Отделение виолончели 2

Надежда Белякова    
ПОВЕСТЬ
    
ОТДЕЛЕНИЕ ВИОЛОНЧЕЛИ


Глава  вторая

  Спустя годы , когда Нина одна растила сына, она  воспитывала его вопреки всему, что окружало её , как  протест и вызов всему пережитому до его рождения. Её, только её сына , носящим гордое имя - Владимир, в честь отца.
Ей пришлось быть сильной, очень сильной, потому что рожать ей пришлось в разлуке с отцом ее сына.
Нашумевший процесс над валютчиками ; дело Рокотова-Файбышевского  & co, прошумевший на всю страну, переломил и ее жизнь. В этом процессе по тому же делу о валютчиках , то есть тех, кто покупал , вернее доставал дефицитные вещи и пользовался валютой других стран расплачиваясь и покупая товары на чёрном рынке ,проходил и отец ее будущего ребенка- Николай Ракитин, родовой титул которого стал его кличкой - «князь».
Не бог весть какая статья в те годы , но неожиданно дело оказалось столь резонансным, что статья выросла до значимости «измена Родине».  Ее возлюбленный , сын благопристойнешей дворянской семьи Ракитиных. Семья ,  чудом выжившая в мясорубке революции, даже сквозь советские времена в советской коммуналке умудрилась пронести свою абсолютную дворянскую благопристойность. Именно об эту чопорную благопристойность и раскололись последние ее надежды, когда она все же решилась –привезти к ним внука-своего трех летнего сына Володю, голубоглазого, золотоволосого мальчика, белокожего, как новогодний зефир, который раздавали детишкам в детских садах , воткнув в него бумажного голубка на палочке с надписью «Миру-Мир!».

Володя навсегда отчетливо запомнил, как тогда мать привела его в огромный и показавшийся ему бесконечным «Детский Мир», как утомила она его придирчивыми примерками, новых ботиночек на шнуровке, костюмчика-матроски. Но матросская бескозырка с двумя синими ленточками и выпуклым золотым якорем – кокардой сразу так обрадовала его , что он наотрез отказывался снимать её , даже примеряя костюмчики.
Только когда мать убедилась, что  ее сынок , наряженный в синюю матроску с широким свисающим за спину белым воротничком
Стал точь-в-точь , как дворянский ребенок на старинных дореволюционных фотографиях , утомительные для него примерки закончились.
В этой жестковатой до первой стирки матроске , в белых гольфах со смешными помпончиками по бокам, в которых так весело было маршировать, высоко поднимая коленки, чтобы они взлетали  повыше , в черных ботиночках на высокой шнуровке , и в бескозырке на его стриженой головке….таким  мама повела его куда-то.
 По дороге он , картавя пел  модную тогда песенку, которая всегда смешила маму:

                Эй, маляк! Ты слишком долго плавал!
                Я тебя успела лязлюбить.
                Мне теперь по нлаву молской дявол-
                Его хочу любить!

Но она не смеялась , а строго повторяла ему , когда нужно говорить; «спасибо», и не путать , когда нужно сказать«здравствуйте», а , когда «до свидания».
Запомнил он и седовласую пожилую даму приоткрывшую дверь , и долго пристально , смотревшую на него и на его маму, прежде чем  глубоко вздохнув, впустить их в свой мир.
Они прошли за нею по коридору в молчаливом напряжении.
Оказались в комнате , где сидел , закутанный в плед старик .
 Вова навсегда запомнил , как повисла в воздухе без ответа тонкая рука мамы с тщательно нанесенным к этому визиту ярко  красным маникюром на её дрожащих пальцах , сжимающих белый лист письма , протянутый  им сложенным. Это было  письмо  от их  сына, с просьбой принять и помочь его ребенку. Письмо Нина протянула женщине. Но она в ответ  стала нервно поправлять сердоликовую брошь – камею с тонким точеным профилем античной богини
в изысканной работы серебряном овале, которой был застёгнут тщательно накрахмаленный воротник из красивых старинных кружев.
    -Да, мальчик милый! Но помогать мы не будем! Мы отреклись от сына. Мы не хотим иметь ничего общего с его миром! Он потомственный дворянин , и он не имел права запятнать свою фамильную честь причастностью к уголовному миру.
Старик все-таки  улыбнулся Володе и  по – приятельски подмигнул ему.
Вове было так любопытно рассматривать все в той тесной, темноватой комнатке, где в мягких сумерках , как в сгущающемся тумане тонули бронзовые статуэтки , смягченные пылью грани хрустальной люстры , какие-то картины, плотно развешанные до самого потолка, рассмотреть на которых , что-либо было невозможно , потому что они были очень темными.
  Резкий щелчок замка маминой сумочки , в которую за ненадобностью она убрала письмо ,выдернул  Вову из зачарованного мира старинных вещей. Запрокинув голову и, роняя бескозырку,  он посмотрел на маму.
Увидев её лицо, от испуга за неё он расплакался. Обхватил её колени руками и закричал : «Удём! Удём сюда!»