Брошенки

                "Родить — трудно, но воспитать и научить
                человека добру труднее..."
                М.Горький
   Воспоминания, воспоминания! Нахлынут воспоминания, да такие, что у здорового, с железными нервами человека, прошедшего огонь, воду и медные трубы, щемит сердце, и прошибает до слезы. А что говорить о слабонервных, чересчур синтементальных, неуравновешенных и прочих им подобных.
   Наверное, неблагородное занятие — копаться в чужой памяти, вороша наслоившееся и давно слежавшееся прошлое
   Эта история произошла давно, лет сорок назад, в одной сибирской, за Уралом деревушке, каких много разбросано по матушке России. С их особым деревенским укладом и смыслом жизни. И вот  только  по  прошествии  множества лет, она всплыла из памяти, как отголосок прошлого, в назидание неповторения ужасной и душещипательной правды.
   В основу положены достоверные сведения, и лишь некоторые подробности плод моего воображения и неуёмной фантазии, для придания  произведению художественности.
   Деревушка, дворов из ста находилась в низине, затерявшись между двух холмов защищавших от северного ветродуя. Она состояла из одних только срубов, от времени некоторые уже покосились и обветшали, но стояли ещё крепко. Дворовые участки были огорожены жердями и кое-где плетнями. Вокруг деревни поля, поля, поля. Лишь в вдалеке, с южной стороны синел сосновый лес, до которого, пожалуй, не менее десяти километров. Невдалеке от околицы проходил тракт районного  значения, чуть-чуть приподнятый над равниной и из-за снега, лежавшего метровым слоем, почти сравнявшийся с землёй, ведущего в оба конца к другим деревням.
   Макариха, получившая  такое  прозвище от фамилии, из-за трудно произносимого имени - отчества: Аполинария  Аполинарьевна. Она овдовела почти в самом конце войны и, оставшись с единственным сыном на руках, имела почёт и уважение от сельчан за свою  рассудительность. Несмотря  на  преклонный  возраст  и  тяжёлый  сельский труд, она выглядела пышнотелой и была не по  годам подвижной. На лоснящемся лице не единой морщинки. Светло-серые глаза, светившиеся неподдельной добротой, и как бы гармонировали цветом с уже стойкой сединой волос, зачесанных  назад  и уложенным хвостом вокруг затылка и пришпилиным  костяным  с  желтоватыми  разводами, гребнем.
   Макариха разбудила и подняла всё своё немногочисленное семейство кроме двоих внуков. Вставали всегда рано—в четыре часа утра, независимо от времени года. Надо было задать корма скотине, где-то подчистить, натаскать воды. В общем, переделать до свету, до ухода на  работу, множество дел. На то она и деревенская жизнь.
   Семья была дружная и все дела домашние делали весело, быстро и слаженно, как говориться с огоньком. Макариха сразу поспешила к печи: надо затопить печь. В это время зимы, из-за сильных морозов топили два раза в день: утром и  вечером. В доме уже становилось прохладно, как-никак сибирская зима с морозными вьюгами и метелями.
   Несмотря на свои одутловатые руки  Макариха всё делала споро и ловко, по этому уже через некоторое время на печи что-то скворчало и шипело.
Андрей—сын бабы Поли, среднего роста, не широк в плечах и не особо мускулист, но жилист. Быстренько умывшись под рукомойником и вытеревшись белым, вышитым, домотканым полотенцем, расчесав свою русую, уже изрядно отросшую, шевелюру, сверкнув, от удовольствия и радости наступившего утра, голубыми глазами, нахлобучив набекрень шапку-ушанку, надев полушубок, не застёгиваясь, почти на ходу влез в валенки и вышел в сени: взять лопату. И уже из сеней  донёсся его голос:--Во навалило-то за ночь. И всё сыплет и сыплет.
   Снегу действительно навалило много и нависшие в чёрном небе невидимые и  зловещие  тучи, грозились засыпать всё, сравняв своей массой даже дома.
Андрей со сноровкой бывалого работяги и с упорством "стахановца" принялся расчищать большой снеговой лопатой дорожки,  отходящие от дома к калитке и хлеву.
Сноха  Анастасия — молодая и симпатичная лицом, с приятными  глазу  округлостями, женщина; не менее быстро оделась. Повязавшись на деревенский манер платком, застегнув на все пуговицы солдатскую, выцветшую от времени, неопределённого цвета фуфайку; подхватила два ведра с месивом, заготовленным с вечера, пошла к хлеву, чтобы задать корма скотине.
Хлев  был  расположен  неподалёку  от соседей неухоженной  избы, чем-то похожей на сарай. Там жила склочная семья алкашей с двумя малолетними детьми. С ними никто не хотел общаться, кроме таких же, как они сами, да и они людей дичились; за редким  исключением  перезанять деньжат на опохмелку, или попросить у соседей в долг продуктов без отдачи. И им, конечно, давали, зная, что не отдадут, но жалко было детей. Снег почти перестал сыпать. Хлопья его становились всё мельче и мельче. Андрей, без труда расчистил дорожку до хлева и принялся за следующую -- ведущую к калитке.
   Ещё не рассвело, и было темно, а свет, падавший от лампочки на крыльце, слабо освещал двор, и служила дворовым маяком. Настя, подходя к сараю, услышала какой-то подозрительный для неё: не то писк, не то плач и сразу не придала этому значения. Она вошла в сарай, быстро управилась с раздачей корма, кое-где подчистила. Из клети крючком надёргала сена и охапками набросала животине. Возвращаясь из хлева к дому до Насти, донесло ветром, дувшим со стороны  соседней  избы, отчётливый детский плач и она остановилась, поставив на дорожку вёдра, прислушалась. Ей  показалось, что плач  повторился. Тогда  Настя  попыталась обойти хлев, утопая в снегу по колено, и чем ближе  она  приближалась  к  избе, тем отчётливее  доносился плач не плач, а писк какой-то, жалобный-жалобный. Наметенный глубокими сугробами снег помешал дойти до соседней изгороди, и Настя вернулась по своим следам на дорожку. Взяв вёдра, она вернулась в дом. Но женское любопытство перебороло, и Настя решила обойти дом с улицы, через ворота.
Выйдя через калитку  со  своего  двора, она ступила на улицу. Снег прекратился, но по низу мела позёмка и все дорожки замело , а новых ещё не протоптали. Увязая в снегу, еле переставляя ноги, Настю гнало смешанное чувство любопытства, любознательности  и раскрытия какой-то тайны. Подняв вверх голову, она обратила  внимание на печную трубу соседнего дома — дыма не было. Настя стала припоминать, что почитай уже третий день у соседей не топится печь; чему она раньше не придавала значения. Набирая в валенки, проваливаясь и падая, снова вставая, Настя с трудом добралась до соседней калитки; вернее до того места, где она должна быть и то, что от неё осталось, висевшей на одной петле, кособочась, что даже боязно к ней прикасаться, чтобы не  развалилась  совсем.
Пробравшись к входной двери избы, преодолевая такие же препятствия из снега, как и на улице, она увидела входную дверь закрученной за пробой толстой проволокой, вместо замка,  за обе проушины. Постояв несколько минут прислушиваясь, Настя старалась даже не дышать, вроде, это могло помешать, что-то услышать. Постояв ещё с минуту и ничего, не услышав, она повернулась уходить, как из избы раздался слабый писк, похожий на писк котёнка просящегося на улицу. Настя возвратилась и, подойдя ближе к двери, попыталась раскрутить проволоку с пробоя. Проволока не поддавалась, а обжигала ей руки, как раскалённая; и словно нарочно забыла дома рукавички. Ещё немного помучившись с проволокой, попробовав её раскрутить — ничего не удалось. Всё это время писк продолжался, постепенно перерастая в детский  плач. То затихал на какое-то время, то опять возобновлялся. Настю этот плач подстёгивал и побуждал к действию. Она торопилась что-то предпринять, но мысли ещё больше путались и сбивались, не зная, что сделать. Выругавшись по мужицки, она оставила свои попытки. По возможности, стараясь бежать, спотыкаясь и падая в снег, возвратилась домой. Снег набился в рукава телогрейки и за пазуху, обжигая холодом.
   Дома за Настю начали беспокоиться, куда она могла запропаститься, оставив вёдра у двери. В дом она не вошла, а ворвалась  как ураган. Настя раскраснелась и запыхалась, из-под платка выбились волосы. Тяжело дыша, словно за ней гнались, она начала говорить не сразу, пока не отдышалась.
   Андрей, очистив дорожки, был уже дома, что-то мастерил сидя на табуретке, а баба Поля возилась у печи, накрывая на стол завтрак.
   -- Андрей там.— начала Настя, -- там, кажется ребёнок ... в соседнем доме..., кричит и плачет.
   -- Окстись, -- сказала баба Поля,-- али  плохо спала, что мерещится чтой-то.
   -- Нет! Что вы, я серьёзно. Там кто-то плачет,-- настаивала Настя.
   -- Ты чё выдумываешь? Какой  ребёнок ? -- спрашивал Андрей.
   -- Да обнакнавенный; я тоже поначалу думала котёнок пищит, а когда прислушалась, как есть ребёнок. Токмо там вместо замка на проволоку закручено; и я не смогла раскрутить. Андрюш, айда поможешь.
   Андрей недовольно поморщился, но всё же встал; надел полушубок и валенки.
   Они вышли быстро и сразу направились к соседскому дому, Андрей взял с собой квадратный, с выпуклым стеклом-линзой фонарик, освещая им дорожку. А баба Поля вслед им заохала и  заахала, напоминая о накрытом завтраке и ещё полностью не поняв—что же случилось. Скоро, по  следам Насти, они пришли к избе, но ни  крика, ни плача, ни писка не было слышно. Андрей не противоречил указаниям жены и сразу справился с проволокой, и открыл дверь в сени избы, шагнув через порог, освещая фонарём пол, стены и зачем-то потолок.
   -- У-у-у... темно как у..., -- неловко пошутил Андрей, зацепив  паутину, по всей вероятности сплетённую пауком ещё летом—в таком холоде паук бы не выжил.
   Взгляду предстала ужасающая картина: всюду валялись какие-то тряпки, разное, никому не нужное барахло, дырявые и мятые   кастрюли, какие-то железки—всё было в  полном  беспорядке  и  разгроме — будто Мамай прошёл с боями. Спотыкаясь и переступая через мусор, они  подошли к двери, ведущей в избу, закрытую также проволокой. С ней Андрей не стал церемониться и без указаний Насти сорвал её, и открыл дверь. На них пахнуло застоялым запахом дыма, помоев, затхлости и перегара; из проёма вышел  небольшой клубок пара — последнее выходящее тепло.
   Взору открылось не менее страшное видение, чем в сенях: всюду тряпки, пустые бутылки, окурки и полуразвалившаяся печь, с упавшей вовнутрь чугунной плитой. В доме холодно и сыро, но сохранялась ещё плюсовая температура. У порога сидел в полуобморочном состоянии, двух-трёх лет мальчик, одетый в незастёгнутое, драное осеннее пальтишко и тяжело дышал.
   -- Вот те новости, -- удивлённо произнёс Андрей; вдобавок матерно выругался.
   У Насти на глаза навернулись слёзы, но она, стараясь сохранять  самообладание, кинулась к мальчику и дрожащим от волнения и избытка чувств голосом, чуть ли не пропела-прошептала : -- Миленький ты мой.
   И только сейчас они заметили рядом с мальчиком шевелящийся комок тряпья, попавшим под луч  фонаря. Андрей нагнулся и осторожно  стал, как бы разворачивать тряпье, и увидел маленькое уже начинавшее синеть личико, с  закатившимися глазами, а Настя уже держала на руках мальчика.
   -- Ну, суки, чаво удумали, -- чертыхнулся  Андрей и опять грязно выругался.
   -- Мамочка  моя, -- только  и  сказала  Настя, когда увидела подхваченный Андреем комок.
   -- Счас  оглянусь, -- полушёпотом сказал Андрей, прижимая одной рукой к груди под полушубком ребёнка, а другой, шаря лучом фонарика по комнате. Он высветил все углы и закоулки комнаты и не найдя ничего живого сказал : -- Пошли.
   -- Пошли-пошли,--ответила, до этого стоявшая как вкопанная, Настя, прижимавшая к себе мальчика и как бы его укачивая.
   Настя шла вперёд, ступая на луч фонаря, куда светил Андрей.
   -- Ой, надоть дверь закрыть, -- воскликнула Настя, когда они вышли.
   -- Да хрен бы с ней, -- сказал грубо Андрей,-- чаво тащить-то, али холода напустим; потом приду закрою.
   Забрезжил рассвет, но на улице ещё было темно, хотя и прекратился снег; небо чёрное от туч, медленно ползущих на Восток.
   Всю дорогу до своего дома Настя молчала, а Андрей не унимался и всё бубнил  себе  под нос: -- Ну, суки, да чтоб вам ни дна, ни покрышки. Ну не хочешь иметь детей — на хрена рожать? А коли родила — будь добра воспитывай. Ну, отдай в детский дом, а не бросай на голодную и холодную  смерть. Наверное, так токмо фашисты делали. Щас-щас, кашки покушаем, -- обратился к ребёнку Андрей...
   -- И де вас носит, ужо усё простыло,-- с упрёком сказала  баба  Поля  вошедшим; осеклась, увидев на руках по ребёнку. В это время мальчик застонал, попав в тепло и приоткрыл глаза, но видимо от истощения у него не было сил смотреть и он снова  закрыл их, впадая в беспамятство. Маленький комочек тоже завозился, почувствовав тепло; Андрей сразу же положил его на кровать, разворачивая тряпье. Подошла баба Поля, на ходу поправляя цветастый платок, и хотела помочь Андрею; но, увидев грязное, с иссеня-жёлтыми пятнами и с засохшими  испражнениями  тельце, грудной, шести-семи месяцев отроду, девочки, она  сразу же решила взять тазик с водой и помыть ребёнка.
   -- Андрюша, давай я сама, а ты дуй за доктором, -- скомандовала Макариха, а в это время Настя занималась уложенным на другую кровать мальчонкой, приговаривая: -- Счас, миленький, счас.
   -- Настька! Ты корову-то думаешь доить? -- спросила баба  Поля, обтирая девочку полотенцем, смоченным в тазу.
   -- Вот сниму тряпье и укрою мальчика.
   -- Эта наверно не жилец,--сказала баба Поля.
   -- Ну, что вы, мама, плетёте,--сердито пробурчала Настя, укрывая стёганым одеялом мальчика.
   Увидев, что девочка открыла  глаза и завертела головой в поисках груди, баба Поля сказала:--Ба! Девка-то глазёнки таращит, хрудь ищет...
   -- Насилу достучался, скоро доктор придёт,-- объявил с порога Андрей, вернувшись из  фельдшерского пункта в сельсовете.
   -- Ну и слава Господи!
   -- Надысь перекусить и идтить к открытию в контору: позвонить  в  раён, учасковова  вызвать, сказал Андрей и сел за стол, принимаясь  за  завтрак.
   Через некоторое время вошёл низенький и немного заспанный фельдшер, в надетом поверх пальто тулупе и шапке-ушанке из собачьего меха.
   -- Ну и намело за ночь, а сейчас мороз крепчает,--сказал он раздеваясь.
   -- Да! Погода не балует,-- отозвался Андрей.
   -- Нынешний год—настоящая зима, -- добавила баба Поля, подавая полотенце, вымывшему руки под рукомойником доктору.
   Фельдшер остановился, пристально всматриваясь в детей; худой, жилистой рукой погладил с наметившейся щетиной подбородок, чуть-чуть наморщив лоб и сказал,: -- Так это дети ваших соседей: Костя и Оленька.
   -- Маруськины дети. Андрей с Настей принесли с ихнего дому.
   -- А где ж они сами?
   -- Да шут их знает,-- ответила баба Поля.
   И Андрей вкратце рассказал доктору, как всё получилось, а Макариха от себя добавила в завершение: -- Маруська со своим, наверное, сбёгли, видна, пропились совсем.
   -- Я в контору,-- буркнул Андрей, снова  одеваясь.
   Пришла Настя, неся крынку с парным  молоком.
   -- Здрасьте, -- поздоровалась она с фельдшером, который осматривал детей.
   Она сразу же налила в кружку молока и поставила на печь прокипятить и приготовить для малышки кашку.
   От прикосновения доктора очнулся Костик, и Настя по совету доктора  начала  поить  его  молоком.
   -- С детьми ничего страшного нет, -- сказал доктор, -- истощение, да плюс жар от простуды, но это поправимо. Обильное питьё, кушать сразу много не давайте, лучше понемногу, но чаще. И вот я вам сейчас выпишу рецептик, и поезжайте в райцентр, купите витамины, а от температуры я оставлю свои таблетки. И ещё бы я  посоветовал обратиться в районную больницу, а ещё лучше свозить в город их; но это не сегодня, пусть немного окрепнут.
   -- Спасибо доктор,--чуть ли не в один голос сказали баба Поля и Настя.
   -- Работа наша такая,-- ответил доктор.
   -- Чайку с нами погонять? -- спросила баба Поля, снимая  с себя меховую душегрейку — в доме становилось жарко от вовсю пылавшей печи.
   -- Благодарствуйте, -- на старый манер ответил он, -- мне ещё идти дежурство в пункте сдавать...
   После того, как дети немного оправились, их свезли в райцентр, а потом в город, и определили в детский дом. Их усыновили разные семьи, но процедура усыновления такая длительная вещь, так, что  они ещё несколько раз встречались и потом их следы затерялись  друг от друга. И лишь по прошествии нескольких десятков лет, они встретились. Свидетелями этой встречи были миллионы людей. Любовь брата и сестры  жива и оказалась сильнее разлуки и всех невзгод, благодаря хорошим и отзывчивым людям.
   Низкий им поклон! И пусть женское любопытство даёт только  хорошие всходы.
   Не задаваясь целью описания деревенской жизни и  чьих-то  характеров, хотелось пожелать побольше встреч и не в коем случае расставаний. Тем более таких. Прошу прощения у читателей за художественные ошибки и какие-то неточности.
   "Не суди, и не судим будешь".