Три дня

               
               

           Дядя Гена прилетел на родину в канун Новогодних праздников. Он давно собирался повидаться с родными, но раз от разу находились веские причины отложить это дело до лучших времен. Почему?
           Ну, во-первых, родину – приазовский Мариуполь – с его нынешним местом обитания разделяли что-то около десяти тысяч кэмэ. Дядя Гена теперь жил на Камчатке.
           Во-вторых, трудно решиться на подобный шаг, когда ты покинул эту самую родину больше двадцати лет назад. Интересно получается: родился человек в Мариуполе, уехал в поисках лучшей доли уже из Жданова, а возвращается снова в Мариуполь.
           Наконец, в-третьих, до конца уходящего тысячелетия оставалось еще восемь лет. Мутное времечко, да. Хотя кое для кого перелом эпох и обернулся головокружительным взлётом, основная часть населения переживала обнищание и растерянность – как жить?
           Многие рядовые граждане с непривычки  просто замирали в анабиозе. И это вместо того, чтобы с энтузиазмом влиться в новую систему. Да накупи ты, дурень, каких-нибудь градусников-кипятильников, сбрось  их в соседней Польше, получи сто… – ага! –  …кратный подъем. Ах, не за что купить. Ну возьми тогда, вынеси на барахолку бабкину библиотеку. Или, на худой конец – нет мозгов, так продай почку. Нет же, они впадали в меланхолию и испытывали лишь одно желание. Закрыться в своих убогих конурках на все засовы. По крайней мере, до того дня, пока кто-то главный не скажет: «Ребята, пять последних лет вашей жизни были плохой шуткой. Улыбнитесь. Завтра утром деньги снова станут деньгами. Зарплаты, как и положено, будут выплачиваться день в день, а новые скороспелые миллионщики, все как один, пойдут под суд по особо крупным статьям".

           Дядя Гена вздохнул и снова, в который раз, пошарил рукой под сиденьем. Да нет, все в порядке. Рюкзак с икрой на месте, цел и невредим. Ну если не считать отобранной пограничником полулитровой банки. А что еще он мог привезти родне в гостинец, да с Камчатки?
           Придумали, понимаешь, какую-то дурацкую таможню. Как же, другое государство. Тьфу. Это Украина-то.
           Молодой прапор объявил провоз красной икры контрабандой, долго мурыжил, но, в конце концов, запихнул скромный дальневосточный привет за пазуху и отвял. Ну и ладно. Кушайте, ребята. Сам солил.
           Через лобовое стекло Икаруса стали видны приближающиеся серо-бурые облака, а чуть позже и силуэты производящих их труб Азовстали. Родина. Дядя Гена во все глаза, а точнее, в один, – левый почти не видел, повредил сучком в тайге, – смотрел на родной вроде бы Жданов и не узнавал его. Чужой, серый, грязный городишко. Жаль. Когда уезжал в семидесятом, светило солнышко.
           Автобус «Ростов – Мариуполь» немного попетлял по разбитым узким улочкам и въехал на автовокзал. Дядя Гена неуверенно приблизился к стоянке такси. Плотно набитый рюкзак и огромный чемодан сразу изобличали в нем приезжего.
           — Куда едем, уважаемый? – верткий парниша, одетый в новомодные пирамиды и кожаную косуху, скользнул взглядом по багажу.
           — К брату, – наивно ляпнул дядя Гена.
           — Да хоть к сестре, – ухмыльнулся кожаный. – Адрес какой?
            — А, понял… Сейчас найду, я записывал. Кажется, площадь Калинина. Или Кирова, – дядя Гена опустил вещи на мокрый асфальт и полез в карман повидавшей штормовки.
           — Десять баксов, дорогой. Можно деревом  по курсу. Иди вон к той белой пятерке, – парень тут явно рулил.
            Проходящая мимо моложавая женщина чуть приостановилась и шепнула:
           — Мужчина, тут всего одна остановка. Вот же троллейбус стоит.
           — А ну давай, шиздуй отсюда, овца. Пока череп целый, – бизнесмен угрожающе выпятил челюсть. Женщина поспешила исчезнуть.
           Дядя Гена подхватил багаж и успел втиснуться в переполненный салон троллейбуса. Родина, как ласковая мать, сжала его в объятиях.

                ***

           Приняли Геннадия Ивановича по-королевски. Выделили отдельную комнату, сразу же набрали горячую ванну. Родич  с дороги. Нашлись спортивный костюм и персональные шлепанцы.
           Братья сидели за праздничным столом обнявшись, гладили друг друга по облысевшим макушкам и планомерно накачивались водочкой. Милое ведь дело. Одной закуски на двадцать человек. Куры, печенка, голубцы, холодец, огромное блюдо картофельного пюре – закон! Говяжьи биточки, селедка под шубой. Сыр-колбаса-ветчина. Ну а всякие там салаты-малаты и не перечислишь. Для дам домашнее вино. И – А-м-а-р-е-т-т-о!
           Хорошо сидели. Младший Витька, которому, впрочем, уже перевалило за полтинник, живо интересовался любыми новостями той, камчатской жизни. Сам оттрубил полтора десятка лет старпомом на дальневосточном рыболове. Знал всех Генкиных корешей, да и недругов тоже. Скучал, конечно, по Северу.
           — Шо там Мищуки? Как Сашка, Оксана. Дочку не выдали еще? – у Виктора самого было две дочери. Старшая перегуливала в девках.
           — Да за кого? На материк вроде намылилась. Поступать, говорит, буду. В медицинский. Сашку списали в прошлом году. Забухал сильно. Ну, Оксана держится, – дядя Гена едва проворачивал языком во рту, до отказа набитом едой. Зубы ни к черту. 
           — Ц-ц-ц-ц, – сочувственно покачала головой Валя, мать семейства. С Мищуками они всегда были дружны. Дочери тоже внимательно прислушивались к разговору. Воспоминания старших будили их яркие детские впечатления.
           — Дядь Ген, а как там ваша Аюна поживает? – племяшка Маринка бросила на дядюшку лукавый взгляд.
           Ааюной звали нынешнюю его молодую супругу. Дядя Гена был, что называется, человеком без предрассудков. Взял себе в жены девчонку лет на тридцать моложе, да вдобавок из коренных жителей Дальнего Востока – коряков. Он и сам-то был не из великороссов, обычный грек, каких полно в Мариуполе и окрестных селах. А вот нате-ка, интернационалист. Грек и корячка, мороз да горячка.
          — А чего с ней станет. Такая же коза, как и ты, – а и правда, на несколько годиков всего Ааюна постарше Маринки. — Рыбу вялит, икру солит. А когда в тайге чего добудешь, опять же управляется. Верите, книжки читать приохотилась. Ей бы, понимаешь, зубы вставить, так и ничего бы девка. Звал с собою — нет, ни в какую, стесняется. Однако.
          Дядя Гена вздохнул и потянулся за бутылкой. Валентина поспешила подложить мужикам пюрешки с мясом — ну-ка, закусывать.
          Выпили, закусили. Виктор достал сигареты.
          — Н-н-да-а… Ну, а этот… пидор поганый...  Слюйко. Он до сих пор так и сидит в кадрах?
          Валя наклонилась к мужу.
          — Витя, ты материшься.
          — Та я слышал, Валь. Ну, так шо он, Ген? Это ж из-за него я тогда ушел с судна.
          — Да сидит на месте, мудила. Растолстел, ружье хорошее купил. Вот бы кому яйца, блять, оборвать.
          — Так, девочки. Убираем со стола потихоньку, – Валентина принялась складывать горкой – одна в другую – грязные тарелки.
          — Мать, всё не уноси! Мы же с Генчиком еще петь будем. Гена, нашу любимую?
          — А то нет, Витек!

            А… п-а-а… д-а-а… мной глубина
            Пять килОметров до дна –
            Пять километров и двадцать пять акул.
            А волна до небес
            Раскачала Мэ Рэ эС,
            Но пока еще никто не утонул!

           Здорово посидели, заполночь. Назавтра план составили. Кого отведать из второго дивизиона – двоюродных братьев, сестер, кумовьев и дружбанов. В родное село надо бы съездить, с соседями встретиться. Папы с мамой давно уж нет в живых. На том порешили. Кинули еще на сон по полста и завалились спать себе – сыто-пьяно, с хорошими помыслами.

                ***

           Зимнее утро в Мариуполе совсем не таежное. Кисло, слякотно. За морозцем люди скучают, а снегу рады, как получке забытой. Вон дядька через дорогу пошел, елку домой тащит. Башмаки по грязюке чвак, чвак… Сосенка худая, а детворе и то в радость будет. Раскололся папаня, не пропил.
           Дядя Гена по привычке проснулся с рассветом, теперь маялся. То на кухню выйдет водички хлебануть, то опять к дивану. Вот теперь в окошко можно посмотреть; развиднелось, народ стал помаленьку появляться. А обзор тут замечательный, верхний этаж.
           Поскорее бы хозяева вставали. А лучше один Витюша. Вполне поправиться пора, но пускай Валентина Степановна пока сон досмотрит. Они с братиком и сами управятся.
           Ох, отвык Геннадий Иванович гостевать. Маета одна. Ладно, как ни крути, а придется дернуть.
           Позади за спиной скрипнула кухонная дверь. Дядя Гена так и застыл с протянутой к холодильнику рукой. Обернулся – ага. Сработала таки телепатия; заспанный Виктор, позевывая, чесал мохнатую грудь.
           -- Шо, Геша, подмоги ждешь? Давай, доставай все, шо видишь. Валька спит. Я пока приборы оформлю.
           — Витя, я только минералочки хотел попить.
           — Ха-ха-ха-ха!
           — Ха-ха-ха-ха-ха-ха!
           — Генка!
           — Витек!
           Что тут скажешь, есть счастье.

           К обеду заглянул двоюродный племяш Сашка, тридцатипятилетний весельчак, пьяница и большой затейник по части приключений. Хороший парень, проблем у него не бывало.
           Сашка жил совсем рядом, прямо в соседнем доме. Дядю Гену он помнил смутно, больше знал его по рассказам Виктора. А сюда Саня забегал на огонек частенько. Возьмет пузырек да заскочит. А что, свои ведь, родичи.
           С появлением свежего доброго собутыльника застолье обрело новое дыхание. Таежные байки чередовались с местными историями, тосты сменялись песнями. Бутылки опорожнялись и, как по волшебству, появлялись новые. Саня поспевал по всем вопросам.
           — Так, всё. Одеваемся. Валера подъехал, – внизу под подъездом несколько раз бибикнул Москвич–412 облезло-мандариновой масти. Конечно же, выпили на коня. Или мы шо, не русские?
           И что бы они делали без Санька. С товарищем за колеса договорился – Валера повозит, о чем базар. Анекдотами сыплет, в рукава и то попасть помогает. Па-а-ехали в Безыменное, к хорошим людям. Не жлобам, не крохоборам там каким-то. То-то рады будут.

           День пронесся веселой ласточкой. Родина была прекрасна, как девочка с глянцевой обложки, и щедра, как бродяга, нашедший миллион. Ну и отчего не погостить недельку-другую, скажите на милость.
           — Пора, едем в город, – объявил, наконец, Санек. – Темно уже. Похоже, подмораживает, а у Валеры резина лысая. Пока доедем, пока туда-сюда. К Игорьку еще заскочим.
           Саня держался молодцом. Свежести головы не терял. Был мужиком в самой, что ни на есть, золотой поре – и навык, и здоровье. Ну разок, по правде говоря, блеванул. Так зато буквально через пять минут напрягся и осилил таки чуть ли не полстакана первача. Самогон у хозяев зверь, б-р-р-р.
           — А что… Иг… за Иг… за Иг…горек? – язык у дяди Гены стал чужим и, точно строптивый сынок, повиноваться отказывался.
           — Тю, Ген, ты шо, забыл! Игорь, Федькин старший. Я же тебе за него рассказывал, – Виктор крутил в руках два черных ботинка, оба левых. Удивительно, как он мог приехать в таком виде.
           — Так, дядя Витя. Отдай мой ботинок, – Санек уже оделся и стоял у порога, вцепившись в дверной косяк. Левую ногу приходилось как цапле держать навесу.
           Хозяева перестали зевать, оживились, затараторили. Гости уезжают. Эх, и поговорить толком-то не успели. В следующий вот разок…
           К машине провожали всем семейством. Дядю Гену облобызали, отвесили пару дружеских тумаков – Камчатка, не раскисать! Беззубая древняя Христофоровна с крючковатым носом (ни дать ни взять, вылитая бабушка Яга) вручила дяде Гене большущий пакет с квашеными зелеными помидорами. Как ты любил, Геночка. Они самые.

           Дорогой братья слегонца дреманули под длинную волну москвичевского радиоприемника. В город въехали распаренные, малость чумные. Вывалились из Валериного аппарата  на воздух. Валерик, спасибо, брателла. Так выручил. На-ка тебе, бензинчику плеснешь. Бери–бери.
           На улице знобко, неуютно. А как вы хотели, зима. Витя, тот и гулять дальше передумал. Домой, командует. Поколобродили и харэ. Ага, куда там. Сашка вам что, не в счет? Или на мнение права не имеет, так? К Игорю заскочим. Обидятся ведь люди. Еще ж и одиннадцати вечера нет. Вот сейчас быстренько возьмем и к ним. Рядышком тут, два квартала.
           Виктор Иваныч, упрямец, в отказ уперся: ни фуя и всё тут. Валька загрызет. Ну да и хер с тобой. Верно, дядь Ген? Ты, дядь Ген, не ссы. Сам ща увидишь, Игореха свой пацан. Он и на гитарке, и вообще. Да не корячься ты, тундра. В чуме у себя дрыхнуть будешь. Ну-ка: раз-два, раз-два.

           Лифт в Игоревом подъезде не работал. Пришлось переть пехом на восьмой этаж. Между третьим и четвертым с полдюжины подростков, расположившись на ступеньках, пили пиво и азартно матерились. Саня сжал дяди Генин локоть – помалкивай – и привычно переступил через наплеванное на бетонном полу озерцо. Пацаны напружинились, но, оценив Сашкины габариты и переломанный хищный нос, выбросили дурное из головы. Недовольно, а подобрали копыта.
           — Все ништяк, дядь Ген. Вот и восьмой, пришли, – Саня вынул из-за пазухи бутылку Пшеничной, установил на ладони подобно царскому скипетру. Надавил на пуговку звонка.
           Дверь открыли не сразу. Минуту-другую в квартире слышались какие-то шорохи, невнятный спор и шлепанье босых ног по линолеуму. Наконец, щелкнул замок. Через узкую щель выглянуло напряженное лицо хозяина.
           — Ты, что ли, Сашка? – Игорь быстро оценил ситуацию. Ну, ясный-красный, застолье.      
           Обернулся к жене:
           — Света, оденься. Тут Сашка с каким-то мужиком.
           — А времени сейчас сколько? – Светлана без особой радости стала укутываться в мужнин банный халат. Ненароком мелькнула голая грудь. Похоже, гости помешали супружескому контакту.
           — Времечко еще детское, Светик, – Саня продвинулся в прихожую и торжественно протянул пузырь. — Мы на десять минут. Сейчас увидите, кто к нам приехал. Заходи, дядь Ген.
           Дядя Гена снял шапку и попытался пригладить взмокший седой венчик вокруг темечка. Он взопрел при подъеме – разве только пар не валил. Теперь никак не мог отдышаться. Все попытки придать себе мало-мальски респектабельный вид были тщетны. Дядя Гена сейчас больше всего напоминал, пожалуй, только что ожеребившуюся кобылу. Душок, кстати, тоже соответствовал.
           Света с сомненьем оглядела гостя – квартиру-то не обнесет?
           — Ну, проходите. Только тише. Малый двадцать минут, как уснул. Саша у нас по-человечески не привык по гостям ходить. Таня хоть знает, где тебя носит?
           — Тю, Светик. Ну, конечно, в курсе. Привет тебе передавала, в гости зовет. Да ладно, это все мура. Смотрите лучше, какие люди и без охраны. Дядя Гена с Камчатки. Его батя с нашей бабушкой Надей родные брат и сестра.
           Игорь озадаченно почесал в затылке. Ага, счастье. Вроде что-то такое слышал от отца. Какой-то Гена на Дальнем Востоке. Приехал, значит. А чего он здесь? Блин, утром вставать в полшестого. Ага, стоп. Завтра же выходной.
           — Это… Вы пока на кухню проходите. Будем картошку жарить, что ли. Свет, у нас там капуста еще осталась?
           — О! От это по-взрослому. Ты видел? – Саня довольно пихнул дядю Гену локтем. Что я говорил?
           Хорошая все-таки баба Светка. Погасила недовольство. Губки вон подкрасила, картоху чистит. Интеллигенция. Он инженер, она педагог. Другая бы небось визжать начала на весь этаж. Приперлись, мол. А то и погнала бы. Позор на весь Камчатский полуостров.
           Дядя Гена вроде как малость отошел, хмель подвыветрился. Опять же, первое знакомство. Хочешь-не хочешь, нужно быть огурцом. Это Саньку, тому все нипочем. День-ночь, там или тут, абы люди хорошие. Ну и сам-то, конечно, маладца. Старших чтит, родичей уважает. Все бы вот так.
           — За встречу, за знакомство! За хозяев этого гостеприимного дома, – Саня рванул с низкого старта. Ох, и моторный парень этот Саня. Двадцать тостов в одну поллитровку втолкнет.
           — За Север дальний. Не всем же в мартенах у печек греться. За рыбаков, за нефтяников и оленеводов. Огонь, братцы.
           Вроде бы присели только, а пора уж и вторую искать. Саша хитрец известный. Разлил остатки на три стопки: себя, видите, обделил. Теперь смотрит печально. Пейте-пейте, ну. Я просто так тут посижу. Света и от рюмки своей отказывалась, и поделиться все душевно предлагали. Нет. Нолито, значит, нолито. Пора бы и Игорьку почухаться. По закромам поскрести. Или что, запаса совсем нету? Есть. Вот она, родимая. На Светин день рожденья приберечь хотели. По талонам теперь водка, а с ней и сахар, и табак. По коммерческим ценам особо не накупишься. Ну да ладно, такой случай.

            А оттаяли потихоньку хозяева, отошли. Щечки зарумянились, души под водочку и отмякли. Надо же, как неожиданно все вышло. Уже и седьмой сон давно бы видели, и про дядю Гену знать не знали б. А он вон какой. Настоящий таежный охотник. Из самого, что ни на есть, зеленого моря тайги. Песня даже такая есть. Ну-ка, гитару сюда. Без песни нельзя. Да мы тихонько, Светочка.
            Дядя Гена силился сказать что-то хорошее этим милым ребятам. Встретили, гляди-ка, ну как родного. И песни такие душевные, и Светочка просто красавица. Вот уж, наверное, ребятишки кого в школе любят.
            — Эх, Игорек, в наши края бы вам переехать. Там у нас и жизнь другая, и люди другие. Коряки, они ведь какие. Последнее тебе отдадут. Попросишь помощи, всей семьей примчатся. Свои заботы побоку. Они как дети. Но гляди, схитришь хоть раз, всё. Рассчитывай вперед на себя одного. Росомаха, однако, скажут. У коряков знаете как, – дядя Гена понизил голос. – Приходит гость. Так ему, если что, хозяин даже жинку свою уступает. Во.
            Саня выпучил глаза и захохотал. Светлана покраснела.
            — Ну, тут такого гостеприимства не дождешься, – Игорь изобразил печальное лицо. — Единоличники мы.
            — Да нет. Я вообще говорю, – дядя Гена иронии не заметил. — Добрые люди там.
            Игорь вспомнил пару старых анекдотов про геологов и чукчей, но рассказывать их теперь как-то перехотелось.
            — А знаете, что? – как же это Геннадий Иваныч сразу не дотумкал. — Я вам на память подарок подарю. Медвежачую шкуру. С головой, как в кино. Посылкой вот возьму и отправлю. Застелите в комнате на полу. Дитё будет на ней кувыркаться.
            — Или сами, – подмигнул Игорю Сашка. — Так, дядька. Давай не жлобись, готовь сразу две. Моя Танька тоже роскошь понимает.

            Вот это да. Ай да дядя Гена. Светка еще спорила, открывать-не открывать. Дурында. Мебель, конечно, придется обновить. Куда ж это годится. Огромная шелковисто-бурая, с подпалинами, шкура, белые клыки грозно оскалены – и в окружении двух колченогих креслиц с продавленным диваном. Ну, прямо крышу сносит. Надо же, гость какой.
            Снова пели песни, настроение-то замечательное. Душе тесно. Игорек и не заметил, когда Сашка отвалил. Вроде как за очередной отправился, а назад так и не вернулся. Да и ладно. Зато дядя Гена – вот он, рядом. Чай пьет, про шаманов тамошних рассказывает. Интересно, жуть.
            — Берут, понимаешь, мухоморы. В тазу вымачивают пару дней. А после шаман обряд начинает. В бубен бьет, воет. Все коряки сбегаются. Вокруг таза пляшут, еще и поплевывают туда между делом. Это, значит, чтобы потом забрало покрепче. Пьют по очереди эту дрянь и дуреют. Верь-не верь, а все, что шаман наперед укажет, сбывается в точности. Вот я глаз повредил на охоте, думаете, случайно? Нет. Шаман предупреждал, – дядя Гена отхлебнул чайку.
           — Вы что… Пили с ними эту гадость из таза? – глаза у Светланы округлились.
           — Да нет. Я ж не коряк. Аюнка там была. Ну, баба моя, – неохотно пробурчал дядя Гена. — Сто раз ей уже втемяшивал. Не ходи, дура, к шаману. Нет, впустую все. Бубен услышит, бежит. Не удержишь. Я и книги ей умные привозил, и так объяснял. Все одно. Боится, проклянет шаман. А может и правильно боится, – дядя Гена зевнул и отодвинул пустую чашку. — Глаз-то вот, например, испортил…
           — Кошмар. – Света вздохнула и принялась убирать со стола.
           Игорь осоловело, подперев ладонью щеку, слушал дяди Генин эпос. Что это? Мираж, бред умалишенного? Сказка из далекого детства? Двадцатый век заканчивается. А тут сидит мужик напротив и чешет такое. Полное чувство, будто ты сам тех шаманских мухоморов наелся.
           — А давайте уже ложиться будем. Я вам, Геннадий Иванович, в гостиной на диванчике постелила, – Света погладила супруга по загривку – э-эй, глазоньки-то открыва-а-ем! Кто женушку-красавицу в постельке стеречь будет. Или забыл, муженек, про обычаи корякские.
           Игореша встрепенулся. И потянувшись сладко-сладко, с улыбкой, отправился за женой в опочивальню. Чтобы так же сладко уснуть и, наверное, увидеть во сне доброго Михайла Потапыча.
           Нет, сон пришел крепкий, без картинок. Каким и должен быть после удалой дозы советской водки. Вот дядя Гена, тот спал плохо. Начаевничался, видать, сверх. Теперь раз от разу отыскивал в потемках дорогу к сортиру. А куда деваться, пузырь уж не тот.

           Утро принесло неожиданную радость. Выпал, наконец-то, предновогодний снежок. Да с морозцем. И так вот здорово, по-приятельски весело похрумкивал под дяди Гениными тракторами. Хря-хря, хря-хря, левой-правой. Шагает человек по родной земле. И пускай на горизонте не вековые сосны – все больше трубы с многоэтажками. Ничего. Хороша жизнь. Улыбайтесь, люди.
           Да, подзагулял Геннадий Иваныч. Подзагудел, ишь ты каков. Это что же еще Валентина Степановна скажет. Ребят вон молодых взбаламутили. Шкуру им наобещал, понимаешь. Хвастун старый. Да чтобы хорошего зверя взять, весь поселок под ружье ставить надо. Это на северах любой пацан знает. Ладно. Если уж на принцип, можно в охотхозяйстве с председателем пошептаться. Глядишь, по бартеру чего и выгорит.
           Пора бы, пора дяде Гене поумнеть. Шестьдесят вот-вот натикает. Ну, ничего. Придет он сейчас к Витюхе с Валей, расскажет обстоятельно. И про Игорька, и про Светочку. Порадуются вместе за молодежь, свое повспоминают. А после он тихонько дело одно провернет.
           Есть в самом дальнем кармане у дяди Гены, куда никто не долезет, денежка американская. Вот ее-то, зеленую, обменять надо. А то нехорошо как-то так получается. Люди кормят-поят. Пусть и родные, а все ж. Оно и Валентине Степановне уважение, и Витиной кассе не такой напряг. Сколько еще не отпустят? Неделю-полторы. Это как пить дать. Эх, и погодка славная.
           Здорово, когда родня поблизости живет. Не надо в троллейбусах с трамваями путаться, людей расспросами тормошить. Витюшин подъезд, он приметный – ступеньки высокие. Двери синим когда-то выкрашены были. А если повыше глянуть, слово из трех букв нацарапано. Видать, местные ребята поозорничали. Хотя, какая это примета; тут такие пароли чуть не через крыльцо. Заместо добро пожаловать.
           Дядя Гена уже и об ступеньки снежок обстучал, и за ручку взялся, как сзади окликнули. Оглянулся, кто же? Да вчерашний Сашка-племяш, Гришин сынок. Он, собственной персоной. Лыбится во всю ширь, в кармане что-то топырится. Не иначе, опять она,  проклятая.
           — А я иду, гляжу – дядя Гена. И что главное, живой. Ха-ха-ха, – Саня подошел вплотную. Могуч и свеж, равно как и богатырский выхлоп. — Молодец, что не потерялся. Это тебе не тайга, где каждый ежик тебе дорогу объяснит. В городе нюх иметь надо. Есть, дядька, у тебя нюх. Ха-ха-ха-ха, – Санек любовно погладил карман.
           Совсем непонятно, радоваться этой самой встрече, а может и ни к чему оно, такое дело. Дядя Гена замешкался.
           — Я, Саша, ты не обижайся… К Вите должен идти. К Вале. Что брат подумает. Нет, ты, конечно…
           — Стоп, стоп, стоп. – Саня посерьезнел. Наморщинил лоб, — Ты, дядь Ген, хоть и родич мой, и годы твои уважаемые, а правду знать должен. Мудак ты. Я что, пить тебя заставляю? Или две минуты поговорить с родственником – на Камчатке у вас – это как, западло?
           Санино лицо омрачилось глубокой скорбью. Вот и делай после такого добро людям.
           Дядя Гена заволновался. Хорошего парня обидел.
           — Саша, ты погоди. Ну давай я наверх подымусь. Предупредить же надо.
           — Ты пойми, дядь Ген. Я к тебе не навязываюсь, со мной тут каждый. Я ведь… А знаешь что? Нельзя тебе, дядь Ген, наверх идти. Вот что я тебе скажу.
           — Как так, почему? – Геннадий Иваныч не на шутку встревожился.
           — А так. Ты на себя в зеркало сегодня смотрел?
           — В зеркало? Не помню...
           — Ото ж. Если Степановна тебя таким встретит, сразу инфаркт сердца схлопочет. Ну глянь-ка. Небритый весь, глаза засохли. Еще и под носом сосулька. Короче. Щас заходим ко мне. Ты идешь мыться-бриться, а я поищу тебе носки без дырок. У меня, правда, одни разноцветные остались.
           — Саш, а как же…
           — Не бзди. Танька на работе. Раньше пяти не будет. Ну? Опять Сашка херовый?
           Да уж, с какой стороны не возьми, а прав, выходит, Саша. Надо себя в божеский вид привести. Нечего народ пугать. Пятнадцать-двадцать минут делов. Ну, пусть полчаса.
           — Минут шестьдесят-семьдесят, – вслух уточнил Саня. Как будто прямо в дяди Гениных мыслях побывал.
           Пошли.

           Не соврал Сашка. Все в лучшем виде предоставил. Вот он помазок, крем. Вот мыльце с полотенчиком. Зря он Саши чурался, ох и некрасиво же как получилось. Таких ребят да поискать еще.
           Вышел дядя Гена как новенький. Блестит весь, улыбается. Саниным Дипломатом распахся. Чего, спрашивается, выкобенивался. А Саня-то красавец. В зале  на диванчике сидит-поджидает. На столе горячая сковородка с яичницей, сало, хлеб. Луковица дольками. В центре, само собой, понятно что. Не двоюродный племянник Саша. Чистое червонное золото.
           — Выбирай, дядя Гена, – Сашка небрежным жестом указал на сваленную в кресло гору чулков-носков. Парных, конечно, не нашлось. А похожих хоть отбавляй.
           — Ну, спасибо тебе, Сашуня. Я и подумать, понимаешь, не мог… Одичал, видать.
           — Да ладно, – Саня встал, потянулся, аж косточки хрумкнули. А приятно творить ближнему благо. — Теперь перекусим и порядок.
           Как откажешься. Это свиньей надо быть. Не видно разве, от чистого же сердца.

                * * *

           Последние декабрьские деньки, они короткие. Вроде и утро только было, а выглянешь на улицу – все, сумерки. Как время переводить придумали, так и вовсе от светлого дня ничего не осталось. Оттого и пустынно всюду. Чего бродить, спрашивается, если про жизнь тебе и по ящику все расскажут. Вот, например, как жить скоро хорошо станет. Доллар-то американский, оказывается, скоро рост замедлит. А то и, глядишь, вниз поползет, паршивец.
           Ой-ой-ой, совсем Геннадий Иванович головушку потерял. Сидит пнем, пустых балаболов слушает. Носками с зайчиками любуется. Бежать же надо, да срочно. Ну-ка, Сашок. Где тут у вас президентов на фантики меняют. Подскажи, друг любезный. А то совсем уж матерого дядьку в куклы записали. Сами скоро увидите: умеют камчадалы хлеб-соль не хуже вашего подать.
           А что Сашок. Сашок разве против. Надо так надо. Будки меняльные на любом углу теперь стоят. Да вон, глянь в окно. Хотя б и возле гастронома. То бишь супер-пупер-маркета, по-новому. Ну что, одеваться или как?
           И пойти бы Геннадию Иванычу с Сашком. Так нет. Включил штирлица, дурень старый. Ушлый хлопец Саня. Умно ли капитал светить, сами с усами.
           — Да управлюсь как-то, Саш. Ты пока программу-то досмотри. Вернусь, расскажешь, чего они там еще с нами надумали.
           — Ну, давай, дядь Ген. Жду, – Саня давно уже зевал со страшной силой – телик в рот поместится. Молодым, им тоже отдых требуется. — С рук не бери, обманут.
           — Ладно, – дядя Гена натянул штормовку. Обулся, обтопал порог, ладно ли все сидит. Ну, прямо в тайгу-пургу человек отправляется. — Все, пошел.
           В темном Санином подъезде Геннадий Иваныч притормозил. Прислушался к этажам – никого? Тэ-экс, где тут наше все. Ага: паспорт, удостоверение. И денежки. Эти назад, поглубже. Документики туда же. Пару сотенок в самый раз будет. Вот их в кулак и вперед.

           На припорошенной снежком площадке перед супермаркетом шумно, весело. Радио играет. Озорными огоньками гирлянда у входа подмигивает. Детишки лет десяти-двенадцати гоняются друг за дружкой. Крик, гвалт, хохот.
           Некоторые попутно осваивают солидное дело: курить обучаются. Самые лихие умеют на небольшом пятачке и денежку заколачивать. Дядь, а вам машину не посторожить? Посторожить. Конечно, посторожить. Подъезжают все больше дорогие машины; хозяева люди денежные. Вон целые коляски дорогущей закуси вывозят. К чему им оцарапанный кузов или спущенное колесо.
           У желто-синего обменника ажиотажа не наблюдалось. Висит себе курс покупки-продажи. Маленькое оконце решеткой забрано. Руку дальше локтя не просунешь. Оно и понятно, убивают теперь за деньги.
           Хотел Геннадий Иваныч присмотреться малость: авось подойдет кто, поменяет. И самому, глядишь, сподручнее потом будет. Тут за рукав тронули. Ну, началось. Точно громилы какие-нибудь просекли.
           — Мужчина, простите. Вы мне не поможете? – эх, чтоб тебя. Душа прямо в пятки свалилась. Девчонка. Да еще из этих, из нынешних. Дубленочка на ней светлая, дорогая. А сама ухоженная вся, гладенькая. Зря только сдрейфил.
           — Поможем, если сможем, – дядя Гена приободрился, захотелось шутить. — Раз Снегурочка просит.
           — Представляете… Вышла из магазина и не могу машину открыть. Или замок замерз, или не знаю что.
           — А… Понятно. Ну, попробуем, конечно, – точно говорят, у страха глаза велики. Эдак и от собственной тени шарахаться начнешь. — А машина где?
           — Да вон стоит, – Снегурочка протянула белую рукавичку в сторону белой же экспортной девятки.
           Вот так приключение. Ох, Саня похохочет. Если в замок вода попала, то и подышать на него бывает достаточно. На Севере такое сплошь и рядом.
           — Какой у вас парфюм… интересный, – девчушка внимательно наблюдала за дяди Гениными манипуляциями.
           — Правда? А я и название забыл. Ну вот, готово. Принимайте работу, – Геннадий Иванович поднялся с колен, отряхнул брючины.
           — Ой, работает! Не знаю даже, как вас и благодарить. Послушайте. Вы, кажется, валюту менять собирались. Может, я вам помогу? - от Снегурочки веяло вовсе не холодом. Скорее чем-то вкусным, сладеньким. И одновременно неуловимо далеким, недоступным. — Мне как раз нужно доллары купить. Не продадите по среднему курсу? Чтоб и мне выгодно, и вам.
           — Гм… Наверное, можно две сотни. У вас деньги с собой?
           — Сейчас поглядим, – девушка полезла в сумочку. — Ой, только на сотню. Может быть… Я вот прямо в этом доме живу. Пойдемте, я сбегаю и вынесу. Идет?
           Еще бы не идет. Разница с ларечной ценой, считай, минимум пять бутылок белой, будь она неладна. Не только Сашке таким шустряком быть. Дядя Гена тоже не лыком шит. Да не стоит и машиной даже ехать. Сто шагов всего. Локоть крендельком согнул. Прошу, пани.
           Распрямил дядя Гена спину. Вот так дела делаются. Жаль, Витя не видит – на загляденье парочка. Как она сказала? Интересный мужчина. Хм. А почему б и не так. Вон Санин одеколон, до сих пор шибает. Какая ляля, однако. Смелая. Попалась бы ты мне лет этак…
           — А вы знаете… Мне всегда вот такие мужчины нравились. Опытные, надежные. Меня и парень мой из-за этого недавно бросил. А я и не жалею. Сопляк. Ни силы, ни характера, – фея едва заметно – показалось? – прильнула к дяди Гениному плечу. Да неужели не сон.
           К подъезду подошли, как давнишние друзья. Чуть не в обнимку. Чудеса, да и только. А может, она путана? Дядя Гена слышал о таких из телевизора. Откуда у нее автомобиль. Шмотки дорогие. Так-так-так. Быстрее обмен и ноги в руки.
           — Хочу отомстить этому суслику. Хочу и все. Вот хоть прямо с вами. Ах, ну да. Я и забыла совсем. Сперва обменяем.
           Геннадий Иванович не верил ушам. То, что так не бывает, он понимал. Но то ли морок какой накрыл, то ли правду говорят – водка мозги плавит. А и хватило его на жалкий лепет:
           — А как это мы…
           — Как-как. Каком сзади. Никогда подол не задирали? Помогу, – девуля провела рукой по дяди Гениной ширинке.
           Ой, люди. Что же это такое на свете делается. И приятель еще старый вдобавок откликнулся, ой-е-ей.
           На третий этаж привела дядю Гену фея. Из сумочки денежки вынула, пересчитала на глазах. Как и обещала, половина набралась.
           — Доставайте теперь свои. Я проверю. Кажется, в порядке, – девушка быстро спрятала франклинов в кармашек. Протянула Геннадию Ивановичу пачку купонов. — Держите, сейчас остальные. Я на седьмом живу. Сейчас поднимусь, возьму и… Самое главное впереди. Лучше мы это между этажами. Погоди-ка три минутки.
           Девушка заговорщески подмигнула и вызвала лифт. Дядя Гена с полным сумбуром в голове поволокся на межэтажную площадку.
           Где-то там, внизу, с совершенно нереальной отчетливостью послышался шум разбегающихся створок кабины. Затем торопливо зацокали женские каблучки и, наконец, воцарилась тишина. Такая, какую оглушительной не назовет разве что ленивый.

           То, что катастрофа уже произошла, дядя Гена еще не понял, но уже почувствовал. На этаже открылась чья-то дверь. Заботливый папаша повел вниз празднично одетую девочку-подростка. Ожег взглядом понурый дяди Генин силуэт. Хрена дождешься, педофил-маньячина.
            Сверкнуло в голове тускло: половина-то есть. Сверкнуло и тут же взорвалось. Нет в кармане никаких денег! Дядя Гена медленно, очень медленно вытащил трясущейся рукой бумажную котлетку, поднес к глазам. Ну и всё. ****ец.
            Белая, наспех нарезанная тетрадная бумага. Две пестренькие, точно в насмешку, жалкие купюрки. Дно и покрышка.
            У-у-у-у… Ну, ****юга же! С-сука. Убью, росомаху. Кишки выну, растопчу. О-о-у-у-у-а-а-а. Дядя Гена скатился вниз кубарем. Побежал, хрипя, воя, туда – к музыке, к магазину. К ненавистной девятке. Пусто на месте девятины. Пара масляных капель.
           Пацанва глаза вытаращила. Дед полоумный по площадке мечется-задыхается. Тормозухи ядовитой, видать, обхлебался. Старший, поматерее который, присмотрелся – да не, пацаны. Кинули  дедка.
           Эка невидаль. А машина, ребята, машина-то где? Где-где, дедушка. На бороде. Дядька пять минут назад сел и поехал.
           И-и-и-и… Суслик, подельник кидальщицы, сел да поехал. Шакалюга. Дядя Гена кинулся в сторону меняльной будки. Забарабанил в амбразурку:
           — Девушка, девушка… Тут девушка, такая девушка…
           — Молодой человек, отойдите. Не хулиганьте. Я милицию вызову.
           — Деньги… Тут была девушка. Да послушайте вы!
           — Разбирайтесь сами со своими девушками. Вон читайте наверху. «Не пользуйтесь услугами посторонних лиц».
           — Вы обещали милицию вызвать.
           — Послушайте, мужчина. Нам неприятности не нужны. Вы взрослый человек. Думайте, что делаете.
           — Как же быть-то теперь…
           — Не вы первый, не вы, как говорится… Да успокойтесь. Вы мужчина или кто? Ну продержат вас в райотделе до утра. Намучаетесь там. Могут и наоборот все повернуть. Водкой от вас пахнет. Успокойтесь. Идите лучше домой.
           Дядя Гена опустился на обледеневший бордюр и накрыл лицо ладонями. Душила обида. На всех, на каждого. На пацанов, что продолжали носиться по снегу. Как будто и не перевернулся мир. На хозяев сказочных авто в сопровождении роскошных женщин. На эту равнодушную тетку в будке. Сколько ей, сволочи такой, эти после отслюнявят…
           Ну а сам-то, сам-то. Какими словами еще старого мудака заматерить. Мама, где ж ты, мамочка моя родненькая. Посмотрела бы на позор на Генкин.
           «Жди. Самое главное впереди...» – так она ему сказала. Дядя Гена поднялся, прошаркал за угол и помочился в снег.
           Время вечернее, а на улице светлеет и светлеет. Жильцы по теплым квартиркам после работы возвращаются. Кто люстры зажигает, а кто и обычную лампочку на тощем проводе. У иных в домах вон и елки гирляндами разукрашены. Красота. Красота, да не про нас, дураков.
           Куда идти? Гена, Гена.

           Дома, дома, подворотни. Не варит голова у Геннадия Иваныча. А ноги, гляди, сами за него решают. Никак на автовокзал забрел. Это ж до Витюши кварталов пять.
           — Вы куда едете, батя? – высокий парень со спортивной сумкой бросился навстречу дяде Гене. – Не на Ростов? А то мы четвертого ищем. Автобуса нет, а частник по двадцать баксов ломит. Нам бы еще пассажирчика. По пятнахе обойдется. Ну, едем? Волга...
           А пропади все пропадом. Нет назад ходу. Не здесь она теперь, Родина. Добрая и милая.
           — Еду, – дядя Гена прощупал сверток в подмышечном кармане, полез на заднее сиденье. Немного пахло солидолом, табаком и чем-то еще. Настоящим, привычным, успокаивающим.
           — Где вещи, отец? – хозяин запустил движок. — Я за твоим багажом заезжать не стану. Ишь, в путь-дорогу собрался. А самое главное и забыл.
           — Не забыл, – дядя Гена сложил на коленях руки и прикрыл глаза. Совсем тихо добавил, — Самое главное… впереди.
           Попутчики переглянулись. Водила пожал плечами. Волга, похрустывая, стала набирать ход.