1

«А мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени…»*
Это были последние слова, которые я услышал, прежде чем моя машина врезалась в бетонный забор на скорости 60 километров в час. Мои часы показывали 8.45 утра.
Когда я пришел в себя, за окном уже была зима, а накануне, 30 ноября, со мной произошла авария. Вспоминая события того дня, я до сих пор не могу понять, как это случилось.
Я встал сразу после звонка будильника и пошел на кухню варить кофе. Через несколько минут проснулась жена и, сонно прищурившись, спросила, во сколько я приеду с работы, и пойдем ли мы вечером, как договаривались, к Калининым. Калинины, Антон и Настя, были нашими давними знакомыми, которые, спустя шесть долгих лет, все-таки смогли позволить себе купить небольшую однокомнатную квартиру в районе Новых Черемушек, и теперь звали нас на новоселье. Не могу сказать, что мне очень хотелось ехать куда-либо, так как день предстоял напряженный, однако, старые связи обязывали купить бутылку дорогого алкоголя и на корню задушить все позывы остаться дома. Я поморщился, снимая турку с плиты, но уже в следующее мгновение улыбнулся, обернувшись к Ане.
-  Радость моя, разве я могу быть против радужной перспективы несколько часов подряд выслушивать Настины жалобы на то, что Антон еще пару месяцев назад обещал съездить к ее родителям в Анапу и оправдания подвыпившего Антона, не знающего, куда от нее деться?
Аня рассмеялась, прижавшись ко мне сзади обнаженной грудью, и я, не раздумывая, сделал выбор между утренним кофе и утренним сексом в пользу последнего.

Я брился, когда заметил, что опаздываю. Резкое движение лезвием – и на щеке аккуратной тонкой полоской выступила кровь. Я недовольно замер, внимательно изучая свое отражение в зеркале и не догадываясь о том, что меньше, чем через час в крови будут мои пальцы, ладони, грудь, лицо, белая, старательно накрахмаленная Аней рубашка…

На 3-ем транспортном кольце я встал в пробке, и в раздражении откинулся на сидении, рассеяно прислушиваясь к бодрому голосу диджея «Нашего радио». На улице было пасмурно, и вскоре первые капли одного из последних в этом году дождей упали на стекло. Я включил дворники и задумчиво стал смотреть по сторонам, рассматривая соседние машины и автоматически определять их марки. Красная Audi S8. За рулем – красивая блондинка, обладающая кукольной, модельной внешностью, практически иллюстрация к анекдотам о женщине на дороге. Поймав мой взгляд, она кокетливо улыбается, и я отворачиваюсь. За ней – порядком потрепанная Toyota Corona, когда-то белая, а теперь вовсе потерявшая цвет из-за столичной грязи и пыли. На капоте именно таких автомобилей дворовые пацаны выводят пальцем душещипательный призыв «Помой меня!» Водитель, как ни странно, тоже женщина: грузная неухоженная брюнетка, чья машина похожа на нее саму, как бывают похожи собаки на своих хозяев.
Я медленно перевел взгляд на приборную панель и провел рукой по царапине на щеке, оставшейся от бритвы. Мне 32 года. У меня есть трехкомнатная квартира в Москве, любимая работа и счастливый брак, который длится уже почти пять лет. Через три недели – мой день рождения, в выдвижном ящике прикроватной тумбочки – два билета в Брюссель на имя Владислава и Анны Румянцевых. Моя жизнь настолько идеальна, что иногда мне хочется от нее отказаться. 

Примерно через двадцать минут я наконец свернул на нужную улицу. Тогда-то это и произошло. Она будто появилась из ниоткуда, в том месте, где не было ни светофоров, ни
пешеходных переходов. Я невольно заметил в ней какую-то странность, но какую именно, понять так и не успел – начав резко тормозить, я почувствовал, что машину заносит, а уже через несколько секунд капот соприкоснулся с бетоном под лирические аккорды, доносящиеся из динамиков. Все происходило будто в замедленной съемке: сначала я ощутил сильный удар откуда-то извне, затем моё тело дернулось вперед, но, удержанное в салоне ремнем безопасности, вернулось в прежнее положение. Усыпанный осколками лобового стекла, я еще не испытывал боли, хотя смутно догадывался, что она скоро придет. А потом я потерял сознание.

Первым, что я увидел, очнувшись в больнице, было заплаканное лицо жены и, задумчиво-растерянное, - матери. Первыми же услышанными мною звуками были беспокойные женские голоса, взволнованные моим пробуждением и перебивающие друг друга, в попытках выяснить моё самочувствие. Голова нещадно болела, во всем теле отдавалась тупая ноющая боль.
- У меня два вопроса: серьёзные ли я получил повреждения, и звонили ли вы в страховую компанию? – в горле першило, и я закашлялся, однако, даже в таком состоянии предпочитал мыслить обстоятельно и не впадать в панику. Вместе с тем, меня не оставляло какое-то тревожное чувство, какое бывает, когда упорно силишься вспомнить что-то важное и лежащее на поверхности, но оно все время от тебя ускользает.
- Владик, выпей водички…- мать привычно засуетилась, как часто бывало в те годы, когда я еще был ребёнком. 
- В страховую еще не звонили, из повреждений у тебя только ссадины, ушибы и сломанная рука… - Аня тихо, по-детски обиженно шмыгала носом, отчего ее голос звучал особенно трогательно. Я повернул голову, что немедленно отозвалось новым резким приступом боли, и действительно увидел гипс на левой руке. Надо признаться, я готовился к худшему, чем перелом одной из конечностей.
- Что с машиной?
- Папа сказал, что ее можно восстановить, но это будет непросто, - мать заботливо смотрела на меня, поправляя одеяло.
- А с девушкой что? Жива? – воспоминание о ней пришло неожиданно, и я понял, что именно вокруг нее носились мои мысли последние десять минут.
- Какая девушка? Владик, не было никакой девушки, - мать внимательно поглядела мне в глаза, будто желая удостовериться, что я не сошел с ума. Аня замолчала, переглянувшись со свекровью, а я вздохнул с облегчением. Значит, я никого не убил и не ранил…Приятно осознавать, что на Божьем суде, если он существует, мой список грехов не пополнится еще одним. 
В этот момент в палату вошла медсестра и, поменяв капельницу, сообщила, что приёмные часы закончены. Мать обняла меня, напомнив, чтобы я пил принесенный сок и ел фрукты, Аня снова расплакалась, из-за чего ее губы стали солеными на вкус, когда она быстро поцеловала меня, прежде чем уйти, а я уснул, предварительно убедившись в том, что остался один. 

Я за рулем своей машины, стою в пробке на 3-м транспортном кольце. Кажется, я опаздываю на работу. Блондинка на красной Audi S8, некрасивая женщина, владелица Toyota Corona, голос диджея…Я не могу избавиться от странного ощущения, что все это уже было.
Мой поворот. Машина тяжело идет и мне приходится ехать медленно, очень медленно. По ощущениям это сравнимо с тем, как если бы воздух обладал плотностью сахарной ваты. Дорогу не видно из-за сгустившегося тумана. Начинается дождь. Я включаю дворники, но дождь усиливается, перерастая в ливень, и я еду почти наугад. Неожиданно я вижу впереди человеческую фигуру. По мере приближения к ней, очертания становятся всё более отчётливыми, однако, все остальное по-прежнему остается подернуто дымкой тумана. Это женщина. Она одета весьма необычно по меркам нынешней моды: трикотажное пальто свободного покроя, маленькая круглая шапочка с пером – сейчас такое можно увидеть разве что на дизайнерских выставках. Но главное в ней - лицо. В каждой черте, в том, как она улыбается или просто смотрит,  чувствуется такая жажда жизни, какую, наверное, дано испытать только умирающему не своей смертью. Она непрерывно глядит прямо на меня, глядит своими огромными глазами, сквозь дождь, лобовое стекло и все, во что я верю. Удерживая мой взгляд, она делает шаг назад. Затем еще один, и еще, пока совсем не исчезает в тумане, который сразу же начинает рассеиваться. В нескольких метрах от меня – бетонный забор. Я понимаю, что мне не избежать столкновения с ним, и, за те мгновения, что остаются до удара, я успеваю рассмотреть на приближающемся бетоне рисунки и надписи, сделанные баллончиками с краской. Я могу заметить даже мельчайшие царапины. Лобовое стекло покрывается сетью трещинок и разбивается на сотни осколков, которые все так же медленно опускаются на мою кожу, впиваясь в нее, и окрашивая линии на ладонях в красный цвет.

Я открыл глаза в больничной палате. Дыхание почти нормализовалось, хотя руки еще дрожат. Дотянувшись до ночника, я включил свет и посмотрел на свои ладони, чтобы убедиться в том, что я всего лишь видел сон. Необычайно яркий, чёткий, правдоподобный, но – сон, хотя до этой ночи я никогда не запоминал свои сны. Вздохнув, я перевел взгляд на настенные часы: стрелки приближались к четырем утра и до рассвета было еще нескоро. Я начал в подробностях вспоминать сон - что-то упорно не давало мне покоя. Ну конечно! Одежда! Стиль, в котором была одета девушка, теперь запечатлен исключительно на фотографиях и в эскизах, потому что он был в моде примерно в двадцатых годах двадцатого века. Но то, что я понял вслед за этим, окончательно ввело меня в ступор. В девушке, которую я чуть было не сбил, перед самой аварией я успел заметить какую-то странность, но не мог сформулировать, какую именно. Теперь мозаика сложилась: она была одета точно так же, как и девушка из моего сна. То есть, в пальто и шапочку с пером, которым позавидовала бы любая кокетка прошлого столетия, но ни одна современная женщина, имеющая вкус и чувство стиля. Я был взбудоражен своим открытием и не знал, как к нему относиться. Спать не хотелось, поэтому я размышлял о произошедшем, пока наконец не уснул, а уснув, спал долго и без сновидений.


*Строчка из стихотворения В. Маяковского «Лиличка», положенного на музыку и спетого группой «Сплин».