Похороны

    Пробуждение. Завтрак. Болтовня. Обед. Полудрема. Треп. Магазин. Застолье. Пересуды. Телевизор. Усталость. Сон. – Кольцо собственноручной гранаты, начинка того и гляди жахнет, а называется все это «жизнь». Велико искушение избавиться от кольца, вырвать и вырваться… Тяжело тому, кто решившись, вдруг испугался необратимости отсчета; такие хватаются за чеку и прижимают ее к корпусу, и жмут-жмут что есть мочи, до тех пор, пока действует животная сила испуга, а затем, ослабев от напряжения, отшвыривают от себя возможность жить как-то иначе… взрывная волна возвращает скрюченному телу остатки бурной молодости, и контузия обеспечена.
    Мы контужены. Без исключения, все. Храбрые и трусливые, молодые и старые, мужчины и женщины. Божественный арсенал эволюции, живое оружие настоящего, пороховые крупицы вечности. О, как заботлива смерть, лукавая мачеха человечества! Каждый миг существования она окружает уютом тлена и укутывает теплым пледом незаметного угасания. Ты не хочешь со мной разговаривать? Значит, ты умер для разговора со мной. Закатное солнце вновь и вновь умервщляет день, осень смывает дождями пепельно-желтые следы своего геноцида против зелени трав и деревьев. Тают в кислоте воспоминаний усопшие мгновения любви. Отмирание – это бегство от мира, невозможное бегство от законов этого невозможного мира. Безумие в ранге ума, за пределами всякого смысла. Жертвоприношение в самом себе.
    Мама, пришли музыканты. Угости их чем-нибудь. Пусть выпивают и закусывают, лишь бы не играли. Почему дети так кричат? Неужели их нельзя угомонить? Мама, и плакальщицам скажи, чтобы скулили молча. Мама… ты слышишь меня? Я не умер, мама, я по-прежнему возле тебя, обнимаю тебя за плечи и прижимаюсь к твоему сердцу просветлевшей душой. Как же мне утешить тебя, мама?!