Научный фашизм

 Из интернета

"НАУЧНАЯ ИСТИНА".
Владимир Матлин

 

Дождливым осенним вечером 1941 года в дверь каморки в полуподвале дома

номер восемь по Шорной улице громко постучали.  Еще недавно здесь жил

дворник,  но с 16 июля, когда по приказу германских властей евреи

оккупированного Минска были переселены в специально отведенный для них

район, в каморке оказался профессор Иоффе с женой.

 

Громкий стук в дверь обычно не сулил обитателям гетто ничего хорошего...

 

Профессор переглянулся с женой и приблизился к двери. Прихожей не

было, дверь открывалась прямо на улицу.

 

- Кто там? - спросил профессор, на всякий случай по-немецки.

 

Вежливый голос ответил на безукоризненном немецком:

 

- Могу ли я поговорить с господином профессором Иоффе?

 

Профессор с трудом отодвинул засов, явно рассчитанный на силу

дворника, приоткрыл дверь, пропуская в комнату высокую фигуру в мокром

черном плаще.

 

Вошедший стянул с головы капюшон, пригладил ладонями растрепавшиеся

волосы и посмотрел на профессора. Его молодое румяное лицо со светлыми

глазами кого-то напоминало.

 

- Чем могу быть полезен? - спросил профессор по-немецки и поклонился -

такой вопрос следовало задавать с поклоном, он усвоил это в юности, в

Берлинском университете.

 

Молодой человек развел руками и сказал по-русски:

 

- Неужели я так здорово изменился? Семен Евсеевич, это же я, Раухе, не узнаете?

 

- Господи! - скорбно выдохнул профессор. - Алик! Ну как я мог не

узнать вас сразу? Входите, входите!

 

Входить было некуда, Раухе и так был в комнате. Он снял мокрый плащ и,

свернув, положил его на пол у двери. Рядом с плащом он поставил

толстый портфель.

 

- Позвольте представить вас моей супруге. Ева, это Алик Раухе, ты

слышала о нем тысячу раз. Ну, диссертация по хазарам... Помнишь, его

статья в "Вестнике" наделала шуму?

 

Раухе покраснел и замотал головой:

 

- Что вы, Семен Евсеевич!..

 

Представляясь Еве Исаевне, он шаркнул ногой:

 

- Альберт Раухе. Очень приятно.

 

Его отглаженный костюм странно контрастировал со всей обстановкой.

 

Ева Исаевна освободила для него единственный табурет, а сама села на

кровать, покрытую стеганым одеялом.

 

- Садитесь, прошу. Видите, как живем?..

 

Она повела рукой, словно приглашая осмотреть закопченные стены,

расшатанный деревянный стол, железную печурку в углу.

 

- Это не самое страшное, - сказал профессор, присаживаясь на кровать

рядом с женой. Он сильно похудел за то время, что Раухе его не видел,

лицо потемнело, но длинные седые волосы не поредели, и голубые глаза

все так же ясно смотрели из-под густых бровей.

 

- А что самое страшное? Каждый день ждешь... - ее голос прервался, она

плотно сжала губы и закрыла глаза.

 

- Ладно, Ева, - профессор дотронулся до ее руки. - Не надо опять об

этом... Давай лучше послушаем Алика.

 

Он повернулся к Раухе:

 

- Как вы очутились здесь? Вы ведь в гетто не живете, верно?

 

- Нет, нет, я живу в Берлине. Собственно, вся моя семья живет в

Берлине: мой отец получил назначение на довольно большую должность.

 

- В Берлине? - переспросила Ева Исаевна.

 

- Да в Берлине. Я служу в Министерстве по делам восточных территорий.

Мы переехали еще в начале августа... - Он смущенно улыбнулся. - И

знаете, с тех пор я ни разу не говорил по-русски.

 

- Значит, в министерстве? - перебил его профессор.

 

Раухе пожал плечами:

 

- Я научный консультант по истории и этнографии южной России - это,

собственно, и есть моя специальность. Люди в министерстве, между нами

говоря, не особенно разбираются во всем этом. - Он вдруг рассмеялся. -

Простите, я вспомнил, как один коллега на днях перепутал грузин с

гуннами, а другой всерьез утверждал, что цыгане - потомки скифов. Так

что, видите, с какой публикой приходится иметь дело.

 

- Вижу, - неопределенно отозвался Семен Евсеевич.

 

- Я это рассказываю не без умысла. Я ведь к вам по делу: как раз с

одним из вопросов.

 

- Насчет грузин и гуннов?

 

Раухе вежливо улыбнулся шутке профессора:

 

- Нет, гораздо хуже - насчет караимов. Вы не представляете, что

творится в министерстве из-за этих караимов. Прямо война

междоусобная...

 

Раухе встал с табуретки и попытался пройтись по комнате, но тут же

натолкнулся на стену и сел на место:

 

- Они просто одержимы хазарской теорией! Столько серьезных работ

написано - взять хоть ваши! Казалось бы, камня на камне не осталось от

этих выдумок, ан нет - поговорите с моими коллегами, они вам скажут,

что это точно: караимы происходят от хазар. А какие доказательства? А

вот, караимы говорят на тюркском языке. Простите, я им возражаю,

восточноевропейские евреи говорят на идиш, то есть на германском

диалекте. Но не станете же вы утверждать, что они произошли от немцев?

 

Раухе сокрушенно всплеснул руками.

 

- Знаете, Семен Евсеевич, по-моему, хазарская теория сродни

мифотворчеству. Жили когда-то хазары... Пушкин их упомянул... А тут

вдруг перед тобой - живой потомок хазар. Романтично, что ли? А

последователь еврейской секты - не романтично.

 

- Да нет, Алик, - профессор Иоффе вздохнул. - Я думаю, все гораздо

проще: сами караимы в России настаивали на этой теории... правильнее

сказать - гипотезе. Соображения у них были сугубо практические:

отмежеваться от еврейства, чтобы к ним не применяли антиеврейских

законов. Все это носило чисто конъюнктурный характер поначалу. А потом

- пожалуйста - "теория"... В других странах, в Египте, скажем,

тамошним караимам и в голову не приходило отмежевываться от еврейского

происхождения. Наоборот, на каждом углу кричали, что они-то и есть

подлинные евреи!

 

- Господи, да я все эти доводы тысячу раз... - Раухе вскочил, схватил

с пола свой портфель, открыл его и начал копаться в бумагах. Потом

махнул рукой: - Я вам лучше так все расскажу, без этих докладных.

 

Он сделал паузу и продолжил:

 

- Не знаю, каким образом, но еще до войны, в циркуляре от второго

января тридцать девятого года было записано, что караимы произошли от

хазар и потому в расовом отношении ничего общего с евреями не имеют.

Затем начинается война, наши вступают в Польшу, Литву; на восточных

территориях оказываются тысячи караимов - и никто их евреями не

считает. Наконец, наши приходят в Крым, и вот там начинается!.. Кто

такие крымчаки? Евреи? Но они неотличимы от караимов! Значит, и

караимы - евреи? И вот уже в Киеве каких-то караимов хватают как

евреев. А из Трокая, от главы караимов идут отчаянные жалобы.

Появляются ходатаи: караимы-де - не евреи. К этому времени я уже

работал в министерстве, и мне предложили написать объяснительную

записку. Я пишу как есть: что крымчаки - евреи, что караимы - тоже

евреи, но имеют некоторые религиозные отличия: не признают Талмуд, не

верят в приход Мессии, не едят горячей пищи по субботам... Ну, вы

знаете. И вот эта записка с сопроводительным письмом моего

непосредственного начальника попадает к самому министру, к

Розенбергу... Все это строго между нами, Семен Евсеевич, вы должны

понять...

 

Раухе понизил голос:

 

- Тот, говорят, прямо рассвирепел. Что же получается? Циркуляр от

тридцать девятого года неверен - и вся политика в этом вопросе

ошибочная? А люди, которые все это делали, они здесь, в министерстве,

и они, конечно, насмерть бьются за свою правоту. Ох, Семен Евсеевич,

если бы вы только знали! До научной истины никому дела нет - у каждого

своя чиновничья амбиция. Ну и пошло! Пишут опровержения на мою

докладную, цитируют Фирковича, вытащили книжки советских ученых.

Хазары - и все тут!..

 

Раухе перевел дух. Иоффе тоже молчал. Ева Исаевна сидела

сосредоточенная, с закрытыми глазами, и невозможно было понять,

слушает ли она разговор или прислушивается к звукам, доносящимся

снаружи.

 

- Вот тогда я и придумал ход.

 

Раухе торжествующе посмотрел на супругов:

 

- Я сказал им: давайте проведем экспертизу. Давайте выслушаем мнение

по этому вопросу крупных еврейских историков. Кто же может знать

предмет лучше?

 

- Еврейских историков? - переспросил профессор. - Это, собственно, как

понимать? Имеются в виду историки - евреи по национальности или

специалисты по истории евреев?

 

- Ну, это значит: евреи - специалисты в данном вопросе. Там, в

министерстве, меня отлично поняли. И согласились! Можете себе

представить?

 

- Согласились, - проговорил профессор. - Ну, и кто же эти "еврейские историки"?

 

Раухе хлопнул себя ладонями по коленям:

 

- А уж кандидатуры подсказал я... Вы знаете, откуда я сейчас приехал?

 

- Из Берлина. По-моему, вы сказали - из Берлина.

 

- Я живу в Берлине. А сюда я приехал непосредственно из Варшавы. А там

я виделся... догадайтесь, с кем? С профессором Балабаном!

 

- С Меиром? - оживился Семен Евсеевич. - Как он там?

 

Раухе покачал головой:

 

- Нельзя сказать, что хорошо... В общем, так же, как вы.

 

- В гетто?

 

- Да, но... Я сказал профессору Балабану, кое-что можно изменить... в

известных пределах, конечно. Я никакой административной власти не

имею, но я получил заверения своего непосредственного начальника, а он

человек влиятельный и очень заинтересован в результатах этой

экспертизы. В двух словах я могу объяснить ситуацию. Он в министерстве

человек новый, и с большим будущим, как все говорят. Он не связан

ошибками прошлого руководства и сразу поддержал мою докладную. Для

меня это вопрос научной истины, а для него - карьеры...

 

- Если я догадался правильно, меня тоже привлекают для экспертизы?

 

- Конечно! Господи, разве я до сих пор этого не сказал? Вот же, вот же...

 

Он опять схватил свой портфель и извлек плотную коричневую папку. Из

нее он бережно вынул документ на бланке, украшенном орлом со свастикой

в когтях.

 

- Вот, пожалуйста, официальная рекомендация привлечь вас в качестве эксперта.

 

Он положил бумагу на одеяло рядом с профессором. Тот, не

притрагиваясь, разглядывал ее с интересом. Через некоторое время он

проговорил без всякого выражения:

 

- Чуть ли не все мои работы перечислены...

 

- А как же, - с гордостью отозвался Раухе, - я целый день провел в

библиотеке. Это было не просто: в общем фонде их нет. Ну, вы знаете

государственную политику в отношении неарийских ученых... Но в

специальном хранилище я разыскал. Да! Можете себе представить, я

держал в руках даже рукопись вашей диссертации! С вашими поправками -

можете представить?..

 

Это замечание не произвело на Иоффе впечатления. Все тем же бесцветным

голосом он сказал:

 

- Вы говорите - научная истина. А привлекли для экспертизы только

противников хазарской теории: Балабана, меня... кого еще?

 

- И что из того? - Раухе искренне недоумевал. - Вы же сами говорите,

что это никакая не теория, а просто политическая спекуляция...

 

- Да они их убьют! Они их будут убивать, как нас, ты что - не

понимаешь? - вдруг прокричала срывающимся голосом Ева Исаевна. Лицо ее

стало пунцовым. - Этих людей надо спасти, слышишь, Семен? Иначе их

будут убивать, как евреев!

 

- Ева, ради Бога, успокойся! - Иоффе взял жену за руку. - Почему ты

кричишь? Мы же только обсуждаем...

 

- Как ты можешь это обсуждать? Он предлагает уничтожить еще один народ

- ты это будешь обсуждать?

 

- Почему же уничтожить? - запротестовал Раухе. - Караимы - евреи и

должны разделять судьбу всего еврейского народа.

 

- Это значит - погибнуть! Вы, молодой человек, не знаете, что

происходит? Нас заперли в гетто, сказали - чтобы охранить от толпы, но

людей все время убивают. Уже два раза были погромы - власти ничего не

сделали. На прошлой неделе опять расстреляли заложников... Люди мрут

на этих принудительных работах... Неужели не ясно, чем это кончится?

 

- Ева, зачем ты все это говоришь?

 

- Как это "зачем"? Он приезжает из Берлина, от тех, кто все это

сделал, и рассуждает с тобой о научной истине... А на самом деле они -

убийцы, а он - с ними!..

 

Табуретка с грохотом отлетела в сторону. Раухе вскочил на ноги, лицо

его было искажено. Он пытался что-то сказать, но не мог. Иоффе сжал

руку Евы Исаевны, и она замолчала.

 

Тяжелая пауза длилась несколько секунд; наконец Раухе произнес:

 

- Я должен был... мне с самого начала следовало... - Он перевел дух. -

Я вполне понимаю ваше положение, оно, действительно ужасно. Наверное,

я должен был начать с того, что не одобряю многого... Зачем нужно

запирать в гетто таких людей, как вы? Или профессор Балабан? Все эти

жестокости мне неприятны. Но от меня ничего не зависит. Мое дело -

история, а этим занимаются другие люди. Если бы вы знали - какие... Но

все же решения принимают не эти люди, они лишь исполнители. А такого

решения - намеренно истребить целый народ - не существует. Я это могу

сказать определенно, я бы сказал, если бы такое решение где-то

приняли. - Голос его окреп, он говорил уже спокойно. - А что касается

караимов, то, Ева Исаевна, стоит ли за них так беспокоиться? Вы

знаете, сколько они причинили вреда остальным евреям? Сколько гадостей

о евреях написали караимские хахамы? Один Фиркович чего стоит! Это он

в 1859 году написал в Петербург, в сенат: "Караимам не присущи те

пороки, которыми обладают евреи". Потому что-де, когда евреи распяли

Христа, караимы жили в Крыму. А караимы как еврейская секта только

появились через восемь веков после Христа... И вот эту чушь надо

терпеть? Семен Евсеевич, неужели истории больше не существует?

 

Ева Исаевна хотела что-то сказать, но профессор опять сжал ее руку -

она только покачала головой.

 

- Не знаю, Алик, что случилось с историей, - проговорил Иоффе. - Я

больше ничего не понимаю...

 

- Но мы говорим о происхождении караимов, о том, что к хазарам они

отношения не имеют. Хотя бы потому, что хазары исповедовали иудаизм в

его обычном виде - с Талмудом, Мессией, раввинами, а караимы - нет!

Это же исторические факты!

 

Профессор Иоффе покосился на лежавший рядом с ним на кровати документ

- имперский орел со свастикой в когтях хищно смотрел по сторонам.

 

- Не знаю, Алик. Все это совсем не просто...

 

- Но позвольте! Не согласитесь же вы с хазарской теорией?

 

- А почему нет? - сказал профессор, твердо глядя в глаза Раухе. -

Вполне возможно... Караимы говорят по-тюрк ски, как хазары...

 

Раухе дернулся, как от удара. Он хотел что-то сказать, затем резко

повернулся к стенке, схватил с пола свой плащ и начал его надевать.

Рука застряла в рукаве. Он высвободил руку, бросил плащ на пол. Затем

повернулся к профессору:

 

- Как вы можете, Семен Евсеевич?! Слышать такое от вас... от вас! Вы

для меня были всегда воплощением ученого... если угодно - идеалом. -

На глазах у Раухе выступили слезы. - Господи, вы, наверное, и не

помните... Однажды на семинаре по скифам... вы еще, помню, запоздали.

И вдруг заговорили не о скифах, а о науке - о ее великой истине,

которая выше всякой конъюнктуры. Это ваши слова! Вы очень горячо

говорили, и тогда, в тридцать седьмом году, они звучали потрясающе...

Я нашел в них опору, смысл своей жизни. Посудите: в университете мне

вбивали в голову, что главное - интересы пролетарской революции; дома

отец шепотом объяснял историческую роль германской расы. А я знал, что

на свете есть одна истина - наука! Как вы можете, Семен Евсеевич!..

 

Профессор тяжело вздохнул:

 

- Семинар по скифам? Я очень хорошо помню тот день. Это было

девятнадцатого февраля, в тот день арестовали Якова, моего брата. И

то, что я говорил вам, предназначалось не вам, студентам, а ему... Это

были мои последние слова в нашем долгом споре. Он был младшим, я его

очень любил, но мы спорили... Он был предан им, как... Он был героем

Гражданской войны, командовал округом. Даже перед расстрелом - нам

потом сказали - он кричал "Да здравствует Сталин!". Когда я говорил об

исторической правде, он смеялся. Он повторял, что правда - это то, что

в интересах партии. Я его очень любил. Меня не радовало, что в нашем

споре я оказался прав. Я, в самом деле, был тогда убежден, что выше

науки правды быть не может.

 

- Тогда?.. А теперь?

 

Профессор покачал головой:

 

- Не знаю, Алик, это очень сложно... - Он подумал и, показав на

документ, сказал уже другим тоном:

 

- Хорошо, я принимаю предложение. Свое заключение я отправлю по почте.

Ничего, если оно будет написано от руки? У меня нет машинки.

 

Раухе поклонился и надел плащ. Застегивая пуговицы, он сказал:

 

- Если вам безразлична наука, подумайте о жене.

 

Когда он распахнул дверь, Семен Евсеевич окликнул:

 

- Постойте! Я хочу вам объяснить. Я искренне так считал - тогда. Но с

тех пор я многое понял...

 

Раухе стоял, придерживая дверь, и вопросительно смотрел на профессора,

но тот больше ничего не сказал - он опустил голову и задумался.

Тяжелые седые пряди закрывали его лицо.

Раухе пожал плечами и вышел.

 

 

 

В основе этого рассказа лежит исторический факт: три историка-еврея по

запросу германского министерства дали заключение о происхождении

караимов от хазар. Имена этих историков известны - никто из них до тех

пор не был приверженцем хазарской теории, скорее наоборот... Считают,

что благодаря этим трем заключениям караимы были объявлены неевреями и

уцелели. Все три историка погибли в гетто.