Письмо 56

Луций Анней Сенека.

Письмо  56.

Сенека приветствует Луцилия!
Всего два дня, как я вернулся из Карфагена, где архивариус просил меня заверить одну генеалогическую подборку по просьбе моего старого приятеля – герцога Метафизики Волдемара  Самозваного, председательствующего секретаря соответствующей секции Сената.  Номер сего письма напомнил мне и чудесно совпал с его именем -  LVI ( - 56, в арабском написании чисел, прим. Автора) .
   Сам герцог – сенатор почтенного возраста встретил меня после завершения формальностей  по подтверждению выписки из архива и любезно предложил сопроводить меня  на своих носилках и сделать небольшой привал близ его родового имения у подножия южного склона. Дорога была узка и потому наши носилки не могли всё время двигаться рядом, параллельно во время движения по ней и мы не смогли серьёзно пообщаться , но было особенно отрадно наблюдать возрастающую полосу кипарисов вдоль дороги и посаженную (с годовым возрастанием саженцев) по проекту герцога лет двадцать назад и бережно выращиваемую всё это время.
   Такое расположение дерев, их упорядочивание в пространстве, а при движении по дороге и во времени,  невольно навело меня на размышления относительно того, что и все мы, как эти дерева – кипарисы лишь частички родословной линии и которые видны лишь определённое время теряясь где-то позади, вдали.
   Во время непродолжительной беседы в имении герцога я узнал как опрометчивое решение  фуражного отдела сената об обязательном документальном сопровождении хлебов отразилось на судьбах конкретных людей. В частности, по причине дефицита материала герцогу приходилось заниматься сбором и сдачей макулатуры – специальных сопроводительных документов для сопровождения хлебов. Печально было слушать этого почтенного гражданина, сенатора, которому для поиска отдельных свитков (разм. А4, прим. Автора) приходилось разгуливать в поисках, по развалинам в разных частях империи более недели, а то и месяца. И лишь одна история из личной жизни почтенного Герцога оправдывала вышеописанные муки поиска –  знакомство этого одинокого (как и все мы) человека с удивительной женщиной – сеньоритой Алиной, некогда также занятой на бумажной мануфактуре Сенатского отдела. Не видал её лично, но по словам, сказанным мне в доверительной беседе герцогом, это было обаятельное создание, которое нравится всем, наделённая таким редким среди женщин качеством, как тонкий живой ум, скромные манеры и сдержанность поведения (в присутственных местах), в общем идеал, в который я думаю без сомнения, герцог был очарован навсегда. Когда я смотрю на ту прекрасной тонкой работы мраморную амфору с золотым обрамлением и нарисован-ным Неурисом (известным художником того времени, прим. Автора), изображением сеньоры Алины на стенке амфоры, то охотно верю чувствам герцога, высказанным в той самой недолгой приватной беседе, после поручения расчёта за услуги  в виде амфоры, наполненной ден. знаками и вышеописанным изображением в низком декольте и легкой играющей улыбкой на губах очаровательной сеньоры. Это изображение было намного более выразительно на стене одной из спален замка герцога, хотя и нарисовано по памяти тем же Неурисом, с многочисленными поправками влюблённого герцога. Думаю, что если вся масса её поклонников стала бы также , как герцог запечатлевать сеньору Алину в апартаментах и на изделиях быта и высокого искусства, её известность заслонила бы даже известность законодателей Сената, не говоря уже об их пассиях и семейных сокровищах. Поживём увидим, мой милый юный друг Луцилий.
   Так вот, размышления такого плана настигли меня на обратном пути, в сопровождении равномерного покачивания носилок и созерцания прекрасного изображения на амфоре вблизи и ряда кипарисов вдоль дороги домой.  До сих пор, мой милый Луцилий, я писал тебе лишь только нравственные письма, ибо безнравствен-ностью  заполнен мир и, как правило, достаточно лишь подробно описать реальность и это будет безнравственно уже само по себе. Это же пишу тебе по дороге, как бы заметки реальности в пути, без достаточной их кристаллизации и нравственного рафинирования в тиши кабинета.
   Однако одна из сторон по сути безнравственной, однако убедительно верной, есть то, что все мы есть лишь эфемеры временно населяющие этот миг вечности. И по сравнению с историей и жизнью рода (длительностью в несколько тысячелетий), даже той небольшой части, которую выхватывает из мрака забвения генеалогическая родословная, мы ничтожно мало живём, но в этот миг род «уткнулся в тебя», может прекратить свою жизнь, если мы примем некое роковое решение или возрасти наследниками, укрепившись множественностью в векторе времени. Мы временные создания на этой Земле , и существуем в двух ипостасях, ниспосланных нам природой и судьбой, таких как мы с тобой, мой юный друг, как уважаемый герцог, и как сеньора Алина, наши дочери и жёны.
   Не будем сегодня вдаваться  в рассуждения, затеваемые некоторыми молодыми горячими головами о существовании родословной также по женской линии, однако при любой трактовке верно следующее:
   Мы как отдельные релятивные существа несём главную ответственность прежде всего перед своим родом за его продолжение. Заметь Луцилий, мы никогда не забываем и не путаем пол наших знакомых. Мы можем забыть их имена, их звания, их слуг и родственников, даже их лица, но не их пол. Для нас они существуют как бы рассортированными на два больших лагеря – лагерь мужчин и лагерь женщин. Эта первичная классификация не фиксируется в сознании а находится где-то глубже. И это структура нашего сознания, милый друг Луцилий, является необходимой составляющей выживания рода. Она не более важна, чем забота о своих преемниках, об их воспитании и образовании своих детей, но не первична.  И это осознание является безнравственным в нашем настоящем социальном мире, так как по своему расценивает семейные и личностные отношения полов, иногда оправдывая явно безнравственные с точки зрения доминирующих правил морали, поступки. Как видишь, и моя душа всё ещё не вышла на верный путь, пытаясь объяснить поступки моих близких друзей, которые могут быть осуждаемы обществом и оправдываемые по сути, по жизни.  А и ведь в 34 письме, совсем ещё недавно, я писал и отправил тебе сентенцию относительно согласия в твоей душе.
    Не включай это письмо в общий список, ибо трудно изменить название и суть стольких моих писем и одно из них, это – может быть останется единственным другим.

Будь здоров!