Казнить Нельзя Помиловать

КАЗНИТЬ
НЕЛЬЗЯ
ПОМИЛОВАТЬ

- Здравствуйте, я мистер Ау. Вас предупреждали о моем визите.
- Документы, пожалуйста, – здоровый охранник небрежно взял мой паспорт и внимательно его изучил, после чего его взгляд упал на аккредитацию. – Вы журналист?      Имейте в виду: на все про все у вас не более одного часа. Паспорт мы пока оставляем себе. Станьте у стены.
Я повернулся лицом к стене. Осторожно, не торопясь охрана обыскала меня и, ничего не обнаружив, расстроенная отошла назад.
- Нравится быть журналистом? А вот у нас здесь жизнь течет ровно и однообразно, – охраннику явно не хватало общения. - Еще ни одного побега. Вам уже пора? Хорошо. Вас проводят до камеры, но потом вы останетесь там один.
Я кивнул и повернулся в сторону прохода.
- Будьте аккуратны! – крикнул мне напоследок мой новый знакомый.
***
Передо мною массивная железная дверь.  Небольшое окошко, которое открывается лишь на минуту, да и то только три раза в день, - единственный источник света для этого помещения.
- Камера небольшая, одноместная, – поясняет мой провожатый. – Таких у нас только три. Да больше и не надо. Из таких никто еще не убегал. А смысл? – ухмыльнулся страж и с заметным трудом открыл дверь.
- Законников! К тебе посетитель. Просыпайся. Хватит спать. Всю жизнь проспишь! – захохотал охранник. – Фамилия-то какая у него – Законников! – все еще хохотавший юморист повернулся ко мне и подмигнул, но, не обнаружив взаимности, быстро сделал серьезное лицо. – Все. Не забудьте: час. Не понимаю я вас – журналистов…
Я подождал, когда он зайдет за угол, и вошел в камеру. Если честно, я тоже себя -журналиста - не понимал. Но эта была не журналистика.
- Александр, здравствуйте…
- Мне не нужен святоша, – угрюмо сказал заключенный и повернулся к стене. – Не собираюсь исповедоваться. Вам, священникам, самим надо исповедоваться и раскаяться в грехах ваших.
- Вы не так поняли. Я журналист. Пришел просто побеседовать с вами.
- Журналист? Мудак ты, а не журналист. Катись к чертовой матери, пока живой. Тоже мне! Журналист!
- Вас завтра расстреляют. И никому не будет до этого дела. Я последний человек «с наружи», которого вы видите и которому есть до вас дело. Я не протягиваю вам руку. Не обещаю побега или жизни. Но я могу просто поговорить с вами. Без допросов, без угроз, один на один, человек с человеком. Ведь все мы люди, все мы живем.
- Да что ты знаешь… Посмотри на себя: ты прилично одет, у тебя хорошая, оплачиваемая работа, тебе везде уважают. Что ты знаешь о настоящей жизни? Вы все живете на поверхности. А настоящая жизнь, такая какая она есть, без украшений, только здесь – в голове. И то только перед смертью…

***
Я молча окинул взглядом камеру в поисках предмета, на который можно было бы присесть. Но, так ничего и не обнаружив, сел на пол, прижавшись к холодной стене. Я с нетерпением ожидал продолжения монолога, но мой собеседник, по-видимому, не был расположен к разговору.
- Вообще я одобряю смертную казнь, - совсем неожиданно продолжил Законников. – Люди должны получать по заслугам. Пускай с высоких трибун и кричат о том, что никто не имеет права отнимать у человека жизнь. Но я тоже не имел… и отнимал.
Меня передернуло: я никак не ожидал услышать это из его уст.
- А как ты относишься к этому наказанию? – его глаза, казалось, изучали меня. Но он не ждал ответа. – Я боюсь смерти… А кто ее не боится? Все боятся. Только есть люди, которые встречают ее достойно. А есть и другие... - он не договорил, да и не стоило продолжать: все и так было понятно. – Ты прав – все мы живем. Слушай.
***
Ему было 48.
Его мать умерла сразу же после родов, успев подарить сыну жизнь, огромные карие глаза и курносый нос. После смерти матери отец запил и через два года ушел из жизни: его ослабленное сердце не выдержало инфаркта. До 5 лет ребенок воспитывался бабушкой. Но вскоре и она уже не смогла воспитывать внука…
Так Саша попал в детский дом. Он многого еще не понимал в свой первый юбилей, поэтому смерть родных не сильно его печалила. Окончив школу, он с вполне приличным аттестатом поступил на инженера в университет. Учился без проблем, отношения со сверстниками не хромали, и уже на первом курсе он влюбился. Девушка – Марина – отвечала ему взаимностью, и все вело к свадьбе. После университета уже Александр Сергеевич попал на приличную работу и сразу же женился на Марине. Ничего не должно было омрачить счастливую жизнь молодоженов. Однако первая попытка родить не удалась – обнаружился выкидыш. После необходимых анализов, Марина и Александр поняли: у них несовместимость резус-факторов крови. Но молодая семья не теряла надежду, ведь все-таки небольшие шансы на рождение здорового ребенка у них были. Однако и следующие роды были неудачны. И следующие.
Уже совсем отчаявшийся Александр не находил себе места, не желая смириться с действительность и пытаясь во всем обвинить врачей. И вдруг у него начала проявляться необъяснимая ненависть ко всем беременным женщинам. Проходя мимо них, он сразу представлял свою жену на месте этих довольных красавиц и кулаки его медленно сжимались.
- В тот день у меня было хорошее настроение. Мы отмечали День рождение друга, поэтому уже к вечеру все были пьяны. Мы с Мариной возвращались домой, когда встретили ее… Она весело посмотрела на нас, как будто мы были уже давно знакомы. Я не сразу понял причину ее радости, но потом заметил, как она осторожно гладила свой живот. Я не помню…
Александр замолчал. В его глазах блестели слезы, но он не смел плакать. Я предвидел конец, и мое сердце сжалось, а к горлу подкатил комок. В камере было тихо. Даже наше дыхание не будоражило тишину…
Пять человек в тот вечер лишились жизни: девушка, которая вынашивала двух близнецов, и его жена. На вскрытии у нее обнаружили зародыш...
***


Я размышлял, я думал, я искал ответ. Но он так и не приходил. Пытаясь хоть как-то отойти от услышанного, я смотрел на капли, медленно падающие с потолка. Но и они напоминали мне бесценные человеческие жизни. Частички воды собираются в одно место, рождается лужица. Потом лужица уже не может противостоять земным законам и, превратившись в капельку, медленно падает. Она летит медленно, и за это у тебя перед  глазами успевает пробежать своя жизнь. Или чужая…
- Но, Саш, тебя не могли присудить к этому наказанию, - говорю, скорее, себе, чем ему.
Я никак не могу представить, что передо мной сидит убийца – убийца двух беременных, счастливых женщин.
- Я не сразу сдался: хотел бежать. Но из этого ничего не получилось. Я лишь слонялся по городу в поисках утешения, в поисках ответа: почему? Почему так произошло? Я ночевал на улице, бродил по подвалам… Через неделю меня нашли. Я прошел обследование. Все решили, что на момент убийства я был в своем уме. Я этого и не отрицал. Я ничего не отрицал. Мне было все равно… Меня хотели убить… Я себя сам хотел убить: мне грозило пожизненное заключение. Ты представляешь, что означает жить до самой смерти в этом месте? Нет, не жить – существовать… Потом пошли запросы, письма, просьбы родных погибшей. Погибших… Завтра меня казнят. Я знаю, что вполне заслуживаю это. Я принимаю это. Но я все равно боюсь…
Я посмотрел на часы: до конца разговора оставались считанные минуты. Я встал и начал медленно ходить по камере. В голове у меня роем носились мысли. Я хотел помочь, хотел что-то изменить, но даже не догадывался как. Я повернулся к заключенному.
- Все время истекло, - вошедший охранник испортил все мои планы
- Я могу поговорить с ним еще минуту?
- Нет, таков приказ начальства. Я бы с радостью, но… Мне приказано тебя немедленно отвести к начальнику тюрьмы. Он хочет с тобой поговорить.
Охранник начал грубо выпихивать меня из камеры, посматривая украдкой на приговоренного. Уже выйдя из тесной комнаты, я начал кричать:
- Ты хочешь?! Ты хочешь жить?! Законников! Не молчи! Ты готов все начать сначала?!
Но он молчал. Уже в темноте я заметил слабое движение головой, но так и не понял, кивок ли это. Я хотел верить в это, но почему-то думал наоборот.
- Пошли, - громила неспокойно и странно посмотрел на меня и сделал слегка заметный жест рукой.
Но я был настолько возбужден, что не заметил его движения, о чем после очень пожалел.
***

Через несколько часов я очнулся в просторном кабинете. За окном смеркалось, и вдоль массивной стены одиноко ходили охранники. Огромный и ненужный прожектор плавно освещал пространство, пытаясь обнаружить хоть какое-нибудь существо. Это тюрьма?
Я сидел в мягком кресле, совершенно свободный и непонимающий. Отчего-то ныла шея, и слегка побаливал затылок.
- А, мистер Ау, добрый вечер, - сидевший на против меня мужчина оторвался от своих бумаг и вежливо посмотрел на меня. На вид ему было около сорока пяти лет, не более.
Я не откликнулся и продолжал изучать человека, который казался мне знакомым. Его брови насмешливо подпрыгнули вверх, однако он сдержал свою улыбку, и только в его глазах поблескивал неудержимый огонек.
- Вот мы и снова с вами встретились. Хотите чаю? Как хотите. Ну, рассказывайте-с, как жизнь-то молодая.
Я попытался что-то ответить ему, но, к моему удивлению, не смог даже открыть рот. Наблюдая за моими неудачными попытками издать хоть какой-то звук, он не выдержал и засмеялся. Признаться, это слегка вывело меня из себя, и я уже подумывал подняться и слегка врезать по его довольной морде, но что-то мне подсказывало о неправильности и бессмысленности этой затеи.
- Ну что ж. Вы я вижу человек умный, хотя немного и наивный. Давайте же попробуем расставить все точки над і, - он опять довольно ухмыльнулся.
“О чем это он?” – пронеслось у меня в голове.
- Меня зовут Андрей Юрьевич Климович. Сейчас мы находимся в следственном изоляторе № 3 города Минска, начальником которого я и являюсь. Наш изолятор отличается от остальных лишь тем, что кроме обычных, незначительных заключенных здесь содержатся и лица, приговоренные к смертной казни. Вот, например, завтра один из смертных приговоров приведется в исполнение, - ухмылка опять появилась на его лице. По-видимому, это был единственный способ выражения его чувств.
“И что дальше? Причем здесь я?” – мой мозг все еще пытался найти объяснение происходящему. А Андрей Юрьевич, как будто прочитав мои мысли, продолжал:
 - А вы – журналист, пришли взять у меня интервью по поводу происходящих событий. Узнать мое мнение по поводу этого наказания. Вот оно, кстати, - он протянул мне несколько распечатанных листков, посмотрел на часы и закурил.
Не выношу запаха дыма, поэтому уже приготовился кашлянуть, но органы обоняния даже и не намекали о присутствии этого яда. Меня слегка не устраивало его объяснение, но придумать ничего другого я не мог. Пам'ять тоже отказывалась повиноваться мне.
Докурив сигарету, начальник этого маленького царства позвал охранника.
- Володя, проводи его до выхода. Через пару минут он уже придет в чувства и будет соображать, но последнии несколько часов ему придется вычеркнуть из своей жизни. Хотя мы об этом уже позаботились. Хорооший был укольчик. Только подхватывать его надо было – чуть инвалидом не сделали. Эх, Володька! – неожидано лицо его стало серьезным и злорадная ухмылка покинула лицо.
Охранник вывел меня на улицу за пределы охраняемой территории. Я уже было хотел уходить но он окликнул меня:
- Погоди. На паспорт…
Я удивленно посмотрел на него, однако он только пожал плечами и пошел обратно. Свежий воздух наполнял мои легкие, а я, так ничего и непонимающий, брел по тротуару. Неожиданно моя рука нащупала в кармане какие-то бумаги. Я безразлично вытащил эту мукулатуру и начал читать. Интервью с начальником СИЗО. Дерьмо собачье. “Завтра состоится смертная казнь…” Я остановился и беспокойно посмотрел на отдалившиеся башни изолятора. “Было бы же намного интереснее побеседовать со смертником”, - вздохнул я и нехотя побрел домой.

КОНЕЦ