Говорите громко - и вас услышат

- Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу, - Лиза выскочила из подъезда собственного дома. Кодовая дверь закрылась за ней устало и лениво, совсем не так, как нервно, передавая малейшие нюансы настроения выходящего, хлопали хлипкие двери в ее детстве.
Эта, железная, всем своим видом высокомерно демонстрировала – как ей надоели и люди, и их проблемы.
Где же ее «Пежо»? Понаставили машин, припарковаться негде. Лиза в последний раз оглянулась, чтобы посмотреть на окна своей квартиры. В большой комнате все еще горел свет, ничего, минут через пятнадцать Вадим поймет, что она уже не вернется – а через полчаса, наконец, уйдет, замок автоматический, сам закроется. «Ну и пусть уходит, пусть уходит навсегда. Раз он ничего не понял и все так подло, и нелепо», - Лиза нажала кнопку разблокировки на брелке. Машинка весело подмигнула фарами. Как проститутка в баре перед клиентом, надеясь заработать и поразвлечься.
Даже собственная машина ее совсем не понимает…
Вещи отказывались сочувствовать своей хозяйке.
Может быть от того, что сошли с конвейера, серийными, и могли позволить себе не иметь никакой души. Оно и к лучшему – не болит!
Бутылка шампанского – ее любимый «Моэт» - не разбилась, когда она запустила в нее хрустальным фужером. Фужер почему-то не разбился тоже. И телевизор не выключился, и мир не перевернулся, когда Вадим, посмотрев на нее, твердо сказал.
- Нам надо расстаться, Лиза, я тут подумал и решил, надо, и сейчас для этого самый подходящий момент, - он мог бы ничего не говорить, просто не приходить сегодня вечером, исчезнуть и никогда не появляться, так было бы, наверное, гораздо честнее, а тут шампанское купил, гад…
25 бордовых роз, ее любимых.
 Нашел способ посильнее ударить, и куда, и, главное, когда.
Заявил бы он, что им надо расстаться, 15-го, 16-го февраля, 1-го марта, наконец, а не в День Святого Валентина! Дурацкий праздник и не наш даже, и не тинейджер она давно, чтобы с придыханием относиться к плюшевым сердечкам и розочкам, но надо же – как вышло точно и больно…
- Тебе 22, Лиза. Мне уже 53. Через десять лет ты будешь молодой и привлекательной женщиной, я  – почти стариком. И все будут говорить, мол, она вышла за него из-за денег. И что ты изменяешь мне за моей спиной, тоже станут, это может быть так, а, может, совсем иначе, но говорить будут…
- А тебе не плевать на всех-то? – она саркастично улыбнулась.
- Лично мне – плевать, - он помолчал. – Но, скажи честно, разве это действительно не так? Разве бы ты была бы сейчас со мной, работай я дворником, а не депутатом?
Она могла бы возразить, что женщина любит мужчину не за власть или деньги, которые у него есть, а за те качества, которые сделали для него возможным иметь эту власть и эти деньги.
Могла бы возразить – хули толку? Мужчина, который хочет расстаться, всегда найдет для этого причину. Беда только в том, что это был ее любимый мужчина, чтобы он там сейчас не рассказывал, и какие доводы не приводил.
- Я не хочу отнимать у тебя время, Лиза. Потому что я слишком хорошо к тебе для этого отношусь, - он подошел к этажерке, достал новую рюмку – взамен предательски брошенной и не разбившейся на полу, снова налил шампанское, поставил перед ней. - «Когда-нибудь ты поймешь, что так, как я поступил, было правильным решение, с днем святого Валентина тебя», - и чокнулся с ее стоящим фужером.
- Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу, - это относилось не только к Вадиму, но и к его дурацкому тосту.
Какой изверг истории человеческой придумал однажды лицемерно поздравлять людей с  праздниками и желать им то, что никогда не сбывается?
Или это мы сами настолько неискренне передаем свои пожелания другим, что те и не думают сбыться?
«Все будет хорошо». «Успехов в работе и счастья в личной жизни». «Будь здорова как корова и найди себе быка, и роди себе телка».
Ага , одна нашла! А теперь давай расстанемся и не останемся друзьями, просто не будем видеться, забудем имена и лица, чтобы не мучить друг друга.
Самое ужасное, что Вадим всегда держал свои обещания. Он был немногословным, искушенным, выдержанным. Она – взрывной и упрямой. Она любила его. Он, как ей всегда казалось, лишь позволял себя любить.
У него был свой серьезный взрослый мир, в который Лиза никогда не лезла, и который, честно сказать, был ей малоинтересен.
Законопроекты нужно было обязательно лоббировать, заседания комиссии и подкомитетов нельзя было пропускать, еще она знала, что у Вадима бывают парламентские каникулы, про партию «Единая Россия» знала, и про Бориса Грызлова – вполне достаточно для молодой образованной студентки пятого курса.
Грызлов, не Ксюша Собчак, кому он интересен-то?
Ее Вадим тоже со сторон мог показаться неинтересным. Он всегда был серьезен, носил скучные костюмы, говорил скучные речи, а, больше, молчал, слушая, как говорила она.
Возможно, в эти минуты он релаксировал и ни о чем не думал. Он был давно и прочно разведен, где-то в Лондоне у него жила взрослая дочь, даже старше Лизы, и 6-летний внук, которым он звонил раз в месяц, по принуждению, а потом – будто в пространство, тускло объяснял Лизе. «Я то им подавно не нужен, им счета в банке мои нужны».
Лиза так не считала. Она хотела бы познакомиться с дочерью Вадима, и, может быть, несмотря на разницу в возрасте, они бы даже стали подругами, но лететь для этого в Лондон он ей никогда не предлагал.
А кроме дочери, внука и, как надеялась Лиза, ее самой, у Вадима никого не было. Да и не нужно ему это было, наверное, характер такой.
Но мужчина, особенно депутат, должен быть при женщине. Иначе это выглядело бы  не комильфо.
И он нашел ее, Лизу, нашел для того, для того, чтобы так жестоко и несправедливо сейчас бросить.
Они были вместе почти два года.
Чтобы там не говорило его окружение, она как и в день их знакомства по-прежнему жила в однокомнатной квартирке в Химках с допотопным ремонтом, доставшейся ей в наследство от бабушки. Там стояла кровать с железными набалдашниками. И хлипкая этажерка из ИКЕИ, с книгами, которые Лиза не читала.
В бабушкиной ванной все время тек кран с холодной водой, не сильно – тоненькой такой струйкой, но настойчиво, так что ржавая тропинка  на эмали уже протопталась.
 Когда Вадим пришел к ней в гости в первый раз, то задумчиво посмотрел на все это безобразие, а затем попросил сходить к соседу за отверткой. Или за плоскогубцами? Лиза совершенно не разбиралась в таких хозяйственных мелочах.
Ее просто обрадовало то обстоятельство, что он хочет сделать для нее что-то своими руками – и, значит, все серьезно.
- Я когда в юности немного слесарничал, - сказал Вадим и сотворил что-то такое, невообразимое, от чего кран задохнулся и перестал течь.
Но это было единственное вмешательство Вадима в ее жизнь, не считая «Моэта» к каждому своему приходу, и бордовых роз, и витой золотой цепочки на прошлое Рождество.
Потому что, если дарить что-то более серьезное, то получится, что она с ним не просто так, а за деньги. И тогда это будет расчет. Лиза не хотела, чтобы Вадим считал ее расчетливой.
Проштудировав десятки гламурных женских журналов, «Космополитен» и даже «Форбс» она поняла, что богатых мужчин притягивает в бедных с тонкой душевной организации девушках как раз то, что они ничего не просят.
И Лиза ничего не просила. А Вадим не предлагал.
Она ездила на семилетнем «Пежо», деньги на который заработала на летних каникулах в Америке, где отработала в 19 лет вожатой три месяца, а затем еще два каталась по стране, восхищаясь и удивляясь как там все, в этих штатах, для людей отлично устроено..
Она жила в бабушкиной квартире. И училась в обычном институте, на этого, как его – на юриста. Она была уже на пятом курсе и сама писала диплом, не прося Вадима похлопотать за нее где-нибудь, чтобы потом взяли на работу.
Она уже подрабатывала три дня в неделю в какой-то скукоженной юридической конторе рядовой секретаршей, разрываясь между лекциями и рабочим днем, чтобы набраться опыта и получить стаж.
Вадим про это знал, конечно. Но это его как бы и не касалось.
Лиза считала, что так оно правильнее – ее жизнь, это только ее жизнь, ее работа – это ее работа, она не должна грузить его своими проблемами, должна быть светла и весела, и как древняя пионерка всегда готова к труду и обороне.
 И тогда, может быть, он, наконец, поймет как сильно и бескорыстно она его любит.
Ага, понял…
- Ненавижу, - Лиза дернула ключ зажигания.
Дорожка от ее дома к улице была усыпана песком и какими-то реагентами, чтобы машины не занесло уже во дворе.
Скользкий выдался февраль, однако, нынче. Опасный. Вроде снежком присыпано, а сдунешь, не земля – голый лед. А у нее шины всесезонные, машина легкая как и она сама, дунешь – улетит.
«Лизка ты у меня совсем как тургеневская барышня», - вспомнились опять слова Вадима, они встречались уже месяца три, когда он это сказал, и Лиза совершенно не поняла что это такое – тургеневская барышня, комплимент или наоборот. Тургенев, кажется, про собачек писал…
Но ей было так интересно какой Вадим ее увидел, так захотелось проникнуть в его мысли и чувства, что она нашла на икеевской этажерке бабушкино «Дворянское гнездо» и «Первую любовь», и даже прочитала. Тургеневские барышни дышали утренними туманами, ездили в лес по грибы, варили на зиму варенье, неистово влюблялись, падали в обморок от тугих корсетов и обычно были несчастными.
И в целом со всеми своими вегето-сосудистыми дистониями ничем Лизу не напоминали.
Но раз Вадим увидел ее такой, надо было соответствовать. И Лиза соответствовала.
А теперь даже и притворяться не надо. Самой по себе плачется!
…Лиза шмыгнула носом. «Подлец, подлец!» Куда только теперь ехать? Кто ее ждет? Только родители, чтобы, открыв дверь перед блудной дочерью,  с видом гуру и заявить: «Ну что – сдулся твой депутат? А мы тебя предупреждали!» Это злорадно скажет папа, а потом еще добавит, чтобы окончательно унизить – Я всегда подозревал, что он просто тебя использует, молодость твою и наивность», - и уйдет в комнату смотреть новости про Грызлова.
А мама заплачет и пожарит картошку на кухне. И можно будет не следить за калориями, нажраться до отвала картошки, заесть горе, поплакать с ней вместе, а затем лечь спать в своей комнатке в надежде, что завтра все будет хорошо. Все будет.
Машин на проспекте было не так уж и много. Они скользили мимо Лизы чудовищными монстрами, от того, что из ее глаз сами по себе катились слезы и искривляли и без того паршивую реальность.
- Ненавижу, ненавижу, ненавижу, - Лиза вспомнила как весной, когда все еще было хорошо, она решила провести для Вадима экскурсию по городу. Он же сто лет не ездил в метро, и на маршрутке не ездил.
Она взяла его за руку, чтобы не отстал и не заблудился, и он отпустил казенного шофера, вместо костюма нацепил какой-то брендовый свитер из прошлый коллекции, который выглядел, конечно, хорошо, но для знатоков, а внимания остальных не привлекал, – и они пошли гулять.
Вадим смотрел по сторонам, не узнавая родной город, где прожил тридцать с лишним лет – с того самого момента как приехал из Иркутска поступать в медицинский. Для него пешеходная Москва осталась еще той, начала 90-х.
Новую он знал только по виду из окна депутатской машины.
 И этой новой лизиной Москвой он искренне, даже как-то по детски стал восхищаться, так, во всяком случае, казалось Лизе. А когда увидел длиннющую очередь на «газель», у него вдруг стал взгляд детсадовца, впервые пришедшего на елку и познакомившегося с Дед Морозом.
Лизе было радостно от того, что она способна дать ему что-то такое, что он сам себе дать не может. Они заняли два потертых посторонними попами сидения в «газеле». Шофер строго и с акцентом сказал пассажирам: «Собирайте деньги, пока все не сдадите, не поеду, знаю я вас – позавчера двое зайцами прокатались». Вадим вздрогнул, вынул свою руку из Лизиной – не для того, чтобы заплатить, платила она,  у него не было при себе мелких денег – он пальцем ткнул на надпись над дверью: «Лиза, что это?»
Лиза никогда не смотрела на дверь и что там написано не выясняла. На заборе тоже написано.
  Хотя именно на этой маршрутке ездила часто. То есть когда в очередной ломалась машинка, а зарплату, чтобы ее починить, задерживали.
- Это? – она посмотрела на плакат. – Это для пассажиров предупреждение: «говорите громко и вас услышат».
- Кто услышит, Лиза? Зачем и кому нужно говорить? – тетенька на соседнем сидении покосилась на них с удивлением. Да вот, женщина, тяжело жить рядом с инопланетянином, который даже и не подозревает, что в этой стране зачем и кому.
- Водителю говорить надо, про нужную остановку - терпеливо объяснила она. – Чтобы он вовремя высадил.  Иначе проедешь далеко-далеко мимо своей. А это, сам понимаешь, плохо…
- А… То есть водитель здесь царь и бог, исполнит любое желание, если только его услышит? – попытался схохмить Вадим.
- Не любое, - хмыкнула Лиза. – Только насчет высадить.
Вадим надулся – его шутку не поняли - и на всю поездку замолчал.
Больше они никогда не катались вместе в маршрутке. Одного раза Вадиму вполне хватило.
А теперь он от нее вообще ушел. Несмотря на все ее усилия.
- Вот дурак, - Лиза совершенно не представляла, что же ей теперь делать. По идее надо бы возненавидеть по-настоящему,  а не только на словах, но ненавидеть Вадима она почему-то не могла…
Ей было его жалко. Сидит, небось, дундук – добивает шампанское, пока она тут… рыдает.
Зазвонил мобильный. На нем высветился его номер. Лиза захотела нажать кнопку, но не взяла – потому что точно знала, что он скажет. Он говорил ей это тысячу раз, с одной и той же невозмутимой назидательной интонацией. «Не майся дурью, Лиза, и не веди себя как маленькая девочка».
Только прежде это все было по глупым и несущественным поводам. А теперь он скажет совсем по-другому: «Не майся дурью, Лиза, возвращайся домой и ложись спать, без меня, потому что я все уже решил, я поставил в наших отношениях точку. И твои бессмысленные метания по городу в такой гололед не имеют для меня абсолютно никакого значения».
- Ненавижу, - да как он мог, бросить ее, такую хорошую, честную, добрую, тургеневскую, ради какого-то дурацкого общественного мнения своих дурацких друзей, у которых есть и жены, и любовницы, а они еще и других осуждать успевают.
Телефон замолчал. Потом затрезвонил снова. Высветился уже номер родителей. «Предкам позвонил, чтобы еще и они взволновались, вот сволочь, не думает, что у мамы давление», - она впервые подумала о Вадиме в какой-то новой критической манере
- Да, мам?
- Это ты, Лиза? – голос матери не казался испуганным, скорее, сонным, – Только что я беседовала с твоим. Он просил передать, что обязательно дождется тебя у тебя дома, так как вы с ним о чем-то важном не договорили».
- Ладно, мам, - после этого ехать к родителям с объяснениями и слезами было совсем уже глупо.
Ну и пусть. Она будет колесить по МКАДУ туда и сюда, пока не рассветет. Не станет же он дожидаться ее все ночь… Уйдет, как миленький.
У него утром Грызлов! Который, конечно же, гораздо важнее какой-то брошенной Лизы.
Да все в этом мире для Вадима важнее, чем она – и как она раньше об этом не догадывалась. Папа был прав. Потому что мужчина и ему виднее.
- Вадим меня предал и бросил, даже не подумав о том, что это для меня значит, – зло подумала Лиза. – Он все заранее предусмотрел. Может быть, даже в самом начале отношений. Маленькая девочка, чистая, наивная, года два с ней можно влегкую потусить, а потом слинять. Бездна удовольствия и никакой ответственности, как хорошо-то. И ведь ничего не обещал, это ты, дурочка, думала, что он к тебе с серьезными намерениями, что с родителями не просто так познакомился… А он пригласил тебя на кофе-лайт. А ты, идиотка тургеневская, как Муму за Герасимом за ним все это время на поводке таскалась!
Со МКАДа Лиза в гневе вырулила на какое-то областное шоссе, непонятно какое, ну и что, это и неважно, – будет теперь по нему ездить, пока бензин не кончится, а потом возьмет и замерзнет. Чтоб они все узнали и страдали – а кто знал? Мама с папой? Вадиму ведь уже все равно.
Телефон звонил, не переставая. Вадим. Вадим. Вадим. С какой-то злобной мстительностью, не отрываясь от руля, Лиза нажала на «выкл» - пусть теперь попереживает.
Да, завтра он все равно уйдет, как и обещал – а сегодня пусть поволнуется. Сам как тургеневская барышня. Напоследок.
«Господи, сделай так, чтобы ему было также плохо как мне сейчас», - ни в какого Бога Лиза совершенно не верила, но тут как озарило. Говорите громче – и вас услышат. Вот если ты есть – Бог, так услышь меня на своем небе, как водитель просьбу пассажира про остановку, и помоги, потому что мне плохо. Потому что я потеряла человека, которого любила. Пусть наивно, по-детски, но зато совершенно бескорыстно, а он и поверить в это не захотел. А ему – на это – было плевать…
 Пусть он тоже страдает… Я не знаю как. Я не знаю, чем ему отомстить, но раз ты Бог, то должен знать – чем. Потому что по отношению ко мне он поступил нечестно. А за нечестность надо наказывать! Так будет справедливо. Я не прошу его смерти или чего-то ужасного, нет.. Но пусть он  как и я тоже лишится того, что ему дороже всего на свете». Депутатской неприкосновенности своей, или рейдеры завод, ну тот, где его акции, силой захватят – ну хоть что-нибудь, чтобы ему стало больно также как Лизе сейчас.
«Я теперь злая и жестокая, потому что добрая и хорошая Лиза оказалась никому не нужна, и скоропостижно скончалось от сердечной недостаточности в любви. Так ей и надо! Честно говоря, она была полной дурой!!!!»
Ни хрена не получилось. А те, кто говорят, что время вылечит, вообще не понимают ничего – как ей сегодня то жить?
Лиза опустила стекло. В машинке стало прохладнее. «Говоришь, говорите громко и вас услышат?!» - крикнула она в темноту, глотая слезы – «Так услышь меня, пожалуйста, ты же всесильный и всемогущий, ну чего тебе это стоит?!! – Лиза выдохнула все это в февральскую темноту промелькнувшего мимо леса…
- И еще я хочу, чтобы мне самой  стало все равно.  Сделай это, ну, пожалуйста, и я никогда и ни о чем Тебя больше ни разу в жизни не попрошу.
 …и маленькая желтая «Пежо», наконец, вняв хозяйке, вдруг подпрыгнула, всхлипнула и, закружившись как волчок на месте, неожиданно для себя самой вылетела на встречку.
На многотонный КАМАЗ с рыжим шофером Васей, который ничего у неба не просил, так как очень хотел спать и подыскивал только место для парковки…
…Так глупо все.
А в это время в Москве, в пустой однокомнатной квартире на Войковской, седой грузный господин тупо нажимал сапфировые кнопки своего мобильного «Ferreri» стоимостью 230 тысяч. «Лиза, Лиза, Лиза – только бы нашлась, уж он ей задаст! кто бы знал, что он так привяжется к этой дрянной девчонке? – Вадим вздохнул и снова схватился за трубку. - Вот найдется и выпорю, а потом поведу в ювелирный, черт с ней, за этим самым обручальным кольцом. И чтобы никогда, ни на шаг больше…» И плевать ему на чужое мнение. Кто ж знал, что она окажется ему так дорога!