А я?

    «А я?»

За окном первого этажа – кирпичная стена и кучи хлама: сломанная детская коляска, покорёженный стул и даже лопата c обломанным черенком. Окно задребезжало от требовательных ударов и Гоша встал с дивана без ножек, откинув драный спальник с весёлыми рисунками детских машинок. Увидев за окном мужика в чёрной куртке, пошёл открывать.

На письменном столе осталась лежать, раскрытая «Книга учёта» - большущая тетрадь в коленкоровом переплёте. На облупившихся обоях, написаны шариковой ручкой номера телефонов с именами, а размашистым синим фломастером:
«С   Н О В Ы М    Г О Д О М!!»

Из коридора доносятся уверенные шаги, сопровождаемые матом техника-смотрителя и топотанье босых ног следом.

Смотритель уверенно сел на единственный стул, а Гоша сзади запрыгал на одной ноге, натягивая изрядно побитые джинсы.
- Ну и что же ты дрыхнешь, йеппёна мама? Мне тебя каждый день будить? Твой участок по колено в мусоре! Всё – я тебе не нянька. Пиши заявление и освобождай комнатунахер! - закончил он жёстко и слитно, а в дверях обернулся:
- На моём участке будет железный порядок.

Гоша идёт по арбатскому переулку, мимо канадского посольства, со свисающим до тротуара флагом с кленовым листом. Метла его на плече. В будке стоит милиционер.

В пуcтом дворе новой кирпичной башни, отгороженной от мира аккуратным железным забором? Гоша бредёт по травке под окнами, натыкая мусор на палку с гвоздём.

Из подъезда вышел плотный мужчина в мятом костюме и на его лице появилось выражение, знающего себе цену, личного шофёра – в одной руке пластиковый ящик с пустыми бутылками «Боржоми», а в другой ключи.
За чёрным забором он открыл багажник чёрной «ГАЗ-31-Волга», звякнул бутылками и обстоятельно угнездился за рулём в ожидании шефа.
Гоша протыкает тетрадный листок с детскими каракулями, прозрачный мокрый полиэтиленовый пакет и смятую пачку «Мальборо».


Из подъезда вышел моложавый полковник с кейсом в руке и шофёр тут же завёл машину.
- Доброе утро, - подчёркнуто уважительно поздоровался полковник.
- Здрасьте, буркнул Гоша.
«Волга» уехала, а Гоша увидел в траве использованный презерватив с остатками спермы, воткнул в него своё копьё и оставив торчать, решительно пошёл прочь.

Из тихого переулка он вышел на Арбат, заполненный туристами и художниками с картинами вдоль витрин.
- Шарж за пять минут, парень!?
Гоша молча прошёл мимо к группе любопытных, столпившихся вокруг парней, крутящих в воздухе длинными, цветными обрезками пластиковых шлангов, издающих воющие звуки разных тональностей. Кто-то бросил монету им к ногам.
У телефона-автомата Гоша остановился, поискал монетку – нету. Спросил у мужчины с портфелем, но тот, не останавливаясь, буркнул: Нет. У пожилого капитана стройбата с папиросой во рту – не вынимая изо рта папиросы, тот достал из кармана ладонь с мелочью: Смотри. Гоша пальцем пошевелил монеты: Нету…
Девушка, по виду приезжая, после его просьбы остановилась, поставила сумки на тротуар и достав кошелёк, дала ему две монетки. Пока она искала, прохожие обходили сумки, но одна особо злобная тётка нахамила:
- Встала тут! Сумки убрать не могут.

Гоша набирает номер телефона. Гудки…
- Алёу-у, - отозвался претенциозный голос взрослой дамы.
- Мне Вику, - быстро сказал он.
- Её нет. А это… - чтобы не отвечать, Гоша резко повесил трубку.
И тут он увидел впереди, прекрасно одетую девушку, выходящую из магазина.
- Э-эй, привет! – потихоньку позвал он и приобнял сзади за талию. Она обернулась и Гоша чмокнул её в щёку.
       Оглядела его до стоптанных кроссовок:
- Всё тусуешься?
- Да нет… не только. Работаю тут рядом.…
- Всё там же?
- Раньше тебе было ведь не так уж и... не так чтобы плохо? Там… на моём диване, - жёстко ответил Гоша. – Но понятно, ты ведь теперь жена югославского… кого там? Дипломата? И диван не прожжённый, как у меня.
- Да... и прекрасно себя чувствую. Чем шляться с вами, прикидываться - вот здесь - художником. Лучше жить спокойно. Просто жить, понял? Вот ещё рожу скоро и совсем будет всё о’кей.
- Понял. Не дурак. Вычёркиваю, - хмыкнул он.
Они перешли улицу и спустились в переход.
- Мало тебе пролётов твоих, - вновь встрепенулась молодая женщина, только они поднялись из кафельного жёлтого перехода на свежий ветер. – С театром-студией, потом с этой вашей "само-окупаемостью" дискотеки.
- Кругом динамят. Чтобы здесь что-то сделать, надо папика иметь вот с такой кишкой, - А у тебя квартира "окнами в сад?"
- Ладно, Гош, давай, поеду я… А ты всё-таки держись. Я же баба, мне так надо… - чмокнув его в щёку, она влилась в поток пассажиров, исчезнув в сером потоке граждан.

В кафе на входе, прямо у гардероба на столике стоит аквариум. Рыбы оборачиваются, разглядывая входящих. В небольшом зале со старинными сводами  пять, шесть столиков. Напротив окон покрытых масляной краской лжевитражей, стойка освещённая лампой под ситцевым абажуром. Гоша устроился на табурете и бармен тут же кивнул ему.
Петух, клюющий каменный пол, прошёл на кухню, покосив на Женю красным глазом.
Бармен двигает турки с кофе по мелкой гальке, ставит перед ним чашку с густой пенкой и Гоша, крутнувщись на высоком табурете,  Гоша разворачивается к залу:, лишь за столиком в дальнем углу две подружки встретились поболтать. Стаканы с жОлтым соком почти пусты, а сиграеты прикуриваются одна за другой. Ближе к выходу сидят четверо волосатых хиппи в простых рубахах и латаных джинсах. С ними девушка в длинной холщовой юбке и цветной тесьмой в волосах. Курят папиросу, одну на всех.
- Немного народу, - вяло произнёс Гоша.
Да, в это время так, - бармен с удовольствием поддержал разговор. – Тяжко сегодня. Вчера так поздно закрылись… актёры из театра сидели, а сегодня вот ноги не держат.
Гоша взял свой кофе и пересел за столик. В бар вошёл черноволосый парень лет двадцати пяти. Увидев Гошу, присел за его стол.
- Привет. Ну что, как поживаешь?
Привет. Придёт твой человек, нет?
- Я же обещал, - парень довольно откинулся на стул, не забыв при этом, жестом киногероя, поднести к глазам правую руку с модными часами.
- Всё будет о’кей, Гоша. Сейчас поговоришь с ним… поставь ему пузырёк и будешь у них работать. И не боись, - он с наслаждением закурил, - или давай мне помогай, у меня неплохие бабки пошли. Взял патент на идивидуальную трудовую деятельность. Будем делать бабки, пока разрешили.
- Слушай, Марик, а дай мне рублей пятьдесят, комнату надо снять.
- А вот это  очень по-русски.
Гоша понял, что денег не получит и принялся разглядывать народ в баре.
Cлишком независимой походкой вошла девушка в красном пиджаке, узкой кожаной юбке и чёрных сетчатых чулках. Села недалеко от стойки, положив перед собой журнал с разрисованной рожей панка во всю обложку. Бармен принёс ей высокий стакан с мутным жОлтым соком. Перекинвшись с ней парой фраз, вернулся за стойку.
В это время Марик продолжает бубнить:
- Да, ну и с аппаратурой иногда крутнусь, покупаю, продаю приезжим. Стараюсь особо не рисковать. Один раз наваришь крупно и вляпаешься. Лучше постоянно когда… течёт ручеек…
В бар вошёл плотный, чернявенький мужчина небольшого роста. Рубашка обтягивает живот, в руках вертит очки в тонокой, металлической оправе. Садится к столу рядом с Мариком.
- Игорь, можно Гоша, - придвигает к нему свою нетронутую чашку кофе.
- Алексей Борисович. Нет, спасибо, я его не пью. У меня, к сожалению мало времени, так что я сразу к делу. Мне вот Марик, - он слегка хлопнул того по плечу, - говорил, что вы хотели бы у нас работать, - он сделал паузу и, вдохнув собрался продолжать, но тут Гоша перебил:
- Да я, в общем-то имею много специальностей… но что-то творческое…
Тут уже Алексей Борисович вновь взял разговор в свои руки.
- Понятно. Надоело рано вставать и пахать каждый день?
- Да, именно так, - Гоша занервничал слегка. _ У меня уже есть кое-что. Я сделал интервью с Леонидом Филатовым. Встретил его случайно здесь, вон за тем столиком.
- Ну ясно. Вы максималисты-экстремисты, но жизнь учит. И учит она… учитывать все подводные течения. Вот так вот. А, Марик, прав, нет? – он приобнял того и тоже задержался взглядом на красном пиджаке и сетке чулок, куда пялился Марик.
Девица упорно выдерживает оба взгляда и перекидывает нога на ногу, мелькнув таинственной темнотой.
- Так вот, чтобы у нас работать…
В это время к волосатым подходит, ниоткуда нарисовавшийся милиционер, выключает их кассетник на столе и тянет руку к длинноволосой девушке – выпроваживает.
- …как-то не сразу надо начать, ну… предположим осветителем…
Хипан постарше демонстративно сел на пол, но мент принялся тянут его за шиворот, тот нехотя поднялся и все они пошли к выходу. Мент подталкивает хипана, смахивающего чёрным хайером, заправленным под ворот джинсовой рубахи, на индейца племени сиу, толкает в спину.
- Да, Гоша, ты приноси свои материалы. У нас многие так начинали, внештатниками.

На улице, недалеко от театра на Таганке, напротив церкви, мент толкнул длинноволосого хипана так, что тот выронил кассетник на асфальт.

В кафе Гоша совсем перестал слышать Марикиного знакомого, по-прежнему открывающему свой рот:
- Я обещал узнать поговорить, теперь вот вижу вас…
Гоша встал и вышел мимо аквариума, где позолоченная рыба обернулась ему вслед.

По окну мчащейся через дождь электрички струится вода, проносятся дачные домики среди садов, мокрый лес под серым небом.
Гоша прошёл в вагон, где подняты все запотевшие от духоты окна. Полная дама вытирает лоб платком. На полках сумки, рюкзаки – всё занято. Над головами, сидящих по трое на каждой деревянной скамье друг напротив друга, чуть не упираясь коленями, висят сетки и сумки с продуктами. В авоськах видны колбасы, молочные пакеты, всевозможные свёртки и коробки. Гоша идёт по проходу, разглядывая пассажиров: молоденькая девушка в очень коротких, обрезанных джинсовых шортах читает газету; заняв обе скамьи, раскинулись цыганки, возвращаясь со своего промысла. Они аппетитно запивают жОлтой «Фантой» варёную колбасу с хлебом.
Трое ребят – у крайнего, кассетник на колене, где шариковой ручкой написано: «AC – молния – DC». Негромко из магнитофона звучит металл-рок и парень в такт качает головой. Напротив майор артиллерии в форме.
Впереди Гоши идут люди и он медленно шагает в потоке, но тут впереди останавливается женщина, потеряв надежду найти свободное место, и сзади тут же накапливаются следующие за ним.
В следующем вагоне Гоша сразу же примостился к окну на первой же скамье, где лишь с краю сидела неприметная женщина. Тут же в середину резко втиснулась ядрёная тётка и Гоша тут же съёжился. Неприметная возмутилась:
- Ну что же вы так?
- А чё он развалился?
- Что значит развалился!? – Гоша встал и ушёл.
Прошёл громыхающий стык вагонов, отодвинул дверь в следующий: душняк неимоверный, все окна задраены, с потолка капает и край ближайшей скамьи залит водой, зато свободно. Через несоклько отсеков ещё мокрое сиденье, и ещё. Две девочки старшеклассницы, видать, даже приклеили к скамье тетрадный листок: «СЫРО!» Проходя мимо, Гоша на ходу сказал ни к кому вроде не обращаясь, а получилось на весь вагон:
- Что, крыша протекла?
Грохот зассанного стыка и следующий вагон.
- здесь не занято?
Мужик неохотно придвинулся к тому, что спал у окна. Гоша присел с краю, глянул на соседа и по его плоскому лицу понял – опять не рады. Встал и ушёл. Голос машиниста, без претензий на дикторские интонации, объявляет: «Запрещается распитие спиртных напитков и проезд в нетрезвом состоянии. За безбилетный проезд, штраф 5 рублей!»
И только в следующем вагоне он успокоился, присев напротив молоденькой девушки с большой спортивной сумкой на коленях. У окна два мужика режутся в карты. По окну струится вода. Голос машиниста: «Электропоезд следует до станции Калуга – 1, имеет остановки…»
По вагону прошли два милиционера, оглядывая пассажиров. Через несколько остановок стало посвободнее, за окном теперь сплошной стеной мчался лес. Мужики с картами вышли и Гоша прислонившись к стенке у окна, расслабился, вытянул ноги под скамью и упёрся в печку. Девушка достала из сумки чебурек. Гоша углубился в свои мысли, глядя в окно.

Ночной южный город. Хлещет тёплый проливной дождь. Гоша медленно бредёт босиком по середине улицы, бурлит вода в арыках по обе стороны и вода льётся потоками с остриженных мичуринцами деревьев. Он шлёпает ногой по ручью вдоль бордюра.
Пройдя кинотеатр «Алишер Навои», подходит к подъезду  трёхэтажного дома с большими балконами – виноградники над первым этажом застили свет фонарей. Вымокший совершенно, рубашка сафари прилипла к телу, - нащупал дверь.
В углу у чугунной зелёной батареи стоит явно восточная девушка. Тонкая, черноволосая, но явно не узбечка. Оказалось – кавказская девушка!
Красивое лицо, чем-то схожее с девушкой из электрички, нос с горбинкой, стрижка и воспоминание о чебуреке.

Вагон электрички, стук колёс. Девушка откусывает от чебурека, стараясь не испачкаться.

Подъезд, мокрая кавказская красавица провожает глазами, поднимающегося по лестнице, мокрого Гошу. Он поднялся на третий этаж и постучал. Из-за двери грубый мужской голос:
- Чё надо?
Гоша бесшумно спустился вниз по ступеням. Девушка всё стоит, прислонившись к батарее спиной.
- Ты чего здесь?
Ничего, сушусь.
- А чего домой?
- Я снимаю комнату, а хозяева уехали и не оставили ключ.
- Да… а хочешь пойдём к моему другу, он через дорогу живёт, у «Алишера Навои». Да ты не бойся, я часто  к нему хожу. А ты меня не знаешь? я на дискотеке, в «Фархаде» программы веду –диск-жокей. У него две комнтаы, так что будешь спать одна.
- Ладно, пошли.
Перешли улицу у кинотеатра, где мерцают зелёным неоном, большие буквы имени поэта Навои, к длинному дому галерейного типа – двери в квартиры и кухонные окна выходят на длиннющую галерею от одного подъезда с левого края, до другого, с правого.
- Вон, посередине парадняк с лифтом, - Гоша взял горянку за руку и они рванули бегом под непрекращающимся дождём.
И вновь он спускается по ступеням подъезда у батарее отопления, но теперь уже в доме друга, который не открыл.
- Слушай, опять облом, нет его. Подождём, он может во вторую смену сегодня. На заводе пашет, молотобойцем. Не веришь? Сам видел. Он постарше меня даже. Давай вот греться, - и он обнимая горскую красавицу за плечи, прислоняет её спиной к батарее. Она потихоньку согревается, перестаёт трястись и Гоша целует её. Пытается повернуть к себе спиной.
- Я так не буду…
- Ладно, ладно, всё равно же он придёт и мы вместе будем спать, - тихо заговаривает он девушку, расстёгивая пуговицу на её джинсах верейского производства, спускает трусики ей до колен и … она раздвигает ноги, поднимаясь на цыпочки в побитых кедах.

Гоша застёгивает штаны, откашливается.
- Курить охота… у тебя нет?
- Нет.
- Щас , пойду стрельну.
Он открывает дверь на улицу – дождь льёт по-прежнему и вокруг, конечно же, ни души, а до утра ещё так далеко. Он идёт по улице, всё удаляясь и удаляясь от галерейной семиэтажки в сторону возвышающихся трёх двенадцатиэтажных домов общежитий с магазинами внизу и мастерскими по ремонту, и парикмахерской, и сберкассой, и забегаловкой, где он часто завтракает холодной котлетой по утрам – всё дальше от трахнутой горской красавицы и всё ближе к своему дому, откуда его всё никак не выгонит жена, электрообмотчица Суходоева.
В темноте, под окнами четырёхэтажного дома он поднимает с мокрой земли деревянную лестницу, приставляет к балкону второго этажа, благо за густыми деревьями и кустами вдоль тротуара его не видно, очень осторожно, едва касаясь мокрых перекладин, он взбирается на балкон, приставляет лестницу к стене и, задницей ткнув балконную дверь, легко сбивает шпингалет. Он дома. Возвращается, толкает лестницу на землю, где рыхлая земля цветочных грядок почти бесшумно принимает на себя удар сырой после дождя, спасительной деревяшки. Дождь кончился, лишь вода журчит в арыке.

Шум железных колёс российской электрички и девица доедающая свой вокзальный холодный чебурек. По стеклу вагона стекают последние капли дождя. Выглянуло солнце над уносящимся свежим лесом. Гоша встаёт и опускает окно, подставив лицо свежему ветру. Поезд идёт по насыпи, по каменному мосту через небольшую речушку – бревно перекинуто возле кирпичных развалин будки обходчика.
Гоша вышел покурит в тамбур и ему навстречу вырвались клубы дыма. Мужик в спецухе цвета хаки, стоит у брошенного на пол рюкзака.
- Извини, у тебя закурить можно?
Мужик вынул из-за спины руку с початой бутылкой пива, другой из нагрудного кармана достал мятую пачку «Беломорканала».
- Такие будешь?
- Конечно. Наоборот, хорошо. Говорят, что папиросы выпускают только у нас. Нигде в мире больше нет. Для иностранцев это примета Росси. Не просто табак.
Мужик отпил несколько глотков, аккуратно заткнул полиэтиленовой пробочкой своё пиво и аккуратно пристроил в потёртый выцветший рюкзак, глухо звякнув полными бутылками.
- Своего навалом, так чего ж, - ни к чему сказал мужик. – А тут ихнюю мать теперь «Дымок» и папиросы, а выпить так вообще нету или стой два часа в очередь, бляхв муха.
- Так все сами стали гнать.
- А куда мужику деваться? Гнали и будем гнать! Ничё, я вот тоже их немного наколю, йоптыть-сцука-плять! Я вот продал кукурузу, мешок вина и взял. И хватит нам пока, - он потрогал рюкзак ногой, где сыто брякнули бутылки.
- Да… отлично ты затарился. А что за кукуруза? Ты что, с Хрущёвым заодно?
- Мужик никогда не будет с ними заодно, пока землю не получит. А кукуруза обыкновенная, с поля набрал. С колхозного. Да и отвёз на рынок. По двадцать копеечек на Киевском.
- Слушай, а там разрешения не надо?
- А ничё, дают. Я ведь беру бутылочку с утра, когда приеду. Дежурный тоже не дурак. Мимо идёт, кричит: Чё, не замёрз? Это летом-то! И заглядывает за прилавок. Ну, я ему стаканище – раз! И всё готово. Так, считай, каждую ходку сотня выходит. Это не считая, что такси беру до Балабанова, ну и на вино. Вот так.
- Слушай, а на поле не выловят?
- Что я, не знаю когда брать что ли? – он как-то по-новому посмотрел на Гошу, видать слегка забоялся.
- Да… слушай, клёво-то как.
Поезд замедляет ход и Гоша прощается.
- Ну, давай, счастливо.
Он выходит на платформу. Напротив, длинное складское здание, дальше цех небольшого заводика и на его торце, огромный, в два этажа, плакат:
РАБОЧИЙ КЛАСС НЕ ПОДВЕДЁТ !
Гоша прыгнул с платформы, слегка присев у шпал и пошёл вдоль стоящего на путях состава с военной техникой времён второй мировой войны. Чёрные немецкие танки с белыми крестами на башне и советские Т-34 цвета хаки с красными звёздами. Прямо на одной платформе – пара, не разлей вода. Гоша пролез под сцепкой, пригнув голову и вышел к проходу между зданием МСу-39 и застеклённой строительными кубами, стеной цеха, из которой доносятся ритмичные выдохи пресса и металлический стук  штампуемых батарей. И всё это покрывает гул и стрёкот подлетающего со стороны Таманской дивизии, камуфлированного вертолёта МИ-8.
Наконец, Гоша выбрался к посёлку, сосновому лесу с весёлой кирпичного цвета новенькой паре девятиэтажек с аккуратными лоджиями. Полной грудью вдохнул чистый лесной воздух и уверенным шагом направился по тропинке выложенной плиткой по усыпанной иголками и еловыми шишками, переплетённой корнями,  а дальше и прикрытой мхом, родной земле.
Между двух детских садиков среди еловых деревьев, дальше дорожка вывела к четырёхэтажному, серого кирпича дому, где подъездные двери выкрашены свежей, ярко-зелёной краской. За дверью сбитые ступени, исцарапанные стены, один из почтовых ящиков подъезда закопчён чёрным дымом, видать в нём сожгли газеты. В третьем этаже он толкнул незапертую дверь направо - за ней тупиковый коридор в четыре квартиры. Позвонил в сапопальную, сваренную местными работягами с Опытного завода, железную дверь, крашеную коричневой краской. Отрывает заспанный парень в драном, застиранном махровом халате синюшного цвета.
- А-а-а, заходи, я щас, - и скрывается в санузле в полуметре от двери.
Тут же вход в комнату с голым коричневым полом из узких досок с облупившейся краской. Низкий потолок и зеленоватые обои, расписанные номерами телефонов, именами и приветами друзей. В углу картонная коробка доверху наполненная пустыми бутылками За стеллажом со старым телевизором, разложенный диван.
Гоша ткнул кнопку телика и сел в старое кресло над которым к стене пришпилен листок:
АРТ – ЖОП – АРТ
             Д и р е к т о р  С и т у а ц и и
В ящике появился глухонемой диктор и бодро размахивая руками – сурдоперевод – принялся комментировать изображение: правительство встречает Горбачёва в аэропорту. Крупным планом генеральный секретарь, а за его спиной председатель совета министров  испуганно мельтешит глазами и, косясь на него, то и дело опускает свои зенки долу. Глухонемой диктор энергично жестикулирует в левом верхнем углу экрана, иногда складывая пальцы в забавные фигуры.
Умытый Лёха, отираясь полой халата, забрался на диван.
- Как это тебя занесло? – он зевнул и дотянулся до сигарет на журнальном столике.
- Давно не виделись, а телефона у тебя нет. А ты всё спишь?
- Да я не спал почти всю ночь.
- Слушай, я тут рассказ сочинил, послушаешь?
- Может, сначала чаю выпьем?
- Короче, парень волосатый, с серьгой в ухе, живёт на чердаке двухэтажного дома в дачном посёлке недалеко от Москвы. Снимает мансарду у хозяйки. И вот он встаёт рано утром, пьёт холодный чай из носика заварного чайника. На сыр с маслом денег нет. Едет на электричке в город, там двадцать минут. Шляется весь день в прекрасном таком настроении, встречает друзей, заходит в «Турист», потом в «Этажерку», хипует на Гоголях. На улице весна, все повылазили с флэтов… И уже к вечеру выходит на площади Ногина к огромному зданию с красным флагом, недалеко от памятника воинам Плевны. Поднимается вверх по улице Хмельницкого. Движение машин там одностороннее. Переходит улицу и с той стороны, откуда машин-то и быть не должно, налетает прямо на него  чёрная такая машина, ну знаешь, членовоз на котором свиньи ездят. Удар чудовищный! Он отлетает на несколько метров прямо по воздуху летит. Глухой удар об асфальт, прямо как мешок с костями.
Из машины вышли двое в тёмных костюмах и сказали что-то шофёру, потом пошли вниз, к чернеющему, а уже ночь почти, зданию ЦК ВЛКСМ. Водитель быстро затащил тело в машину и уехал.
Пауза. Лёха уходит на кухню, ставит там чайник,судя по звуку, на газовую плиту, чиркает спичкой, возвращается со словами:
- Ощущение, что  смотрел фильм Иоселиани «Жил певчий дрозд». Кроме финала.
- Не видел я его.
- Ну, значит, ты вышел на уровень таких мастеров.
- Ну, обрадовал.

Они пьют чай..
- А ты так же, дворником припахиваешь? - Лёха подливает в чашку почти чифир, такой густой
- Да… - Гоша шумно отхлёбывает.
- Пожрать в папикам заезжаешь?
- Нет.
- Чё, совсем свалил?
- Давно.
- Ну и как? Ништяк, нет?
- Сегодня техник-смотритель выпас. Уволит, может, не знаю… Ну, короче, надо в такую срань выходить мести, ещё темно, блин, холодно, ****ец, короче! Какая разница когда я мету? Кретин. А с хаты нагонят – всё, кранты. У вас тут нет работы с комнатой?
Лёха молчит.
- Слушай, дай сигаретку. На минутку, - грустно улыбается Гоша.
Лёха молчит, а Гоша курит, встаёт, смотрит в окно на еловые лапы прямо за окном. Лёха ложится на диване и принимается философствовать:
- Да… у нас везде засады. Лучший способ, я понял, себя не уговаривать и даже не пытаться что-то делать. Без толку. Я уже второй год не работаю. Как с трассы вернулся, так и всё. Щас потеплеет, соберу долги и опять рвану.
- Куда поедешь?
- Для начала на собаках до Питера, там найду Деспеллу и на Гаую. Там стусуемся с волосатыми и рванём вместе, может на Чуфут-Кале… как фишка ляжет. Одуванчик, вот предлагал ещё по прошлому году, когда мы в Афоне на пляже лежали. Махнём, грит, на Иссык-Куль! Конечно, все прихуели. Никто так сразу не снялся. А хорошо бы! – Он достал со стеллажа заначку, кубинскую сигарету «Лигерос». Закурил. – А лучше всего пробраться на Канарские острова… Прикинь, там волосатым пособие присылают по безработице. Ну, через почту. Живут себе спокойно, в кайф…
Он вдруг подскочил с дивана, завёлся, принялся ходить по комнате и скрылся на кухне.
Гоша включил старый магнитофон, стоящий на подоконнике:
«Когда цветёт Иван-чай, мне не нужно других книг кроме тебя… Спасибо за эту радость…» Но песню перекрыл шум вертолёта за окном.
Немой диктор молотит руками всё быстрее. Гудение вертушки нарастает.
Железнодорожный состав дёргается, передавая лязг от платформы к платформе. Танки качают стволами друг на друга. Свастика и звезда вздрагивают и отъезжают.
В магнитофоне кончилась плёнка и хлопанье конца о Бабину подчёркивает наступившую тишину, да такую, что из-за окна слышны истеричные крики вороны. А тут ещё из коридора понеслись громкие шаги тяжёлых ботинок, а может быть сапог, по деревянному полу. И так слышно хорошо, будто ты сидишь в ящике из-под пива, а не в доме-твоя-крепость.
- На нашем мафоне кончилась плёнка!
- Мотай!! – выкрикнул Гога, остановив кулак в сантиметре от стекла.
Леха снял бабину и прилёг на любимый диван, прикрыв попутно верблюжьим одеялом, дыру с обуглившимися краями. Удобно устроившись и глядя  в потолок, продолжил свою мысль:
- Так вот, я думаю тут вот, лёжа на диване под бабушкиным ождеялом из настоящей шерсти корабля пустыни, что не надо ни на ког наезжать, броться… надо просто жить, жить так, как тебе хочется… Я вот лёг сегодня поздно и скоро опять захочу спать.
- Но ведь надо что-то делать…
- Зачем, всё равно все умрём.
- Ну а деньги? На что жить-то?
- У нас с голоду умереть невозможно. Нет денег, зато я свободен. У меня есть время думать, читать. Пошли они все в жопу!
- Всё таки хочется делать что-то интересное.
- Боюсь, что здесь, на этой территории всё без толку. Да и не знаю я… ничего не хочу. Но я думаю, ищу… у меня есть для этого время.
Пауза. За окном быстро смеркается. Лёха встал у окна, поставил другую кассету с плёнкой, но не включил, засмотревшись на окна хрущёвки напротив, где уже появилось несколько светящихся окон.
- Ладно, Лёха, я поеду…
- Давай, старик, извини, мне надо побыть тут… одному.
Завязывая кроссовки у железной двери, Гоша поднял глаза на товарища:
- Да делай, как тебе хочется, не комплексуй. Наоборот, спасибо тебе за чай… крутой. У тебя рублика не будет?
- Щас, щас. Даже трояк есть! – он влез в карман джинсов, висящих тут же на вешалке. – Вобля! Ещё и мелочи вагон.
В протянутую ладонь Гоши посыпалась мелочёвка.

Гоша долго бродил по посёлку от клуба до бани, по старому скверу у трёхэтажных сталинских домов возле музыкальной школы и вышел к станции совсем уж поздно. Между затихшим цехом и административным зданием Монтажно-строительного управления с погасшими окнами замелькали ячейки света, движущиеся в сторону Москвы. Набирая скорость, они гуднули для острастки немногих вышедших пути, пассажиров. Поравнявшись со одним из них, Гоша спросил в темноту:
- А это что, последняя, нет?
- Да, - буркнул тот и попытался скрыться в темноте.
Но Гоша двинулся за ним.
- А как выйти на шоссе?
Пассажир всё же остановил свой бег к стойлу:
- Вот прямо по этой улице идите мимо бани, никуда не сворачивайте. За клубом, потом за могилой неизвестному лётчику…
- Бабушкину!? – в ужасе воскликнул Гога.
- Ма-алой человек, не морочь голову, -  уже на ходу, - будет кабак в виде огромного терема из брёвен, увидишь, прямо у Киевской трассы. – Пассажир всё же настолько увеличил скорость, что Гоша сбавил шаг от удивления и тут же остался как бы один.

За клубом, где не горел свет, он прошёл вдоль леса, не заметив никакой могилы Неизвестного лётчика, хотя был заинтригован. Перед ним вырос со служебной правда стороны, высоченный, к примеру, даже с пятиэтажку, с кирпичной сзади пристройкой в три этажа, терем под черепичной, блестевшей медью, крышей ресторана, откуда доносилась музыка вокально-инструментального ансамбля. Обогнув юбилейный, выстроенный к 50-летию
советской власти, ресторан «Дубрава» - поросёнок, разрезанный вдоль от ополовиненного пятачка до хвостика – 12 рублей с гарниром из картофеля. Производитель: Кузнецовский свиносовхоз, - пошёл по тропинке, вытоптанной на газоне, в сторону шоссе, где изредка мелькали фары, моргающие с дальнего на ближний перед перекрёстком с окружной стратегической бетонкой.
Навстречу две женщины. Смеются пьяновато и весело меж собой и вдруг:
- Молодой человек, мы ту вот с подругой…
- Короче, - вторая говорит, - пойдём с нами спирт пить!
- C удовольствием, а где?
Девушки подхватили его под руки и повлекли вперёд, то есть назад к памятнику погибшему лётчику.
- Вы понимаете… давай уже на ты… как это скучно – две бабы, на кухне без мужской компании спирт из трёхлитровой банки!
- Я – Игорь, можно Гоша, а вы кто?
- А ты же не из посёлка?
- Я к товарищу приезжал. Из Москвы.
- А мы сразу поняли. Наших то за версту видно. А мы тоже на заводе в Москве работаем. Зина вот и я. Меня Вера зовут. Упёрли с работы банку спирта вчера. Рядом с Киевским это, на набережной ещё три трубы дымят.
Гоша остановился:
- Так это ваши трубы разными цветами дымят? Голубым, белым и красным.

В маленькой двухкомнатной квартирке расположились на кухне. Вновь расставили закуски по местам: тарелка с винегретом, кусок холодного мяса из борща, капусточка солёная – всё чин чинарём вернулось из холодильника следом за трёхлитровой банкой со спиртом.
- Надо мне вас догнать. Где вода? – Гоша приобрёл уверенность, держа над столом обеими руками початую банку.
Вера подаёт бутылку из-под итальянского вермута:
- Это вода.
Гоша разбавил спирт один к двум, долив до полного стакана.
- Ну, девушки, за знакомство, - и он резко выдохнув, выпил. Вера пододвинула ему тарелку с капустой, подала вилку и хлеб.
Теперь Гоша с удовольствием закурил, вместе с Зиной, болгарских сигарет «БТ». Заметно подобрел.
- Ой, девчата, спасибо вам огромное, - чмокнул Веру в щёку. – Как вы меня выручили, вы не представляете!
Он принялся всем разливать и говорить тост:
- Выпьем давайте за то, чтобы все мы, все души стремились так вот друг к другу! И чтобы люди любили. И чтобы… Любовь – это главное. Она спасёт мир.
Девушки притихли. У Зины проявились морщинки у глаз. Игорь выпил теперь уже грамм пятьдесят и увидел перед собой русских тёток, сильно уставших к своим тридцати годам.
- Вера! Где у тебя музыка, - Гошу явно повело от впечатлений.
В комнате они выбирают пластинку.
- Во! Песня моей юности, -  он ставит чёрный виниловый диск на завертевшийся проигрыватель «Вега-201» и выкручивает ручку громкости на всю катушку.
Голос Пугачёвой: «Жил был художник один…» Зина села на диван и свесила голову на грудь. Вера повела танцевать Гошу. Он обнял её крепкую спину. Она поцеловала его взасос. Он опустил руки на её зад, обтянутый узкой юбкой.
Зина спит на диване. Гоша сидит на полу у ног Веры, забравшейся в кресло. У Гоши в руках стакан.
- Давай лёд бросим. – Вера высвобождается, идёт на кухню, а Гоша, пьяным голосом орёт вслед:
- И соломки тащи! Ой… сейчас нажрусь… - обречённо добавляет он, положив голову в кресло.
Одной рукой он поглаживает Веру по ноге (ещё в колготках), другой же, другой тянет к ней стакан со льдом и соломинкой. Тянет через соломинку, потом через край, потом грызёт и хрумкает лёд. Утыкается лицом в её колени.
- Мне плохо, Вера… понимаешь? Праздника хочется, - его плечи вздрагивают.
- Чего плохо-то? Живёшь вон в Москве. Родители интеллигенты, наверное. В институте, наверное, да?
- Бросил…
- А чего, - Веру ведёт, но она не теряет рассудительности. – Станешь начальником, поди плохо. У нас вон мастер четыреста рублей огребает, козёл вонючий.
- Просто хреново… пойми ты, на душе мутно так…
Она запустила пальцы в его волосы и он потихоньку затих.

На полу валяется Верина кофточка, юбка и Гошины джинсы. Он склонился над Верой, лежащей в кресле.
На жОлтом пыльном паласе стоят два пустых стакана.

Утром Вера будит его, лежащего рядом с Зиной на диване.
- Давай вставай, мне ещё ребёнка забирать у матери, не успею в сад, потом на электричку. Давай, давай, - на её лице лишь раздражение.

Гоша спит в вагоне электропоезда, склонив голову на оконную раму. Рядом мужики режутся в карты, положив на колени портфель. Многие спят.

На привокзальной площади толпа. Навстречу прапорщик с двумя солдатами – на рукавах красные повязки : «Патруль». Длинный ряд женщин с цветами. Ларьки кооператоров завешаны одеждой, заставлены обувью. У степеней с платформы мужчина продаёт бижутерию с лотка, дед предлагает самопальные значки, а рядом парень рекламирует приспособление для нарезания овощей. Он поднял руки над головами и, проворно работая ими, выкрикивает:
- Очень удобно! Прекрасное приспособление для резки овощей! Красиво, быстро, удобно!
Рядом с большим щитом расписания электропоездов, три плотных мужика, по виду спортсмены, с лотков продают пирожки и вафельные трубочки. На ларьках вывески: «ШАШЛЫК», «ЗВУКОЗАПИСЬ», «ПИРОЖКИ».
Подходит электричка. Открывается множество дверей, из них выскакивают люди в основном в чёрной одежде, многие, лавируя в толпе, бегут к вокзалу.
Из второго вагона, медленно выходит Гоша, за ним два полконика разных родов войск, их обгоняет бодрый лейтенант с портфелем, а дальше три солдата в парадной форме.

В метро, перед входом в зал с турникетами, вся толпа пытается, как в клизму, всосаться узкие двери. Гоша посмотрел, посмотрел, да и пошёл туда, где редкие люди выходят из метрополитена, закрыл дальний фотоэлемент рукой и бесплатно оказался внутри, в зале разменных автоматов. Служитель метрополитена в форменном кителе следит за правильностью пользования. Толпа понесла его по залу с мраморными колоннами. Мимо киоска с афишами концертов и спектаклей, мимо цветной, застеклённой схемы метрополитена, где задрав головы стоит пара приезжих с мороженым в руках. За столиком с цветами продавщица читает книгу. У одной из колонн два милиционера. Один зевает, второй проверяет документы у мужика с сумками, мимо бредёт согбенная старушка с узлом на спине.
Эскалатор Гоши движется вниз, а навстречу по другому эскалатору поднимаются, плывут лица озабоченные и усталые, сонные и морщинистые, словно их всю ночь сосал вампир. Строгий голос диктора разносится под высокими сводами: «Уважаемы пассажиры, просим вас неукоснительно соблюдать правила пользования метрополитеном! Из-за несоблюдения правил пользования эскалатором, с 15 по 22 число травмировано четыре человека.
На платформе он ожидает поезда. Сзади на стене шкаф, а на дверях табличка красными буквами по белому полю: «СТОЙ! Опасно для жизни», да ещё молния.
Стиснутый пассажирами со всех сторон, Гоша покачивается в вагоне, вдыхая запах волос, стоящей перед ним девушки, блаженно прикрывает глаза. «Осторожно, двери закрываются!» - стало свободнее, он прошёл в конец вагона, прислонившись спиной к двери, взялся за ручку и, задумавшись, принялся теребить её вниз вверх. Девушка, сидящая рядом, подняла на него глаза от книги. Он перестал греметь ручкой двери, и девушка углубилась в чтение. Гоша улыбнулся и носком своей тёртой кроссовки легонько постучал по её туфельке. Девушка подняла задумчивое лицо, но увидев расплывшуюся в улыбке, физиономию Гоши, тоже улыбнулась.

Пивнушка на Садовом ломится от страждущих. Четыре автомата для двадцатикопеечных монет, не успевают справляться. Кружки приходится самому собирать со столов, где вокруг стоят потные мужики, а вокруг бродит ханыга с грязной тряпочной сумкой, откуда извлекает за хвост воблу, предлагая по рубчику. Полупьяная, неопрятная старуха уборщица требует не курить. В тесной комнате лишь мат, да табачный дым, а запах, какой там был запах…
Оценив обстановку, Гоша, кивнув на кружку, спрашивает у низкорослого подполковника с седеющими бровями:
- Кружечка освободится?
- Я не скоро.
Он пробрался дальше, подошёл к троим мужикам, дербанящим воблу.
- Ребят, кружки или банки нет?
- Можем вот рыбы продать, - поднимает кусок хвоста.
Тут Гоша заприметил полузнакомого паренька у окна. Подошёл.
- Привет. Как ты?
- Да ничего.
- Дай отпить чуток, а то подохну, - Гоша взял его кружку и выпил добрую половину, не отрываясь. С облегчением выдохнул и отёр лоб – духота. Парень заулыбался.
- Ты смотрю погулял вчера не хило.
- Ффууу… да… попал вчера… Говорят ты в Афоне побывал?
- О! Москва уже слухами пошла.
- А это мне Селятино сказал.
- Не помню. Это Лёха-еврей что ли?
- Ребята, - подошёл сильно поношенный мужичёк, - давайте я вам возьму без очереди. А вы мне кружечку не откажете?
Женя допил свою, они выбрались на улицу, закурили и разошлись. Повеселевший Гоша – аж стало как-то в небе проясняться – направился в сторону подземного перехода мимо скверика, где женщины в оранжевых жилетах, словно предвестники нирваны, стригут кусты и вытряхивают урны.
Гоша пинает по каменному полу перехода картонную коробку из-под детского пистолета. На стене мозаичные картины цветного танкового сражения Красной армии.

Стеклянный вестибюль телецентра Останки… но, вращающаяся дверь, отражает мелькание хорошо одетых, входящих  в это притаившееся здесь пространство, почему-то в основном девушек, красивых и ещё молодых. Наверху широкой мраморной лестницы два милиционера проверяют пропуска. На стеклянной стене ряд серых пластмассовых телефонов. Трубку одного из них снимает Гоша.
- Алё? Молодёжная редакция? Я хочу, как внештатник, предложить вам интервью с актёром Леонидом Филатовым… Да? Жаль. До свидания.
Набирает другой номер, вращая плексиглазовый мутный диск с цифрами.
- Здравствуйте. Я внештатный автор… что? Алё! Интервью с Филатовым возьмёте? Да… нет… на десяти страницах машинопис… Пока!! – он резко вешает серую пластиковую трубку и тут вновь ожесточённо крутит диск.
- Хочу работать администратором у меня высшее… Нет!?
Рядом, стоя спиной к Игорю, говорит по телефону мужчина с аккуратной, уже седоватой бородкой:
- Вы должны меня понять, - старается говорить в полголоса, - у меня опыт. Помимо журналистского у меня ещё техническое образование и мои статьи позволяют мне… Ну, что же вы? Годы идут, и не только мои…
Услышав это, Гоша сразу же пошёл на выход. На последней мраморной ступени у поста мент не пропускает приезжую, по виду провинциальную женщину средних лет и та пытается что-то объяснять, поставив свой чемодан у ног молодого «милицанера». Мимо, небрежно махнув пропуском, проскакивают один за другим журналюги.

Кофейня «Турист» на Чистяках. Вокруг тусуются волосатые.
Внутри стекляшки, возле раздачи с кофе и сигаретами, молодёжь в битых джинсах, с холщовыми сумками, обвешанные феньками – бусами, да бисерными браслетами. Народ постарше вокруг стоячих столиков.
За раздачей двигает турку по мелкой гальке в поддоне, восточный человек с золотыми зубами.
Давешний длинноволосый хипан из бара на Таганке стоит в стеклянном углу, а рядом девушка с нездешним взглядом: бледная синь под глазами. С ними Гоша.
На столе много пустых и полных кофейных чашек. Продолжая разговор, Гоша говорит:
- … не с папиками живу теперь.
- ладно, прорвёмся. Пошли курнём .
Они вышли и тут  же подошла молодая девчонка с тесьмой, придерживающей длинные, светлые волосы и обратилась к длинноволосому:
- Брат, дай двадцать копеек…
- Джулия, ты уже подросла, хорош аскать. На, держи.
Гоша вслед за ними прошёл во двор дома за кафешкой.
В парадняке, на этаже, откинув ногой мусор от незакрытого мусоропровода, подружка забралась на подоконник. Хипан подкурил готовый косяк и прикрыв глаза, глубоко втянул дым вместе с воздухом. Потом паровозиком вдул подружке через повёрнутую наоборот папиросу в шумно втягивающий приоткрытый рот. Отдал папиросу девице. На крышку ведра для хлебных отходов.
- Ты понимаешь… - он уверенно погнал, растягивая слова и глядя на Гошу снизу масляными глазами. – Они хотят нас изуродовать, сделать люмпенами, приковать к конвейеру, пасти как стадо, набив нам головы сеном, как идеями чучхе.

Объявление шариковой ручкой на листке в клеточку, приклеенное на бетонном столбе:
В СВЯЗИ С ПРИЕЗДОМ МЕНЯЮ ЛЫЖИ НА БАКСЫ
Рядом зашипели двери троллейбуса. Открылись, но никто не выходит и никто не входит – пусто и там и здесь. Душно.
Гоша сбавил шаг, завернув ворот рубашки внутрь. У переулка очередь к бочке с квасом Первым стоит солдат, а последним мужчина с развёрнутой газетой. Гоша пристроился и читает заголовки.
Протягивает монету ещё не старой, красиво накрашенной женщине. Она шурует мокрыми руками стаканы и кидает монетки в лужицу, на откинутой подставке, крашеной жОлтой масляной краской.
- Погоди, сдачи нет.
- На все налейте.
Отойдя в сторонку, он отпил глоток прохладного хлебного сладкого квасу и, прикрыв глаза, стал пить не отрываясь.

Остановившись у перехода, Гоша принялся разглядывать продукты в сетчатой авоське в руке женщины: мясо в промокшей плотной коричневой бумаге, бумажный, треугольной пирамидкой, пакет молока и зелёный лук, свесившийся вялыми концами через край сетки. На её платье он увидел круги пота под мышками и сразу же пошёл на переход, не дожидаясь зелёного света. Тётка кинулась за ним, увлекая за собой весь народ. «Вольво» легко притормозила, пропустив толпу.

У подножий огромных домов Кутузовского проспекта суетятся люди, перетекая из магазина в магазин, из троллейбусов в подземный переходи, из перехода в троллейбус. Гоша вышел у Бородинской панорамы и бесцельно побрёл вдоль домов. Свернув на небольшую улицу, прошел мимо проходной небольшого автопредприятия, остановившись задумался и вернулся, решительно перешагнув через трос, преграждавший въезд. На асфальтовой площадке ряд жёлтых автобусов. Пройдя между ними, он вошёл в цех. На ремонтной яме стоит милицейский «УАЗ», под ним молодой рабочий. Присев на корточки, Гоша спросил:
- Старик, можно вопрос?
Парень обернылся и оглядел его, положил шприц со смазкой, взял ветошь и отирая руки, ответил:
- Ну?
- Ты по лимиту работаешь?
- А что?
- А сколько получается?
- От разряда зависит.
- Ну, рублей сто дадут?
- Конечно, но если ты никогда…
- Всё, спасибо, - Гоша пошёл к зданию управления.

В отделе кадров мужчина средних лет вернул Игорю документы и задумчиво протянул:
- Нда-а…
- Что? Берёте?
- Учеником слесаря, - испытующе глядя на Гошу, выдал кадровик.
- Давайте, я лучше вам автобусы в разные цвета покрашу.
Инспектор отдела кадров никак не отреагировал на это предложение и стал заполнять  приёмный лист.
Игорь идёт по коридору управления, помахивая листком. Он читает таблички на дверях. «Отдел эксплуатации», Техника безопасности», «Военно-учётный стол», «Партком, профком и комитет комсомола». Он остановился у «отдела труда». Толкнул дверь и просунул туда голову. В неуютной комнате с несколькими столами, три женщины средних лет только что закончили пить чай и уже встали из-за стола и убирают посуду.
- Приятного аппетита, - сказал Игорь и только собрался задать вопрос, как полная тётка в зелёном перебила его.
- Обед.
- А скоро кончится?
- Подождите в коридоре.
- Спокойно, девушки, я не к вам. Мне нужен «Отдел труда».
- Вам же ясно сказали – обед.
Гоша идёт мимо большого стенда «Инструкция по гражданской обороне населения» Он остановился, внимательно изучая картинки. Дальше, у одной из дверей стоит высокий восточный парень с длинными, до плеч, волосами.
- Где они обедают, не знаешь?
- Не знаю. Я вот этого с утра жду, - кивнул он на вдерь с табличкой: «Начальник эксплуатации».
- Понял, - Гоша прошёл дальше и сел на подоконник в конце коридора.
Через некоторое время мимо него потянулись женщины с сытыми, осоловевшими лицами. По двое, трое они бредут на свои рабочие места, лениво переговариваясь.
Гоша подошёл к «отделу труда» и открыл дверь. В маленьком кабинете, друг против друга за столами, заваленными бумагами, папками и справочниками, сидит мужчина предпенсионного возраста и женщина лет пятидесяти пяти. Игорь подошёл к столам и остановился, не зная, кому отдать бумажку. Как-то неопределённо сказал:
- Подпишите…
Женщина чуть приподняла голову от стола и ткнула пальцем в своего коллегу, склонившегося над бумагами. В углу на тумбочке шумит электрический чайник. Мужчина продолжает читать, не поднимая головы. Гоша немного потоптался около его стола, потом подошёл к стене и сосредоточенно стал читать настенный календарь. Пауза повисла в комнате и, наконец, мужчина увидел посетителя.
- Что там у тебя?
Гоша протянул свой листок и служивый, не успев толком прочесть, торопливо ответил сам себе.
- Это к начальнику.
- Где он сидит? – Гоша явно занервничал и решительным шагом направился по коридору, потом вниз по лестнице, мимо нескольких дверей крашеных белой краской и захватанных у металлических ручек, подошёл к двойным дверям с табличкой «Секретарь». Войдя, он увидел румяную, молодую женщину доедающую свою булочку.
- Мне нужен ваш начальник! – он встал поближе к двери с табличкой «Начальник». Смутившись, девушка энергично заглотила последний кусочек булочки и отёрла рот:
- По-какому вопросу?
- Я устраиваюсь к вам писать лозунги на автобусах, - со злостью сказал он. Секретарша же восприняла эти слова как должное и с облегчением заявила:
- Сегодня не приёмный день.
Всё это совсем вывело Гошу из себя. Он смотрел, смотрел на свой приёмный лист, потом плюнул на него и приклеил на дверь начальника.

На оживлённой улице что-то продают – длиннющая очередь. Гоша вошёл в телефонную будку и гул улицы стих. Он набрал номер, послышались гудки.
- Аллёу? – отозвался претенциозный голос пожилой дамы.
- Вику, пожалуйста, - быстро сказал он, не называясь.
- Кто её спрашивает?
Он помолчал, колеблясь, потом всё же сказал:
- Это Игорь.
- Так это ты ? А ведь тебя потеряли твои родители…
- Мне Вика нужна, - перебил он.
- Её нет. И всё-таки, Игорь, ты не прав. Зачем ты ушёл из института?.
Женя бросил трубку, она повисла на проводе, но голос продолжает вещать: «…и отец устроил бы тебя, надо закончить… - Гоша с остервенением пнул ногой по трубке, так, что отлетела пластмассовая крышка. Ударил трубкой по номерному диску, брызнула пластмасса. Он вышел и ударил дверью – зазвенело, выпавшее на асфальт, стекло. Прохожие останавливаются, оглядываются. Женщина остановилась метрах в трёх и закричала:
- Милиция!
Игорь пошёл прочь. В пяти, шести метрах от будки его догнал, схватив за руку, сухой, крепкий мужчина лет под шестьдесят. Гоша обернулся и тихо, с ненавистью сказал:
- Отпусти, сука. Убью.
Но мужчина, плотно сжав тонкие губы, держал его мёртвой хваткой. Игорь со всей силы ударил его левой рукой в лицо и, вырвавшись, побежал.

Он подошёл к двухэтажному кирпичному зданию какой-то конторы, рядом с воротами железнодорожной грузовой станции и постучал в обитую жестью, дверь. Открыл парень лет двадцати восьми: очки, высокий лоб с залысинами. Удивлённый его приходу, всё же улыбаясь, сказал:
- Ну, заходи.
В маленькой комнатёнке, рядом с окном кассы стоит стол. На нём газета, тетрадь с записями, маленький приёмник, настроенный на волну радио «Свобода».

Продолжая беседу, Игорь говорит:
- Не заню… да и куда? Куда я может и пошёл бы, всё равно не поступить без блата, хоть всю жизнь поступай… У генералов есть свои дети, как тут сказанул один.
- Вот и займись собой, - сторож встал, вынул кипятильник из забурлившего кипятком стакана, засыпал заварку и поставил перед Игорем. – Я не уверен, что вся эта суета с поступлениями, блатными и вообще, вообще вся эта «общественная жизнь», - произнёс он с иронией эту фразу.
- Давай я тебе отолью, - Игорь показал на стакан с чаем.
- Не нужно, я целый день чаи гоняю. Да, не уверен, что вся эта суета может помочь разобраться в себе. Если нам не дали образования, нужно сделать это самим
- Да, но жить как-то надо…
- Устройся сторожем, хотя даже это сейчас не просто, но если поищешь, найдёшь. Я где-то в центре видел объявление. Сейчас вроде начали сокращать министерства…
- Да, это всё хорошо, но что это даст? Вот тебе, извини, под тридцать, а ты кто? А что ты будешь делать через десять лет? Не могу поверить, что ты так уверен… в себе.

Улица заполняется сумерками. Игорь идёт по безлюдному переулку. Мимо железного бака с мусором, мимо церквушки. Над крышами старых домов торчит фасад современного здания и по нему светится бегущая неоновая строка: «В ГОРОДЕ БЕНДЕРЫ НАЧАЛСЯ ПРОЦЕСС НАД РАСХИТИТЕЛЯМИ ПРОДУКТОВ ПРЕДНАЗНАЧЕННЫХ ДЕТЯМ ЧЕРНОБЫЛЯ».
Над Москвой спускается ночь. Гоша свернул под арку, во двор двухэтажного дома под снос: почерневший от времени кирпич, стекла второго этажа выбиты, два подъезда заколочены досками. Лишь одно окно в первом этаже освещено. Он пошёл в темноту подъезда, открыл дверь в квартиру и попал в огромную, захламлённую кухню с тремя столами, и лишь на одном из них признаки жизни: тарелки, чайник, рядом стоит детская коляска. Он прошёл длинным коридором, освещённым полоской света из-под двери. Постучал и ему открыл мужичок небольшого роста.
- Чё тебе надо?
- Техник приходил?
- Приходил. И сказал, чтобы ты выметался. Вон дверь опечатал.
- А ты что так радуешься, козлиная морда?
- Что?
- Заткнись, - Гоша захлопнул дверь перед его лицом и уже направился восвояси, как тот высунулся опять:
- Пахать надо, тунеядец! Раньше бы тебе волосы-то обкарнали бы нах - быстро! в детскую комнату милиции, нах... вместе с ушами, бляха-муха...
Оборвав бумажку, он быстро собрал спальник и немногочисленные вещи.

Гоша идёт по узкому пригородному шоссе, обочина расширилась уже метрах в пятистах от кольцевой дороги, бетонки для кругового объезда. Местами  там светят фонари, мелькают огни машин, а вокруг тёмной стеной стоит лес.

Он идёт правильно и размеренно, но тут его силуэт освещает со спины, тормозящая, шелестя гравием,  «Волга». За рулём молодой, модно одетый парень его возраста.
- Куда?
- На Иссык-куль. Стопом еду.
- Аааа… на халяву? Аэропорт - в другую сторону, - он хлопнул дверцей,  выкинул из-под колёс с пригоршню мелких камушков и умчался.

                1986 г.


POST|ПОСТ)
...это когда мы с этим вот поступали вольным слушателем к "сценаристу Ежову", тому про которого выдала Токарева в интервью Малкину намедни по ТВ-культуре - про гимн: 

Кабак ЦДЛ
ЕЖОВ. Твой гимн говно!

СЕРГЕЙ МИХАЛКОВ. Говно, а петь будешь стоя)) - как-то так вспомнила Виктория про жизнь ту ЦДЛа, защищая как бы помогавшего ей Михалкова, назвав Ежов моего первого мастера на сценарном факультете ВГИКа...
= = = = = = = = =
. . .

ПОСТ/POST
книга След любви появилась чудом зимой уже после второго кинофильма (см. ютуб - стр. Саша Валера Кузнецов) налетчика бабушки года четыре уже назад... или пять, но деньги не пришли пока из Торонты по Вестерн Юнион типа))) от того ещё ебуржанина)) -

...Кригера,Ё!
опять музыка, титры ФИН/Fin de film-text
kuznecovsasha@mail.ru