Отделение виолончели7

Глава  седьмая
***

Лёвчик и Вовка ждали их у выхода из метро «Кропоткинская»
Преподнеся обеим простые дешевенькие алюминиевые крестики с нечеткой штамповкой распятия, на черных шнурках. Мальчишки купили их в церкви к предстоящему всем им Крестному ходу.
И так же, как миллиардеры в Голливудских детективах одевают бриллиантовые колье на шеи своим возлюбленным , пародируя их манеры, мальчишки завязали шнуры на шеях девчонок, которые с грациозностью кордебалета , синхронно приподняли волосы на затылок. Очень густые  и тяжелые, дымчато-пепельного цвета Лёлины. И блестящие , вьющиеся тёмные Верины.
В этот раз никакого алкоголя, да и к чему…эта весна сама  так пьянила. Часов девять было , когда они вошли в храм во 2-ом Обыденнском. Молодые лица в церкви в те годы были редкостью.
И бабульки в церкви  , приветливо  улыбаясь, радовались им  и с праздничной готовностью помочь гостям, наперебой поясняли , что и , как нужно делать.
Вовка , стоя в церкви сунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда небольшого формата издание Евангелие. И читал по нему вместе с молящимися в храме.
Они скорее слушали и смотрели , чем молились. Вели себя, как умели, стараясь никому не мешать. Быть на Пасху в церкви  в советское время это тоже был вызов.
Хождение в церковь молодыми людьми, а согласно этике Советского Союза все должны были рождаться октябрятами , развиваться до фазы комсомольцев , зреть , как коммунисты и т.д…так вот хождение в церковь это было противоречием устоям этики гражданина страны. И всячески осуждалось. Бог на земле, во всяком случае на шестой части  суши всей планеты был, живее всех живых – и это был Ленин . Все иные Боги объявлялись подрывными элементами, а люди воцерквленные  – «служителями культа», сама религия – «Опиумом для народа». Поэтому , когда в школе  на уроке учительница , стоя у доски объясняла, что «Бога нет! А религия это опиум для народа!» - у Веры  возникала сама собой цепочка нездоровых вопросов- не, что такое –«религия», а ,что такое «опиум»?
И Вере навсегда запомнилось , как рассердилась на неё учительница во время атеистического урока в первом классе за её бестактный вопрос на весь класс: «А что такое опиум?»
 Учительница, оказалась не готова к такой любознательности первоклашки , растерялась и злобно рявкнула на неё : «Сядь на место, Вера! Это пусть тебе дома родители объяснят!»
Так еще на первом уроке атеизма Вера усвоила , что религия нечто непознаваемое и таинственное, закрытое для обсуждения.
А то , что родители Веры «на плохом счету» в советском обществе , она очень хорошо усвоила ещё в районном детском садике.
Ведь на вопрос : «Чем занимаются твои родители?» Вера только первый раз, напоровшись в садике , ответила открыто и доверительно: «Мой папа поэт!».
Но после первой же экзекуции , которой её подвергли в садике на Абельмановской заставе, после вопроса о профессии родителей , она всегда упорно молчала. За то , когда выросла , всегда безошибочно ощущала: «Мы другие».
Мать ее была художником модельером в ОДМО «Кузнецкий Мост»,
А отец- он был поэтом. А ведь это  не важно- хороший поэт, состоявшийся или нет , но отец - поэт , а это определяет в укладе жизни семьи всё-темы бесед,выбор гостей и лрузей в доме...многое .
Правда,  в основном он был вполне добропорядочным  литературным редактором в издательстве «Молодая Гвардия».
Но , когда наступала его очередь «посидеть с Верой», во время ее затяжных детских болезней, он садился писать стихи, строго настрого запрещая дочери играть и шевелиться, чтобы не мешать ему писать стихи, когда он занимается поэзией. Так и осталось для неё , что поэзия это , что-то зловещее, строгое и очень важное.
И когда в детском садике её вместе с другими детьми  выстроили хороводиком  на ковре в зале, и каждый должен был выкрикнуть профессию родителей , и когда дошла очередь до Веры, и она выкрикнула : «мой папа-поэт!»
Воспитательница –Анастасия Романовна ,взорвалась новогодней петардой: «Верочка! Ты же слышала – у всей детей родители работают! Вот у Коли – папа милиционер! У Маши – шофер, у Димы папа работает на заводе…а у тебя , что –поэт???Когда все хорошие люди работают на фабриках и заводах, пажарные совершают подвиги, ледоколы идут сквозь льды, а он-твой папа...он что же сидит дома и стишки пишет?
Вот придешь вечером домой, и скажи своему папе : «Папа хватит бездельничать! Иди честно работать!»
  -Как хорошо , что о маме не спросила-подумала тогда Вера.
Это воспитание вполне укладывалось в тогдашнее понятие идеологически направленного воспитания – штампования благонадежных Павликов Морозовых в прайде застрельщиков и гегемонов пролетариата.
Когда тем же вечером  папа забрал  Веру из детского сада, она очень тихо и робко спросила его : « Папа…ты ,правда поэт?»
   -Да. Я поэт – удивленно ответил отец.
И Вере стало,  горько и  пронзительно  жаль его. И о том , что  этим вечером ему нужно будет сказать ему : «Папа, хватит бездельничать! Иди работать!»-она безошибочно поняла, что об этом нужно молчать.
  Она смотрела на стоящего в церкви рядом Вову : « И опять , как тогда в проеме открытой двери  класса виолончели, когда она увидела его впервые, у неё в голове отчетливо мелькнуло : «Он тоже – другой! Другой - как и я…, как и мы все…»
  Течение Пасхальной службы медленно  и плавно подводило их к том минуте, когда они будут Христосоваться. И, как это всегда бывает в жизни, то чего напряженно ждешь ,наступает  неожиданно. Так вдруг возгласы «Христос Воскрес» словно выбросили их на отмель плавного течения праздничной службы. Лева и Вова повернулись к девочкам. И все они Христосовались чинно и нежно. Крестный ход закончился , люди вокруг Христосовались. Вова сел на ступеньки храма и стал читать вслух «Песнь песней». Но читал он по памяти, хотя держал библию открытой , но смотрел Вере в глаза. И Вера тихо, молча сила рядом с ним на ступеньку храма.
Лева и Лёля отошли в сторону. Оба были смущены и раздосадованы тем , что почувствовали себя  чужими на празднике, расколовшим их крепкий четырехугольник , но так  неравномерно, не пополам, а на пару и осколки.
То , что Лёле нравился Вова, Льву Вера , и что все это сплошная нестыковка – теперь было очевидно. Но они были друзьями, и в этом  их четверка была безусловно едина.
Дом Лёвы  был рядом , там же, рядом - в Обыденском переулке. Они вышли в прохладу летней ночи . В переулке у церкви было ещё многолюдно и сокровенно празднично. Лёва пригласил к себе –«разговляться» мамиными пирогами.
Они поднялись в квартиру. Там у Лёвы была своя комната. Как любая комната молодого художника - и не важного , какого выбранного им направления в искусстве - реализма или абстракционизма- равно заваленная рисунками, нотами  подрамниками, всякой всячиной , которая в нужный момент становится , способной превратится в персонаж таинства натюрморта. Но на столе белая скатерть сияла белым флагом капитуляции художественного хаоса  перед правотой большого светлого праздника. Стол к их приходу был уже накрыт;  традиционно,  как-то особенно по доброму и по-семейному. Явно  не  самим подростком, а старательно и заботливо , умелой рукой хозяйки дома-Лёвиной мамой. И когда ребята , несколько смущаясь по-взрослому расселись за столом, его мама вошла в комнату с большим блюдом в руках, с горячими пирогами , лежащими на этом блюде горкой .
Вера и Лёля привстали , здороваясь с нею – молодой стройной женщиной в домашнем фартуке , узкой черной юбке ,
 с по - девичьи  собранными на затылке в хвостик темными волосами . Из-за очков посмотрела на девчонок внимательными , но озорными глазами, и явно успокоенная, что Леня привел в дом «хороших девочек», она поздравила их с праздником  и быстро ушла к себе , скрывшись за одной из мночисленных по обе стороны коридора дверей.
Те же серебряные с чернением стопочки стояли на столе. Ярко зеленый шартрез, удивительно похожий по цвету на шампунь, стоял на столе в самом центре, соседствуя с куличом. Зеленый Шартез, который Вера никогда больше не встречала в жизни, его тягучий , летний, словно медовый запах и неожиданно томно сладкий вкус, проникающий во внутрь мягким теплом и растекающийся по всему телу под размеренный , чуть нараспев .голос Левы , читающего вслух запрещенные стихи-Бродского , Леонида Губанова , на  видавших виды разрозненных листах со столбцами стихов , отпечатанных на пишущей машинке с  истертой лентой под копирку. Мальчики рассказывали им и рисовали неведомые им Руны, о их магической силе преображения Судьбы  .Рассказывали им о Буддизме, еще совершенно не ведомом в те годы у нас в стране. О мистике ....о всём том, что заставляло девчонок смотреть на них с восхищением и благоговением перед носителями напознаваемых знаний, почерпнуть которые можно было  приложив немалые усили по добыванию неофициальной литературы. Все это смешалось с острым чувством опасного балансирования между совершенной чистотой , и близкой грани иного , запретного, манящего и пугающего одновременно. И это  сближало их , как сближает любая детская игра в тайну и в сказку, но неумолимо увеличивало расстояние между ними, как участниками прекрасных весенних игрищ , потому что между ними вырастал неких интеллектуальных ценз взаимоотношений.
И чем больше старались они насытить знаниями и свидетельствами своей причастности к искусству и культуре , тем недостижимее становились друг для друга, не решаясь переступить границы , которые так легко и весело нарушались с простыми и незатейливыми,  добрыми и смешливыми одноклассницами из районной общеобразовательной школы, пока родители были на работе.