заметки утомленного созерцателя. разное ч. 1

РАЗНОЕ.
Говорят – каждый человек рождается с надеждой, умирает с разочарованием. Я умру без разочарования, не потому, что жизнь не очаровывала меня - очаровывала, завлекала, обманывала, а потому, что, в конечном счёте, она другой не бывает. Важно лишь, как ты прошёл по её путям. Важен результат твоих отношений с очарованиями и разочарованиями, оставшийся в тебе. Этот итог – единственное, что остаётся.

В переменчивости жизни можно быть Протеем, таким же текуче переменчивым, как жизнь. Можно быть неуступчиво – твердым, как скала, и таким же неживым. Я пытаюсь, или просто хочу занять позицию – это мое, а это не мое. То, что есть мое, я упорядочиваю из хаоса окружающего до определенной степени, до той, что не дает живому превратиться в неживое. Хаос не моего дает строительный материал для моего созерцания, но, по сути, он меня не касается. Я живу вместе с рекой, но на отдельном плоту.
Позиция истинного созерцателя – он не может быть Протеем, и не  может быть камнем.

Мудрость это отсутствие желаний. Абсолютная мудрость – полное отсутствие желаний. Потому-то она и приходит только к старости. Желания, страсти – очки, искажающие реальный мир. В мудрости есть своё обаяние, но любой мудрец отказался бы от нее, если бы была такая возможность.

Да здравствуют побеждённые! Победители омерзительны. Чем больше побеждают, тем они омерзительней. Победы развращают. Поражения заставляют думать.

Хаос – совокупность возможностей, таящая в себе всё многообразие. Возможности, которые могут и должны реализоваться. Упорядочивание есть исключение многообразия возможностей, сведения их в определённые, ограниченные рамки.

Роль пророков отведена ныне интеллектуалам, торгующим своими откровениями на рынке.

Смерть страшит потому, что мы не знаем что за ней? Догадываемся, но сомневаемся – а вдруг ничего нет. Неопределённость после смерти страшнее небытия. Стремление к наслаждениям идёт из страха смерти – успеть, пока живы, урвать.

“Я начал свое самое одинокое путешествие”. Ф. Ницше
Задуманное изначально как одинокое, потому Ницше и срезонировал, странствие начало обрастать привязанностями, или стремлением к привязанности, чужими судьбами и грозило превратиться в род пикника, где все говорят много и шумно, где не слышат друг друга. Как они тяготили, как я полюбил эти пикники жизни. Пересечения судеб, касания и столкновения – шумы жизни, забивающие истинное. Человек сам по себе – один на один с собой. Траектория жизни- результат столкновений, попыток избежать столкновений, набеги и отходы, катание дыр и сопротивление рутине быта, или отдача ей..

Нам не дано изменить мир, не дано изменить других людей. Изменить можно только самого себя. Испытания, страдания создают человека. Не боятся их, не избегать их, а достойно выносит. Фразы типа “ Человек рождён для счастья” последняя глупость. Не гнаться за счастьем. Счастье мы воспринимаем, по сути, как мгновенья передышки, разрядки от тягот жизни. Мы беззаботны в эти миги, но нельзя всю жизнь прожить беззаботно. Тогда лишаешься самого себя. Другое понимание счастья – гармония с окружающим, слияние с ним. Но и это преходяще. Гармонии постоянной быть не может, ибо тогда исчезает сама жизнь. Эпиктет – ничего не считать своим, ничего не бояться, довольствоваться минимумом.

Возвращение к коллективному мышлению в современном обществе создается умышленно, искусственно. Культура прошлого пыталась вырвать человека из плена коллективного к осознанию достоинства личности, ее неповторимости. Нынешняя культуры возвращает его к архаичному коллективному.

По Флоровскому ключевое слово эпохи – безбытность. Легко все менять, рушить, строить новое, потому что безбытны, т.е. вне жизни, вне быта. Безбытность порождает умышленность и надуманность в действиях. Человек придумывает схемы и начинает их реализовывать без оглядки, как на пустом месте. Для безбытных жизнь пустое место, строительная площадка. Расплодились в избыточном количестве люди, которых можно назвать моделистами – конструкторами, воспринимающих жизнь как набор деталей, из которых можно соорудить нечто тебе угодное.

У нас нет единого поля культуры, она разная в разных слоях. Оттого деревенский ощущает себя чужаком в городской среде. Он либо усваивает чужую ему культуру, либо чаще приспособливает ее под себя. Китч в русском варианте. У нас в литературе есть деревенская проза и городская, мало связанные между собой, существовавшие по отдельности.


Ни к какому поколению я себя не отношу, я сам по себе. Модное словечко “шестидесятники”, только вот – кто они. Те, кто что-то сумел сказать, но, оказалось, это была ложь, или полуправда, что ещё хуже. Те, кто был действующими лицами, либо сам считал себя таковым, либо воспринимался в качестве действующего лица. Актёры на сцене, а я был зрителем в те годы,  сопереживал тем на сцене, и словно бы тем соучаствовал, приготовляя себя к будущему, которого не оказалось.

Свобода – понятие нравственное.

Сколько нынче разговоров о гибели России. Что, в общем-то не ново, на каждом историческом переломе говорили почти тоже. А она живет. И будет жить, другая, но будет. Она менялась не раз, но суть оставалась прежней. А суть её – бесконечное разнообразие типов людей. О другой нации можно сказать что-то определенное, характерное, но не о нас, хотя есть и нечто общее. В теории больших систем есть такая штука – система тем устойчивее, чем больше в ней разнообразие элементов. У нас этого разнообразия с избытком, на все случаи жизни. Негодяеев и мерзавцев в таком количестве мало где найдется. Но и людей думающих, порядочных ( а они в любом обществе в меньшинстве), тоже еще попробуй поищи столько. Какой бы переплёт ни случился, всегда найдётся соответствующий моменту людской материал. Пришло время для бандитов, так мы их выдали столько, что мир ахнул. Пришло время воров- чиновников, опять-таки – с нами не сравняться. Понадобится тупое, исполнительное быдло, так и их мы выдадим в потребном количестве. Придёт время и для людей думающих, сегодня то они не в фаворе, так дадим их в таком количестве, что мир удивится в очередной раз этим непредсказуемым русским.