Преступление в 6 А

    
                Светлой памяти Романа Семёновича Сефа,               
                который первым прочитал и одобрил эту
                повесть ещё в самом её начале,
                посвящается.

               
               
               
               
        На рассвете на то место, где всегда было небо, осень натянула огромную грязно-серую кошачью шкуру, сквозь которую не было ни единого шанса пробиться даже самому отважному солнечному лучику. Видимо шкура линяла и облезала в преддверии зимы, крутясь вылезшими клочьями в белёсой недоброжелательности утра. Зато торжествовал ветер! Он злорадно набрасывался на деревья и кустарники, тряс их, пригибал к земле, подхватывал багряно-золотистую добычу и пригоршнями кидал в лица прохожих, одновременно задирая подолы юбок и сдергивая с голов шляпы, цветные беретики и кепки. За ними, чертыхаясь, гнались и легкомысленные барышни, и солидные дядечки, и седые старушки с волосами, вставшими на голове дыбом!
     С головы Оли Спириной расшалившийся северный гость тоже сбросил расшитую серебряными звёздочками голубую шапку и гнал её в ворохе листьев почти до самой гимназии, изваляв во всех встречных лужах и лужицах. Когда девочке наконец удалось наступить на беглянку ногой, та была похожа на клочок, выдранный из небесной шкуры. С нее обильно стекала мутная вода, которая тотчас оставила свои тусклые, размытые подтёки на светлой, только во второй раз надетой куртке.
     Так Оля в тот день и вбежала в школьное здание - одной рукой с портфелем, зажимая рвущуюся ввысь юбку, а другую - с шапкой, отставив подальше в сторону. В фойе она едва не врезалась в охорашивающуюся перед зеркалом одноклассницу Марину Задиралову, или просто Мару, как её все называли. Но в последний момент, резко свернув, попала в колонну, на яркой белизне которой тут же растеклась огромная грязноватая клякса.
     - Тише ты, - дёрнула кружевным плечиком девочка. - Что за пакость тащишь?
     - Ты представляешь! Шапку ветер сбросил...
     - Сочувствую. Кинь на батарею. И давай отсюда поскорее, пока никто не заметил. Вот вою-то будет!
     - И то верно, - думала Оля, запихивая злополучный головной убор в мешок вместе со сменной обувью. - Счастье, что дежурные не заметили, а то всю колонну бы мыть заставили. Однако с чего это Мара сегодня такая добренькая? Ах, да - первым уроком английский, и Инесса Афанасьевна предупредила, что даст тесты... Оооооооо...
     Настроение окончательно испортилось. Ну скажите, какого нормального человека в понедельник спозаранку способна обрадовать мысль о предстоящей контрольной?
     С тех пор как в школах ввели ЕГЭ, учителя словно с ума посходили - через урок   проверочные стали давать. Пишут их все - от пятиклассников до выпускников. Эх, если бы те, кто эти проклятые ЕГЭ придумал, знали, какими словами поминают их ученики. И педагоги тоже. Последние, по мнению Оли, даже больше, чем дети боялись. Потому  постоянно всех пугали. Чтоб наглядней и ощутимей было, додавливали двойками. Учебный год только начался, а загнутые хвосты пар и длинные носы единиц в классных журналах уже призывают нерадивых к порядку. Правда, пока только в карандашном виде. Не сдашь тему - обведут чернилами...
     - Спирина, - чеканит над ухом знакомый голос, - поторопись. Не занимай так долго место в раздевалке. Другие тоже переодеться хотят...
     Оля поднимает голову и, в который раз!, удивляется про себя странной внешности Валерии Петровны - завучихи. Это ж нарочно не придумаешь - по длинному, загнутому клювом носу щедро разбросаны ярко-рыжие конопушины! Их не способен скрыть даже толстенный слой грима, из-за которого лицо больше напоминает глиняный кувшин, где толстой черной кистью грубо намалевали глаза, а потом кроваво-красным нарисовали рот. Делает вид, что руководит. На самом деле всем ещё с пятого класса понятно, что в душе она пофигистка. Работа ей явно в тягость.
     - Уже иду, - тараторит девочка и бочком, стараясь прикрыть портфелем туфли на высоком каблучке, протискивается к выходу. Потом, перескакивая через ступеньку, мчится вверх по лестнице.
     Глаза учительницы неодобрительно следят за ней. Она всё успела разглядеть: и завитые волосы, и коротковатую юбчонку, и ажурные колготки, и туфли, более подходящие для вечеринки...
    - Надо было отчитать, - с вялым сожалением о несовершённой головомойке размышляет она. - Ну да ладно... Слава Богу, что хоть живот и спина прикрыты.  И записывает в толстый блокнот на память: «Спирина - внешний вид». Потом долго трёт ладонями виски - голова просто раскалывается. Ох, и погода нынче...
     Оля тем временем, не подозревая, что уже взята за "неформенный" вид на заметку, вихрем врывается на третий этаж и невольно зажимает уши от громкого визга, отражающимся эхом даже на лестнице. Картина до боли знакомая: широкоплечий, крупный, как десятиклассник, Пашка Скворцов по прозвищу Сквора и Васек Семёнов, достающий лучшему приятелю едва до плеча, громко топая ногами, гоняются за Настей Козюлиной или Козой, как её в классе величают, приноравливаясь схватить за руки с обеих сторон. Коза громко верещит и мечется из стороны в сторону.
     На миг из кабинета географии высовывается недовольная физиономия Виктора Петровича - географа. Потом голова скрывается и показывается рука, грозящая в пространство пальцем:
     - Орать тише!
     Когда дверь с шумом захлопнулась, Сквора и Васёк схватили наконец пристыженную учительским гневом девочку и начали активно запихивать её в мужской туалет. Коза заупиралась ногами и так яростно замотала головой, что с неё слетел красивый блестящий ободок и звякнул, приземлившись на запретной мужской территории. Казалось, ещё мгновение, и вся троица тоже скроется из глаз. Но тут Коза снова завопила, и так громко, что Оле показалось, у нее рвутся ушные перепонки...
     На этот раз зов был услышан: грозные фигуры учителей выросли на порогах сразу нескольких кабинетов и с нескрываемым интересом уставились на притихшую троицу.
     - Хотел бы я знать, что здесь происходит? - простуженным басом прохрипел физик Александр Сергеевич по прозвищу Не-Пушкин.
     Он скорым шагом приблизился к нарушителям и легко отцепил от Козы руки Васька:
     - Ну, люди добрые, поглядите-ка на него, - с укоризной обратился он к заинтересованным свидетелям происходящего, успевшим уже сгруппироваться в небольшую толпу и с неподдельным интересом ожидавшим момента развязки. - На вид просто шпрота недорощенная, а туда же...
     "Люди добрые" с большим удовольствием загоготали в ответ. А Васёк надулся и стал дергать плечом, пытаясь выбраться из-под тяжёлой руки Александра Сергеевича. Потом, осознав бесполезность занятия, уставился в пол.
     - А ты, - обратился физик к погрустневшему Скворцову, - большой вырос, а до сих пор не знаешь, куда барышень на прогулку приглашают...
     Освобождённая Коза тряхнула растрепавшимися кудрями и гордо зашагала в  класс. Там уже раскладывала учебные пособия по английскому языку их классная Марьяна Григорьевна. Она, конечно, видела сцену разборки в коридоре, но предпочла улизнуть в свой кабинет незамеченной, справедливо полагая, что её вмешательство там уже ни к чему.
     Ещё в пятом классе Марьяна Григорьевна поделила детей на две группы для занятий английским. И так получилось, что в её половину вошли практически одни девочки, слегка разбавленные мальчиками, причём самыми тихими и послушными. А в группе Инессы Афанасьевны, наоборот, оказались почти одни мальчики, чуть разведенные девочками, причём самыми активными. Поэтому на уроках Марьяны Григорьевны всегда царила благодатная тишина и внимание. Тогда как на занятиях Инессы Афанасьевны вечно возникали проблемы.
     Сейчас, наблюдая, как взмыленная Козюлина пробирается на своё
 место, классная с сожалением подумала о том, что зря вовремя не спихнула проблемную девицу коллеге. Будь Козюлина из разряда просто "способных детей", Марьяна Григорьевна давно бы изыскала возможность с ней разобраться. Но девочка попадала в разряд "неприкасаемых" - щедрые спонсорские взносы, которыми помогал школе её отец, находили самый тёплый отклик в железной душе директрисы Изабеллы Ивановны Сосновской...
     Марьяна Григорьевна умело подавила раздражение, как умела уничтожать в собственной душе и все остальные эмоции, связанные с нелюбимой работой в школе. Будучи хотя и эмоциональной, но весьма прагматичной от природы, она довольно скоро поняла, что "вкладывание себя в любовь к детям" вызывает слишком много негативных последствий и ненужных переживаний. Ушли в далекое прошлое времена, когда она часами торчала после уроков в школе, участвовала вместе с учениками в спектаклях, рисовала стенгазеты... Теперь каждое утро она мысленно очерчивала вокруг себя огненное кольцо защиты от рабочих передряг, которыми так богаты гимназические будни. Ей казалось, что только так она может сберечь собственное здоровье...
     Она открыла журнал и с удовлетворением, отметив про себя, как сильно напряглись ученики, голосом полным желчи произнесла:
     - Козюлина! К доске! 
     Урок английского начался и в другой группе. Инесса Афанасьевна, сдерживая обещание, уже приготовилась раздавать листочки с тест-заданиями, когда в распахнувшейся двери возникло видение директорской секретарши в огромных квадратных очках с толстенными стеклами и унылом коричневом костюме.
     - Извините за вторжение, - красивым мелодичным голосом, удивительно не сочетавшимся с её обликом, произнесла она. - Но Вас, Инесса Афанасьевна, срочно вызывает Изабелла Ивановна.
     Строгая учительница вдруг покраснела, как девочка, и некрасиво засуетилась, рассыпав по столу бумаги и уронив на пол сумочку.
     - Да, да, - забормотала она, - сейчас, сейчас же иду...
     Когда за секретаршей захлопнулась дверь, англичанка внимательно посмотрела на замерший в радости класс.
     - Вы правы, - ответила она на незаданный вопрос, потому что уже давно научилась читать всё по лицам. - Контрольная откладывается до завтра. Вы слышали, что мне надо отойти. Прошу вас, - она сделала небольшую паузу и продолжила, - прошу вас вести себя достойно! Не кричать, не бросаться учебниками и ни в коем случае! Вы меня слышите? Ни в коем случае не выскакивать в коридор. Всё поняли?
     - Всё!!!!!! - не помня себя от счастья, отозвались ученики.
     - Очень надеюсь на ваше благоразумие! - с этими словами учительница ушла.
     - Ура! - сказала, сияя лицом, Мара. - Ура! Ура! Ура!
     - Повезло, - немедленно отозвался Дима Васнецов. - Хоть бы ее директриса подольше там продержала...
     Все были с ним солидарны. Все были полны готовности сдержать данное Инессе Афанасьевне слово и не нарушать дисциплину... Учительницу любили за справедливость. И подводить её никто не хотел.
     И тут Васёк вынул из кармана новенький мобильник. Высветил экран. Собрался включить игру, но почему-то передумал. Хотелось чего-то другого.
     - Кому бы позвонить? - вслух подумал он.
     Все молчали. Только Женя Тетёркин вдруг начал лихорадочно перелистывать какую-то толстую тетрадь.
     - Во, нашёл! - радостно сообщил он. - Телефончик есть! Мама его сюда случайно записала. Приколемся?
     - А чей? Чей телефончик?
     - По-моему, нашей новой соседки по лестничной клетке.
     - Ну и чего мы ей скажем?
     - А скажем, что в соседней квартире террористы заложников захватили, и к ней сейчас спецназ через окно вломится! Во она сдрейфит!
     - А чо, прикольно!
     - Бросьте, ребята, не надо! - встряла в нарастающее озорство Оля Спирина. Но этим только масла в огонь подлила.
     Семенов, улёгшись грудью на стол, уже тянул из рук Тетёркина тетрадку, требуя:
     - Давай сюда или номер диктуй!
     Женя, наливаясь багровым, нездоровым румянцем, тетрадку не выпускал, колебался, борясь не то с собственной трусостью, не то со здравым смыслом...  Но тут над ним завис, сорвавшийся с места Сквора и, заглядывая в запись, быстро диктовал:
     - Шестьсот восемьдесят три...
     Васёк лихорадочно тыкал пальцами в клавиши, став в одночасье предметом всеобщего внимания: уже, отложив в сторону учебник, горящими глазами смотрела на него Мара, подняла любопытные глаза Аня, неодобрительно качает головой Оля...
     - Алё! Слушаю Вас, - приятным женским голосом ответила трубка.
     И Васёк, отыгрываясь за злой остракизм, которому подверг его физик, почти прокричал, давясь смехом:
     - Мадам, раскрывайте шире окна, если не хотите, чтобы их выбил спецназ!!!!!
     - Кто? - опешил голос.
     - Пожарные! - подсказал кто-то.
     - Да! Пожарные! - с готовностью подхватил Семёнов. - В доме пожар! А вы там сидите и в ус не дуете!
     - Где пожар? Ничего не вижу? - вдруг заявила невидимая собеседница, очевидно выглянув в окно.
     - Ща увидишь! - пообещал озорник и нажал отбой.
     Класс развеселился. Девчонки хохотали. У мальчишек горели глаза.
     - Требую продолжения банкета! - заорал Федя Носиков, вытащив свой телефон.
     - Мы привезли Вам рояль!!!!! - сообщил он в трубку.
     - Белый, с позолоченными свечками и на колесиках, - подсказала Мара.
     - Белый, лакированный и на колесиках! - подхватил Федя. - Но рояль это только в первого взгляда, потому что на самом деле - это гроб! Вы ведь заказывали гроб на колесиках?
     - Немедленно прекратите хулиганить! - возмутилась женщина.
     - Так это Вы хулиганите, - не смутился мальчик. - Сначала делает заказ, а потом отказываетесь! Придется Вас оштрафовать!
     - Погоди, мерзавец, - сказали в ответ, - вот поймаю и так тебе задницу надеру, что и до свадьбы не заживет!
     Это заявление было встречено таким дружным гоготом, что даже дверцы в шкафах задрожали. Федя отключился. Но ему на смену уже пришёл осмелевший и счастливый от того, что такая удачная идея пришла в голову именно ему, Тетёркин.
     - Киллера вызывали? - высоким голосом, срываясь на визг, вопросил он ставшую уже довольно сердитой собеседницу. - Звоню уточнить, когда и кого мочить будем?
     Забавная игра захватила всю группу. В неё включились все, выдумывая  новые и новые варианты. Под конец женщина уже не говорила, а буквально рычала в трубку, призывая на головы безобразников различные кары. Но это ещё больше распаляло шутников.
     Неизвестно, сколько бы это  продлилось, но в кабинет вошла Инесса Афанасьевна, о которой все уже успели позабыть.
     Сквора быстренько отключил свой телефон и стал запихивать его в  портфель, опустив вниз глаза. Веселье свернулось и напоминало о себе только подрагивающими плечами, отвернувшейся к окну Мары...
     Учительница подозрительно оглядела учеников. Но всё выглядело относительно нормально. И она продолжила прерванный урок...

                * * *

     Когда шквал звонков прекратился так же внезапно, как и начался, рыжеволосая женщина в вязаной зелёной кофточке, под которой угадывался живот будущей матери, осторожно вынула из телефонного аппарата кассету с записью всех разговоров. Потом достала с книжной полки уголовный кодекс Российской Федерации. Тетёркин ошибся. Она не была их новой соседкой по лестничной клетке. Клара Львовна была мамой лучшей ученицы и старосты шестого "А" класса Вари Прудилиной.

                * * *

     Мама воспитывала Варю в строгости. Любой даже самый маленький проступок всегда подлежал строжайшему разбору, за ним следовало неминуемое наказание. Клара Львовна была детским психологом. Кроме того, она доверяла классикам. И считала, что только труд делает человека Человеком. Поэтому Варю с младых ногтей приобщали к труду. Если в дневник девочки вдруг просачивалась четвёрка, то на следующий день ей надлежало встать в шесть часов утра, чтобы вымыть полы во всей их стометровой квартире. Провинившаяся Варя драила кастрюли и сковородки, чистила ванную и туалет, пылесосила мебель и выбивала на улице коврики.
     - Труд, интеллект и послушание - вот главные постулаты гармоничной личности, - любила повторять Клара Львовна. Друзей дочери мать всегда рассматривала буквально под микроскопом, так как ей очень нравилась народная мудрость, гласящая: "Скажи мне, кто твой друг. И я скажу, кто ты".

                * * *


     После обеда, на большой перемене, в тот злополучный день было запланировано провести классный час. Поэтому гулять никто не пошел, а все в ожидании Марьяны Григорьевны коротали досуг в актовом зале. Аня с Полиной играли "в собачку" с Федей Носиковым, используя вместо мяча его пенал. Васёк и Сквора слушали один плейер на двоих, вставив в уши по наушнику. Маша сдувала у Оли домашнее задание по математике. Кто-то бегал. Кто-то визжал. И только одна Варя, не обращая ни малейшего внимания на стоящих на головах одноклассников, усердно делала уроки на завтра.
     До полного состава не хватало только Мары с Козой. Девочки, подталкивая друг друга локтями, стояли возле мужского туалета, не решаясь туда войти.
     - Давай быстро забеги. Я посторожу, - убеждала подружку Мара.
     - Да нуу. Пойдём вместе, - тянула её на чужую территорию Козюлина.
     В это время дверь туалета распахнулась, и из него, чуть не сбив подружек с ног, выскочил высокий светловолосый парнишка. Вроде из девятого.
     - Вы чего здесь? - слегка опешил он.
     - Слушай! - затараторила Мара. - Там её ободок должен быть.
     Она ткнула пальцем в сторону Козы.
     - Глянь, а?
     Девятиклассник на минуту исчез. Появившись, с видимым удовольствием поинтересовался:
     - Красный с блестящими камешками?
     - Да! Да! Он самый! Это наши придурки его туда забросили. Слушай, будь другом, вынеси его нам!
     - А что я с этого буду иметь?
     - А чего ты хочешь?
     - Сотню.
     - Ой, а мы сегодня без денег...
     - Ну на нет и суда нет. Сами доставайте.
     - Как?
     - Да очень просто - войдите и возьмите.
     Коза наконец решилась. Почему-то плюнув три раза через плечо и покраснев, как варёный рак, она бочком пролезла в уборную. Схватила злополучный ободок. С облегчением выскочила в коридор и тут же наткнулась на завучиху Валерию Петровну, выходившую из соседнего класса. Хотела сделать вид, что не заметила. Но не прокатило. Валерия Петровна крепко схватила её руку.
     - Ты что там делала?
     - Ободок забирала. Его туда мальчишки забросили.
     - А тебе никто не говорил, что есть такое слово - не-при-лич-но!
     Она так и произнесла. По слогам. Мара, вовремя ретировавшаяся к подоконнику, вытянула шею, прислушиваясь к разговору.
     - А как иначе его достать?
     - Надо было к учителям обратиться. Да ты видно совсем и стыд, и совесть потеряла!
     И пошла прочь от пристыженной девочки, бормоча что-то под нос себе недоброе.
     Мара с Козой переглянулись и, расхохотавшись, отправились к остальным ребятам. По дороге переделали эту историю в настоящий анекдот, который дошёл до одноклассников со многими забавными подробностями. Их рассказ вызвал живейший интерес. Народ вовсю веселился, когда в зал, размахивая руками словно большой встревоженный шмель, влетел Тетёркин. Он остановился возле Вари, даже не взглянувшей в его сторону, и закричал так пронзительно, что ребята, оставив свои занятия, уставились на него:
     - Прудилина!!!!!!! Это твой телефон?!
     И сунул в руки слегка обалдевшей отличницы ту самую тетрадку с "заветным телефончиком".
     - Ну да мой, - ещё ничего не понимая, спокойно ответила девочка. - А в чём дело?
     - Дело в том, - начал мгновенно вспотевший и покрывшийся бурыми пятнами Женя, - дело в том, что мы решили чуть-чуть пошутить и позвонили твоей маме. Понимаешь, я думал, что это телефон нашей соседки...
     - "Скажи мне, кто твой друг", - тут же пронеслось в голове девочки. И её лицо свела жуткая гримаса отчаяния.
     - Что? Что вы ей наговорили?!!!!!
     - Да так, ничего особенного, честное слово. Про рояль на колёсиках и про киллера...
     - Про какого еще киллера? - слёзы бурным потоком хлынули из Вариных глаз и закапали с подбородка на пол...
     Схватив мобильник, она опрометью выскочила вон. За ней, толкаясь и встревоженно кудахча, помчались почти все девочки.
     - Маме звонит, - сообщила вернувшаяся через пару минут и очень довольная таким необычным развлечением Полина Сыроедова. - Чует мое сердце - скандал будет!
     - Не каркай! - вдруг разозлился Сквора и резко повернулся к Тетёркину. - Ты чего творишь, баран ты недорезанный! Ты же нас всех подставил сейчас!
     Женя стоял такой бордовый, что казалось, он вот-вот лопнет.
     - Что происходит? - поинтересовалась подошедшая Марьяна Григорьевна. - Почему здесь только половина класса? Где девочки? Где староста?
     - Варя в туалет плакать убежала, а девочки там её утешают, - злорадно покосившись на Сквору, сообщила Сыроедова.
     Классная, выражая всем своим видом недовольство, направилась в указанном направлении выяснять причину Вариной истерики. За ней хвостом, одновременно сгорая от любопытства и опасаясь тяжелой руки Скворцова, увязалась Полина.
     - Что теперь будет...
     Класс снова разделился на две половины: одна мучилась интересом, другая не то страхом, не то запоздалыми муками совести.
     В воздухе запахло неминуемой грозой. И она разразилась. В класс вместе с Марьяной Григорьевной, заплаканной Варей и девочками вошли новые лица: директор гимназии - Изабелла Ивановна Сосновская, похожая на колобок в чёрном, завуч по воспитательной работе  - Татьяна Анатольевна Голубева и малокомузнакомая, встрёпанная и явно чем-то сильно разгневанная рыжеволосая женщина, как мумия, плотно запелёнутая в широкое пончо.
     Класс замер. И у всех, даже самых невиновных и еще не имеющих понятия об утренних событиях, невольно подкосились ноги и чаще забились сердца.
     - Мамочка! - виноватым, умоляющим голосом крикнула Варя.
     Но рыжеволосая женщина на неё не смотрела.
     - Шестой "А"! - ледяным тоном произнесла директриса. - Всех прошу сесть и обеспечить тишину! Посторонним следует покинуть помещение!
    Две "посторонние" девочки из параллельного класса "Б"
почему-то на цыпочках выскользнули за дверь, где вдохнув полной грудью воздуха свободы, помчались  разносить по школе потрясающую новость о том, что в шестом "А" - ЧП!
     - Кто явился инициатором столь дикой забавы? - вопрошала в это самое время Изабелла Ивановна у притихших учеников. - Во сколько Вы говорите, звонили? - уточнила она у Клары Львовны.
    - Где-то в начале десятого.
     - Вы хотите сказать, что это безобразие творилось прямо на уроке?
     - По всей вероятности, да.
     - Староста! Какой урок был первым?
     - Английский, - еле слышно промямлила Варя.
     - Отлично! И кто, позвольте узнать, вёл урок?
     - Инесса Афанасьевна...
     - Татьяна Анатольевна!  - обратилась Сосновская к завучу - Будьте добры, пригласите сюда, пожалуйста, преподавателя Полётову. И снова обернулась к классу:
     - Я повторю вопрос. Кто был инициатором?
     Все головы молча повернулись в сторону пунцового Тетёркина. Под этими взглядами он поднялся.
     - Ты?
     Женя Тетёркин никогда не отличался храбростью. Он очень старался быть хорошим мальчиком, чтобы не огорчать маму с папой, гордившихся тем, что их сын учится в таком весомом, в таком элитном учебном заведении, которое посещают не простые, а тщательно, почти под мискропом отобранные дети. Учёба давалась Жене с большим трудом. Придя из школы, он иногда до поздней ночи корпел над уроками. И всё-таки тройки и двойки были нередкими визитерами в его дневнике.
     Он считался примерным, даже слишком примерным, мальчиком. Осознание собственного преступления буквально придавило его к земле.
     - Я, - произнес он, не слыша собственного голоса. И вдруг взвизнул, заверещал как-то по-заячьи, срываясь на тонкий визг:
     - Я знаю! Я - преступник!!!!! Я совершил тяжкое преступление!!!!! Простите меня!!!!!
     - Ща ещё на колени грохнется, - с отвращением шепнула Маре Коза и насмешливо выпятила вперед нижнюю губу.
     Тетёркин рыдал. Руки у него дрожали, он никак не мог вытащить из кармана носовой платок и растирал слёзы, слюни и сопли по лицу кулаками, оставлявшими грязные разводы.
     - Кто ещё, - видимо вполне удовлетворенная этим зрелищем, вопросила Изабелла Ивановна. - Клара Львовна утверждает, что ей звонило несколько человек.
     В гробовом молчании стали один за другим подниматься провинившиеся мальчики.
     - Все на выход! - скомандовала Сосновская. - И Вас, Марьяна Григорьевна, прошу к нам присоединиться.
     Едва они ушли, как в зал почти вбежала, запыхавшаяся Инесса Афанасьевна, нервно комкая в руках концы шейного платочка.
     - Как вы могли?
     В ответ - молчание. Слышно было лишь, как стучат по оконным стёклам струйки дождя да скребутся, ограбленные ветром, ветви деревьев.
     - Эх вы! - в сердцах сказала учительница. Потом еще раз, уже чуть громче повторила: - Эх вы!

                * * *

     К концу шестого урока в гимназию начали подтягиваться вызванные в срочном порядке родители "малолетних преступников". Они уже успели созвониться между собой и теперь сбились на школьном дворе, образовав встревоженно гудящую кучку. Поводов для серьезного беспокойства было немало. Каждый родитель прекрасно знал, как скора и как жестока Сосновская на расправу. Например, в прошлом году она безжалостно отчислила десятиклассника, застукав его с сигаретой в школьном дворе... А тут такое ЧП...
     - Ну побаловались детишки, - нервно тараторила Валентина Олеговна Тетёркина, симпатичная, пухлая дамочка с ямочками на розовых щечках. - Тоже мне преступление...
     Хмурился и молчал Сергей Сергеевич Семёнов, выдернутый с работы. Он стоял и размышлял о том, что сын, несмотря на усиленные старания тёщи, все-таки растет оболтусом и лоботрясом. А потому пора бы с ним уже и по-мужски побеседовать...
     Родители Феди Носикова пришли вдвоем. Федя был поздним ребенком, появившимся на свет, когда родителям было далеко за сорок. Отец - инвалид афганской войны, получающий небольшую пенсию, занимался воспитанием сына и ведением домашнего хозяйства. Деньги зарабатывала мама - заведующая одной из крупнейших аптек города. Но летом она серьезно заболела. И теперь тоже получила инвалидность... Они слишком серьёзно относились к учебе сына... Слишком серьёзно. Сейчас лицо Марии Васильевны покрывала смертельная бледность. Казалось, она вот-вот грохнется в обморок...
     Мама Скворы - Ирина Константиновна - тоже хмурилась. Но сердилась не на сына. А на школу.
     - Вот паразиты, - думала она, - из-за такой ерунды с работы сдёрнули. Ну пошалили детки. С кем не бывает? Учителя тоже хороши. За что зарплату получают, если дети даже на уроке хулиганить умудряются...
     На крылечке замаячила фигура Марьяны Григорьевны, которая пригласила родителей войти.
     В тот момент, когда за ними захлопывалась дверь, во двор, придерживая края шляпки, вошла мама Оли Спириной. Её никто не вызывал, просто ей захотелось встретить дочку возле школы. Девочка где-то задерживалась, и мама, решив поторопить её, достала из сумочки телефон и нажала на соединение.

                * * *


     Четыре обвиняемых мальчика стояли в самой середине просторного директорского кабинета. Вокруг на стульях разместились директор, завуч, классная, бледная "англичанка" Инесса Афанасьевна, гневная Клара Львовна с возмущенным мужем, родители...
     Мальчикам было очень неуютно. Гораздо неуютней, чем у доски. Там, за спиной, хотя бы находилась стена... А здесь оставалось только одно - провалиться куда-нибудь под пол, под землю. Туда, где под асфальтом шумит, взятая в трубу, маленькая светлая речушка, впадающая в Яузу... Зачерпнуть бы той водички - и вымыть, остудить горящее лицо, щеки, уши...
     Но пол целёхонек. Приходится стоять и отвечать, и оправдываться... Весь класс веселился, а наказывают только их четверых. Разве это справедливо?
     Так думает Тетёркин. Он не смеет поднять на маму глаза. Что с ней будет, если его выгонят из гимназии? А с ним, что будет? Нет, это ужасно нечестно и неправильно. Странные, сумбурные мысли крутятся в его бедной голове. А, если сейчас признаться и сказать, что все звонили, все! Весь класс!!!! Вот оно - спасение! Весь класс всё равно не выгонят. Как утопающий за соломинку, схватился Женя за эту спасительную идею. Поэтому на вопрос Изабеллы Ивановны, кто еще принимал участие в "этом безобразии?" Он назвал первое имя, которое пришло на ум, точнее никогда из него не выходило с самого первого класса. Потому что эта девчонка с первого класса ему нравилась. Он сказал:
     - Оля Спирина...

                * * *

      Вероника Андреевна Спирина, слушая в трубке длинные гудки, подняла глаза и увидела на крылечке Мару, которая энергично махала ей рукой:
     - Идите скорей! Вас вместе с Олей вызывают к директору!
     - Зачем? Что случилось?
     - Так у нас ЧП! Только Олька вроде не при чём! Мы давно возле двери стоим и слушаем. Это её болван Тетёркин оговорил...
     - Что ж, раз вызывают, надо идти, - решила Вероника Андреевна, ощутив неприятный холодок, поползший вдруг по телу.
     - Разберёмся!, - заверила она, семенящую рядом, Мару.
     В коридоре, возле кабинета Изабеллы Ивановны, столпился почти весь шестой "А". Ребята тихо перешёптывались и толкали друг друга локтями.
     - Ваша Оля уже там! , - сообщила Полина Сыроедова, показывая на, обитую дорогой коричневой кожей, дверь.
     Олина мама вошла, примостилась рядом с кем-то из родителей на краешке стула и сразу будто в другом мире очутилась. Внимательные глаза охватили всю картину разом, отчетливо окладывая в памяти каждую деталь, каждую мелочь.
     Судьи и подсудимые. Пять жалких съежившихся фигурок на дорогом бордовом ковре роскошного кабинета. Четыре мальчика и одна девочка. Девочка не столько испугана, сколько растеряна. А мальчик - смешной, толстый мальчик с багровым лицом и трясущимися щеками на неё нападает:
     - Ты! Ты мне подсказывала, что надо говорить!!! Это ты во всем виновата! Ты! Ты! Ты!
     Оля, наконец, предприняла робкую попытку защититься:
     - Но ты бы мог и не слушать меня...
     - Так ты же заставила меня звонить! Да! Заставила, заставила, заставила!!!
     На минуту Оле показалось, что она попала в какой-то страшный сон. Что за чушь он несёт - этот тупой, трусливый Тетеркин? Все же знают, что она не при чём - не только звонить не заставляла, но даже уговаривала отказаться от этого развлечения! Почему тогда молчат остальные мальчики? Или они тоже будут вот так же кричать и наступать на неё с угрозами и упреками? И мама здесь. Почему здесь мама?
     Вероника Андреевна отлично знала свою дочь. Что-то взорвалось в её душе, когда она поняла, что ещё немного и белая, как школьный мел, дочь просто лишится чувств.
     - Что здесь за судилище?, - Олина мама давно ни с кем не разговаривала таким тоном. С тех пор, как из преуспевающго руководителя превратилась в домашнюю хозяйку. С тех пор, как серьезно занедужила старенькая мама, а повзрослевшая дочь пошла в школу. Значит прошло уже целых шесть лет. Она даже не заметила, как постепенно стало забываться её имя собственное, и она из Вероники Андреевны превратилась просто в Олину маму, как в приложение к дочери...
     Вопрос взорвал атмосферу. Зашевелились родители. Недобро ухмыльнулась классная. Дернула плечом Главная обвинительница. До щёлок сузила начальственные очи Изабелла Ивановна.
     Но в Веронике Андреевне уже проснулся Боец. Все эти годы он мирно спал, свернувшись калачиком, на самом дне ее души за невостребованностью. Госпожа Спирина не боялась проблем, которые касались её лично. Закалённая жизнью, она умела принять бой. Но дочь - это совсем-совсем другое. Это почти табу - ссориться с педагогами. Всем ясно, что потом они всегда найдут способ отыграться на ребёнке... Но сейчас её ребёнок нуждался в защите...
     - Кто мне объяснит в чём именно обвиняют мою дочь?, - повторила вопрос Олина мама.
     - Её пока никто ни в чем не обвиняет. Мы просто разбираем сложившуюся ситуацию, - осторожно ответила Сосновская, не ожидавшая с этой стороны никакого нападения. А потому несколько обескураженная. Но она была опытным поединщиком, а потому быстро пришла в себя.
     - Вы её всегда, не разобравшись, защищаете?, - тут же перешла она в нападение. - Я знаю, что Вы всегда и везде скандалите, вот и дочь, видимо, в Вас пошла...
      И посмотрела на неё с презрением. Как на скандалистку.
     - Да , - тут же пришла на подмогу директору классная. - Оля себя ведёт вызывающе. Посмотрите, что на ней, вместо формы, надето...
     Вероника Андреевна с удивлением отметила про себя, что за все шесть лет ни разу ни с кем из учителей в гимназии не повздорила, и ни на кого не пожаловалась. А от классной до сих пор получала только одни благодарности. Но вступить в директрисой в перепалку означало уход от главной темы. Переход на личности не просто уводил в сторону, но и высветил бы госпожу Спирину в самой невыгодной ситуации - мелкой склочницы и бабы недалёкой. Вероника Андреевна по достоинству оценила ход Изабеллы Ивановны, понимая, что та элементарно провоцирует её на скандал. А потому ответила тихо, очень тихо, заставляя аудиторию напрячь не только слух, но и сконцентрировать внимание:
     - Вот я и хотела бы разобраться, в чем именно обвиняют Олю... Не из-за формы же нас сюда пригласили!
     Изабелла Ивановна открыла было рот, но её опередила Рыжеволосая:
     - Ваша дочь, - резко произнесла она, - обвиняется в телефонном хулиганстве, предусмотренном в новой редакции УК России... Поэтому я требую, чтобы всех нарушителей исключили из школы. В противном случае буду вынуждена обратиться с соответствующим заявлением в органы милиции. Пусть их там поставят на учёт. Я так сегодня переволновалась, а в моем положении это чревато! 
     С этими словами она распахнула пончо, и все увидели большой круглый живот, плотно обтянутый серебристой водолазкой...
     Кто-то громко охнул. Потом наступила зловещая мёртвая тишина. Которую нарушил резкий хруст карандаша, сломавшегося в руках завуча.
     - И доказательства у Вас есть?
     - А как же!, - и Клара Львовна вытащила из сумочки миниатюрную кассету. Здесь всё записано!
     - Послушать бы, - подал, наконец, голос папа, сильно погрустневшего, Васька Семёнова.
     - С удовольствием, - парировала Варина мама.
     Она достала маленький диктофончик, вставила туда кассету и нажала на плэй.
     Пятнадцать человек замерли в ожидании.
     Преступники в середине кабинета тоже слушали свои разудалые голоса, доносившиеся, как им в этот момент казалось, из далёкого-далёкого прошлого.
      Им было так плохо, что они даже не заметили, как блеснули смешинки в глазах папы Семёнова. Как удивлённо вскинула брови Олина мама. Как пожала плечами Инесса Афанасьевна и даже чему-то улыбнулась Изабелла Ивановна.
     - А где же Олин голос? Что-то я его не узнала, едва замолчал диктофон, поинтересовалась Вероника Андреевна.
     - А откуда ж там её голос, если она и не звонила вовсе, - отозвался Сквора.
     - Как не звонила?
     - Да никак. Просто не звонила и всё. Сидела в классе, смеялась... Все они там смеялись.
     - Ты уверен, что она не звонила? - вмешалась Марьяна Григорьевна. Ей не нравилось, что жертва ускользала прямо из рук. Да и мать её теперь, скорее всего, окончательно обнаглеет.
     - Да не звонила, не звонила, - ответил за друга Васёк. - Этот дурак зачем-то всё про неё наврал. - И он показал на Тетёркина.
     И тут Оля заплакала. Точнее зарыдала громко, никого не стесняясь, во весь голос:
     - Мама! Мамочка!, - кричала она и топала ногами, - Я никому не звонила. Ты мне веришь?
     - Похоже на истерику, - заметила завуч, - уводите её отсюда поскорее!
     Вероника Андреевна схватила дочь за руку. Рука была холодная, как лёд...
     Закрывая дверь они услышали:
     - Требую исключения всех четверых из школы!
     Потом заплакала женщина. Мама Феди Носикова...

                * * *

     Оля даже переобуваться не стала. Просто накинула куртку, сунула маме вещи и почти бегом выскочила на улицу. Мама шла рядом, полуобняв дочь за талию. Но сейчас она перестала быть просто Олиной мамой. Это была Вероника Андреевна Спирина - собственной персоной. Она шла, расправив плечи и высоко подняв голову. Их провожали глазами. Им вслед оглядывались.

                * * *

     Дома мама напоила девочку горячим чаем с мёдом, дала успокоительную таблетку и, когда та уснула, набрала номер родителей несчастного Тетёркина.
     - Нас, скорее всего, отчислят, - сообщила похоронным голосом трубка. - Мы уже звонили по разным инстанциям. Даже в приёмную Президента. Говорят, что Варина мать права. И Изабелла полностью на её стороне... Ты бы слышала, что она после вашего ухода наговорила! Женька тут в истерике бьётся.
     - Нельзя сидеть, сложа руки и смотреть, как детей уничтожают, - резко бросила Вероника Андреевна.
     - Хорошо тебе говорить, - всхлипнули в ответ. - Мамаша-то Вари беременная. Говорит, что после звонков этих ей скорую вызывать пришлось. И справка имеется о вреде, причинённом здоровью.
     Мы к ней на улице сунулись. Извиниться хотели. Да куда там! Как заклинило бабу: "Преступление должно быть наказано по всей строгости закона!" Аж затряслась вся: "Ни за что, - орёт - не успокоюсь, пока этих подонков из гимназии с волчьим билетом не выкинут!"
     - Значит обратитесь к юристу!
     - Изабелла уточнила вслед, что никакой нам юрист не поможет!
     - Ладно, - напряглась Олина мама, - что-нибудь придумаем. Главное - не раскисайте!
     Она повесила трубку. Заглянула в комнату на спящую Олю и, надев пальто,
 тихонько выскользнула в дверь.
     ...Здание, возле которого она попросила таксиста затормозить, было хорошо известно во всём мире. Женщина кому-то позвонила из проходной, и ей тут же выписали пропуск. И только в лифте, увидев свое отражение в огромном зеркале, Вероника Андреевна подумала, что очень зря не накрасилась...
     Хозяин Кабинета встретил её у дверей. Он был рад и удивлён одновременно и не скрывал своих чувств.
     - Лидия Васильевна! Будьте добры, два кофе, - скомандовал по селектору.
     - Может по коньячку? Ника, есть твой любимый.
     - Не откажусь, - благодарно кивнула та.
     Хозяин кабинета молча положил перед ней чистый лист бумаги.
     - Пиши.
     - Что писать?
      - Заявление, конечно. Ты же на работу хочешь вернуться? Я правильно понял?
     - Нет... То есть не совсем. Точнее совсем нет. У меня другое...
     - Жаль, - он по-прежнему не сводил с Вероники внимательных глаз. А ведь я тебе замены так и не нашел. Возвращайся! Будешь тут всеми руководить. Помнишь, как тогда, в девяностых...
     Она, конечно, помнила всё. Вернуться сюда! Как было бы здорово! Плюнуть на осточертевший быт, на вечные сумки с продуктами, на ворчливую больную маму, на рутинное общение с неинтересными людьми...
     Он, словно услышал ее мысли:
     -  Маме сиделку найдём или в госпиталь хороший определим, где икрой каждый день кормят, и не баклажанной... Дочку в школу переведём. В хорошую, в ту, на которую пальцем покажешь...
     - Нет, - твёрдо ответила она. - Я не готова. Я не могу их сейчас бросить. Понимаешь? У меня к тебе личная просьба...

                * * *

     Изабелла Ивановна лежала в супружеской спальне на огромной резной двуспальной кровати, не зажигая света. Уже приняты все нужные таблетки. Боль в голове и груди слегка притупилась, но до конца не прошла. Давно Железной директрисе не было так погано.
     Она лежала в темноте и вспоминала, как на волне первых перестроечных лет у неё возникла прекрасная, замечательная идея создать школу нового образца! Идея казалась такой заманчивой и перспективной, что Изабелла Ивановна, тогда еще обычная учительница русского языка и литературы, быстро сколотила вокруг себя группу единомышленников, в которую вошли лучшие преподаватели из нескольких школ.
     - Вот, если бы у нас и вправду появилась возможность отбирать самых ярких, самых способных детей, нацеленных на учебу! - вслух мечтали они. Как бы нам тогда работалось! На одном дыхании! Способные дети из благополучных семей! О чём еще может мечтать учитель!
     Сколько препятствий они преодолели! Сколько пудов соли переварили, пока родилось их совместное, их выстраданное детище - эта, престижная ныне, гимназия. Кажется, все мечты сбылись. Учеников отбирают - и это узаконено. Семьи у всех хорошие, во всяком случае материально обеспеченные. А проблем не становится меньше. Просто они другие, эти проблемы...
     На последнем совещании её коллега, директор обычной районной школы, которая была обязана принимать всех детей, независимо от способностей и статуса родителей, с грустью констатировала:
     - Пятьдесят процентов наших учеников - это голодные и злые дети.
     Изабелла ничего тогда не сказала, но подумала:
     - У нас учатся, конечно, сытые, но наглые...
     Сегодняшняя ситуация только добавила проблем.
     Изабелла с первого взгляда возненавидела Клару Львовну. Но Клара Львовна была опасной. Очень опасной. Она слишком хорошо знала свои права. Слишком театрально и профессионально их качала. Пойти ей навстречу казалось Сосновской таким же опасным, как и отказать... Она думала.   
     Как вдруг этот звонок сверху. Он не оставил ей шансов. Конечно, формально всё решит педсовет. Всё, что она скажет заранее. Её власть в гимназии давно стала единоличной. Учителя знали: существуют только два мнения - директора и неправильное. Все, кто считал по-другому должны были уйти. И они уходили. Она и не заметила, как ушли почти все, с кем она начинала новое дело. Самые яркие. Самые профессиональные. Самые честные. В глубине души она признавалась себе, что после их ухода исчезло то главное, ради чего когда-то всё и затевалось. Исчезло качество в преподавании ряда дисциплин. Испарилось тепло дружеского локтя. Утратилось доверие учеников. Но зато воцарилось абсолютное послушание, а соответственно и покой. И спокойствие. Сегодня это спокойствие было нарушено. Грубо нарушено. И она непременно накажет виновных. Не так показательно, конечно, как хотелось. Но так, чтобы всё же запомнили.
     Что-то ещё её тревожило. Да, этот "совет", от которого нельзя отказаться. Интересно, у кого из родителей такие связи наверху?
     Ох, голова проклятая раскалывается. Изабелла рванула на себя форточку и комнату заполнил сырой холодный, пропахший бензином, воздух.
     - Чёрт бы их побрал с их связями... С их знаниями законов... Завтра придётся вертеться перед этой бешеной мамочкой с её явно подложными справками. Завтра. А сейчас надо выпить снотворное. И спать... Всё завтра.
  Каждая игра имеет свои правила. Педсовет примет самое правильное решение...
     И всё-таки - у кого из родителей там свой человек? Она еще раз мысленно перебрала в уме каждого. И только один человек оказался вне поля её зрения. Только один человек - скромная домохозяйка - Вероника Андреевна Спирина.

                * * *

     Педсовет назначили на пятницу. А в четверг была создана комиссия для полного расследования ЧП. В неё вошли четыре человека. И всем учителям сразу стало ясно, что последнее слово Сосновская оставляет за собой. Но какое? Где будет та заветная запятая - казнить нельзя помиловать? Ситуация кипела уже несколько дней и в любую минуту грозила выйти из-под контроля.
     В школе соседствовали две большие группировки. В одной "состояли" педагоги, преданные директрисе, как шакалы Льву. В другой числились инакомыслящие. Способные не только самостоятельно думать, но и не боящиеся своё мнение озвучить принародно. Хлопотные, конечно. Но зато они и в трудный момент не предадут. Тогда, как шакалы не только закапывать помогут, но и хвостами место казни заметут. Поэтому Сосновская держала их при себе только до поры, до времени и расставалась без жалости. Новые послушники всегда сговорчивее старых. И знают меньше... Надолго  задержались только Марьяна Григорьевна Подопригора да завуч Валерия Петровна Оводова. Они то и вошли в состав комиссии. С "противной" же стороны были тоже самые "старенькие" и активные - преподаватель истории Валентина Владимировна Слободкина и учительница химии Галина Петровна Бороданова.
     Собственно, задач перед комиссией стояло не слишком много: собрать с "обвиняемых" письменные объяснения да ещё раз переговорить с очевидцами событий.
     К вечеру в учительской было на удивление многолюдно. Почему-то именно в этот день у всех оказалось множество дел  в школе. На самом деле коллектив хотел ясности. Хотя никто и не был уверен, что Изабелла Ивановна не проведёт совещание с комиссией вдали от чужих ушей у себя в кабинете.
     Не расходились и школьники. Не говоря уже о четвёрке нарушителей, чьи имена уже третий день не сходили с языка детей и родителей. Напряг сделал своё дело. Они так измотались морально, что практически перестали бояться. Скорее наоборот, столь пристальное, непривычное внимание заставило их, невзирая на опасность, почувствовать себя настоящими героями.
      Мусолили и в сотый раз перессказывали друг другу сегодняшние смешные инциденты. Так, вызванный на уроке физики к доске Сквора, нещадно кроша на пол и новый пиджак мел, нацарапал: "Дано: преступление. Требуется доказать: невиновность". Чем изрядно позабавил и учителя, и класс, который то затихая, то вновь возбуждаясь, так и прожрал до самой перемены.
     Ещё больше народ взбудоражил Тетёркин, который на выданном для объяснения листочке, высунув язык, тщательно вывел: "Директору гимназии г-же Сосновской И.А. от г-на Тетёркина Е., урождённого в Москве, несовершеннолетнего, ранее несудимого..." После чего разгневанная Валентина Владимировна на радость остальным ранее несудимым придуркам, отчитывала его за глупость почти половину урока.
     Отчёт комиссии выслушали в учительской. Без эмоций. Никаких обсуждений. Никаких указаний далее не последовало. И все разошлись по домам. Очень недовольные.

* * *

     В пятницу солнце, наконец, выбило из-под ног непогоды табуретку. Как-то вмиг высохли тротуары. Зазолотились и заалели слегка подпорченными причёсками деревья. И только лужи, в которых плавали флотилии разноцветной листвы, ещё напоминали о первом, серьёзном ударе осени.
     Педсовет был назначен на большую часовую перемену. То есть на половину второго. Учителя при этом надеялись уложиться во времени до шестого урока. Ученики же, разгорячённые перспективой практически без присмотра протусить полтора-два часа на улице, мечтали лишь о том, чтобы педсовет длился, как можно дольше. И, хотя - выгонят - не выгонят - ещё витало в пряном и вкусном воздухе, общественность уже занимала более свежая новость. Вчера ученица седьмого класса Катя Базиликина остриём ножа выцарапала на руке: "Глеб, люблю!!!!!"
Рука эта, истекающая кровью, была выставлена на всеобщее обозрение "ВКонтакте". Чем вызвала массовый интерес и обильные пересуды.
     - Больно, да? Больно? - атаковали Катю девочки.
     Особенно усердствовала Мара. За что на неё неожиданно обиделась Коза.
     Позитивное настроение немного сбило появление родителей. Ребята сразу примолкли, увидев и оценив их постные, похоронные физиономии. Мама Феди Носикова на всякий случай несла с собой целых три флакона валерьянки. А мама Скворы - нашатырный спирт...
     Последними прочеканили шаг Варины родители. И двери за ними захлопнулись.
     После этого народ начал веселиться уже вовсю. Свобода!
     В общем веселье не принимали участие только две девочки, которые в школу не пришли. Это были Варя Прудилина и Оля Спирина. 

 * * *
    
Педсовет, прошёл, как надо. Прокуроры осуждали. Адвокаты защищали. Грешники каялись. В результате НАКАЗАЛИ ВЕСЬ КЛАСС, лишив экскурсий, огоньков и выездов на природу на целых полгода! Шестой "А" взвыл от подобной несправедливости.
     Только родители "преступников" остались вполне довольны.
     Инессе Афанасьевне объявили строгий выговор.
     От Марьяны Григорьевны потребовали дополнительной бдительности.
     С заявлением в милицию Клара Львовна обращаться не стала. Зато продержала дочь целую неделю дома и запретила ей оставаться старостой. Место Вари заняла, тут же невероятно возгордившаяся, Полина Сыроедова.
     А у Вари, в первый раз в жизни, в триместре появилась четвёрка.
     Учительница русского языка и литературы Марина Парисовна Безличкина, подводя итоги, заявила:
     - Очень обидно, но на сей Варвара Прудилина, не оправдав наших надежд, резко снизила успеваемость. Поэтому по русскому придется поставить четыре.
     Каждый знал, что устами Марины Парисовны обычно глаголет Изабелла Ивановна. Некоторые Варю даже жалели. На юбилей школы она не получила диплома отличницы и сразу перестала быть "гордостью и надеждой гимназии"...


                * * *

     Когда мама Оли Спириной в тот злополучный день вернулась домой, дочь ещё спала, но голова её пылала огнем. С температурой "сорок" девочка провалялась в постели почти две недели.
     Мама, как маленькой читала ей вслух книжки и кормила с ложки протёртыми фруктами. Постепенно события последних школьных дней отодвинулись куда-то очень далеко. Стали казаться почти нереальными... Тем более, что из гимназии ей никто так и не позвонил. Ни разу. Только раскаявшийся Тетёркин прислал в нэте огромный букет и собачку...
     И только, собираясь на прием к врачу, Оля вдруг вспомнила, что не вынула из сумки сапоги. В пакете её рука, нашарив посторонний предмет, вытащила его наружу. Это был, уже успевший засохнуть, грязный комок, в который превратилась модная шапочка.
     - Что это?, - поинтересовалась было мама, но, наткнувшись, на полный отчаяния взгляд дочери, замолчала.
     - Это я! - ответила Оля. - Они меня так же в грязи изваляли... И тебе никто не позвонил. Даже спасибо не сказали гады!
     - Никто не знает, что я ммм, ну немного вмешалась в ситуацию...
     - Почему? Ты же доброе дело сделала!
     - Нет, никакого доброго дела я не сделала. Я просто поступила по совести. Возможно, несколько изменила ход событий. Вот только в какую сторону? Очень часто наши попытки совершить что-то хорошое заканчиваются...
     Она не договорила. Потому что увидев, как у дочери задрожали губы, объяснила:
     - Каждый поступок имеет свои последствия. Я несколько облегчила мальчикам наказание, полагая, что их преступление скорее сродни шалости. Пойдёт ли это на пользу? Ещё не знаю. Время покажет. Только оно даёт реальную оценку каждому нашему поступку, когда приходит собирать урожай...
     - Как же тогда жить?
     - По совести. Совесть - наш единственный и самый верный ориентир в земном лабиринте. А поступки по совести ни в какой благодарности от окружающих не нуждаются. Желание благодарности уже само по себе порочно, потому что может перерасти в гордыню, обиду, жадность, глупость, в конце концов. Потому то и говорят, что главная сила человека в совести.
     - А я сильная?
     - По всей вероятности, да. Иначе судьба не подкинула бы тебе такого испытания. А ты унываешь, когда радоваться надо...
      - А это выбрось!, - и мама показала на перепачканную шапочку. - Выбрось и навсегда забудь, как себя жалеть стала. Выбрось немедленно!
     И Оля Спирина маму послушалась...