1859

Рисунок 98г: Памяти Ван Гога

__

Они бы чувствовали свою духовную ущербность с той же силой, с какой я чувствую ущербность материальную (хотя и приспособился), если бы не защитили себя  женщиной  с детьми. И хотя это не прочная защита, ударить по ней невозможно. Т.е. они тоже приспособились…
Нельзя стащить их с этого круга и они будут бегать по нему до полного изнеможения или потери таки желания вот так «защищаться»…

__

Не знал,  в чем себя выразить, не имел успеха, хотя был и умник, и красавчик, поэтому придумал раздевать взрывом. В определенном месте при появлении человека происходил то ли настоящий взрыв, то ли некое возмущение в воздухе, в результате чего человек оказывался раздетым, причем верхняя одежда оказывалась повешенной на правой вешалке, а нижняя на левой…

__

- «Что еще я  должен?» - «Еще тебе надо проводить одну из этих девушек» - «И что я себе смогу с ней позволить?» - «Это уж тебе решать, вообще-то, ты можешь проводить её сколь угодно далеко…»

(Девушка  была в шляпке, довольно аккуратная и добропорядочная с виду, но когда я провожал её, она, довольная, уж так смеялась – и без шляпы…)

__


В душе моей, помимо прочих мест, есть еще и болото. В пасмурный день опять я вляпался в болото. От него все миазмы…

Если перетерпишь, то выскочишь особенно чистым и  мудрым из болота, а если нет, то тоже выскочишь, но только умыться  будет нечем, и пройдет немало времени, пока грязь на тебе  высохнет, пока об окружающие предметы ее оботрешь… Если включишь телевизор, то цветная водичка начнет поступать в болото. Если попытаешься заесть, то сначала будешь жевать смесь еды и болота. Бессмысленно что-то делать в болоте. Именно дела (и люди -  если они еще есть) и образуют болото, створаживаясь время от времени…

У нас полгода и без того погодка не очень – трудно ли тут устроить жуткий мрак и концлагерь, когда сама природа полгода как в иных странах тюрьма – снова срок мотай полгода…

Днем ложился под музыку и  лежал неподвижно, руки сложив, хотя во мне клубилось что-то  гнилое. Очень тяжелый туман в голове, господа; и это отдых мой, господа, что делать, приходится мне гниение терпеть, от тумана освобождаясь – а на вас я ничего не выпущу, коль не случится вспышки гнева, на бумагу вот выпущу, господа, надо выпустить – это же черт знает что: дремлешь, как покойник; исподтишка я хочу вас всех этим пронять и даже прищучить – чтобы вы завопили: «искусство!»…

Порой я красил краской даже старые темно-серые доски – всё равно, что покойников. И много краски уходило на старую, пористую древесину – никак не желала забывать про свой жизненный опыт… Окружающий тлен, с одной стороны, радовал меня  совпадением с грустью моей, а с другой всё-таки действовал  на нервы. Мои слабые нервы. И моя впечатлительность. Это синонимы. А где много впечатлений, там не может не разыграться фантазия – красочная, она меня поднимала над тленом…