и стали требовать всё, что им нравилось из вещей и еды. «Яйки, млеко! Матка, давай!» - звучало в каждом доме. Назначили они старостой нашего соседа дядю Серёжу Безрукого. Левую руку он ещё на Первой мировой потерял. Он не соглашался никак, но бабы его уговорили. Хороший он был мужик, не злой. По этой причине в старосты его и просили пойти, чтоб, значит, заступался он перед немцами за своих. Так и было: многих дядя Серёжа спас  от смерти, когда в наших местах появились карательные отряды фашистов. А вначале всё было тихо. По утрам немецкие солдаты любили, сидя на крыльце, играть на губных гармошках и петь свои немчурские песни. Ромка бегал на них смотреть и даже пел немчуре песню про финский ножик. Он полюбился одному из фрицев,который был денщиком у  их офицера. Стал этот немец братика моего  приманивать к себе и угощать. Мы ведь в ту пору уже начали голодать. Соседи хоть и подкармливали нас , чем могли, да  побаивались к нам ходить: мало ли, что? Ведь мы были председательские дети, как - никак. Вдруг немцы за это накажут? А этот немец Пиде велел Ромке каждый день приходить за супом. «Роман, зуппе!»-, звал он братишку по имени с ударением на первый слог. И Ромка бежал к нему с большим кувшином. Приносил  вкусный вражий суп, и мы его быстро съедали. Как-то раз Пиде  подарил Ромке губную гармошку и кожаный ремень. Я его с этими подарками отправила обратно со слезами на глазах. Этот немец Пиде пришел к нам в дом вместе с братишкой и, улыбнувшись, достал из кармашка своего кителя фотографию. Показал её мне. На снимке были дети: маленький мальчик, такой же как Ромка, голубоглазый и светловолосый, и  кудрявая девочка с виду моих лет. Тогда я поняла, что Пиде  очень скучает по своим детям, и в нас видит сына и дочку. Ничего плохого я про него не могу сказать. Он нам здорово тогда помог.

                КАРАТЕЛИ
    
      Примерно через два месяца к нам в село пришли другие немцы, На них даже форма какая-то другая была.Это были специальные войска СС -
каратели. С ними  беда вошла в наш дом. Один из новых полицаев выведал, что мы с Ромкой  дети председателя колхоза. Солдаты немецкие пришли выгонять нас из дома. Стали всё добро выбрасывать из избы. Особенно им приглянулась материнская любимица - немецкая швейная машина. Я вцепилась в неё, а Ромка держался за мой подол. Немец рванул на себя машинку, а я изловчилась и укусила его за руку. Тогда он схватил Ромку и швырнул из окна, и повредил ему спину. С тех пор мой братик стал горбатым. Машинку я спасла, а Рома так и остался инвалидом. Наш дом каратели сожгли.Тогда полыхали многие избы в деревнях вокруг нас.По любому малейшему доносу людей убивали. Молодёжь угоняли в рабство в Германию и соседние страны. Бабушку Анну, мать моего отца, и трех её других внуков тоже угнали. Она не добралась до места назначения, умерла в дороге. А мои двоюродные сестра и братья оказались в Польше. После войны они в Россию так и не вернулись, ведь их дома  уже не было: его тоже фашисты сожгли. Мать их , тетя Поля, умерла ещё до войны, а отец погиб на фронте. Та сестра двоюродная  Клавдия вышла замуж за поляка, обзавелась в Польше семьей. В 50-е годы  приезжала в Москву к нам. Она уже плохо говорила по-русски, и всё время плакала, вспоминая годы войны.
     Когда пришли холода, нам с Ромкой стало совсем плохо. В старой, заброшенной развалюхе на краю деревни, где мы поселились после того, как фашисты сожгли нашу избу, было холодно. Печку топить нечем. В лес немцы не разрешали за хворостом ходить. Но я всё равно ходила, как стемнеет. Мы с братиком голодали. Радовались всему, что тайком приносили соседи. По началу мы с Ромкой ходили в соседние деревни и меняли там вещи на муку или картошку. Но потом и этого нельзя было делать.

                КАК  Я  ДОБЫВАЛА  ПРОПИТАНИЕ  И  ЧУТЬ  НЕ  ПОГИБЛА


     Вокруг нашего села шли ожесточённые бои. Как-то раз, отчаявшись совсем от голода, я с соседскими мальчишками, взяв топор,  отправилась на поле, где они видели павшую лошадь. Над нами летели на Москву фашистские самолеты. Было очень страшно. Я хватала своего соседа Миньку за руку и кричала, что есть сил: «Минька! Миленький, не бросай меня!» Он не бросил и помог мне отрубить лошадиную ногу. Помню, что нам было очень боязно: на этом поле вперемежку лежали, припорошенные снегом, убитые солдаты. Там были и немцы, и наши. С кониной от лошадиной ноги я варила суп с горохом и картофельными очистками. Его нам  хватило  на несколько дней. Много ль там было мяса, в той лошадиной ноге?
      Однажды мне добрые люди передали от отца весточку и велели идти в соседнюю деревню, чтобы там взять у одной нашей знакомой женщины муку, что прислал отец. На обратном пути я нарвалась на немецкий патруль.  Отвели меня с мешком в комендатуру, которая находилась в избе двоюродного брата моего отца Игната. Этот Игнат стал полицаем, когда немцы к нам пришли.Он и до войны много вреда всем делал.Однажды взял и ночью забрался в правление колхоза и украл там пачки документов.Раскидал их по всей улице.Хотел нашему отцу неприятность сделать.Очень он ему завидовал.Но сторож его поймал и поднял народ.Игнат просчитался: не те документы разбросал. Это был старый архив со списанными документами. А новый был у моего отца дома. Отец простил Игната. Пожалел его семью: свои же люди!А вот Игнат меня, свою двоюродную племянницу, не пожалел. Немцы меня не били, но со словами: «Маленький партизан!» сбросили в глубокий и тёмный погреб. Там уже была одна незнакомая девушка. Она, обняв меня, всё успокаивала. Утром за мной пришли и  вывели из погреба на допрос. Офицер спрашивал, а Настя, наша деревенская девушка, бывшая учительница немецкого языка из средней школы в Ракове, переводила мои сбивчивые ответы. Эта Настя вела себя при немцах вызывающе. Крутила любовь  с офицерами, каталась с ними на машине и распевала немецкие песни. Многих погубила она. Я понимала, что дела мои  плохи: не знала, как себя вести, что отвечать. И тут мне на помощь пришла тетя Варя – мать переводчицы Насти. Она подозвала дочку к себе и  строго сказала ей: «Побойся Бога, Настя! Ведь эта девочка совсем ещё ребёнок! Отпустите её!» Через день, так ничего и не добившись, немцы отпустили меня и мешок с мукой вернули.

                ЗВЕРСТВА ФАШИСТОВ

      Девушку, что сидела в погребе  со мной,  повесили вместе с двумя нашими учителями, которые  были евреями. Их, как и друга нашего  отца, дядю Костю Мельникова, перед казнью страшно пытали, а потом водили по деревням для устрашения. Каждому  на грудь привесили таблички с надписью «ПАРТИЗАН». Из всех окрестных деревень согнали на площадь  бывшей центральной колхозной усадьбы народ на казнь. Мы все молча  стояли и угрюмо смотрели на виселицы.Рядом со мной стояли сыновья дяди Кости. Мои братики учились с ними вместе. Они не плакали, только нервно сжимали кулачки, как и я, от ненависти к врагам.    
     Когда обильные снегопады стали заносить дороги, фашисты начали сгонять всех жителей деревень на расчистку снежных завалов, в том числе и детей. Надсмотрщиками были полицаи из русских. Один из них,здоровенный  рыжий Петька,зло смеясь, стащил с меня валенки и варежки. Хорошо, что на ногах моих были надеты ещё толстые шерстяные носки. Но руки я тогда всё же обморозила из-за этого негодяя. Я еле дошла до ближайшего дома, где меня отогрела сердобольная  хозяйка.
     Бои кругом не прекращались ни на день. Деревни переходили из рук в руки. Когда наступление фашистов на Москву провалилось, фрицы стали драпать на запад вовсю. И наши местные каратели тоже засуетились. В последний день они решились  ещё на одно злодейство. Согнали жителей деревни к старому пожарному сараю и заставили в мороз мыть его стены. Потом всем велели туда войти. Люди противились, потому что понимали, что сейчас этот сарай полицаи подожгут. Так было уже в соседних деревнях. Всех непокорных эти гады били прикладами. И тут, нам на счастье, на краю деревни из леса появились наши русские солдаты, и завязался бой. Немцы спешно удирали. Настя – переводчица тоже с ними сбежала. А полицаев фашисты не взяли. Их потом расстреляли уже наши.Они и дядю Серёжу - старосту , не разобравшись, сгоряча тоже расстреляли. Жалко его было очень, ведь он никому ничего плохого не делал, а даже наоборот. Но такое было суровое время тогда.

                МОСКОВСКОЕ ВОЕННОЕ ДЕТСТВО
    
     Так мы с Ромой спаслись от смерти. Лишь осенью 1942 года матери удалось получить пропуск в прифронтовую зону в приёмной председателя Президиума Верховного Совета СССР из рук самого «всесоюзного старосты» М.И.Калинина,бывшего земляком нашего отца.  Мама поехала с этим пропуском  за мной и Ромкой. В дороге мамин поезд попал под бомбежку, и соседке по вагону, с которой она познакомилась ещё в Москве, оторвало голову на глазах у матери. С тех пор она в сорок лет стала совсем седой.Мы её при встрече не сразу и не узнали, только по голосу и догадались, кто это.  В Москву приехали в канун октябрьских праздников. Ромку  нарядили в братские обноски. На мне были солдатские ботинки сорок второго размера, старенькое пальто с чужого плеча и новое красное сатиновое платье в мелкий белый горох, купленное мамой на барахолке для меня.
     Продолжалась война. Мы кое-как обустроились. Москва просто задавила меня своей огромностью. Я скучала по деревне, часто по ночам плакала. Никак не могла привыкнуть к суетной городской жизни. Но надо было жить!По утрам я бегала отоваривать хлебные карточки. Потом в школу отправлялась с братьями Аркашей и Мишей. Я училась хорошо, особенно хвалили меня за мой отличный  немецкий язык. Заменяла я даже учительницу немецкого языка, когда она болела. Мальчишки из младших классов подходили ко мне и спрашивали: «Новенькая! А ты и правда видела немецкие пушки?" Имя моё тут вызывало удивление. Один мальчик сказал мне, смеясь, что Динами только собак называют. Я прошла мимо него с гордо поднятой головой, а дома плакала от горькой обиды.
      Когда наступила весна, все московские школьники начали помогать фронту,кто постарше, работал в цехах заводов,остальные, начиная  с 10 лет - на колхозных полях ближнего Подмосковья, куда не добрались зимой фашисты.Нашу школу тоже прикрепили к колхозу "Красная Нива". Мы сажали овощи, окучивали картошку, пропалывали грядки, окапывали яблони,вишни и сливы.Осенью собирали урожай, перебирали картошку и другие овощи, отправляли их на хранение.С непривычки от такой работы некоторые ребята  падали от усталости.Мне было легче, ведь я была не городской, а деревенской девочкой, привыкшей к сельскому труду.Так мы работали с начала мая до конца октября все военные годы. Это был наш детский вклад в общую победу.
     От отца не было никаких известий. Лишь в 1943 году нам сообщили, что он умер от ран в госпитале и похоронен в братской могиле в городе Старица. Мать поехала туда. В госпитале ей отдали документы отца и его вещи. А одна из медсестёр рассказала о последних днях его жизни: "К больному Орлову   несколько раз приезжали высокопоставленные военные, с большими звёздами на погонах. Он их просил позаботиться о своей семье. Перед смертью, уже в бреду, он всё звал жену, детей по именам, и особенно часто спрашивал про дочку Дину… "
     Похоронки тогда часто приходили семьям. В моём классе мало у кого были живы отцы. Когда врагов выбили из наших родных мест, мать привезла из деревни всё, что удалось  мне и соседям вынести до того, как немцы сожги наш дом. Самой большой ценностью  была, конечно,  немецкая швейная машинка. Мама на ней  братьям и мне стегала теплые байковые рукавички, телогрейки, перешивала из старья для ребят рубашки и трусы, а для меня и себя строчила из старья  платья.Несмотря на военное время, мы всегда были чисто и нарядно одеты.Я маме помогала тоже, садилась за машинку, когда она  уставала.Мама шила для фронта рукавицы ватные и меховые, с двумя отдельно пришитыми пальцами. Это был такой военный фасон , чтобы бойцам было удобно стрелять.Шили мы с ней  ещё кисеты для табака. Так немецкая швейная машина помогала нам выживать, а нашим солдатам воевать.
     В  День Победы 9 мая 1945 года я была со своими школьными подругами на Красной Площади. Мы, как и все люди рядом с нами, плакали и улыбались  от счастья, пели, танцевали. А когда над нашими головами гремел праздничный салют и рассыпался разноцветными огоньками, ликованию не было предела! »
               
                ДОМАШНИЙ ДЕЙСТВУЮЩИЙ МУЗЕЙНЫЙ ЭКСПОНАТ

     Мама ещё многое мне успела рассказать о своём  военном детстве. Как память о нём, стоит в моей комнате та самая немецкая швейная машина.Когда-то  и меня на ней мама научила шить. Машинка эта, хоть и старая была, но по-прежнему хорошо шила.Случилось так, что сшитые мной из маминых бывших нарядов платья, очень понравились нашей учительнице по домоводству в школе.Она попросила меня  их принести для городской выставки лучших детских работ, организованной в клубе им.Зуева,что  у станции  метро Новослободская. Даже приз какой-то я получила там, за сшитые мной  модные платья.Всё благодаря нашей старой швейной машинке, которая легко шила и плотный драп и тонкий шёлк. Вот, что значит немецкое дореволюционное качество!В середине 70-х годов прошлого уже XX века моя семья переехала в новую квартиру. Наш раритет тоже перебрался вместе с нами.На тридцатилетие дядя Аркаша подарил мне новую швейную машину, подольскую "Чайку". Но как - то не заладилось у меня общение с ней.Вместо тумбочки она и теперь стоит. А я, хоть и изредка,  по-прежнему строчу на нашей старенькой допотопной машинке. Она  - единственное напоминание о том тяжёлом военном времени, которое пришлось пережить моей маме.

                ЧТО Я ОСТАВЛЮ НА ПАМЯТЬ О СЕБЕ?

     В сорокоградусную жару,в последний день июля 2010 года, мамы не стало...Не дожила она  да сентября, когда ей исполнилось бы 82 года. Как  тысячи других стариков, она не пережила этого адского московского лета. Все её родные умерли уже давно. Теперь старшей в нашей семье стала я. Часто, вспоминая какие-то эпизоды своей биографии, я  задаю себе один и тот же вопрос: « Что я расскажу  детям и внукам о себе, когда придёт и мой черёд? Что оставлю им на память о своей жизни?» Ведь очень важно, чтобы наши дети и внуки знали историю своей семьи и, оглядываясь на прошлое,всегда думали о будущем.
 
    9 февраля 2011 г., Москва