Этот город чужой...

Этот город чужой с перископами башенных кранов
новорусскою готикой бьет, как хлыстом, наповал.
И не знаешь, куда поплывешь в окружении пьяном,
и в ушах всё гудит иномарок лихой карнавал.

Через тысячу лет не забудешь холодных объятий
и бездушного отблеска солнцем разбуженных плит.
У меня без тебя накопилось немало занятий,
но измена твоя комом в глотке всё время стоит.

О столица моя, здесь когда-то мне выпало горе
или счастье родиться – теперь и сам черт не поймет,
и неплохо, наверное, у Средиземного моря
вспоминать о тебе даже целую ночь напролет.

Тем, кто не был с тобой безнадежно навеки повенчан,
ты желанна любая: чужая, своя, не своя...
Даже девку, назвав королевою уличных женщин,
можно боготворить, мимоходом Тверской проходя.

Быть лишенцем страны неприятно, но всё-таки можно,
если Родина-мать недостойна родительских прав.
Но теперь я живу по прописке как будто подложной,
как потомственный бомж, даже город неверно назвав.

Я не знаю имен твоих улиц постыдно-веселых,
где на каждом углу продают или просят подать.
Я шарахаюсь от ... слишком сытых твоих новоселов
и мечтаю навек из тебя, как из плена, сбежать.

Знаю, где-нибудь там будет то же, а может, и хуже.
Но уж коли придется купить невозвратный билет,
пусть прихлопнет меня ненароком в какой-нибудь луже
кто-нибудь, но не город, дороже которого нет.

Июль 2000 г.