Не угасающие искры инквизиции

Не угасающие искры инквизиции.
 Меня зовут Том. Действительно, имя необычное, как для русских, так для и евреев. Но на нем настояла моя бабушка, влюбленная в молодости в англичанина Тома.
Она тогда жила в подмандатной Палестине. Но это было давным-давно. Нет уже и бабушки. Нет и мамы. Я остался один. Один на всем белом свете. Но также как бабуля живу в Иерусалиме. Хотя родился в Бобруйске в в 20 году ХХ столетия, в не в 1Х-м, как бабуля.
  Мною хорошо усвоен урок доктора и всем теперь говорю, что родился в ХХ веке. Так мне удается избежать диспансеризации. Проклятый эскулап дал понять, что мне нельзя признаваться, что рожден в пятнадцатом веке, и что на самом деле мне не 87, а 587 лет!
  -Никто так долго не живет! – убеждал он меня. Но я-то жив! И чувствую себя сносно.
  Чтобы удостовериться, что жив, ущипнул себя за руку и почувствовал боль. Значит, я жив! И никто меня в этом не переубедит.
  Этим докторишкам необходимо зарабатывать, вот и штампуют выгодные для себя диагнозы.
   В Израиле, по крайней мере, травят таблетками, а там, на моей прежней родине, поговорит с тобой такой врач - «умник», поставит диагноз: «вяло текущая шизофрения» и отправит в палату № 6. И никому не докажешь, что у тебя с головой все  в порядке.
    Но я - не дурак! За столько лет выучил правила этой нехитрой игры. И без запинки отвечаю:
  «Я – Том Мазо 1920 года рождения».
И проблем, как не бывало. «Гуляй Вася». Только своевременно принимай таблетки и можешь радоваться   жизни.
  Эти врачи так долго работают с сумасшедшими, что сами перестают отличаться от своих пациентов. Даже меня, человека со здоровой психикой признали больным. Ладно бы там, в Белоруссии. Но израильтяне хвастаются умением по-новому мыслить. И где это умение? Разве простым совпадением можно считать, что в Испании 15 века меня звали Томазо, то есть тот же Том Мазо, только с одним «м». И уже тогда я ненавидел иудеев. И сейчас единственной моей отдушиной является бессмысленная болтовня на лавочке, с такими же пенсионерами «ми Руссия». Слава Господу нашему Иисусу, я не одинок! В этом неприятии большинство меня поддерживает.
  Правда, находятся глупцы, благодарные Израилю за нищенское пособие и за халупы, которые им выделяют через 7-8 лет после приезда. Особый восторг у них вызывает, что здесь восстанавливается национальный очаг евреев. По их мнению, если бы Израиль существовал до 2-ой мировой войны, не случилось бы Катастрофы, и евреи Европы  спаслись бы.
   Мои оппоненты считают меня антисемитом.
   А за что мне любить евреев? Ривка отвергает меня. Не просто отвергает, а выставляет на осмеяние перед всей округой. А ее отец, религиозный фанатик, когда я пришел свататься, прогнал, как бешеного пса. Ему не нужен светский зять, да еще в солидном возрасте.
  Ривка, как две капли воды, похожая на Ребекку,  как и та мечтает о богатом красавце. По ее мнению, я слишком высокий и худой, и цвет глаз напоминает небо, покрытое серыми тучами. В ее глазах меня не возвышает даже идентичность с Томазо де Торквемада. Ведь у того тоже были узкие плечи и такой же кривой нос. Но он еще был косым. Мне же врачи исправили этот дефект. Но это не тронуло сердца жестокой красавицы. Не тронул ее и мой ум, который остался таким же острым, как при первой нашей встрече пять веков назад, когда я был  первым советником католических монархов. Фердинанд и Изабелла беззаветно любили меня и слушались. Хотя, при их царствовании, меня все, кроме евреев, любили. А возможно просто боялись?! Одна прекрасная Ребекка не боялась меня, а откровенно презирала. Не столько ненавидела, как презирала.
   В свои почтенные лета, я был еще видным мужчиной и завидным женихом. Самые известные семейства Испании мечтали выдать своих дочерей за духовника Изабеллы.
   Но мне никто, кроме Ребекки, не был нужен. И я делал все возможное и даже невозможное, чтобы завоевать ее. Но все усилия оказались тщетными.
  Из-за любви к ней я стал вдохновителем изгнания евреев из Испании. Но гордячка не пала к моим ногам с мольбой спасти ее семью. 
  Чтобы избавиться от соперника, мне удалось возглавить инквизицию и послать на костер ее жениха. Как я радовался, слыша его отчаянный крик и, видя, как пламя охватывает тело. Вслед за женихом были сожжены все родственники девушки. Я предлагал им выбор. Но упрямые фанатики отказывались креститься, предпочитая мученическую смерть.
   Помнится, у меня еще оставалась надежда, что молоденькая девушка не устоит перед ужасной участью и сломается. Но Ребекка, как все члены ее большой семьи, обзывала меня проклятым выкрестом и плевками оскверняла крест.
   В порыве злости я передал фанатичку членам инквизиции.  Костер, сжигающий ее, пылал не жарче, чем костер в моем сердце. Я чувствовал, что умираю вместе с ней.
   А теперь все снова повторилось. Только уже в Иерусалиме, куда по непонятной логике притащила меня мать. Та самая женщина, которая сама ненавидела свое еврейство. И вместе с грудным молоком передала мне непринятие всего еврейского.
   Почему я так ненавижу евреев, лучше спросить мою мамашу, эту правоверную коммунистку, которая меня так воспитала.
   Каждую пятницу по вечерам мы с ней убегали из дома. Если это не удавалось, вынуждены были присутствовать при праздничной трапезе. Стол торжественно накрывали белоснежной скатертью. На нем неизменно стояли бутылка кошерного вина и тарелка фаршированной рыбы. Ароматом  манила свежеиспеченная хала. Но до того как бабушка зажжет свечи и произнесет молитву, дотрагиваться до хлеба запрещалось. Сначала  благословение – только потом трапеза.
    Бабушкино бормотание на непонятном языке и вынужденное ожидание ужина нас с матерью злило. И мы с трудом скрывали свое раздражение.
  Маме не нравилось в соплеменниках все. И кошерная еда, и торжество субботы, и еврейский язык, и «рыканье». Она оправдывала все постулаты советской власти. Не осудила даже дело врачей. Сталин был ее иконой. При упоминании его имени ее глаза зажигались особым светом.
   Вот кто был по - настоящему болен. К сожалению, гены  ненависти передались мне. Но Слава Господу Богу нашему, болезнь по наследству мне не передалась, и я мыслю логически.
   Но верую ли я в Бога?
Конечно, верую! И в Бога-отца, и в Бога- сына, в Иегову, Аллаха, Шиву и прочих Богов и Божков.
   Однако, если задуматься, то зачем мне верить, когда я сам…
В противном случае не прожил бы пять веков. Ведь человек не вечен. Вечен только Бог. Но вслух произнести такое не смею. Запрячут в «каталажку» до скончания света.
   Приходится хитрить. И выдавать себя за простого смертного.
   Я не безумен. Я умен, также умен, как пятьсот лет назад, когда пользовался клеветой и наветом, чтобы добиться Ребекки и добраться до вершины власти.
Меня и сейчас бы ничего не остановило, чтобы заполучить Ривку. Но уже нет тех сил. Только тлеющие угольки ненависти заставляют биться сердце.
   Меня убеждают, что напрасно проклинаю свой народ. Что мне не избежать беды, если она случится. И зря надеюсь, что моя ненависть поможет мне выйти «сухим из воды».
   Я и сам знаю, что враги отсекут голову, не спрашивая о моих чувствах. Как фашисты убивали евреев, не признающих иудаизм и свою принадлежность к еврейскому народу.
    Как испанцы не приняли крестившихся евреев и называют их до сих пор марранами, т.е. свиньями.
    Я все понимаю. Не сегодня родился.
    От этих мыслей все путается в голове. Я ощущаю себя то Томом Мазо, то Томазо де Торквемадо.
    Чтобы в голове все прояснилось, надо срочно   принять таблетки. Иначе амба, сойду с ума.