Танька был бес

Танька был бес. Впрочем, не самой высокой квалификации.
То есть она сама не знала о том, кто она такая.
В обычной земной жизни Татьяна Ивановна Сухорукова, 42 лет, разведенная, трудящаяся бухгалтером одной маленькой строительной фирмочки, продающей оптом со склада в Москве сайдинг со скидкой, была очень хорошей женщиной
Настолько хорошей, что со стороны казалось, будто она святая.
На самом деле Танька был бес. И смысл ее пребывания среди людей заключался в том, чтобы заставлять других совершать гадости в отношении нее, Таньки — так она заполучала в ад их чистые души.
Это не было трудно. Работка — не бей лежачего.
Ведь по-настоящему хороший человек не сможет прожить свою жизнь, не совершив ни одного плохого поступка.
Главное, его к нему вовремя подтолкнуть.
В задачу Таньки как раз и входило, находить таких и доводить до первой подлости. Труден только первый грех, дальше все катится по нарастающей, то есть снежным комом.
Своего прежнего начальника, например, Танька поймала на том, что целый месяц пахала сверхурочно, готовя годовой отчет для их фирмы. Бдела днями, не спала ночами, заимела черные круги под глазами, рассказывала направо и налево о своем трудовом подвиге, чем вызвала тихую ненависть остальных коллег, особенно секретарши Нелечки, искренне считающей, что работа создана для того, чтобы отдыхать на ней от дома.
Когда отчет был уже сдан, и призрак налоговой перестал маячить над генеральным, Танька решилась постучать в его дверь.
— Борис Львович, — промямлила она и некрасиво, словно заболев ветрянкой, зашлась красными пятнами. — Я столько работала последнее время… Может быть, вы как-нибудь… когда-нибудь… отметите это. Решитесь… Э… старалась я. Повысить мне зарплату. Я не покладая сил, все свободное время. Вот вас на работе не было в выходные, а я все равно… Найдете такую возможность. Потому что у меня давление, а инфляция большая, — невпопад  выкладывала она начальству свои, как она думала, главные козыри.
— Все работают, Татьяна Ивановна, не вы одна, — генеральный с неудовольствием поморщился. Явись эта дамочка к нему хоть на неделю раньше, когда все горело и пылало, он обязательно рассмотрел бы ее вопрос и, скорее всего, к своему собственному  неудовольствию, решил бы его положительно, но сейчас-то что шантажировать — момент упущен.
— Все, все, все, идите и… работайте. Таких как вы у меня за воротами в поисках вакансий знаете сколько стоят? — и выставил ее за дверь, где секретарша Нелечка обсуждала по телефону с начальницей отдела кадров последнюю серию сериала “Дни любви”.
Увидев шефа, Нелечка тут же с достоинством опустила телефонную трубку, сделала крайне заинтересованное лицо и застучала двумя пальцами по клавишам компьютера.
— Нелечка, кофе мне, и покрепче, — бросил тот и секретарша кивнула.
В отличие от Таньки, позиция Нелечки была безупречна.
Скажет шеф сделать кофе — сделает, не поленится.
А самой-то что вперед вылезать? Сидеть что ли здесь ночами и днями, кофе варить, когда ее никто не просит? Это ж сколько кофе тогда пропадет даром…
Борис Львович был прекрасной души человек и в глубине этой самой души понимал, что поступил с Танькой несправедливо. Таких как она, готовых умереть на благо чужой фирмы, на самом деле не так уж и много. И платит он ей, говоря откровенно, ровно половину того, что она как специалист заслуживает…
Но поделать с собой ничего не мог. Деньги счет любят. А Танька она того — безотказная. Нельзя же быть такой россомахой. Надо уметь стоять за себя. И никуда она не уйдет. Как сидела здесь пять лет так и дальше сидеть будет.
Хотя… Сволочь он, на самом деле, по большому счету — себе самому –то в этом признаться можно.
…Через месяц Борис Львович, не имея возможности рассчитаться с бывшим партнером, банкиром, за когда-то выданный его компании крупный кредит, заказал его убийство. Но уж очень неудачно заказал. Исполнитель раскололся на первом же допросе — Бориса Львовича по горячим следам задержали тоже. И тот умер от инфаркта в СИЗО в первую же ночь после своего ареста. Знакомые еще подумали, надо же — как легко отделался.
На Страшном Суде, впрочем, генеральному инкриминировали прежде всего даже не это убийство, — убитый был тот еще субчик! — а бессовестную эксплуатацию своего бухгалтера — это был его первый серьезный грех за целую жизнь. Ведь человеком он был действительно неплохим.
Видеотчет, состоявший из Танькиных ночных кошмаров и переживаний, лег в основу этого обвинительного заключения.
Бориса Львовича приговорили гореть на огненной сковородке, без права пересмотра его дела пока на земле существует Страсбургский суд.
Бес же Танька получила дополнительный бонус в послужной список за столь удачно проведенную операцию.
Но сама Татьяна Ивановна Сухорукова, и не подозревавшая о страстях, кипевших в аду, искренне разрыдалась, узнав о смерти своего  начальника.
Она принесла шесть гвоздик ему на кладбище. И все пыталась выпить на брудершафт на поминках с тоже убитой горем секретаршей Нелечкой, оказавшейся вдруг безработной, да еще и свидетелем по уголовному делу.
“Вот ведь сука, как вовремя слиняла”, — с ненавистью подумала Нелечка, отодвигаясь подальше от пьяной и откровенной Таньки, жаловавшейся опять-таки на инфляцию и еще на то, что Борис Львович был добрый человек, но все-таки ее не понимал.
В отличие от Нели, на самой Таньке ликвидация их фирмы по столь неприятному поводу, вообще никак не отразилась.   
За неделю до этих событий она вдруг перешла на работу в другое место. Как-то очень вовремя подруга переманила. Специалистом Танька была действительно классным …
— Нель, давай-ка я со своим новым шефом переговорю, может он того, тебя тоже к нам возьмет, ты же отлично кофе варишь и ПК знаешь, — щедро предлагала свои услуги Танька бывшей сослуживице, будто и не замечая ее мыслей.
“Вот ведь сука! Можно подумать, я меньше ее пахала” — кипела праведным гневом Нелечка, возвращаясь домой на метро, на такси теперь надо было экономить.
 В чем именно повезло Таньке, Неля и самой себе объяснить,  пожалуй, не смогла бы. Черных шаров в лузах ее души, меж тем, было накоплено уже предостаточно.
С мужчинами у беса Таньки дела обстояли еще проще, чем с коллегами и начальством.
Они ее постоянно бросали.
Танька искренне любила. И также искренне предавалась горю, когда очередной роман подходил к концу. Не по ее вине.
Бесформенная биологическая масса в безразмерной прозрачной кофточке, сквозь которую проглядывал слоновий лифчик “очень порядочной фрау” — в личных отношениях Танька была надежна как танк. Она готовила и стирала, и как психоаналитик выслушивала любые жалобы любимого, и всегда оказывалась на его стороне, предложи ей любой из ее кавалеров: “Умри за меня!” — она бы умерла, не раздумывая.
Короче, она была идеальная женщина. И именно поэтому мужчины от нее сбегали.
Роман сделал ей предложение на третий день после знакомства, переехал к ней в квартиру и еще жил где-то полгода ни фига не делая, пока не подвернулась более подходящая кандидатура.
Эдик занял у нее 10 тысяч долларов без расписки на покупку машины и просто исчез.
Валерий Михайлович ходил к ней от совершенно неумевшей готовить жены ровно три с половиной года. Нахваливал пельмени и борщи, а, насытившись, тут же чувствовал в районе желудка какой же он свинья — ведь по-настоящему он любил только свою супругу и понимал, что некрасиво обманывает Таньку, всякий раз обещая на ней жениться. 
И когда смог-таки выписать домоработницу из Украины, изумительно стряпующую галушки, то с облегчением прекратил этот утомительный гастрономический роман…
…в аду ему было уже уготовано наказание вечным голодом.
Причину своих несчастий земная женщина Танька, естественно, не понимала.
Только когда ей  исполнилось 30, она вдруг с недоумением осознала столь явную и логически необоснованную несправедливость жизни.
Все в отношении Таньки всегда поступали плохо.
Тогда как она в отношении всех всегда поступала хорошо.
— А чего ты в претензиях? Никто никому ничего не должен! Люди просто не любят, когда для них все время что-то делают, они чувствуют себя обязанными и это их напрягает, - выслушав Танькины доводы и крася губы перед Танькиным зеркалом Танькиной губной помадой, объяснила ее лучшая подруга Наина.
- Ну я же сама всем помогаю, — попробовала оправдаться Танька.
— А это только твои проблемы, ты хочешь — ты и помогаешь, и кто тебе в этом виноват? Ты что договор об ответных услугах подписывала? — рассудительная Наина отложила губную помаду в сторону и вышла в общий коридор, позволив Таньке взять ее чемодан и возиться с дверными замками.
Через неделю, как ни в чем не бывало, она позвонила Таньке и попросить встретить ее в аэропорту Шереметьево в четыре часа утра.  Наина прилетала из Туниса.
Автобусы еще не ходили. Такси было дорого. Танька же была безотказна.
Они перестали общаться только в Танькины 35, сразу после юбилея — на котором имениница  опрометчиво познакомила красавицу Наину со своим женихом, со всех сторон положительным доктором наук с квартирой на Верхней Масловке и грантом Массачусетского университета.
После отъезда бывшей лучшей подруги и ее мужа в Америку, Танька осталась совсем одна. И больше не верила никому.
…Она еле втиснулась в вагон метро, в час-пик, с огромной сумкой, и, так и не успев отдышаться, прислонилась к двери, на которой была приклеена надпись: “Не прислоняться!” — со стертыми последними слогами.
“Не прислон” — какой слон? Причем тут слон?
— Бедная Наинка, — между тем, думала Танька, привычно не замечая своего раскоряченного вагонного положения. Одним плечом она повисла на каком-то усатом дядечке, от которого противно пахло прогорклым луком. Другим, пытаясь зацепиться за поручень, навалилась на совсем юную парочку, девочку в приспущенных со стройной попы джинсах, и ее кавалера.
 — Бедная Наинка, — думала Танька. — Остаться вдовой и такой молодой, потерять всех близких в один момент, мужа, мальчишек близняшек, и сама теперь без двух ног и без образования, и без американского гражданства еще — в будущем году Алексей только должен был получить… Вот ведь на хай-веях этих как лихачить! А доктора говорят, что с ее крепким сердцем она полвека на больничной койке протянет. Но это у них в Америке. А как к нам вернется, так сразу поймет что к чему. Но она, Танька, конечно, поможет, она не бросит — и судно поднесет, и в магазин, когда надо... А кто старое помянет, тому глаз вон! И все-таки хорошо, что она тогда не вышла замуж за Лешика…
Освободилось место. Танька со своими сумками протиснулась было вперед, но мальчик из сладкой парочки, нарочно оттолкнул ее и бережно усадил на это самое свободное место хихикающую подружку.
— А тебе, бабка, помирать пора, — довольно обидно и несправедливо, крикнул он 42-летней Таньке, и смачно заржал ей прямо в лицо. Легкая жертва…
Танька заплакала. По-бабьи, навзрыд. И сумки эти тяжелые. И вообще.
Она вышла на своей остановке, на Теплом Стане, шмыгая носом. Февральская поземка, шамкая, кружилась по земле, а издевательский ветер бросался снегом в ее и без того опухшие глаза.
Танька шла и рыдала. Мимо ярких ларьков, милиционеров, бабушек, торгующих псевдогжелью к 23 февраля, мимо пьяных компаний…
Совершенно не замечая как вслед за ней, прямо от метро плелся какой-то тип в “петушке”, натянутом на глаза.
“Надо бы черного хлеба купить, и “вискас” у Мурзика закончился, и снова всю ночь не спать, квартальный отчет готовить, и опять благодарностей не дождешься, да еще и лежит на мейле неотвеченным письмо от несчастной Наинки, ответить надо, она ведь ждет. Когда все успеть? Когда? — Танька перехватила авоськи в другую руку, и, не оглядываясь, быстро прошла  в подворотню.
Мужчина метнулся за ней. Танька будто почувствовала что-то, ускорила шаг — в районе их было с недавних пор неспокойно, какой-то маньяк нападал по вечерам в подъездах на припозднившихся женщин бальзаковского возраста… Насиловал и убивал. Двух насмерть, третья — в реанимации.
Танька как-то невовремя вспомнила об этом, и мурашки побежали по ее телу, и парень, следивший за ней, вздрогнул в унисон тоже — и шуганулся было в сторону, но Танька снова даже не оглянулась, и преследователь ее успокоился, расслабился, заулыбался.
На часах было около полуночи. Во дворе никого. Только Танька, он, да луна.
Да кодовой замок железной двери, который все никак не хотел открываться…
— Тихо, тетя, тихо, — перочинный ножик неловко ткнулся в бок норковой шубы, на снегу отпечаталась тень. — А теперь мы войдем в подъезд и поднимемся на лифте на самый последний этаж, и будем молчать и не рыпаться, пока плохой мальчик станет делать свое грязное дело…
Ей даже на помощь позвать было некого. Мамочки!.. Как все неспра…
Она же никому зла не дела..
Лифт равнодушно взмыл, увозя обезумевшую от ужаса Таньку в неведомое.
Через сорок земных минут, размазывая слезы от столь внезапного и унизительного конца, Танька, вернее то, что теперь было ею — юркий чертенок с горящим взором и в стрингах с кристаллами от Сваровски — бежал по бесконечным коридорам ада. Он должен был отчитаться за свой провал перед Верховным Главнокомандующим и, получив по шеям, получить новое назначение.
 А над головой убившего Таньку ублюдка, уже покинувшего ее подъезд и снова устремившегося в подворотню, полыхал золотистый нимб и трепетали на ветру невидимые крылья…
Маньяк Петров на самом деле был ангел.
В его задачу входило возвращать в преисподнюю командированные оттуда для темных дел черные души.