Down with the sickness

- С ней работали лучшие психологи. Лучшие агенты. Бесполезно.
- Молчит?
- Намертво.
- Ничего, разговорим. Уточни, что нам нужно?
- Нам нужно выяснить у неё адрес, куда она их спрятала.
- Сколько времени?
- Пару часов. Надо еще успеть доехать и спасти, если сдаст.
- Сдаааст. Она единственная?
- Маловероятно, скорее всего исполнитель.
- Значит, надо еще заказчика выяснить?
- Потом, всё потом, сейчас важно место. Сперва думали выполнять условия, но…
- К черту условия, если она у нас.
- Ты же хорошо понимаешь, что на кону? Не просто жизнь двух уважаемых человек, престиж наших структур. После сообщения в прессе…
- Дайте мне час и кого-нибудь из ведущих дело.
- Я сам пойду, при задержании мои ребята полегли. Полтора часа – край.
- Заговорит.


В небольшой квадратной комнате с железными стенами нет окон. Некуда – подвальное помещение. И всего одна дверь. В небольшой квадратной комнате только два стула. Один в углу. На втором по центру сидит ОНА.
Её оставили в покое совсем недавно, но она прекрасно понимала уже тогда – это только начало. Глупо, до чего же глупо попалась. Недооценили. Хотя бы в этом плане – недооценили.
Хотя «работали» с ней относительно недолго, она сейчас меньше всего напоминает героиню боевиков. Особенно с черным мешком на голове и застегнутыми за спинкой наручниками руками.
Чутье профессионального бойца уловило приближающуюся опасность раньше, чем шаги за дверью достигли слуха, и сердце взволнованно усилило темп… А затем всё закрутилось очень быстро.
Сдернули мешок – ослепив, кадром отпечатался скособоченный силуэт, сразу же потемнело в глазах, отозвалось глухой болью в ключицах. Бьет профессионал, взялись по-крупному…
Когда наконец дали вздохнуть, подняла голову, исподлобья посмотрев на агентов. Прямо напротив – волчара с мощными кулаками и набитыми костяшками. Темные глаза в две щелки, по лбу морщины от злости, волосы чернее свитера. И губы изогнуты – то ли ненависть, то ли отвращение.
- Говорить будешь, нет? – голос прокуренный, низкий, цепляющий. Опять удар, под дых, затем по спине, ребром. Прямо по болевым, черт…
- А ты за страну радеешь, за людей или по жизни злой такой? – переждав вспышку боли, цедит она по слогам.
Второй сидит, длинный, бледный, лощеный. Не из боевиков. Нога на ногу, взгляд задумчивый, волосы вьются – не агент на секретной службе, а актер или поэт. В костюме, в черном длинном плаще поверх. И пальцы тонкие. Тонкие, ломаются легко, бить не станет…
Двое сзади у двери, на подхвате. Тухло.
- Где спрятала?
- Иди ты…
- Неправильный ответ.
Если бы умела отключаться – сильно бы помогло, но русский волчара от спецслужб не зря в узких кругам прослыл мастером. Уж что-что, а допрашивать умеет.
Не выдержав, она хрипло закашлялась – на пол упали первые капли крови.

Совсем в другом подвальном помещении, далеко и глубоко, сидели двое – мужчина и женщина. Жертвы захвата, они знали, в какой степени заинтересованно в их спасении государство, и где эта степень заканчивается. Главная тех людей, от ударов которых до сих пор болит тело, ясно дала понять – где-то совсем рядом бомба с часовым механизмом. Кажется, степень заинтересованности государства захотел узнать кто-то еще.
- Блоки шатаются, - оповестил мужчина, ощупывая слабо подсвеченную зеленоватым светом единственной лампочки стену. Еще утром он был в костюме, сейчас пиджак валялся в углу, у рубашки – подвернуты рукава, не хватает пуговиц. От строгой прически не осталось и следа, волевому лицу, привыкшему к уверенности в завтрашнем дне, было непривычно волнение. Женщина – девушка, не старше двадцати пяти – подошла. Серьезная, храбрится, растрепанные косы, помятое платье, босые ноги – каблуки сдались.
- Надо вместе.

Мало кто догадывался, что его хваленый расчет, всегда достигающая результата точная работа – не вышколенная за долгие годы сноровка, а ежедневно, ежечасно тренируемая выдержка. Выдержка вовремя остановиться, и не дать беснующейся внутри силе и ненависти перейти грани разумного… Он ненавидел людей. Каждого. Он ненавидел их до такой степени, что причинение боли было даже не наслаждением, а удовлетворением естественных потребностей. Как воздух, необходимый для существования. Он сделал себя сам, превратил человека в первоклассную машину для принесения максимальных физических мучений другим. В средневековье цены бы ему не было. Впрочем, и сейчас нет.
Сейчас, стоя перед скрючившейся на стуле, он привычно сконцентрировал свою ненависть. На ней. Это было несложно – именно с них всё и началось.
С женщин. С сильных женщин. Вряд ли он ненавидел кого-то больше – неотступным, неистребимым призраком маячила на протяжении всей жизни его мать, и намертво впились в память его детские попытки её утихомирить. Его жалкие попытки убедить в том, что он будет хорошим, он будет хорошим мальчиком, мама, не надо больше…
Всплеск эмоций вылился в новое движение – раньше, чем он успел его осознать, и привязанная согнулась пополам, сама себе вывернув руки.
Нет ничего отвратительнее и омерзительнее сильных женщин. Женщина должна быть покорной. Покорной каждому желанию, жесту и взгляду. Сильных женщин надо обезвреживать, его бы воля – перестрелял бы каждую сучку.
- Где они?! – кричит он, поднимая её голову за волосы, пальцы скользят от крови.
Молчит, но смотрит так… Со злостью. Не сломалась.
Надо бить еще.
Только держать, держать себя в руках, не забить до смерти… Коротко хлестнул по лицу, раскроив скулу. Короткая передышка – оглянулся на Брайтмана. Тот пошевелился, кажется, впервые за всё пребывание здесь – поднял руку, останавливая Змея. Змей, как раздразненный боевой пес, тяжело дыша, ненавидел сейчас и Брайтмана, и фантазия его уже услужливо подсказывала, что можно сделать с этими отвратительно тонкими пальцами, но перечить не посмел.
Брайтман, не вставая, заговорил сухо, профессионально-отстраненно:
- Ради чего вы жертвуете жизнью двоих невиновных?
- Вы же сядете в лужу… - с трудом выплевывает слова она вместе с кровью. Кажется, что алую ауру боли вокруг неё можно увидеть и невооруженным взглядом. Она больше не поднимает глаза. «А те = взорвутся». Теперь она просто не может дать им уйти. «Взор-вут-ся». – Вы же не сможете их найти, все об этом узнают…
- Зачем нужна была история с выкупом? – пилит сознание голос, сквозь холод которого пробивается досада.
- А результат тот же… только вы сделали всё… еще лучше.
Змей не выдерживает. Смазанное движение – и она летит на пол, как в замедленной съемке, вместе со стулом. Выдохнув, Змей оборачивается на Брайтмана, но тот, поджав тонкие губы, едва заметно кивает. Словно обижается. Честь страны – это честь страны, но репутация…
«Ненавижу тебя, стерва, ненавижу, тварь…» - колотится в воспаленной голове Змея в такт замаха ног в мощных амуниционных ботинках.

- Раз, два… Давай! – скомандовал мужчина, и большая плита с трудом выходит из стены и падает на пол, чуть не придавив вовремя отскочившей девушке ноги. Поднявшееся облако пыли моментально оседало, двое посмотрели в дыру.
- Еще одна. Тут должно быть легче.
- Может быть, бомба там?
- Может. Это уже неплохо, в виду заблокированных дверей выход мы можем сделать только сами, и неважно, куда.
Девушка машинально передернулась. В подвале холодно. И неестественно сухо – так, что затхлый воздух дерет глотку, и невозможно вздохнуть полной грудью, не закашлявшись.
Мужчина прислонился ухом к стене, стукнул пару раз.
- Давай попробуем вытащить эту, дальше вроде свободнее. Подцепи вот тут… и тут. Осторожней, пальцы. А я здесь. Раз, два… Тащи! Еще раз. Раз, два… Сильнее, надо сильнее. Раз, два…
Вторая плита вылетела под ноги и упала на первую, мужчина и женщина синхронно схватились за пальцы – от напряжения кисти дрожали.
- Давно я этим не занимался…
- Лаз узкий…
- Но он есть!
- Лаз узкий, я могу пролезть.
- Я подсажу. И осторожнее.
Ни один из них старательно не думал о том, что до смерти осталось меньше часа.

- Время заканчивается, мы не успеем!
- Прекратите паниковать!
- Да?! А пресса? А телевидение? Вы хотите сказать, что это не имеет значения? Каким бы фарсом это всё ни было, это реальность! Вы говорили, что он справится!
- Если человек в принципе может расколоться – Змей его разговорит.
- Но время!
- Прекратите. Панику. Я уверен, что они делают всё возможное.
- Тогда покажите мне! Сейчас, немедленно!

Отключаться всё не получалось, но боль от ударов притупилась и стала просто пылающим по всему телу огнем. По тому, что еще недавно было телом – по переломанным костям, выбитым суставам, растянутым жилам. Отказывало зрение, от постоянных криков уши словно набило ватой, но челюсть не трогали. В надежде. Немного она может сделать челюстью…
Увлекшийся Змей не сразу заметил еще двоих.
Ни одного сочувствующего взгляда. Вопросительный – от двери на Брайтмана, отрицательный – обратно.
- Опозорит всех, - процедил сквозь зубы один, смотря на лежащую на полу. – Имея в руках преступника, не суметь узнать… Хоть иголки под ногти загоняй.
- Это действеннее, - потирая кулак с кровоточащими костяшками, отозвался Змей – весело, страшно, как захваченный азартом хищник.
- Время, мать вашу! – прорвался сквозь вату до неё чей-то визгливый голос, она слабо пошевелила головой. – Поднимите!
Рывок – вертикальное положение. Боль. Невероятная боль…
- Говори! Говори, сука, где они?! Слышишь?! Говори! – кто-то другой, раздраженный, рассерженный…
- Прекратите, - попытался успокоить его второй пришедший. Напряжение в воздухе стало почти ощутимым, быстрее обычного убегали упущенные минуты.
- Брайтман, какого дьявола?!
Крики смазались в одну сплошную звуковую полосу, скорчившегося на стуле человека ненавидели все, не только в этой комнате, многие за пределами здания, города...
Но даже весь шквал усилий и эмоций не смог вытащить из неё то, что знала только она.

За часами следили все, кроме двух запертых в подвале, безуспешно пытающихся то ли занять время до неизбежной смерти, то ли на самом деле спастись. Последние пять минут тянулись дольше всех, хотя уже было понятно, что, скажи она сейчас заветный адрес, это ничего бы не изменило.
Очнувшаяся от анабиоза стрелка с сухим щелчком перескочила на финальное деление.
Сидящие без часов, двое в подвале почувствовали это так же отчетливо, словно стояли перед циферблатом БигБэна. Оба сердца сжались одинаково за миг до…

Без звука, без движения они выдержали паузу. Затем медленно потянулись к выходу, словно моментально потеряв к ней, изломанной, привязанной, интерес. Понурые, опущенные плечи, хмурые лица, старающиеся не встречаться друг с другом взглядами, они что-то говорили о том, что надо будет искать, надо будет судить, надо будет оповестить…
Брайтман, задержавшись в дверях, смотрит в спину охранникам. Затем поворачивается, медленно подходит к ней.
Прислушался. Еще дышит.
Присел на корточки, посмотрел на занавешенное слипшимися волосами лицо. Взял пальцами за подбородок, приподнял.
Хорошо разбил, Змей. Не склеить.
Она лишь чуть приоткрыла глаза, уже безо всякого выражения, словно просто пыталась удержаться на плаву – теперь, когда всё закончилось.
- Молодец, девочка.
Правильную выбрал.
Холодное дуло прижалось к виску, но вряд ли она еще что-то чувствует. Смотрит мертво, лишь на задворках сознание – смутное узнавание, какие-то отголоски прошлого, чего-то тянущего, чего-то по самому сердцу…
«Живой труп».
Лишь на миг коснулся губами окровавленных губ, глушитель сработал исправно – едва заметный щелчок не услышал больше никто. Она обвисла, в последний раз вывернув многострадальные руки.
Брезгливо вытер губы и вышел, в дверях мелькнул подол черного плаща.
Ничего.
Разберемся.

P.S.
Двое, прижавшиеся так сильно, что, казалось, еще немного – и срастутся, просидели не меньше минуты, зажмурившись, со сведенными от напряжения мышцами и чуть не спятившими от ожидания мозгами. Затем, медленно отмирая, открыли глаза, распрямились… Оглянулись, со смесью бешеной надежды и острого страха.
Сквозь широкую щель в конце комнаты пробивался откуда-то сверху чистейший дневной свет…
Всего несколько минут назад оба сердца сжались одинаково за миг до того, как запрограммированные двойные стальные двери бункера открылись.
Ни взрыва, ни даже намека на него никаким последующим экспертам обнаружить не удалось.