Отделение виолончели 1

Надежда Белякова    
ПОВЕСТЬ
    
ОТДЕЛЕНИЕ ВИОЛОНЧЕЛИ


Глава первая

«Введение виолончели….» -пошучивали «не разлей вода» Вовка и Лёва, каждый раз посмеиваясь, проходя мимо класса виолончели. Посмеивались с тех пор , когда кто-то  первый,  еще лет в тринадцать, приметил это. И , рассмешив обоих , пошутил : «Хочу быть виолончелью».
В тот день эти двое  подростков - учеников художественной  школы зашли в соседнюю часть здания старинного особняка , где зеркально их «художке»  находилась музыкальная школа. Они забегали туда во время уроков, чтобы ,пока все на уроках в классах, тайно покурить на черной, чугунно кружевной, литой лестнице - работы самого Жилярди , привычно замызганной , как любое советское учреждение тех лет. Обе школы соседствовали в двухэтажном особняке Охотникова , по преданиям возлюбленного одной из российских императриц, видимо , подобно тому , как храмы должны быть намолены , так стены художественной школы должны быть налюбленны.
Занятия в обеих школах начинались после уроков в общеобразовательной школе  в 16 часов .  Но они повадились забегать в соседний подъезд  «музыкалки» на свой файф клок не только покурить. Их  всегда смешило то , что  ученицам отделения виолончели , что бы играть на виолончели , приходится ,так эротично,  широко раздвинув ноги , словно лаская, держать виолончель .
 А в те самые времена, пронизанные только появившимися у нас Битлами , Лед Зеппелин…и нанизанные на это новое чувствование авангарда , бунтарского флера юности поколения для которого , когда Иисус Христос и «Иисус Христос super star» стало для многих того поколения одним лицом, то есть - во времена взлета мини юбок, виолончель в сочетании с мини юбкой , эта ассоциация не оставляла равнодушными сердца учеников- подростков .
Поэтому, проходя мимо класса виолончели , они привычно заглянули в полуоткрытую дверь, с готовностью к приключениям и отвлечься на любимую тему. Вовка и Лёва  всегда заглядывали в класс виолончели, и по-мужски нагло, оценивая внешность и привлекательность  той или другой девочки из музыкальной школы, произносили их  дружеский пароль: «хочу быть виолончелью!». Выставляя  интонациями оценку  на конкурсе ,
в котором они возвели себя в ранг жюри. То , как они произносили на разные голоса свой пароль ,награждая или милуя их «Королеву Красоты» в этот день  и было оценкой. Впрочем бывало , что  порой безнадежной двоечнице на их конкурсе, но блистательно и виртуозно исполнявшей в этот момент к удовольствию преподаватей, какой-нибудь  бессмертный шедевр мировой классики, доставался безжалостный приговор мальчишек: «Не хотел бы я сегодня быть виолончелью!»
Привычно хохотнув перед дверью с табличкой «отделение  виолончели», Вовка замер . В тот день дверь аудитории была открыта. Там перед слушающим ее преподавателем,  играла на виолончели новенькая. Ее стройные ноги были обуты  в красные  туфельки с тонкой перепонкой, украшенной  пуговкой с боку, на так называемых «школьных» каблучках . Обычно это первые туфли на каблуках, которые придирчиво выбирают , прежде чем купить , заботливые мамы , с легкой грустью понимая , что раз настала пора покупать доченьке первые туфельки на каблуках , скоро придут в  уклад жизни их перемены , связанные с тем, что дочка выросла…Да….эти ноги этой новенькой по бокам виолончели -битой , исцарапанной учениками , но , правда хорошей виолончели…, было в них что-то от изящных прописей и мучительных каракуль  в тетрадке первоклассника, полных его усилий приблизиться к эталону заданного росчерка.
Словом , пленительно стройные ножки новенькой , такие на которых женщина входит в мир мужчины, чтобы царить в нём, приковали  Вовкино внимание.
Она подняла голову и посмотрела на стоящих в дверях мальчиков.
И , продолжая играть заученно, но явно замедляясь, она  сбилась с такта , издавая звуки скорее напоминающие затихающий сигнал старого парохода  со стоном и скрипом, чем музыку, она засмотрелась на Вовку долгим взглядом задумчивых карих глаз.
   -«Освежите меня яблоком…»- пронеслось у Вовы в голове.
   -«Хочу быть виолончелью!» - услышал Вовка  Лёвкин голос и,
неожиданно для себя самого - озверел. Не отрывая взгляда от неё, Володя сгреб Лёвин свитер  в злобно сжавшийся кулак и с силой мотнул его. Хрупкий, с тонким профилем ,в ниспадающих на плечи потоке черных кудрей, похожий на лицеиста Пушкина , Лев вскрикнул от неожиданности, но тот час сообразив, что у чему, так же с оттянутым Вовкой свитером , захохотал над другом.
Отвернувшись от ученицы, старенький раздраженный преподаватель подошел к высокой двери с табличкой «Отделение виолончели» и резко захлопнул её перед мальчиками.
Вовка разжал кулак , в досаде опуская руки , отпуская Лёвин свитер и роняя портфель.
   -«Эй! Очнись! На урок пора!  И так опоздали.» - толкнул его Лёва.
   -«Нет… не пойду. Тут ждать буду…» ответил Вовка, поднимая портфель , и прислушиваясь к тому , как опять пытается играть эта новенька…там, за закрытой дверью , словно это тайный знак ее приветствия и его надежды. Но вскоре у дверей художественной школы он всё же догнал Лёвку. И они вместе вернулись в свой класс.
Этой зимой в его учебе , да и в самой его судьбе произошли
события , которые вытолкнули его с берега ученичества в распахнутую стихию творчества. И ,по-прежнему посещая  «художку», он сам безошибочно ощутил , что собственно жизнь художника бесповоротно началась, нахлынула ;увлекая его - пугающее и неотвратимо .
 Всё сплелось и переплелось само собой с того дня , когда  друг его матери –Нины Владимировны , художник и завсегдатай  мастерской Элия Белютина, имя  которого с 60-х до конца семидесятых было знаменем авангарда в нашей стране, поехал с Вовой в Абрамцево с толстой папкой его рисунков, чтобы показать  его мастеру. Класс «художки» в которой учился Вова , был экспериментальным. И это было уникальным и редкостным везением для тех , кто был склонен к новаторству и бунтарству в искусстве. Класс вел совсем молоденький преподаватель , пару лет назад закончивший ПЕД. Он на свой страх и риск приносил в самые смуругие времена советского застоя альбомы Пикассо и Брака, Малевича и Шагала, и даже Кандинского. И на этих примерах, проживающих далеко за чертой допустимости идеологического железного занавеса сов.реализма , учил законам композиции, и развития динамики сюжета в ней , диалогам и полифонии звучания и созвучиям или диссонанса цветовой палитры, рождающего драматургию, пластики в развитии пластики рельефа судьбы  в иллюстрации , даже в натюрморте, …и это в то время , когда  в соседних классах ученики честно и заунывно штриховали посеревшие от въевшейся пыли гипсы,  с битыми носами, словно выполняли важнейший урок в искусстве: запредельного терпения и стоической выносливости.
Тоже нужный урок! И потому в тех - «правильных» классах частенько можно было наблюдать , как ученики или ученицы , приводимые в художественную школу родителями « для общего развития», прикрывшись мольбертом с наколотым ватманом большого формата ,пока преподавателя не было в классе , доставали книжку и несъеденный на переменке бутерброд. И , уныло жуя, читали.
А в классе Лёвы и Володи все бурлило. И молодой преподаватель  умело и с азартом подливал масло в огонь юношеского горения;
ставя задачу не просто написать натюрморт , а осознать его то в стиле Сезанна, то Брака, то с тщательностью пуантилизма, то с фатальной размашистостью Хаима Суэтина.
Но окончательный переворот в молодых умах он произвел, когда впервые  прочитав в журнале «Москва», опубликованный роман Булгакова «Мастер и Маргарита», дал задание  прочесть каждому эту журнальную публикацию.  Он и сам читал вслух Булгакова всему классу , пока ребята писали или рисовали , давал по очереди  каждому ученику журнал  домой и заданием было: обязательно сделать серию иллюстраций. Эта публикация в журнале «Москва», такая московская ,словно изменила цвет воздуха жизни тех дней, раскрыла новое дыхание, наполнив его окрыленностью полета Маргариты над городом.
Но, не смотря на такую невероятную, а тем более  по - советским временам, феерическую творческую раскрепостщённость и атмосферу горения, непременного атрибута в искусстве, Вовка почувствовал, что в школе ему стало тесно. Он уже неделю за компанию с Левой прогуливал школу, неистово малюя дома а ля Белютин , на больших ватманских листах , осваивая захватывающий Неофигуратив –детище великого мастера-Белютина, рассказывая Льву о беседах с ним. Произнося то , что слышал там в его мастерской ,как магические заклинания названия фаз развития образа –поднос, неофигуратив, оживилки ….на которые можно опереться и выплыть в океане непознаваемого таинства рождения образности, как казалось им обоим. Мальчишки были поглощены новым увлечением. Встречались они, чуть ли не каждый день.
И Вовка рассказывал и повторял каждое слово, услышанное от мастера, дорожа этими сокровенными знаниями и преисполненный горделивой радостью неофита. В комнатке Вовы , которая была его мастерской , мальчишки занимались живописью, новым , безумным авангардом. Стены комнаты были увешаны кипевшим цветом вольнолюбивым  неофигуративом,  стремящимся преодолеть иллюзию пространств и условностей плоскости листа, ворваться  и смазать карту буден.
Нина Владимировна была довольна, что сын растет именно таким, каким она и хотела его видеть: смелым нонконформистом, не принимающем  и не подчиняющийся законам совка ,в сердце которого «стучит пепел класса». Это был  пепел её мести и вызов жизни, всей советской обыденности. За то , что с детства в школе в 39-ом году была выставлена учительницей перед всем классом объявлена «паршивой овцой, портящей всё стадо, с которой никому нельзя дружить! Потому что Нина – дочь врага народа!» , чем так напугала ее подружек, среди которых раньше она была веселой заводилой , а теперь  они боялись просто посмотреть ей в глаза. Эта отповедь была вызвана тем, что  недавно  стало известно , что ее отец – резидент советской агентуры в Японии, работавший в группе Рихарда Зорге , объявлен шпионом японской разведки и расстрелян. А она; дочь врага народа, стояла и улыбалась в то время , как училка, топая ногами орала на весь класс, время от времени поправляя модную в то время пластмассовую брошь в виде  розоватой камеи в отштампованном латунном овале, которой был застегнут застиранный, самосвязанный, кружевной воротничок.
   - « Дочь шпиона!!!Смотрите – это дочь шпиона! Нина позор всей школы!»….а Нина улыбалась , потому что вспоминала и  вспоминала в этот момент  , как смеялся , держа ее на руках , большой , веселый, такой голубоглазый добрый её папа, там в Токийском зоопарке перед клеткой с обезьянками! Она упорно вспоминала , возвращая и вновь прокручивая самое счастливое своё воспоминание ,чтобы , как щитом отгородиться от  натиска училки. Её попыток уничтожить её , стоящую спиной к черной доске, лицом ко всему классу, в расстегнувшейся белой блузке в тот момент , когда училка срывала с неё пионерский галстук. Который красной добычей был крепко зажат в костистом кулачке учительницы. Слегка раскачиваясь в стойке «ноги на ширине плеч», Нина перебирала в памяти каждую деталь того безмятежного дня. Цветы на ее нарядном детском кимоно… Гримаски и проделки обезьянок за прутьями зоопарка…Теплую щеку отца , с чуть покалывающей её щечку щетиной, потому что она крепко прижалась к нему ,из-за всех сил обвив руками  его крепкую шею крестьянина  из Владимирской губернии, удивительно талантливого парня , легко выучивающий языки и наречия, там в Японии выдавший себя за английского торговца,  женившийся на загадочной и недостижимой Белле, с торжественным именем Изабелла Шпицглат. Она была  родной сестрой агентов НКВД  Шпицглатов , выдающихся авантюристов своего времени ,орудовавших в двадцатые годы в Париже , да и по всей Европе тоже. Экзотической красавице с густыми бровями, и смоляными волосами, женщиной редкой артистичности , с легкостью перенявшей ; и дробную , кукольную походку японок, и застывшее выражение чуть удивлённых , почти фарфоровых, благодаря косметике, лиц. Белла, так легко имитировала все это , что её принимали за японку. Обычную японку, которая сжав полураспустившимся цветком пламенеющие пунцовые губки  на белоснежном лице, с покорно опущенными узкими карими глазами, идет за продуктами для семьи , просто - спешащую по- домашним делам японку.
Нина старалась , как в укрытии, оставаться внутри своих счастливых воспоминаний и смотреть мимо кричащей товарища –партийца с доисторических времен донашивающую самосвязанную кофточку, потому что знала , что по той же статье были расстреляны и братья её мамы-Беллы, а значит кричать училка будет ещё долго , долго…, и когда смолкнет  её крик, его подхватят другие; когда Нина вырастет, обязательно, как эстафету подхватят; соседи по коммуналке, начальники, сослуживцы..все , кто захочет ;кричать, кричать, кричать .
И поэтому Нина всё сильнее старалась вспоминать , как смешно ловили обезьянки разноцветные леденцы , которые бросал им ее отец. И леденцы ,брошенные им отцом, стеклянисто ударялись о прутья клетки , и опять летели и опять ударялись,… разноцветные о черные прутья. И опять из глубины её памяти возникала смешная обезьянка , ловящая брошенные ей леденцы , но опять промахивалась и все собирала , другая проворная рыжая обезьянка…и так много, много раз, чтобы не расплакаться перед всем классом. Потому что , если она расплачется, и настоящие слезы потекут по её вечно румяным щекам, значит всё это  тоже – настоящее, и то , что  папы правда больше нет.