Жанна д Арк из рода Валуа 30

 
ШАГ НАЗАД.

Изабо крайне редко бывала в Лувре. И хотя скука, которую она всегда здесь ощущала, давно уже перебралась и в особняк на улице Барбет, королева все равно продолжала считать, что там, в особняке, ей живется и безопаснее, и веселее.
Хотя какое уж веселье?!
Прошедший год истрепал Изабо все нервы.
Сначала герцог Жан, этот наглый коротышка, наводнил Париж своими английскими наемниками! Видите ли, ему без них столицу не удержать! Все как один - ненавистно рыжие, веснушчатые, с пустыми глазами и веками, словно бы лысыми из-за бесцветных ресниц. Скукой от них веяло за милю, зато наглостью все эти «сэры» и «милорды» могли потягаться даже с коротышкой!
Слава Богу, в марте умер их король Генри, и всю свору словно ветром унесло. Помчались присягать новому королю, а коротышку Бургундца бросили одного. Ох, как быстро он притих! Особенно когда арманьяки снова подняли головы - и не просто так, а с помощью тех же англичан! Куда только подевались и высокомерие, и снисходительная медлительность, и этот наглый ненавистный жест, которым он при добром расположении духа хватал её за грудь… О, Господи! При одном воспоминании об этом у Изабо портилось настроение, и даже если закрадывалась в сердце какая-то жалость к поверженному герцогу, её тут же выталкивало прочь отвращение.
Неужели это всё, что ей осталось?
А ведь кажется только вчера юные вассалы слюной исходили, целуя подол её платья, заглядывали жалобно в глаза и только что хвостом не виляли, мечтая, чтобы их поцелуям было позволено подняться выше.
Ах!
Сколько раз, вспоминая об этом, Изабо закрывала глаза и снова, снова, как в тот далекий год её самой прекрасной юности, встречалась взглядом с еще живым и божественно красивым Луи Орлеанским.
Ощущения, конечно, были уже не так ослепительны – время многое в них подтёрло, добавив мрачности из будущего – но главное всегда оставалось неизменным. И повернувшееся к ней лицо, все так же медленно, в ореоле, затмевающем все вокруг, выплывало из толпы и приближалось, приближалось, приближалось...
От этих, тысячекратно вызываемых видений, Изабо чуть с ума не сошла.
Июль выдался на удивление жарким, поэтому спать она перебралась в верхние покои, где имелся выход на широкий каменный балкон, густо заросший виноградом. Прохладными ночами здесь так отрадно мечталось об идеальном возлюбленном с глазами Луи, его телом и голосом, со всеми его лучшими манерами и привычками, с его теплыми руками и мягким голосом. И возлюбленный этот был не знатен, не богат, зато более предан, и, уж конечно, не умирал под топором наемного убийцы из-за глупых политических притязаний!
Изабо даже плакала несколько раз - так прекрасна была её грёза! И постепенно довела себя до такого исступления, что не сразу поняла, какая беда свалилась на неё в августе, когда Жан Бургундский позорно сбежал, сдав Париж своим противникам.
Беда эта звалась Бернар д'Арманьяк, и по сравнению с ним даже наемники-англичане показались королеве милыми людьми. Граф и раньше её не жаловал, но теперь без Луи, без защиты коротышки Бургундца и даже без королевской защиты - потому что идиот Шарль вдруг снова стал впадать в подозрительность - совсем обнаглел! И его презрение королева постоянно ощущала тянущимся за ней, как тяжёлый шлейф.
Впрочем, спроси кто-нибудь - в чем конкретно это презрение выражалось, Изабо вряд ли смогла бы ответить. Внешне граф был довольно почтителен, королеву ни в чем не притеснял - если, конечно, не считать пары новых фрейлин, приставленных к её двору и зорко за всем следящих - но она ПРОСТО ЗНАЛА, что он её ненавидит, и этого было вполне достаточно, чтобы посчитать графа виновным в любых огорчениях и увидеть в каждом его поступке ущемление собственных прав.
Во всяком случае, без его вмешательства дурачок Шарль никогда бы снова не надулся на свою «душеньку»!
Да и вообще какое право имеет этот плешивый зануда совать свой нос в дела королевства?! Этот вопрос Изабо без конца себе задавала, раздражаясь уже на одно только имя – Бернар д'Арманьяк. Но почему-то больше всего обидело её то, что на плоской и совершенно бесцветной дочери графа женился не кто-нибудь, а сын Луи Орлеанского! Её Луи!!! Её самого лучшего, обожествленного возлюбленного! Сын, который еще до своей глупой женитьбы, при всех называл  ненавистного Арманьяка «отцом», подчеркивая тем самым нераздельность их взглядов. Теперь он стал часто появляться при дворе, и небесно-голубые глаза, доставшиеся мальчишке вместе с титулом и состоянием, смотрели на королеву в лучшем случае неприязненно, напрочь испортив сладкую грёзу!
Господи, до чего же одинокой ощутила себя Изабо в таком милом когда-то особняке, на каменно-виноградном балконе!
Тусклые образы случайных любовников, еле выглядывающие из тумана памяти, ничем помочь не могли, а только разозлили. Целую неделю французская королева провела в слезах и раздражении, которое срывала на фрейлинах и слугах, и чуть не отказалась ехать на прием, устроенный Парижским университетом в честь правящей партии.
Однако здесь здравый смысл все же возобладал. В конце концов, она королева! Да и проклятым «арманьякам» не следует давать повод для злорадства!
Но надевая парадный наряд бедняжка снова чуть не расплакалась. Она еще так хороша в этом изумрудном венце, и в тугом корсаже с таким соблазнительным декольте! За что же, Господи, за что злые люди лишили эту красоту даже мечты?!
«Сегодня же велю заколотить дверь на балкон, и больше никогда, никогда…»
Может, так бы и вышло, и несчастная Изабо, проплакав еще неделю, сообразила бы, наконец, что слишком замечталась, что не худо было бы помочь вернуться Жану Бургундскому, при котором за ней шпионили не так строго и позволяли все же кое-какие радости. Но…
Кто знает, по каким винтовым лестницам спускаются к нам и разумные мысли, и нелепые случайности, вроде той, что произошла на приеме Парижского университета?
Собственно говоря - пустяк, ничего не значащая мелочь: всего-навсего большая ночная бабочка из тех, что сотнями слетаются вечерами на свет пылающих факелов. Она села на край огромного декольте королевы и слегка напугала её неожиданностью появления.
- Позвольте, я сниму это с вашего величества? – тут же раздался рядом тихий до интимности голос.
И уже в следующее мгновение изысканно красивый молодой человек, почтительно натянув на руку перчатку, снял бабочку с королевского плеча. Затем посмотрел на неё то ли с завистью, то ли с жалостью, и смял бархатное тельце в кулаке.
- С ней все равно не случится ничего более восхитительного, - сказал он, словно бы самому себе, - значит, и жить дальше не стоит.
Силы небесные! Изабо еле устояла на ногах! Как это было сказано!
Так просто и в то же время изысканно, с затаенной дрожью в тонком невероятно волнующем голосе! Даже незабвенному Луи никогда не удавалось выражать свои чувства так подобострастно и величественно!
Впрочем, куда ему! Луи всегда ощущал себя королем – и с ней, и с прочими другими, которые, как эта несчастная бабочка, слетались на его блеск. А этот молодой человек словно из грёзы, словно подсмотрел её мечты и явился – без славы, без имени, без спеси...
А кстати, кто он такой?
Изабо тяжело вернулась к действительности. Почти приказала себе холодно улыбнуться и пройти мимо, лишь слегка кивнув головой. Уж и так непозволительно долго смотрела в глаза этого, этого... Нет, определенно, нужно немедленно выяснить, кто это был!
Короткого вопросительного взгляда на мадам де Монфор было достаточно, чтобы та растворилась в толпе и спустя какое-то время вернулась с новостями.
- Шевалье де Бурдон, мадам, - зашептала она, подавая королеве кубок с вином. – Не так давно поступил на службу к сыну герцога Орлеанского графу де Вертю.
Изабо чуть не поперхнулась – какое странное совпадение!
- Очень услужлив, обходителен, прекрасно ладит со всеми, особенно с дамами.
Королева фыркнула прямо в вино.
Сладкая азартная дрожь, едва не забытая за всеми идеальными мечтами, защекотала её изнутри как развеселая поверенная во все дела подруга, которой только что сообщили о новой влюбленности.
Что ж, кажется, прощай, скука!
Той же ночью мечты об идеальном возлюбленном вернулись с лицом и голосом шевалье де Бурдона и были греховны и сладки, как запретный плод, поданный Искусителем.

С тех пор любые столичные мероприятия, на которых был обязан - или просто мог - появиться граф де Вертю со всеми своими дворянами, посещались королевой как аккуратной придворной дамой. Удивив всех, она явилась даже на скромный турнир, устроенный Бернаром д'Арманьяк, чтобы почтить память славного коннетабля Дюгесклена. И хотя многие недоброжелатели шептали, что турнир этот граф устроил исключительно ради собственной выгоды и поощрять его не стоит, Изабо ни одной минуты не жалела о том, что пошла туда. Во-первых, она показала свою лояльность сторонникам графа, а среди них, как ни закрывай на это глаза, было немало людей стоящих. А во-вторых, затея благополучно провалилась сама собой: из-за резкого похолодания король так и не выехал из Лувра, что значительно понизило статус мероприятия, затевавшегося, как событие большой важности.
К тому же счастливое выражение на лице Изабо раздасованный граф приписал не только своей неудаче с турниром, но и откровенному поражению на нем. Собственный зять несильным ударом выбил д'Арманьяка из седла прямо перед королевской трибуной, и, кажется, сам испугался того что сделал. Королева же рассмеялась. Да так громко и неприлично, что перекрыла своим смехом сочувственные возгласы с других трибун.
Что поделать – взбешенный граф выглядел так потешно!
А самое главное - никто так и не понял, что истинная причина королевской веселости стояла тут же у ограждения, с любовной тоской на лице, со шляпой, картинно сорванной с головы, несмотря на сентябрьский холод, и звалась эта причина - шевалье де Бурдон.
«Её величество стала крайне весела, - прочитала пару дней спустя герцогиня Анжуйская в письме от мадам де Монфор. – Боюсь только, что чрезмерная забота со стороны графа д'Арманьяк может стать препятствием к дальнейшему развитию этой веселости. Хорошо зная королеву, я могу предположить, что уже до окончания месяца она попытается что-либо предпринять и наверняка совершит непоправимую глупость».
Мадам Иоланда задумчиво сложила письмо.
Скучающую женщину нельзя злить, вытесняя её скуку лишь короткой надеждой. Если дурочке Изабо так приспичило влюбиться, нужно дать ей возможность утолить свою страсть. И сделать это деликатно, незаметно, чтобы ни у кого, упаси Господи, не возникло и тени сомнения в добропорядочности ее величества. Жаль, конечно, что дворянчик этот из чужой «конюшни», но при хорошей организации дела и он побежит под седлом не хуже прочих.
Мадам Иоланда решительно встала.
Да, пора! Кажется дело о браке её Мари и Шарля Валуа решится без проблем. А если все действительно хорошо организовать, то и другие вопросы со временем тоже  неплохо разрешатся.

 
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/02/13/1674