О зеленом луче

Когда-нибудь я, как всегда гуляя по городу наедине с Нашим радио, отойду слишком далеко от дома - куда-нибудь к зоопарку или еще дальше, к Крестовскому острову. Нет, набережная Большой Невки. Приморский проспект. Будет уже поздно, около половины десятого. Это будет летом, когда нагретый за день палящим солнцем город всю ночь хранит тепло, согревая воздух разгоряченным гранитом набережных, асфальтом мостовых, тропинкам парков и жестью крыш. Солнце будет садиться - большой круглый ярко-оранжевый диск, подернутый маревом городских курений, плавно сползает по вертикальному небосклону, и не там, где показал его неграмотный усатый дяденька, посмевший назваться великим именем несуществующего Графа, а именно там, где и должно садиться солнце. И маленькие появившиеся лишь к вечеру клочки облаков лениво ползают по дымчатому сиреневому небу - кажется, будто и не движутся вовсе. Я буду идти вдоль нескончаемой ленты отремонтированного каменного бордюра, неотрывно смотря на этот кружок над линией горизонта на заливе. Зная, что потом отпечатавшийся на радужке блеклый блик будет неотступно преследовать, куда ни посмотри, а я этого ой как не люблю, но не в силах оторвать взгляда от завораживающего зрелища. Почти отключив мысли, бездумно шевеля обветренными губами слова какой-нибудь очередной нашей песни - это будет "Я сам из тех" Никольского. Его голос необычайно точно попадет в общее состояние и атмосферу этого вечера... Народу будет немало - лето, Питер, набережная, то самое замечательное время суток, когда уже не жарко, но можно выйти в маечке и подставлять голые загорелые плечи теплому легкому ветру. Слева по рябящей похожей на жидкую подкрашенную желтым сталь то и дело будут проскальзывать речные трамвайчики, смешные иностранцы в оранжевых кепках - пожилые то ли немцы, то ли австрийцы - фотографируют большими тяжелыми фотоаппаратами и машут руками, сияя морщинистыми улыбками. Люди ходят по парам или компаниями, все веселые или романтичные, кто-то с пивом, кто-то с цветами. И верно - зеленая, слишком зеленая травка справа, газон. В воздахе пряный запах чего-то цветущего - яблоня, жасмин? Вряд ли, они цветут раньше, но тут же рядом ЦПКиО, там всё цветет... И примешивается вечно живой, вечно волнующий соленый запах моря. Залив. Близко такой просторный, такой красивый и такой вечный залив - там пахнет мокрым песком и свободой. И отдаленным кусочком оставшегося сознания понимаешь, что надо бы возвращаться домой, что надо бы развернуться и пойти на мост, там на остановку, дождаться 46... Но всё равно иду. Иду, не останавливаясь, в белых босоножках с давно уже отрывающейся лямочкой. Шорты, темно-зеленая кофта в обтяг. Забранные большой деревянной заколкой волосы, утром помыла. Блестят. Мама говорит - рыжею. Фигура? Пофиг на фигуру, сейчас на всё пофиг... Никольский. Только Никольский и Солнце. Они же неразделимы, они же едины - как же я раньше не замечала?..
И вот тут люди неожиданно исчезнут.
Я не знаю, как. Просто доиграет песня, врубится одна из тысяча, миллион раз прослушанных заставок 104,0 - резкая, грубая, бесцеремонная. И я моргну - впервые за, наверно, вечность. Заслезятся глаза, будет неприятно и обидно. А когда открою вновь - вокруг не будет уже никого. Может быть, они исчезли раньше, просто я не замечала...
Ни людей.
Ни машин.
Ни-ко-го.
А солнце уже почти село, уже видна лишь его маленькая макушка, и она словно предостерегает, словно о чем-то пытается сказать...
Я выдерну из ушей начавшегося совершенно, катастрофически, невыносимо не в тему "Хозяина таверны". Обернусь, ничего не понимая. Подойду к воде. Всё по прежнему - но нет людей. Нет трамвайчиков, нет улыбающихся кепок. Нет отвратительных банок пива, нет цветов, нет поцелуев на траве, нет загорелых плечей и коленок.
Даже Никольского нет. Теперь вместо него Я.
Я...
И Солнце.
Пораженная страшной догадкой, я повернусь как раз вовремя - малюсенький, микроскопический краешек летнего солнца на миг замрет над равнодушной водой... И вспыхнет луч! Последний! Зеленый! Последний зеленый луч, который так редко кто видел... Зеленый луч. Не зная, ни к чему он, ни зачем - просто стоять, словно пронзенная этим самым лучом, стоять и смотреть расширившимися глазами в то место, где лишь на сотую долю секунды вознесся куда-то вверх переливающийся извечным изумрудным солнечный клинок - куда-то туда, где облака, где высоко-высоко смотрит на нас с доброй улыбкой Бог, и всё, ВСЁ будет казаться прахом, пылью, мелочью - такой мелочью, что стоит лишь шелохнуться, лишь чуть двинуться, и это будет самым страшным святотатством из всех мыслимых и немыслимых...
Люди появятся.
Снова.
Внезапно понявшие, что уже тепно, что уже пора домой.
Заспешат, застучат новыми каблучками и стертыми кедами, побегут к оставленным машинам, к снующим автобусам, троллейбусам... Летний город живет и ночью. Да и какая это ночь - стемнеет лишь через три часа.
Я одену наушники и побреду домой.
И до конца своих дней буду чувстовать, что в тот вечер что-то неуловимо изменилось.
И плакать от осознания того, что я не знаю, ЧТО...