Метаморфозы. Часть 10. Гуд бай, Гитлер

Ошарашенный, я стоял посреди кухни с белым конвертом. Удивление было столь велико, что я даже толком не рассмотрел своего посланца. Мне запомнился короткий ежик начинающих седеть волос, добрые голубые глаза и совершенная по своим пропорциям, атлетическую фигура, по сравнению с которой лучшие греческие образцы явно проигрывали, безукоризненный русский, а в остальном – без особых примет.

«Дорогой друг, во-первых, здравствуй. Как тебе было известно, три года тому назад я решил провести отпуск в центре Африки. В день  прилета я, только, пожалуйста, не смейся, был похищен  на совершенно открытом месте. Сразу хочу успокоить тебя, это были не террористы и не бандиты. Существо, передавшее тебе письмо – один из них. Они называют себя Homo Intellects. Вот, пожалуй, и все, что я могу сказать тебе об этом похищении. В настоящее время, в группе, колонии, лагере, а точнее - в очаге новой цивилизации, существует запрет на распространение какой-либо информации. Как только запрет будет снят (я надеюсь, в самое ближайшее время) я подробно, не упуская даже мельчайших деталей, опишу тебе историю моего похищения. Хочу добавить, что я по-человечески счастлив. Твой Франц.

P.S. Скачал из Интернета фильм «Гуд бай, Ленин». Жидкая дешевка. Мне бы не хотелось заниматься критикой этого фильма. Во-первых, он того не стоит, а, во-вторых, тебе  хорошо известна  неконструктивность любой критики.
Ежели и говорить «Гуд бай Ленин», а это «б», надо сказать «а» - «Гуд бай Гитлер».

История, которую я тебе сейчас расскажу, настоящая и по своему сюжету куда острее и интереснее этого недоношенного   киноопуса. А произошла она с моим дедом, штурмбанфюррером СС, начальником контрацентрационного лагеря Фридрихом фон Фритхофером.

До 33 года биография моего деда достаточно банальна – он не был элитой германского общества, но и в хвосте не плелся. Был государственным служащим, в Мариенберге зарекомендовал себя как блестящий организатор и исполнитель приказов начальства.
В 33 году, с приходом нового канцлера примкнул к движению. Ему была предложена должность начальника тюрьмы.
В 40 году он поступил на службу в СС в чине штурмбанфюррера,  и приказом имперского управления был назначен шефом КЦ. В его обязанности входило наладить производство мыла и матрасов для нужд вермахта. Ну, а теперь я все-таки должен сказать тебе несколько слов о характере моего деда. За всю войну он лично не убил ни одного человека, не считая пятерых подчиненных ему эсэсовцев, но об этом позднее.
Фридрих фон Фритхофер не отдавал преступных приказов, он строго выполнял инструкции канцелярии райхминистра, и вермахт бесперебойно получал от руководимого моим дедом предприятия за номером Х мыло и матрасы. И в этой атмосфере ужаса и страха мой дед оставался  здоровым. Штурмбанфюррер СС был строгим, но при этом справедливым человеком. В ноябре 43 он отправил одного ефрейтора на западный фронт за воровство на лагерной кухне. Моего деда от тяжелого психического заболевания спасло патологическое отсутствие воображения, свойственное немецкому чиновнику того времени.
В том же 43-м, я не помню, когда именно, вышел приказ Гимлера о сворачивании производства. И первый раз в своей жизни оберштурмбанфюррер СС Фридрих фон Фритхофер взбунтовался (естественно, сидя у себя в кабинете и не высказывая крамольные мысли вслух):
- Там, наверху, как видно, от страха совсем сошли с ума. Эшелоны с заключенными прибывают каждый день, мне нужны пиломатериалы для строительства новых бараков, продовольствие, медикаменты, а вместо этого мне присылают бумажку, которой, разве что, жопу подтереть можно, - подумал мой дед.
В ноябре того же года он, проходя с инспекцией по лагерю, нос к носу столкнулся со своим земляком (дед родился в Хомутове) Франтишеком Вондрачковым, так же, как и мой дед с отличием закончившим Хомутовскую гимназию.
- Фридрих, ты? – удивленно воскликнул Франтишек.
Дед  поглубже натянул офицерскую фуражку, круто повернулся и быстро зашагал в сторону своего кабинета. Пожалуй, это единственный день за всю его службу, омрачивший его настроение.
- Фельдфебеля Курта Майера ко мне, - приказал он адьютанту, - срочно.
- Прибыл по Вашему приказанию, - отрапортовал Майер.
- Вот что, Курт, - неофициально начал мой дед, - у меня была пренеприятная встреча с земляком, - и он назвал фамилию.
Через 2 дня на вечерней поверке он спросил своего фельдфебеля:
- Ну, как?
- Вся семья Вондрачковых отправлена с новой партией мыла на Восточный фронт, - широко улыбаясь, сказал Майер.

…Производство мыла и матрасов продолжалось, и мой дед отправил телеграмму райхминистру: «Ваш приказ будет неукоснительно исполняться, его текст доведен до сведения персонала производства. Штурмбанфюррер СС Фридрих фон Фритхофер».

У моего деда, похоже, заработало почти умершее воображение. Запахло жаренным. С этого дня он стал разрабатывать программу собственного спасения. Открыто отказываться выполнять приказ – это стопроцентный расстрел. Перебежать к американцам, его, как начальника КЦ, ждала та же участь. У русских не слаще. Единственный выход – оставаться в лагере.
- Лучше всего муха чувствует себя на мухобойке, - вспомнил он старика Лихтенберга.
В личном ящике для оружия уже лежали 2 русских ППШ с пятью обоймами и одежда заключенного. Татуировка на руке с  цифрами была сделана моим дедом заблаговременно. 

В середине апреля 45 года штурмбанфюррер СС Фридрих фон Фритхофер вызвал к себе в кабинет Курта Майера и приказал ему ликвидировать остатки зондеркоманды из заключенных, обслуживающих душевые и дезинфекционные камеры и сволочь все трупы на лагерный плац, собрать оставшихся охранников и уходить из лагеря. И еще одна немаловажная деталь – дед последние три недели мало ел, сильно похудев, и не брился.
Мелкий дождь сыпался из серого германского неба. Группа из шести человек, которую замыкал мой дед, приближалась к небольшому леску. Фридрих фон Фритхофер дал команду группе остановиться и построиться, и, встав перед ними на расстоянии пяти метров, сказал:
- Солдаты, - и подумал, - им все равно подыхать.
И, неожиданно для тех, развернул дулом к подчиненным висевший стволом вниз ППШ  и, слегка поводя им влево и вправо, буквально разрезал бывших сослуживцев пополам. Раненых он добил, вставил новую обойму, подошел к трупу Курта Майера и разрядил всю обойму, буквально обезобразив его лицо. Сняв с фельдфебеля форму, он переодел его в свою, отутюженную по этому случаю парадную форму, вложив в нагрудный карман офицерскую книжку, а затем он сымитировал бой, стреляя из оружия убитых им эсэсовцев, а из русского оружия – в сторону леса и, переодевшись в форму заключенного, направился обратно в лагерь. Не теряя времени, он пошел в лагерную мастерскую, зажал в столярные тиски люгер, встал к противоположной стене и на уровне левого плеча сделал отметку мелом. Затем он начал пристреливать оружие к намеченной цели и, добившись нужного результата, встал к стене напротив отметки, буквально впечатавшись в стену мастерской. Длинной палкой нажал на гашетку зажатого в тиски парабеллума. Острая боль обожгла плечо. С большим трудом ему удалось остановить кровь. Он вышел на лагерный плац. Сел на землю рядом с кучей трупов заключенных.  Отхлебнул изрядную дозу коньяка из бутылки и закурил.

Прошло 2 дня, в течение которых бывший начальник КЦ пил воду.
Заслышав рокот танковых двигателей, преодолевая рвотные рефлексы, полез под трупы заключенных, оставив на воздухе открытой руку с татуированным номером.
На территории лагеря медленно вкатился батальон 34-рок.
- Вот за что я, их, сволочей, люблю, так это за аккуратность, убили людей, мерзавцы и стопочкой уложили. Наверное, для того, чтобы нам было легче их хоронить. Ненавижу гадов.
- Товарищ лейтенант, рука шевелится, - широко раскрыв глаза, прошептал сержант Пилипенко.
- Доставай, дурья твоя башка.
Извлеченный из-под трупов фон Фритхофер сидел на лагерном плацу, безумно вращая глазами. Судьба буквально благоволила бывшему начальнику КЦ. Он родился в Австрии, потом стал гражданином Чехии, а затем Германии. И все это происходило в одном городке Хомутов или, как его называли в то время, Комутау. Чешский был его вторым языком.
- Ну, братишка, закончились твои мучения, - звать-то тебя как?
- Франтишек Вондрачков.
- Ну, сейчас тебя перевяжут, накормят. Ты, смотри, много-то не ешь, помаленьку начинай.
- Разумею, разумею, - отвечал бывший начальник КЦ, а симпатичная девчушка перевязывала его и постоянно причитала: «Ах, бедный ты, бедный».

На территорию лагеря влетел "Цундап" с коляской. Из нее выскочил солдат и, обращаясь к лейтенанту, приложил руку к козырьку, отрапортовал:
- Товарищ лейтенант, там, на опушке леса пять дохлых эсэсовцев валяются, один в парадной форме, вот его документы.
Лейтенант Иванов открыл офицерскую книжку, простреленную в нескольких местах, а на месте фотографии была дырка с обожженными краями.
- Там был бой, видно короткий. – Солдат достал из засаленного кармана галифе ложку, а затем отстрелянные гильзы от ППШ и шмайстера, - На нашу разведгруппу напоролись, это им не безоружных расстреливать.
- Так, так, - разглядывая офицерскую книжку, сказал лейтенант, - Этот гусь, наверное, и был начальником КЦ. Собаке – собачья смерть, - и уже к Фритхоферу, - ты, собственно, брат, куда?
- До дому. Хомутов.
- Я тебе тут бумагу состряпал, чтобы тебя не задержали. Руку-то покажи
Фритхофер вздрогнул и побледнел.
- Да ты не бойся, мне в твой документ номер внести надо.

Штурмбанфюррер СС прекратил свое существование, а его двойник Франтишек Вондрачков направился в сторону Мариенберга, где до войны проживала его семья.
А вот и родной Мариенберг. Маленькие улочки то неожиданно опускались, то так же неожиданно поднимались, круто поворачиваясь влево и вправо, и весело струились во все стороны. Казалось, весь это городок в Эрцгебирге постоянно находится в движении и радостно улыбается. Знакомые с юношества запахи кондитерской, а вот накатилась духом копченостей мясная лавка господина Мюллера. Запах цветущей акации, еще заклеенные крест-накрест, но уже распахнутые окошки, горшки с цветочной рассадой, а самое главное - ощущение мира и покоя. Вот она, знакомая улица перед большой дубовой дверью. Смешанные чувства, печальные и веселые, охватили оберштурмбанфюррера СС, и он по-детски расплакался.

Фридрих дернул за шнурок, и звонок в доме весело откликнулся на привычное движение, сообщая всем домочадцам, что перед дверью находится гость. Дверь широко распахнулась. На пороге стояла точная копия Фридриха фон Фритхофера, но гораздо моложе.
- Что Вам угодно? – сказал молодой человек, с ужасом разглядывая грязного, небритого, в лагерной форме с номером на нагрудном кармане человека.
- Вальтер.
- Чем я могу быть Вам полезен? Еда, одежда, обувь, деньги, драгоценности – все к Вашим услугам, мы сделаем для Вас все, что в наших силах.
- Сын!
- Отец?!
- Да пройдем же в дом!
- О, Господи, отец, проходи. Весть о твоей гибели дошла и до нас. Это какое-то чудо. Тебе надо принять душ, - сбивчиво, прерывающимся от волнения голосом воскликнул Вальтер, – но что это я? Мама, Рудольф, Гудрун! Быстро спускайтесь вниз, отец вернулся, он жив!

Собравшаяся на первом этаже большого особняка по Беккерштрассе семья Фритхоферов очень напоминала собой жанровую картину И. Е. Репина «Не ждали». Фридрих наотрез отказался бриться, лагерную форму велел выстирать, но не в коем случае не выбрасывать. Поведав домочадцам свою Одиссею, сказал, что для всех остальных он – бывших заключенный КЦ чех Франтишек Вондрачков. После чего наступила гнетущая пауза, только Гудрун спросила:
- Папа, ты не голоден?
- Ну, а сейчас, дети мои, - бодрым и хорошо поставленным голосом кадрового военного, - мне надо поспать пару часов, а потом мы наметим план действий. Мать, - обратился он очень буднично к жене, - постели мне наверху.

Но Фридрих фон Фритхофер проснулся не через час, не через два, а только через 5 лет после того, как положил голову на подушку, не зная, что ровно через 9 дней будет подписан пакт о полной и безоговорочной капитуляции между Германией и союзниками.

- Отец уже не просыпается 3 дня, - обращаясь к брату, взволнованно сказал Вальтер,
- что будем делать?
- Если он до завтра не проснется, надо вызывать врача и ставить в известность военную комендатуру, - ответил Рудольф.
- Ты с ума сошел! Врача мы, конечно, пригласим, а русских ни в коем случае нельзя ставить в известность до тех пор, пока не будет поставлен диагноз.

Приехал недавно переведенный из Франкенберга врач, местный убежал к родственникам на запад. Первым делом он помыл руки и, поблескивая золотым пенсне, сказал:
- Ну, где наш больной?
Очень внимательно выслушал уснувшего фоноскопом, при этом, сказав «Ого», сгибал и разгибал суставы, открывал больному глаза и светил туда странным фонариком и что-то записывал в медицинскую карту.
- Это очень редкое заболевание, в медицине его называют летаргия. Он может проснуться через месяц, полгода. Пять лет, а может и умереть, не проснувшись. Но пока о транспортировке на родину не может быть и речи. Какие у него с собой документы? - говорил, не переставая писать, врач.
Вальтер протянул доктору справку, выписанную лейтенантом Ивановым с печатью и подписью особого отдела N-ского танкового полка.
- Замечательно, если вы позволите, я заберу эту справку с собой и проинформирую военного коменданта, а завтра пришлю сестру, она проинструктирует вас, как ухаживать за пациентом. Всего доброго.

Свободный Мариенберг. 09.05.45
«Возрождение интернациональной дружбы. Колонка редактора.
На пороге дома Фритхоферов по штрассе бывший заключенный КЦ попросил проживающих в этом доме семью Фритхоферов и оказать ему, Вондрачкову, помощь для возвращения в родной Комутау. Доброта и сострадание, а, самое главное, открытость жителей Эрцгебирге, известные всей Германии, не заставили себя ждать. Незнакомому человеку была оказана помощь в продовольствии и одежде. Семья обсуждает план возвращения бывшего заключенного КЦ на родину в Чехию. Интернациональная дружба возрождается. Следите за дальнейшими событиями в доме Фритхоферов».

13.05.45
«Колонка редактора
Как сообщил главный врач Мариенберга, бывший заключенный КЦ находится в состоянии глубокого сна. Его заболевание напоминает сонную болезнь в крайне тяжелой форме, ранее не встречавшуюся в наших краях. Лучшие специалисты Германии выказали желание приехать в Мариенберг. Семья Фритхоферов полностью взяла на себя заботу о больном. Интернационационализм на нашей многострадальной Родине развивается небывалыми темпами».

Но шло время и, как говорят в Одессе, вчерашняя хохма – уже не хохма. Лже-Вондрачков, находясь в состоянии глубокого сна, стал почетным жителем Мариенберга. Вальтер, старший сын Фридриха фон Фритхофера, был назначен первым секретарем СЕПГ города Мариенберг. Молодежь танцевала фокстрот под названием «Когда спящий проснется», пионеры организовали пост №1 у дверей Фритхоферов. Новейшая медицинская аппаратура поддерживала жизнь почетного гражданина, но через какое-то время другие новости, да и заботы о восстановлении хозяйства заняли первые места, и дом Фритхоферов перестал быть сенсацией. Жизнь входила в мирное русло.

Перед Первым мая 1950 года, во время планового посещения главным врачом квартиры Фритхоферов пациент, глубоко вздохнув, открыл глаза. В комнате, помимо лежащего Лже-Франтишека, были врач Штефан Линке и Вальтер. Доктор поправил пенсне, приложив палец к губам, жестом показал Вальтеру, что надо выйти из комнаты для короткого разговора.

- Товарищ первый секретарь, умоляю, не волнуйте больного и не разговаривайте с ним. Ждите, когда он сам заговорит, очень аккуратно и постепенно информируйте Вондрачкова о текущих событиях, если у него будут вопросы. Я почти уверен, что пациент не знает, сколько времени он проспал. Нервный шок от переизбытка информации может убить его.
- Товарищ главный врач, не волнуйтесь, мы сделаем все как надо. За пять лет ухода за нашим гостем мы получили основательные навыки в медицине. Сиделку завтра не присылать. Вы все поняли, товарищ Линке?
- Да, товарищ первый секретарь.

Уединившись в одной из комнат особняка, положенного по статусу первому секретарю, Вальтер и его брат Рудольф обсуждали ожидаемую, но, как всегда, неожиданно свалившуюся проблему.
- Что будем делать? – спросил брата Вальтер.
- Мы должны посвятить в нашу тайну врача.
- Ты с ума сошел.
- Нет, Вальтер, если тебе с твоим умением убеждать, не удастся включить Линке в нашу игру, всем нам конец. На протяжении пяти лет мы скрывали от всех, что лучшие медицинские умы ГДР боролись за жизнь штурмбанфюррера СС. Это конец твоей карьеры, конец любой мало-мальски нормальной жизни для нашей семьи, а, скорее всего, мы все окажемся в тюрьме. Звони главврачу немедленно и назначай встречу на завтра. На все про все у тебя одна ночь.
- Ну, хорошо, я пойду к отцу, а ты звони Штефану Линке.
Вальтер бесшумно закрыл за собой деверь и сел на низкий стул рядом с постелью  Фритхофера.
- Пить.
- Только один глоток.
- Никогда не думал, что маленький глоток воды так больно.
- Да.
- Как долго я спал?
- Около месяца.
- Который сейчас час? Я чувствую себя абсолютно разбитым и хочу спать. Завтра утром ты придешь ко мне?
- Конечно, отец.

Ровно в 10.30 в доме Фритхоферов раздался звонок.
- По этому Линке можно ставить часы. Открой дверь, Рудольф и проводи врача ко мне в кабинет.
- Присаживайтесь, доктор.
- Что-то случилось? – встревожено спросил врач.
- Случилось, – начал Вальтер с загадочной улыбкой, - но не сегодня, а пять лет тому назад.
- Вы говорите загадками, товарищ Фритхофер, - внимательно гладя в глаза Вальтеру, сказал Штефан Линке.
Вальтер сел напротив врача и выложил все. То, что произошло со Штефаном Линке, было больше, чем шок. Бедный Линке, обливаясь холодным потом, обхватив руками свою большую голову, повторял одно и то же «Боже мой, Боже мой».
- Дорогой доктор, - начал Вальтер, - у нас нет другого выхода, как продолжать начатую пять лет назад игру. Другими словами, скрывать от всех, что мнимый узник КЦ – мой отец, штурмбанфюррер СС Фридрих фон Фритхофер, а от отца скрывать, что Германия разделена на две оккупационные зоны – восточную и западную, и, наконец, что русские – настоящие хозяева половины Германии, в которой мы с вами проживаем. Если эта информация станет достоянием гласности, меня, по всей видимости, расстреляют вместе с братом, но есть еще один претендент на высшую меру наказания – это Вы, товарищ Линке, - твердо закончил Вальтер.
- Но я ничего не знал, - дрожа  желеобразным телом, лепетал врач.
- Ну, это Вы будете говорить трибуналу, дорогой товарищ, а мы с братом подтвердим, что вы были в курсе с самого первого дня появления лжеузника и получили за молчание крупное вознаграждение. А пока Штази будет определять национальную принадлежность мыла на производстве нашего папочки, нас расстреляют, его посадят в Бауцен. Но не забывайте, на очереди Вы следующий, господин Линке, а, кстати, бывший товарищ главный врач, почему Вы скрыли в своей биографии, из какого концлагеря Вы получали пепел кремированных для удобрения полей своего папочки? Выпейте, Линке, - Вальтер налил до краев стакан шнапса, -а я выйду и через пять минут вернусь. Надеюсь на Ваше сотрудничество и благоразумие, - сказал первый секретарь СЕПГ города Мариенберга Вальтер Фритхофер, закрыв за собой дверь.
- Ну, что Вы надумали, товарищ Линке? – начал с порога Вальтер.
- Проводите меня к больному, - сказал взявший себя в руки врач.
- Папа, знакомься, это наш домашний доктор, господин Линке, - сказал Вальтер.
- Не того ли Линке сын, из Франкенберга? Доктор, я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Как долго это будет продолжаться?
- Господин штурмбанфюррер, с завтрашнего дня  назначаю Вам физиотерапевтические процедуры. Проводить их буду я лично, и думаю, что все двигательные функции восстановятся в течение следующего месяца.
- За этот месяц я здорово отстал от жизни. Как здоровье фюрера? – бодро спросил старший Фритхофер.
- Папа, он получил травму, не совместимую со здоровьем и был вынужден покинуть свой пост.
- Кто его замещает?
- ГОТВАЛЬД, - моторно рубанул Вальтер и, чуть было не прикусил себе язык.
- Первый раз слышу эту фамилию.
- Он вышел из низовой партийной организацию, молодой и энергичный, - закончил за Вальтера врач.
- А что на фронтах?
- Почетный мир на наших условиях, - сказал Вальтер.
- Ну, на сегодня достаточно, - остановил беседу Линке, - Вы должны беречь силы, господин Фритхофер. Вам нужно немного поспать.
- Возможно. Этот разговор утомил меня, - сказал старший Фритхофер, закрывая глаза.

- Товарищ первый секретарь, - начал  врач,
- Бросьте Вы этих товарищей. Вы – Штефан, а я – Вальтер. И на «ты», пожалуйста.
- Вальтер, Вы все слышали сами. У Вашего отца частичная амнезия. Он абсолютно забыл о том, что домой он, пришел Франтишеком Вондрачковым. Не допускать к больному медсестру я долго не могу, это вызовет подозрение и, так или иначе, информация о том, что бывший узник КЦ заговорил, просочится, и тут начнется атака журналистов. Я Вам оставлю коробочку с пипольфеном, перед появлением этих назойливых посетителей введите ему один кубик, и он будет мирно спать, но не больше. При передозировке может произойти остановка сердца. Вы меня хорошо поняли, товарищ первый секретарь?
- Да, Штефан. Спасибо и до свидания.

1950-й год.   Первомайская демонстрация трудящихся красно-коричневой змеей празднично извивалась по улочкам Мариенберга.
- Вальтер, Рудольф, что там на улице? Вынесите меня на балкон. Этот чертов врач, до сих пор не принес обещанные очки. Дети, я хочу видеть, что происходит на улице.
Вошли Рудольф и Вальтер и, усадив отца на коляску, выкатили его на балкон. Из глаз штурмбанфюррера ручьем текли слезы, он видел мутные красные пятна и слышал бесконечные «ура» и «социализм».
- Как я рад, как я рад, дети мой, я уже не думал, что доживу до этого светлого часа. Национал-социализм в Германии выжил. Я счас… - в горле Фритхофера что-то булькнуло, и он скончался с улыбкой на устах.

Гуд бай, Гитлер. До «Гуд бай, Ленин» оставалось каких-нибудь сорок лет.

Эту историю перед смертью мне рассказал в 78-ом году мой отец, Вальтер Фритхофер, и по прошествии времени я считаю, что она может быть предана гласности.
Искренне твой друг, Франц Фритхофер.

P.S. Напиши, как у тебя дела. Мой адрес: Бокс. До скорой встречи. Твой Франц».

                Продолжение следует