11

Отец Сергий отворил массивную дверь своей церкви, протиснулся внутрь и упал на колени прямо в притворе. Не смея поднять головы под осуждающими лицами святых он пополз в среднюю часть храма как последний, молящий о прощении грешник, и полз до тех пор, пока не уперся головой в аналой. Только после нескольких минут своего полуобморочного покаяния он осмелился поднять голову и осмотреться.
Конечно, в силу своего сана, отец Сергий не раз находился ночью под сводами церкви Святого Николая, тогда бывало светло и многолюдно. Теперь же лики Святых Угодников едва угадывались в сумраке отведенных им ниш. Он не боялся никого и ничего, он верил, что ни от Бога ни от человека не может снискать себе никакого вреда, но сегодня он был в лапах дьявола, и это, вне всякого сомнения, следовало замолить немедленно. Отец Сергий без свечей и лампочек знал свой приход до досточки в полу, до гвоздика в стене, поэтому, не нарушая покоя святого, места так же в темноте он на коленях пополз к образу Казанской Божьей Матери и простер к ней свои руки:
- Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою; благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших.
Будь заступницей моей пред создателем и сыном Твоим Спасителем, ибо не могу жить во грехе гордыни не покаявшись, и нет мне прощения за самонадеянность и глупость мою перед Вами.
Искусил меня дьявол речами сладостными, заманил в логово свое и отдал на поругание демонам своим в утеху. Яко агнец на заклание шел я за ним, слушал речи его, и упивался в гордыне собственной, что сумею обратить к добру самого антихриста. Не взроптал и не  попросил помощи слова Отца нашего небесного, отчего сам теперь раздавлен и напуган как червь навозный, не достойный ни Слова Твоего ни взгляда. Как могу я теперь проповедовать людям о добре и зле, если сам не распознал разницы? Научи Пресвятая Матерь, как мне дальше на приходе стоять и молиться за здравствующих и усопших, если сам я утратил грань между жизнью моей и смертью. Куда завел меня нечистый дух помыслов моих, где встретил я жену свою умершую, то ли сам я в смерти был, то ли оживил мне ее дьявол, будь он проклят во веки веков?
Как надеялся я, как молил ангелов Твоих о заступничестве о рабе Божией Марии моей жены, как видел ее в видениях Райских, что ждет она моего преставления пред Судом Твоим и дождется когда-нибудь, чтобы души наши воссоединились. Увидев же ее сидящей на камне возле океана, помутился рассудок мой и не знаю я больше и не ведаю ни жизни своей, ни смерти ее. Научи, Пресвятая Дева, как быть мне теперь, грешному, или уверовать, что переодел дьявол одного из своих бесов и подсунул мне как искушение, мысль о котором умерла вместе с нею десять лет назад.
Никогда не желал я плотских утех после смерти жены, никогда бы дьявол не смог совратить меня каким-то другим женским видением. Увидев же ее обнаженной и живой, не могу забыть больше ни грудей конопатых, ни волос рыжих, ни глаз смеющихся. Сам виноват, что полез в пасть зверю, сам и буду свой грех замаливать. Научи только, как забыть мне всю эту богопротивную мерзость, и как вернуть образ рабы божьей жены моей Марии в Твои райские кущи для дальнейшего моего ожидания.
Я останусь здесь Боже! Услышь меня, Отец мой Небесный! Я буду здесь до тех пор, пока не явишь мне дальнейшего пути моего в этом бренном мире. А если не явишь, то умереть мне прямо здесь под образом Богоматери на полу моего и Твоего  прихода. Да будет на все Воля Твоя. Аминь!
Утомившись от творения молитвы не столько физически, сколько духовно, отец Сергий обхватил руками массивный позолоченный подсвечник, стоявший на полу перед образом Богоматери, так как другой опоры перед ним не было. Слишком тяжел оказался для него сегодня прожитый день, слишком много впечатлений навалилось на его беззащитную светлую душу. Отец Сергий без сил сполз вдоль блестящей позолоченной подставки ничком на мраморный пол и впал в полусонное беспамятство. Силы темные и светлые летали над ним, наполняя шуршанием акустические виражи церковных сводов. Он слышал, как шепчутся меж собой Святые Угодники о его дальнейшей участи, и был рад, что отдал себя в распоряжение умов столь великих и светлых, что они обязательно придумают, как ему быть дальше и ни за что его не покинут. Успокоившись этой мыслью окончательно, священник уснул на полу своего прихода.
И опять явилась ему Маша, но уже не развратной русалкою на берегу океана, а юной рыжеволосой девочкой, какой он увидел ее впервые. Случилось это осенью последнего года обучения его в семинарии. В пределах Николо-Угрешсокго мужского монастыря семинаристы жили в отдельном здании общежитии, оно являлось одновременно и стеной обители и выходило одним фасадом в сторону Москвы-реки. Но берег там начинался не сразу, а присутствовала обширная пойма, которую предприимчивые граждане разбили на квадратики огородного самозахвата. Этот убогий пейзаж закрывали от семинаристов высокие деревья, затеняя окна с южной стороны. Лишь только осенью, когда листва падала и с высоких гигантов и с карликовых яблонь унылая серость за окном сохранялась до снега.
От общежития до семинарии ходу минут пять. Надо было пересечь весь монастырь, выйти через главные ворота и вдоль правой стены идти по булыжному тротуару, так как вход в учебное заведение располагался снаружи. Ворота монастыря были всегда открыты всем желающим и закрывались только на ночь, поэтому днем и большой прямоугольный пруд и росшие вокруг него липы возрастом в несколько веков, привлекали к себе множество людей. В монастырской пекарне всегда был свежий хлеб, который продавали тут же из ларька, лавка церковной утвари тоже не закрывалась до самого вечера. Миряне всегда с интересом разглядывали молодых семинаристов идущих по одному и черными стайками в сторону своего общежития, а те в свою очередь делали умные лица и вели душеспасительные беседы.
Во время одного из таких возвращений с занятий Сергей и увидел Машу. Она сидела на лавочке спиной к пруду, одной рукой удерживая на коленях увесистую книгу, а другой рассеянно покачивая детскую коляску. Образ такой молоденькой мамаши вызвал в его душе смешанные чувства и на первый раз, чтобы совладать с ними, молодой человек решил пройти мимо.
Не остановился он и на следующий день.
На третий же раз, Маша сама почувствовала повышенное к себе внимание и подняла глаза от книги. То ли беспокойство, то ли стеснение овладело Сергеем, но он с трудом заставил себя не бежать прочь от этих умных смеющихся глаз и замер на пол шаге, словно загипнотизированный.
- Так нельзя, да? – почему-то спросила Маша и зачем-то одернула и без того длинное платье.
- Как, так? – не понял семинарист.
- Это же монастырь, да? Я тут немного неуютно себя чувствую, но в городе и подышать-то воздухом больше негде. Там Капотня, а там Московская кольцевая дорога, – она сделала извиняющую улыбку и продолжила, - здесь многие гуляют, вот и я решилась.
- Нет, что вы, - обрел наконец-то дар речи Сергей, - ворота для всех желающих открыты. И нет ничего дурного, что ребенок гуляет в стенах Православной обители с самого рождения. Кстати, вы уже крестили дитя?
- Ах, нет! – встрепенулась Маша, - это не мне решать, а ее родителям. Это дочка моей старшей сестры, у нее сессия в самом разгаре, вот я днем с ней и гуляю. Она на вечернем учиться, поэтому сессию осенью сдает, а я не поступила в этот раз, вот на следующий год и готовлюсь.
- А позвольте полюбопытствовать, что это за книжка у вас?
- Вряд ли она вам понравиться, - насторожилась Маша, - скажете потом, что ей не место в стенах монастыря.
- И все-таки? – Сергей подошел к девушке и сел рядом на лавочку, мельком заметив на страницах книги пятиэтажные формулы с латинскими буквами.
- Это курс высшей физики для студентов технических ВУЗов. Авторов много, целая коллегия. В данном случае изучаю уравнения Максвелла для магнитного поля. Очень нудный параграф.
- А когда сестра сдаст экзамены, вы сюда не придете больше?
- А вам бы хотелось, чтобы я пришла?
- Хотелось бы, - сознался Сергей, сильно покраснев, и сразу же стал оправдываться, - очень много приходиться общаться с сокурсниками и преподавателями. Хотелось бы разнообразия, если, конечно, вас не затруднит…
- Не затруднит, - прервала Маша его тираду, чтобы будущий священник не наговорил глупостей, о которых потом бы сильно пожалел, - тем более у меня целый год впереди до следующих вступительных экзаменов, но у вас режим, наверное, строгий, я сколько наблюдаю, так семинаристов вижу считанные минуты.
- Строгий, - согласился Сергей, - иной раз мы Суворовцам завидуем, у них хоть вечера встреч проводятся, дискотеки разные, а у нас, что ни ночь, то литургия или молебен. Так надо. Это придает закалку духу и учит смирению.
- Ну что ж, - подытожила Маша и со смехом заявила, - раз счет идет на минуты, значит, будем довольствоваться минутами.
- Вот и мне пора уже, - подтвердил семинарист ее слова, - до свидания. А сестре своей скажите, чтобы дочку покрестила. Я, к сожалению, пока еще саном не облачен, не имею право это таинство совершать, но поговорю с Владыкой, и он все устроит. Это нужно, поверьте.
- Обязательно поговорю, - обещала Маша, и они расстались.
Маша действительно поговорила с сестрой и маленькую ее племянницу Катерину крестили в стенах церкви Святой Великомученицы Варвары через две недели после того разговора.
Маша и Сергей виделись едва не каждый день, только на очень короткое время, которое семинарист выкраивал между своими послушаниями, трапезами, занятиями и молитвами. Маша с интересом слушала рассказы о нелегкой жизни семинаристов и делилась своим мировосприятием действительности. Не видевший ничего кроме монастырей, будущий священник с удивлением отмечал, что боится всего мирского, куда его выпустят сразу после обучения. Он не рассказывал Маше о своих опасениях, так как боялся потерять авторитет у городской девушки, которая совершенно спокойно относилась к миру, где нужно будет все делать и решать самому.
Уже ближе к зиме, Сергей отпросился на выходные в Москву и позвал Машу быть своим экскурсоводом. Владыке он сказал, что находиться в непосредственной близости от столицы и не посетить ее храмов, считает для себя невозможным, а Машу попросил показать ему основные достопримечательности. Из-за того, что любая обзорная экскурсия по Москве на девяносто процентов состоит из посещения храмов, кладбищ и монастырей, Сергей не обманывал ни Владыку Митрофана, ни Машу ни самого себя.
Субботний день выдался ясным, что редко бывает в конце ноября, и они провели его целиком в стенах Московского Кремля. Маша рассказывала ему все, что знала о пушках, башнях и военных событиях, а Сергей рассказывал ей о соборах, колоколах и патриархах, которые совершали свой земной путь в этих стенах. Ночевать разъехались по домам, а на следующий день поехали на автобусе с туристами по памятным местам города.
Сергея поразила и насторожила суетливость и приземленность жизни москвичей. В те редкие моменты, когда гид просил выйти из автобуса для пешей прогулки по Новодевичьему или Ваганьковскому  кладбищу, он чувствовал себя неуверенно среди тех людей, для которых будет служить всю оставшуюся жизнь. Маша почувствовала смятение своего спутника, но отнесла это на нормальное волнение туриста, посещающего что-то великое впервые. Только по пути домой уже в рейсовом автобусе этот серьезный и уравновешенный человек, признался своей молодой хрупкой спутнице, что боится.
- Я всю жизнь провел в стенах, даровавших мне хлеб и кров, - сказал Сергей, когда их автобус выруливал на МКАД с Рязанского проспекта, - у меня всегда были очень мудрые и уверенные в себе наставники. А теперь наступает время, а точнее оно наступит через полгода, когда я должен буду сделать очень не простой выбор. Есть у священника два пути по окончании семинарии. Один из них путь монашествующего инока. Путь черного духовенства, посвящающего остаток жизни только служению Богу, молитве о грехах и спасении своей души. Этот путь очень тяжел и предполагает отречься от всего мирского. Другой путь – это путь белого духовенства, путь в мир к людям для служения им. Это может быть приход в любом из районов епархии или страны, может быть часовня при кладбище, в общем, это дорога к людям, к их вере, к их сердцам. Чтобы идти к людям, я должен идти не один, а с супругой. Это произойдет после выпуска, но перед посвящением в сан. Только в этот момент священник может жениться и никогда больше. Я видел, как это происходило в прошлые года. Семинаристы при параде стоят на площади перед главным входом в семинарию, а молодые девы, желающие стать попадьями, в платках и длинных сарафанах хихикая, выбирают себе мужей. Это чем-то напоминает базар, где ты должен безошибочно и не торгуясь выбрать себе спутника жизни на всю жизнь без права на ошибку.
Сергей замолчал, обдумывая продолжение своей речи, а Маша, тем временем смотрящая в окно от волнения, охватившего ее, повернулась к нему и спросила:
- И какой же путь выберешь ты?
Заглянув в глаза девушки, будущий священник понял, что отвертеться или отмолчаться не получится. Он уже видел неоднократно этот прямой откровенный взгляд, где глаза были слишком уж влажными для простого равнодушия, но еще и не сорвавшиеся во всепотопляющие женские слезы.
- Увидев сегодня этот город, эту суету и пошлость, я не хочу иметь со всем этим ничего общего. То, что было в Лавре и в Семинарии мне нравиться больше.
- Лавра, Семинария и Москва это еще не вся Россия, Сережа, - возразила ему Маша.
- Да, да, я понимаю, - кивнул молодой человек, - человек грешен и слаб во грехе своем. Я не унесу этот крест мирского существования, я не смогу донести до людей свою веру. Да и не хочу я видеть возле себя никакую другую женщину, кроме той, которая и сейчас со мной рядом.
- То есть ты делаешь мне предложение?
- Это глупо…
- Да или нет?
- Нет. Ты видишь перед собой другие задачи. Ты учишь физику, готовишься к экзаменам, и будешь строить свою жизнь исходя из тех требований, которые ставит перед тобой этот людской муравейник. Я же там не выживу, меня съедят без соли в первый же день. Думаю, что сегодня я выбрал первый путь. Бог не оставит меня, он научит мудрости и терпению, а я буду молиться за тебя.
- Ну и пожалуйста, - фыркнула Маша и отвернулась к окну, чтобы Сергей не видел, что слезы у нее все-таки не удержались на дрогнувших веках.
  После этого разговора словно все оборвалось. Наступила промозглая московская зима. Сергей взваливал на себя непосильные обеты и посты, чтобы не думать больше о своей рыжеволосой красавице, а Маша простыла и заболела перед самым Рождеством.  Под воздействием высокой температуры и болезненной депрессии она отложила физику с математикой и взялась за Библию. Эта первейшая из книг показалась ее молодому воображению слишком противоречивой и Маша не нашла утешения и в ней.
А потом наступила весна. И все страхи, сомнения и болезни исчезли неизвестно куда. Природа ожила, и не могло быть иначе, а то, что думалось темными ветряными вечерами, показалось плодом самоуничижающих  комплексов.
После пасхальных праздников, являющихся главным событием года в жизни любого священника, семинария начала готовиться к выпуску. О самих экзаменах никто и не думал, так как в связи с отсутствием развлечений все семинаристы проводили свободное время за чтением предписываемой литературы, тем самым, углубляя и утверждая и без того серьезные знания.
Перед самым выпуском Сергея вызвал к себе Владыко Митрофан и без обиняков начал агитировать за паству:
- Имел я беседу с митрополитом Крутицким и Коломенским Ювеналием, когда приезжал он в монастырь по случаю пасхальных праздников. Есть у него на примете приход в ближнем Подмосковье, куда требуется молодой обстоятельный священник. Вот и попросил он меня подыскать батюшку из нынешнего выпуска. Ты же, сын мой, показал себя как ревностный поборник веры и не будет людям лучшего примера, чем такой молодой несущий Слово Божие пастырь. Приход этот не простой, а очень древний. В дачном Заречье он пусть и не единственный, но с историей богатой. Выстроен целиком на деньги прихожан, а прихожане там состоятельные дачники. Стоял там на приходе Александр Мень, но после зверского убийства сего благоверного великомученика, пришла церковь в некоторое запустение. И кладбище при ней закрыто давно, с одной стороны магистральный газопровод проложили, а с другой наседает коттеджная застройка. Легкой жизни не обещаю, но помощью не обделю. Да и девицу я твою видал, шустрая очень и умница большая, такая не подведет.
- Благодарствую, Владыко, за доверие, - ответил Сергей своему наставнику, - но хотел я просить у Бога пострига монашеского и удалиться обратно с обитель святого Сергия Радонежского, откуда и прислан был Вам в обучение. Не способен я нести Слово Божие пастве, и жениться я, отец мой, не собираюсь.
- Что ж ты тогда приезжал сюда? Так и оставался бы в обители. Молил бы себе Бога о грехах своих, для этого образования не надобно. Господь наш всех примет в царствие своем. Это тебе последнее послушание от всей Московской Епархии. Ты продолжишь дело убиенного отца Александра, возродишь приход, восстановишь кладбище, так как лежат на нем люди выдающиеся, а охотники за цветным металлом там все кресты повыворотили. Не отрекайся от мира, ты ему нужен больше, чем он тебе, да благословит тебя Бог. На смотринах перед невестами ты первый будешь, а то не достанется тебе жены, что-то не слишком много нынче дев хотят замуж за священников. Таков будет тебе мой наказ.
Немало удрученный услышанным Сергей возвратился в общежитие и начал готовить себя к совершению того, чего не сам себе пожелал, но принял как приказ послушания от своих духовных отцов. Семинаристы живо обсуждали предстоящее действо, делились впечатлениями о юных девушках, видимых ими неоднократно за стенами монастыря, а Сергею было все равно. Он был уверен, что Маша о нем и думать перестала, а занимается вплотную подготовкой ко вступительным экзаменам. Жить же с другой женщиной он по велению Бога будет в мире и согласии и ничем не обидит в будущем. Конечно, многие семинаристы уже позаботились о знакомстве с местными девушками. Некоторые удачно, и ждали только времени, чтобы венчаться законным браком, некоторые разочаровались и рассчитывали лишь на Промысел Божий, разочаровавшиеся же совсем готовились монашествовать.
Обряд выбора невест несет в себе глубокие корни и сопровождается церемониальными ритуалами. На площади перед крыльцом Семинарии молодые выпускники в рясах но без головных уборов стояли в ряд, затем  выходили  в центр согласно оговоренной очередности. Здесь каждого вышедшего окружали стайкой пришедшие девушки, и когда сговор состоялся, будущий священник подводил за руку свою будущую супругу для представления ее Владыке. Как и обещал настоятель, Сергей вышел на всеобщее обозрение первым, и тут же был окружен десятком веселых молодых кандидаток. Маши среди них не было. Скрывая за улыбкой немалую досаду, Сергей мельком глянул поверх окруживших его укутанных в платки голов, но и среди тех, кто к нему не подошел, Маши тоже не оказалось. И только когда он, уже смирившись начал серьезно выбирать себе невесту, в рядах за пределами его видимости произошло смятение и на площадь выбежала она. Плотно укутанные рыжие волосы все-таки выбились от бега и оттеняли хоть немного раскрасневшееся лицо. Маша пулей врезалась в толпу кандидаток, которые тут же расступились, словно боясь обжечься ее искрометной энергией:
- О, черт! Чуть не опоздала! Девчонки, извиняйте, но этот мой, все!
То ли упоминание черта, то ли уверенность ее слов произвела такое впечатление, что через секунду они остались вдвоем среди залитой солнцем площади, и весь мир отошел в тень и больше не существовал. С трудом сдерживая себя в церемониальных рамках, Сергей повел Машу к Владыке, а тот, пряча в бороду довольную улыбку, погрозил им обоим пальцем и шепнул, когда они отходили: «Вы с чертом-то полегче, а то накликаете беды».
Через час образовалось восемнадцать пар, и через неделю их должны были повенчать. За эту неделю женихи и невесты друг друга не видели ни разу. Молодых людей поселили в одном крыле монастыря, где в молитве и посте они получали последние наставления. А юных дев к жизни священнослужителей готовили уже состоявшиеся жены священников. Для Сергея все происходящее с Машей в этот период осталось тайной, так как она об этом не рассказывала.
Церемония венчания была общей и состоялась в главном Архангельском соборе монастыря. Торжественность момента трудно себе было вообразить. Своды собора концентрировали священные песни и отражали фейерверками золотое убранство алтаря. Сергей чувствовал, что вот-вот вознесется под купол от переполнявших его чувств. Маша, напротив, была сосредоточена и слушала каждое слово, произносимое с аналоя батюшкой.
После церемонии нововенчанным  супругам предоставили по отдельной комнате в том же общежитии, но на другом этаже. Комнатки были тесными, но убраны чисто и уютно. Двуспальная кровать тумбочка, зеркало над ней, умывальник с холодной водой. На тумбочке библия и походный триптих в позолоченном окладе.
Впорхнув в комнату, Маша сразу же бросилась на кровать и закрыла глаза.
- Господи, - прошептала она, - как же я устала. Это же надо, целый день на ногах без пищи и воды.
- Я сейчас чего-нибудь раздобуду. Ты пока тут обустраивайся, а я сбегаю в трапезную или на наш этаж, там вроде у ребят заначки были.
- Только, пожалуйста, не долго, Сережа, а то я подумаю, что ты сбежишь от меня опять.
- Бежать надо было до венца, - посетовал молодой человек.
- Поглядите-ка, он еще и не доволен, - засмеялась девушка, - иди и помни, что я жду тебя с нетерпением.
Сергею надо было побыть одному. Ему предстояло новое таинство, таинство соития полов. Он изучал, как все это выглядит в теории, но перенести в реальную жизнь воображение ему отказывало. Он бы очень хотел видеть Машу обнаженной, но вот обнажаться самому ему было стыдно: «Ну и дура же ты Ева была, что решилась узнать о добре и зле, не жилось тебе в Раю без этого». В трапезной ему удалось найти несколько вареных яиц, половинку копченой курицы, и конечно, свежего хлеба из никогда не останавливающейся пекарни. Он не торопился возвращаться, а шел через монастырский двор слишком уж медленно. Но вскоре кончился и он. Надо было идти к жене, кормить ее и любить до гроба и во веки веков.
Сергей застал Машу сидящей на коленях в середине кровати. Платок с головы был убран, и волосы, получившие долгожданную свободу, распались несколькими всклокоченными водопадами. Она не отрываясь смотрела на дверь, а когда он вошел, спрыгнула на пол и повисла у него на шее. Он выронил всю снедь, взял ее на руки и отнес обратно к постели. Она шептала ему в ухо какие-то слова, а он сел на кровати, опустил ее к себе на колени и рассеянно гладил по спине, плечам и ногам. Он очень долго мечтал о ней и его руки, ощущавшие весь трепет молодого девичьего тела, не верили в происходящее, осторожничали, боясь разрушить хрупкость момента, а она настаивала и все теснее жалась к нему. Как-то получилось, что под сарафаном на Маше не было уже нижнего белья, а его долгополое платье задралось до самой поясницы. Когда он почувствовал, что его самой чувствительной части коснулось нечто волнующее, огненное и нежное, то понял, что таинство совершиться немедленно. Он притянул жену к себе, а она закусила от боли губу но не издала ни звука, лишь только слезы боли и радости брызнули из глаз, а дрожащий подбородок лежал на плече его, и затуманенный взгляд не смотрел в глаза, а искал за спиной его тумбочку с образами.
Теперь они были единым целым перед Богом и миром. Это стало так легко и естественно, что не верилось, что может быть иначе. До посвящения в сан все молодожены так и жили в своих комнатках и питались от стола монастыря с тем, чтобы после посвящения разъехаться в разные концы этой необъятной страны.
Познав друг друга в полной мере, Маша и Сергей были счастливы своему открытию. Они безоговорочно хотели теперь много детей, таких же красивых и прекрасных как они сами, какими их сотворил Бог. После посвящения молодой семинарист Сергей стал отцом Сергием, а девушка Маша матушкой Марьей, и они отбыли в свой приход с тем, чтобы своим примером учить людей любви и молитве.
А через два месяца матушка Марья погибла. Отец Сергий даже не знал, удалось ли им хотя бы зачать своего первенца. Он винил себя в происшедшем, так как Бог уготовал ему  иноческую жизнь, к которой долго готовил, а он ослушался Его воли, принял приказ настоятеля, а на своем не настоял. Значит Господь забрал у него Машу в наказание, затем что свой жизненный крест он должен нести сам, без помощи кого бы то ни было, и от этого становилось еще тяжелее. Он не смог отпеть ее. Владыко Митрофан приехал сам и был не менее подавлен, нежели его ученик.
- Мужайся, сын мой, на все воля Божия, да и меня прости, видел ты себе другой путь, а я тебя сбил. Послушал бы твое желание, глядишь, и девушка жива бы была. Горе мне, старому, пора и самому на покой, а то не могу чистых помыслов отделить от карьеристов церковных.
Отец Митрофан отпел матушку Марью, и ее схоронили в церковной ограде, тем самым, положив начало восстановлению всех надгробий и безликих могил заброшенного кладбища. Отец Сергий нашел где-то в закромах подробные книги захоронений и своими силами начал восстанавливать приход. Он справедливо решил, что без уважения к усопшим не добиться уважения живых.
В мгновение ока все, что было, пронеслось во сне спящего священника. Он лишь застонал от неудобной позы и повернулся. От этого движения массивный подсвечник качнулся, скрежеща по мраморному полу, и опять замер удерживаемый неподвижным телом, которое не реагировало ни на ночной сквозняк, гуляющий вдоль каменного пола, ни на мечущиеся по стенам тени. Со стороны отец Сергий выглядел мертвым, и сам этого подсознательно желал, но, видимо, не такой отход уготовал ему Господь, и сквозь атмосферу ночной церкви, явственно пробивалось его размеренное дыхание.