Исповедь

                ИСПОВЕДЬ

Жизнь – это вечный спор и чего спорим? Хотим показать, что только мы самые умные, самые сильные, самые, самые, и чего спорим, жизнь свою укорачиваем.
Вот живёт чета Ивановых, им по 85 лет, душа в душу. Не помню, чтобы когда-нибудь они спорили или ругались. Коптят небо и ещё двадцать лет прокоптят, правда, чего спорить?
Решил я спросить Илью Степановича про жизнь. Мол, ругался ли он когда-нибудь на свою жену – Марью Ивановну?
– По молодости всякое было. Не только ругался, но и бил. Любил я её сильно, она ведь красавицей была, вот и ревновал к каждому, кто ей улыбнётся. Дурак был, многое не понимал, а женщина она загадка, как была, так и есть до сих пор. Но после беды, когда я в реанимацию попал, – он задумался, видно вспомнил что-то тяжёлое, – если бы не она, я бы сейчас с вами не разговаривал. Смотрю я, значит, сверху на себя и на врачей и понять ничего не могу, что происходит. Потом я за дверь посмотрел, будто потолки стеклянные крыши нет одни комнатные перегородки странно как-то, но страху не было. Вижу, жена сидит, вся в слезах и в руке что-то прячет. Кулачок разжала, а там маленькая иконка. В пятидесятых у нас верующих не любили, подсмеивались над ними, да и я за молодой Марией этого не замечал, а тут… Смотрю крестится и что-то причитает. Спрашиваю, мол, что  она тут делает? А она не слышит и продолжает молиться. Потом в глазах у меня вспыхнул яркий свет, я зажмурился. Слышу голоса, появился какой-то необоснованный страх, вижу, врач улыбается, со лба пот вытирает. Что он мне тогда говорил, помню плохо, но то, что я каким-то чудом вернулся к жизни, это я запомнил. Вот тогда я понял, если бы не Мария, и её молитвы, лежать бы мне в сырой земле.
С тех пор меня как подменили.  Поверил я в чудо, и стала Мария для меня святой. Так что плохого слова она от меня не слышала и не услышит, а иконку ту мы в комнате на комод поставили. Это сейчас любую красивую можно купить, только не для красоты они служить должны, а для сердца, для души. Вот и её иконка для меня всех дороже…