Всё слишком

Слишком много. Слишком быстро. Слишком яростно. Слишком темно. Всё, непременно, слишком. Ясно.

Стремительного Лангу зажали в узком коридоре. Звон цепей. Скребущие по бетону биты. Ликующий гогот и улюлюканье. За их спинами сиял выход. Свет в конце туннеля. Лангу молниеносен, но это не спасёт. Впрочем, как и всегда…

…Нынче мир подпирает огромное металлическое дерево. Облака стали действительно опасной штукой, а сами небеса были твёрже стали. И если бы они смогли упасть – то всё бы раздавили. Как когда-то боялись древние люди.

Говорят, это дерево выросло. Его никто не построил. Никто ничего не сделал. Просто, когда самолёты вдруг начали врезаться в какие-то невидимые объекты в небе, а потом небоскрёбы вдруг начали разрушаться с верхушки или уходить под землю, пришла в голову мысль. Небеса стали падать. И огромное металлическое дерево выросло, словно последний защитник человечества. У этого дерева есть корни. Оно питается землёй. А там, под самими небесами растут изумрудные листья, вот только никто до них добраться не может и не хочет – учёные настолько тщательно оградили местность, что казалось, даже букашки туда проходят исключительно по пропускам…

Один парень, с разбитой губой и разодранной в кровь коленкой, стоял в тёмной переулке и со страхом смотрел на тело врага, заброшенное в мусор. Тяжёлый армейский ботинок вместе с переломленной ногой висел, как знак, предупреждающий об опасности. Окровавленные баки, выбоины в стенах. Звякнула ранг-карточка и мужчина вздрогнул. Медленно съезжая по стене спиной, он нервно шарил в карманах, в поисках спасительной пачки сигарет. Словно тень, кровь стала красться из-под груд мусора прочь от хозяина. Дважды выронив зажигалку, мужчине всё-таки удалось закурить помятую сигарету. До сих пор собранные в пучок волосы на затылке теперь напоминали взорвавшееся дуло средневековой пушки.
- Твою мать! Твою мать! Твою мать… - бормотал мужчина, медленно расстёгивая куртку, чтобы заглянуть на ранг-карточку.
Там, на голом теле, над правым соском был вживлён небольшой экранчик с данными по объекту под номером 201. Такие вживили всем преступникам, которые есть и когда-либо были. На маленьком экране тускло-зелёным светился ранг.
«1»
И крик отчаяния пронзил тогда близлежащие кварталы.

Слишком. Всё слишком нелепо и глупо. Неужели удача меняет страхи, а опасность – это то, к чему нужно стремиться? Почему они так жаждут убивать, и что будет, если они всё-таки убьют? Разве это не проклятие? Почему это считают авторитетом?

Изумрудные листья, что сорвались с серебристых ветвей, уничтожили многое над землёй. В том числе и людей. Это, видимо, была такая плата за спасение. Дерево, казалось, требовало жертвоприношений – оно молча забирало жертв на тот свет. А потерянная связь с космосом компенсировалась теперь узким научным рывком - слишком уж интересен был мир у подножия огромного древоподобного металлического бога.

Весь мир смотрел на это дерево с диким животным страхом. Оно заслоняло свет солнца, повергало в долгую ночь целые города. Но за небольшой промежуток времени животный страх сменился священным трепетом. Самые быстрые уже давно имеют личные выгоды с основания культов поклонения огромному Арбор Семпер. А вечные консерваторы видят в ветвях лик Спасителя. В общем, шумиха грамотно и эффектно расползлась по миру, учитывая, что у живущих с обратной стороны земли не вырастало никаких титаноподобных деревьев, чтобы спасти их. И на одной половине мира теперь вечно ночь…

… Страшно скрипнула огромная массивная железная перегородка, и из открывшегося окошка выглянуло дуло грозного оружия. Прошло три месяца с памятного дня, а Лангу до сих пор жив. Вот он, стоит возле магазина, напоминающего огромный развернувшийся танк, и с солёной ухмылкой суёт лазерный определитель к своей ранг-карточке. Такие процессы в прошлом более напоминали определение вещи по штрих-коду. Сейчас же вещи – сами люди.
- Ну? – хриплый прокуренный голос.
- Ох, грустно всё это … давай всё, как обычно.
Заказ собирался недолго - под окошком с загробным треском выехал глубокий ящик с двумя пакетами на дне и Лангу в траурном настроении поднял их.
- Жалко, что мы не можем поменяться местами, - сказал он внушающему авторитет дулу.
- Тебе жалко – мне нет.
- В этом мы похожи, - Лангу постучал по решётке пальцами.
И ушёл. Одновременно обречённо и пафосно. Ломая мусор под ногами.

Улицы этого Немого городка пустые, что уж тут таить и заискивать: Немой город – это специальная площадка, куда теперь сливают всех преступников, чтобы они, якобы, жили в привычной для себя среде. Так сказать, даровали им квинтэссенцию того мира, который они всё время своей жизни создавали. Дают им авторитеты, обеспечивают, только чтобы они друг друга убивали и очищали и так ослабевший мир от своего присутствия.
Да, раньше здесь ходили люди. Без ранг-карточек. Смотрели в чистые небеса. А там летали ракеты, сияли звёзды. А сейчас Немой город находится на отшибе человечества. Небеса придавили частично верхушки зданий – издалека кажется, что их отрезали одним ровным взмахом острого меча. А ещё говорят, что если пересечь огромную стену, то можно коснуться до этих небес руками.

Заскрежетала крышка люка и встала на своё законное место. Теперь Лангу свободен от своих обязанностей и может всерьёз подумать, чем бы ему заняться в этом почти безлюдном городе. Территория-то большая, а вот людей (слава богу) штук двести всего. Было с утра. Кто знает, сколько осталось… Лангу же был мирным вором, ему не нужны все эти междоусобицы. Избегать, избегать и ещё раз избегать. Каждый из них хочет убивать. Словно нашествие демонов, опустошивших город, в котором он выживает уже больше полугода. Или зомби.

«Можно, конечно, как и обычно, поиграть в любимую игру – забраться в какое-нибудь здание и кидать мусор в окна здания напротив. Можно почитать припасённые книжки. Можно помеланхолить, глядя на Спасителя в церкви, которая держится лишь на соплях и добром слове…»
Таким примерно он и забивал свою голову день ото дня. Главное – не попадаться никому на глаза. Это уже не закон, не надобность. Это рефлекс.

«Слишком грустно…» - выдохнул Лангу, разглядывая торчащие из мусорного бака чьи-то ноги.
Кажется, одним меньше стало.
И в принципе не было абсолютно никаких причин со стороны Лангу, побуждающих подойти к несчастной жертве. В принципе он заметил, как нога зашевелилась, но Лангу бы столько не выжил, будь он настолько любопытным. Может быть, ему просто захотелось поговорить…
Словно стебель сорняка, он ухватился за щупленькую голень и медленно поднял из бака оглушённую жертву. Ох…
Видимо, те, кто правят сейчас остатками человечества, стали немного жестче в отношении преступников. Теперь сюда и детей будут забрасывать. Мальчик открыл глаза – на его грязном, словно шахтёрском, лице глаза напоминали две белые звезды. Пацан откуда-то достал нож и спустя мгновение вновь оказался погружённым в бак. А на животе Лангу теперь красовалась небольшая царапинка.
Немыслимым усилием пацан порвал бак, в котором застрял, но Лангу нигде не обнаружил. Ни сзади, ни спереди. Шагов слышно не было. Лангу был сверху. И придавил своей задницей мальца к земле.
- Успокоился?
Пацан не отвечал.
- Ты мне к чертям не сдался – я сейчас встану, а ты делай, что хочешь.

Лангу встал, и только спрятал руки в карманы, как вновь пришлось парировать атаку мальчишки. Лангу ударил мальца по затылку, и тот, выполнив сальто, упал на землю. Придавив ботинком запястье, сжимающее нож, Лангу с ещё большей грустью взглянул в лицо мальчика.
- Жрать тебе что ли нечего?
Лангу отобрал нож у мальчика.
- Если ты – нормальный, адекватный малец, то никогда бы, даже на сто метров, ко мне не подощёл, - сказал Лангу. – Или ты уже на всю голову … ну того, этого…
Лангу казалось, что из этой ситуации остаётся лишь два вывода: либо малец уже отмороженный, либо просто хочет есть и ради еды готов убивать.
- Всё ещё хочешь есть? – спросил Лангу, дождавшись, когда мальчик устанет от бесполезных попыток вырваться.

Лангу просто встал и пошёл, даже не оглядываясь на мальца. Здесь было тихо.
Так тихо, что эхо далёких криков разносилось по всему Немому. Где-то там люди тоже боролись. Умные – за еду. Глупые – за авторитет. Так, считал Лангу, потирая раскрасневшиеся края ранг-карточки. Наверное, никто не заботился о гигиене, вживляя компьютерную фигню в тело бандита – наверняка, средняя продолжительность жизни в этом месте варьируется от недели до полумесяца. Лангу жив уже целые три. И, наверное, та боль в груди – никак не боевые раны, а просто что-то другое. То, с чем помогли бы врачи.

Мальчик шёл за Лангу на расстоянии семь метров. Он шёл не как голодный щенок, нет. Он шёл, как убийца. Лангу понял эти глаза. Мальчик попал сюда уже отмороженным. Опять всё слишком упрощается…

Вновь скрипнула крышка люка, и спустя пять минут Лангу вынырнул наружу с небольшим мешочком, наполненным консервами. Лангу видел это - мальчик дёрнулся. Ещё дурак, ещё не умеет чувствовать момент, зато уже научился останавливаться. Слегка напуганные глаза Лангу мальчик вовсе не смог прочесть.
Сев на край канализационного люка, Лангу бросил мальцу одну банку консервов, а когда мальчик словил её, то Лангу уже был в непосредственной близости. Лангу касался шеи мальчика холодным металлом. Вот они – три месяца жизни на ножах. С взглядом маньяка убийцы Лангу спокойно сказал, чуть ли не касаясь его лбом:
- Вот тебе столовый прибор.
Шеи мальчика действительно касалась чуть грязная алюминиевая ложка. Вот так вот разок нахохлившись, Лангу надеялся отбить у мальчика всё желание убивать его.

Мальчик получил доказательство, что неспособен победить Лангу, он так же получил еду, чтобы прожить день-другой. Но он всё ещё шёл нелепой тенью за Лангу, пинающем камни и жестянки по пустой дороге. Как силуэт бога смерти, как чёрная метка… как нечто, что хотело его убить, но не знало в убийствах изящества. А Лангу демонстративно не замечал его…

- Ты всё-таки меня выследил! – саркастично выпалил Лангу, махнув бутылкой, когда увидел, как робко малец встал на пороге.
Они плутали, наверное, километр, если не больше, по Немому, пока Лангу это самому не поднадоело, и он решил на следующем круге не сворачивать снова.
Раньше это было простое здание – многоэтажка. Вот только оно обрушилось теперь наполовину, оголив лестничный пролёт, словно хребет огромного монстра (между прочим, запах мочи и прочих подъездных гадостей не выветрил из дома даже благодаря такой «вентиляции»). Где-то там, на седьмом этаже, в куче обломков и, быть может, человеческих останков, и увидел дверной проём, ещё почти целый, мальчик. Туда проплыл Лангу.
- Я вижу по твоим глазам, - сказал Лангу, расплывшись на разодранном диване. – Ты об этом месте уже слышал. Я так и думал, ты – отмороженный.
Мальчик молча прошёл в помещение. Вместо люстры – блестящий автомобильный колпак. Вместо ковра – кусок брезента.
- Место без дверей, - мрачно сказал Лангу, пародируя пьяного меланхолика. – Это мой первый дом. Ещё до всей этой заварушки с блестящим деревом.
Вот тогда Лангу и заметил, как пропал те мысли в мальчике, которые так не нравились ему. Теперь же мальчик лишь пристально разглядывал жилище Лангу. Возможно даже кивал после того, как Лангу начинал тянуть паузу.
- Можно сказать, что я – последний его коренной житель.
В этой квартире пахло ненавистью.
- Понимаешь, да, теперь? Почему меня нигде не могут найти.
Он лишь вспомнил тот момент, когда вернулся к себе домой, а там всё уже было так, как видит это мальчик. Угрожающие надписи. Осквернение, вандализм. Это место осталось у Лангу клеймом в сознании
«Ты скоро покойник!» - писал какой-то грамотный мужчина.
Лангу здесь не убирался. Но все три месяца засыпал только на этом, почти родном уже, диване. Или уже можно сказать, трупе дивана, который он когда-то знал.
- Это память, - сказал Лангу, гневно махнув рукой, показывая всё вокруг. – Всё что здесь есть – всё это помогает мне выжить. Мне – номеру «1» в этом мире! – рявкнул он так, что слюни долетели и до пацана.
Лангу рявкнул так, что закашлялся, и когда вновь поднял лицо, то на его глазах заблестели слёзы. Нет, вовсе не от горя – он просто подавился, но эффект был шикарный.
- Хочешь быть мной, да? Ты, ведь, абсолютно такой же, как и я… ну, пока что это точно так. Убьёшь меня, станешь самым крутым в Немом, да? Тебе бы за это начислили больше финансов на еду и всё такое. Ты же набьёшь не цену своей жизни. Ты лишь сделаешь ценней свою смерть. Брали бы лишь согласных, так нет же… всех сгребли сюда, кто хоть как-то провинился. В нормальном мире я бы отсидел пару годков, да на свободу, а тут мне смертную казнь устроили. Большинство, так вообще за мелкие проступки – бедняги и дня не проживали, как становились игрушками для настоящих убийц и психопатов.

- А я… - сказал Лангу и хлебнул ещё жидкости из бутылки. - … я боюсь смерти… чертовски боюсь.
И тут мальчик заметил, как задрожали руки и колени Лангу.
Этот мужчина, первый среди всех головорезов, оставшихся в новом мире, лежал сейчас перед мальчиком на диване, свернувшись калачиком, уронив бутылку, спрятав голову в руках и бормотал жалобным голосом: “Не хочу… не хочу… умирать”
Он так и забылся в сне и снилась ему глубокая нора с хорошей лампочкой наверху, с кипой книг и трубой, из которой ему поступала еда через равные промежутки времени.

Проснулся Лангу под вечер. Проснулся, и уже хорошо. Теперь голова болела сильнее груди. А ещё болели глаза. Но раз уж боль есть, значит, мальчик не убил забывшегося номера «1». Видимо, действительно мальчик был похож на самого Лангу.
Эта ночь напоминала стену льда – ровная, холодная, словно самый болезненный ожог от раскалённого клейма. Казалось, что в пору ударить молотком по облакам, и небо пойдёт бороздками за горизонт, и, наконец, освободит от тирании нового Бога.
-… И представляешь, - солёно ухмыляясь, говорил Лангу продавцу в огромном танке. – Я до сих пор жив.
Лангу достал сигарету из только что купленной пачки и с наслаждением затянулся.
- Ты – везучий сукин сын, - сделал вывод пропитый бас за решёткой.
- Но ты всё ещё не хочешь поменяться со мной местами.
- Какой-то малец, кстати, пытался часа два назад меня ограбить. Ножом. Вскрыть решётку хотел.
- Зуб даю, тот же дурень.
- В любом случае недолго ему осталось жить. Быстро заметили, да и поволокли к себе новую игрушку парочка головорезов…
Лангу взглянул на свои руки. В одной он держал алюминиевую ложку, а в другой сжимал пустоту. Спасти – не спасти? Что бы выбрать?

P.S. опять же переписывал этот рассказ столько раз, что забыл, действительно, сколько. Поэтому не просто приветствую критику, а действительно буду рад ей...