Зарисовка по песне - Мадам Жоржетт

Среди зыбкого марева, сливающегося из тонких дымных струек сигарет, среди пересекающихся взглядов, среди загорелых лиц и изящных поз на паркетном полу танцуют двое. Она, в черном платье с оголенной спиной и прекрасной линией плеч и груди, с ярко-кровавой розой у ключицы. Он,  в рубашке, наполовину расстегнувшейся от скорости движений, и черные брюки в пол, и накинутая на белоснежные плечи жилетка… Волны изгибов, плавные движения, отточенные шаги. Скрипач виртуозно выводит мелодию полузабытого медленного танго, и шелест её платья вторит завирающимся нотам, хозяевам положений, управляющим теми, кто управляет всем. Они не танцуют, они дышат танцем – и всем понятно, что это не просто сошедшиеся потанцевать на один вечер. Публика не прячет эмоции. Публика наблюдает, кто-то аплодирует, кто-то злиться, кто-то шипит змеиным ядом, кто-то и вовсе любуется на своё отражение в стакане. Но вряд ли найдется  хоть один, кто сказал бы, что этот вечер принадлежит не этим двоим. И это только начало.
Её знали почти все – прекрасная танцовщица, уроженка Франции, мадам Жоржетт, смущающая умы и сознанья всех, кто обращал на неё хоть немного внимания. Она танцевала здесь каждый вечер, стройная, длинноногая, и многие завсегдатаи заведения приходили именно полюбоваться на неё. Большие карие глаза, того особенного темно-бордового оттенка, который создает ощущение восточного омута, мягкого плена. Длинные ресницы. Изящный, идеально правильный овал лица. Дерзость южан перемешалась в её крови с хладнокровием предков-выходцев севера, она умела завлекать и столь же виртуозно, как играл скрипач, играла чужим вниманием. На это внимание попался и он.
Бесконечная мелодия – так играть можно сколько угодно. Струнные и клавишные, волшебство музыки, движения и атмосферы. Шаг за шагом, плести затейливую вязь следов и так легко танцевать, словно репетировали заранее. Лирика сменяется хлесткими ударами, нежность во взглядах меняется на азарт.
 - Тебе нравится чувствовать себя королевой, верно? – как бы между делом, тихо, так, чтобы слышала только она, спрашивает он. Она кокетливо поводит смуглым обнаженным плечом, черный витой локон ныряет за спину.
 - Не знаю. Не с чем сравнивать.
Она смотрит на него, слегка наклонив голову. Затем переводит взгляд. За его спиной, в глубине мрака и дыма из ведущих на свободу дверей появляются двое. Подходят ближе. Идет кто-то еще, темные тени скользят по залу…
Она лишь смотрит на него и улыбается – той самой улыбкой, заполучить которую так стремятся те, кто входит в число её местных обожателей. Шаг, шаг, шаг… Переход. Поворот. Раствориться в музыке. Почувствовать, что сердце бьется в том же ритме.
Мягко и настойчиво она подводит его всё ближе к дверям. Музыка убыстряется, словно она ей управляет. Шаг. Поворот. Пора.
Подгадав акцент в мелодии, она резко ударяет его в грудь, словно играя, словно всё еще танцуя. Он, не ожидав, вскидывает точеные брови, отклоняется назад, и…
Всё.
В следующую же секунду что-то ломается во времени – всё то, что было до этого, тягучее, сладкое, как карамель, моментально собирается в тугую пружину и выстреливает, не желая ни танцоров, ни публики. Она, отойдя, смотрит в странном забытьи, как двое крупных и грубых заламывают ему руки за спиной, как кто-то третий зачитывает менторским тоном по официальной бумаге, как он выворачивается, согнутый, словно сломанный пополам. Обрывается музыка, вокруг шепот, разговоры и крики. Взяли кого-то в зале… Кто-то пытается бежать. Выстрелы. Запах крови. Паника.
Его держат крепко, но он не теряет надежды – выкручиваясь, остервенело, дико, пока его тащат прочь от неё куда-то в ту темноту, из которой пришли – вырывается лишь на миг и, вскинувшись, кидает на неё взгляд. Лихой, пьяно-веселый, как охотник, почуявший дичь. Он может убить, - понимает она, но не отходит, а пытается понять, почему он не кричит. Лишь успевает, пока большие и грубые вновь выламывают ему руки, язвительно, ядовито-вежливо прошипеть:
 - Как вы могли поступить так, мадам?..
Она закрывает глаза, прикрывая веками темно-бордовый омут, и стоит непоколебимо, недвижимо среди всеобщего хаоса.

Финал ее танца запомнится всем,
Принесший нам много ненужных проблем.
Поклонников лучших лишилась она -
Арест после пятой бутылки вина.

О великом мистификаторе, великолепном преступнике, появившемся в этих краях, знали все. Непревзойденный мастер криминального дела, меткий стрелок, не жалевший ни себя, ни других, он умудрялся светиться практически везде и ни разу не попался в руки служителей закона, ускользая всегда в последний момент. Последних раздражало то, что восхищало остальную впечатлительную публику – что всё это для него было лишь игрой, развлечением, потребностью горячей крови. Он участвовал во всем, не выбирая по изяществу – грабежи со взломами, убийства, проникновение в святейшие палаты, хищение государственных средств, активные действия по наведению беспорядков в массах… Его должны были ненавидеть, но любые новости о нем разлетались со скоростью света, преступник стал романтическим героем. Пресса не уставала писать бессмысленные статьи. Смелый и жесткий, оставляющий за собой покалеченных, он стал настоящей чумой для тех, кто пытался сдержать хоть какой-то порядок. Он не боялся наживок и облав. Его люди не предавали его никогда – при том, что сообщники, что вступили с ним на один путь, прекрасно понимали, что для него они лишь разменная монета. Подосланные к нему в банду офицеры не возвращались. И тогда вычисление было поручено специальному агенту.
Ей.

Что вас тревожит, подруга, сейчас?
Неужто вы вспомнили снова о нас?
Вас завербовали, и вы потеряли
Друзей. Ваша жизнь, словно грустный романс...

Она сидит перед зеркалом – старым, потрескавшимся, и смотрит себе в глаза. Она начала расчесываться, но забыла, и сжавшая щетку рука безвольно опустилась на подол черного с искрами платья. Великолепная операция. Первоклассная работа. Столько сил и труда – и вот готово. И её, только её в этом заслуга. Нелегко вскружить голову тому, кто имеет всё, что можно пожелать, но, видимо, она угадала. Соединяя  женское с офицерским, интуицию с логикой, загадочность с рационализмом, она смогла привязать его к себе. О, с такими людьми играть опасно. Но поступить иначе она не могла. Да, наверно, она привязалась за это время к его улыбке и тихому уверенному голосу, то возвышающемуся до необычайных высот интонаций, когда кажется, что ты стоишь на краю вулкана, то ныряющему вниз, мягкому, похожему на бархат…
Она знает, что его сейчас допрашивают. Она знает, как именно его допрашивают. Что он молчит и смеется, а, может, наоборот, болтает, не умолкая, но вряд ли про преступные дела. Выводит из себя охрану, получая еще и еще… Она протягивает руку вперед и проводит ладонью по холодной поверхности стекла. В пыли чертится чистая дорожка, мелькают бордовые глаза. Красная роза на платье словно предвестница неудачи. Пахнет лавандой и розой, откуда-то доносится едва уловимый аромат опиума. Да. Вечер насыщенный.
Она ошиблась – его уже допросили. Правда, безуспешно. Он ежеминутно дерзил и действительно смеялся – так искренне, так страшно, что сдавали нервы даже у бывалых. Он вел себя совершенно непонятно – то признавался, то брал слова назад, то пел, то начинал читать Шекспира… Приговор был очевиден. Да, его уже допросили, и теперь он сидит на холодном полу камеры, дожидаясь рассвета, прислонившись к стене. Где-то совсем рядом те, кого повязали с ним. Они, конечно, ничего не скажут. Как всегда. Избитый, в порванной рубашке, он сохраняет абсолютное спокойствие. Черные глаза смотрят дико, с издевательской веселостью. На лбу запеклась кровь, темно-красные разводы на щеке, на шее, ноет побитая спина и поломанные ребра, но он улыбается. Он у-лы-ба-ет-ся…
Он смотрит невидящим взглядом и, дрожа то ли от ярости, то ли от холода, то ли от перенапряжения, с вызовом шепчет разбитыми губами:
 - Танцуй…

И никогда не увидим мы вас,
Завтра последний выход у нас.
Яма глубокая ждет во дворе.
До одного всех поставят к стене.

Тореадор. Сиятельный граф, красавец, умнейший человек, имеющий пристрастие к азартным играм – примечательная фигура. Она интуитивно поняла, что действовать надо в его сторону.  Он проигрывался в пух и прах и тут же возвращающий проигранное с избытком. Лихач, сорвиголова, приближенный ко двору, из одного из богатейших родов. Блистательный тореадор, похититель сердец, причина того, что многие юные красотки пристрастились к корриде. Наверно, если бы она не была связана миссией, она бы в него влюбилась, как и прочие. Хотя, наверно, именно это «как и прочие» не дало ей влюбиться по-настоящему. Но он был хорош, чудо как хорош… Высокий и стройный, черноволосый, черноглазый, демон во плоти – подвижный, живой, гибкий.  Вряд ли нашлись бы люди, которые его не знали если не в лицо, то понаслышке. Ей даже было удивительно, почему до сих пор никто не предположил, что он и есть тот самый неуловимый преступник.
За его сырыми и её теплыми окнами занимается один и тот же серо-розовый рассвет. В ушах обоих еще звучит мелодия медленного завораживающего танца.
Шаг за шагом, как тогда, но по длинному каменному коридору… Тяжелые руки тащат на свет, он идет, не срываясь, не пытаясь бежать. Он идет гордо, словно за его спиной не наручники, а шпага, словно не грязная порванная рубашка на нем, а плащ тореадора. Те, кто мельком смотрит ему в глаза, вздрагивают. Шаг, шаг, шаг, свет… Морозный утренний воздух. Каменная стена за спиной.
Их, повязанных вчера, много, но приводят еще троих. Подосланные, обреченные на поражение, павшие жертвой непревзойденного обаяния и дара убеждения. Он уже не видит.
Он запрокидывает голову, подставляя лицо светлеющему над крышами внутреннего двора небу. В больших черных глазах плещется безумие и что-то еще. Что-то, похожее на ликование.
Приказы отрывистым сухим голосом и ровная шеренга скучающе взводит курки. Как распятый – открытый, незащищенный, с растрепавшимися черными волосами, бледный, всё такой же безбашенный, невыносимо прекрасный, он не слышит ничего.
 Он смеется.
Смеется, закрыв глаза, закинув голову, и в ту секунду, когда… Оглушительный треск. На белой ткани распускаются алые розы.
Смех переплетается с хрипом.
Подгибаются ноги…

Трех офицеров вели на расстрел,
С ними и наших - под револьвер!
Выстрел печальный, не дрогнул прицел,
Но, умирая, один прохрипел…

 - Прекрасен менуэт! Предательски красив ваш силуэт! Ма-дам-Жор-жетт…

А она танцует. Танцует в гордом одиночестве, танцует, как танцевала всегда. Воплощение красоты и изящества, она двигается плавно и быстро, как хищник, она вскидывает руки, и волосы волной следуют её движениям. Она летает. Она почти не думает о нем, о несчастном пропавшем человеке. Танцует, ликуя, танцует, жалея. Легко и без усилий, она словно занимает своим грациозным телом всё пространство, гибкая, неуловимая. Еще один выигранный ход. Еще одна прекрасная партия ей в коллекцию, ей, непревзойденному преступнику, которого не смогли поймать ни в одной стране… Он был прекрасен. Горячая кровь, смелый тореадор, сиятельный граф, чертовски красив. Его было нелегко приручить, но он попался в сети так же, как попадались все.
И паутина оказалась столь крепкой, что он сумел доиграть до конца. Он согласился, он вызвался сам. Он сумел умереть вместо неё, не выдав ни словом, ни взглядом. Никто не усомнился. Никто не сомневается в докладах специального агента.
По каменной стене медленно сползают красные капли.
Она танцует. Отныне еще более свободная.