Посеять ветер. Глава 11

 
   - Диночка, какое дикое, жуткое событие! - причитала Жанна Альбертовна (а именно так я решила про себя называть ту, которую еще вчера звала бабушкой, ибо никакой бабушкой она мне, конечно же, не была, это совершенно точно), почти утонув в глубоком мягком кресле и закрыв лицо руками. - И это в нашем доме! У меня просто в голове не укладывается, я отказываюсь верить, что все это произошло с нами…

   Говоря о чудовищной гибели Антона, она плакала, и плакала навзрыд. От бессилия что-либо изменить или, быть может, от страха. Из-под ладоней ее, прижатых к лицу, к трясущемуся подбородку стекали слезы и капали на розовое жабо кокетливой блузки. Даже в такой день Жанна Альбертовна не изменила своей привычке принаряжаться с самого утра. В комнате ее витал  нежный аромат духов.

   Наведалась я сюда, конечно же, с умыслом. Ведь договорились же с Анжу провести расследование – значит, надо действовать.

   В другой ситуации я искренне посочувствовала бы доброй, в сущности, бабуле, и пожалела бы ее от всей души, но только не сегодня, не сейчас. Потому что испытывала только злобу, кипящую в  душе от одной-единственной мысли: от меня скрывают правду, ставя тем самым под угрозу мою жизнь.

   «Вы сами виноваты во всех своих бедах, ибо посеешь ветер - пожнешь бурю. Я уверена, несчастный Антон погиб по вашей вине и, возможно, на всей вашей милой семейке лежит ответственность за смерть того человека в кафе, о котором говорила Анжу. И бьетесь вы теперь всем обществом головой об стену из-за собственной лживости, преследуя неведомую мне, но явно неблаговидную цель, иначе не падал бы замертво народ вокруг вас и не притащили бы вы меня сюда, окрестив какой-то мифической Диной», - подумала я, но, чувствуя себя лицемеркой, вслух произнесла другое:

  - Но ведь точно еще не известно, от чего умер Антон, может, он ягоду какую-то ядовитую в лесу съел или гриб…  А вдруг он таблеток каких-то наглотался, вот сердце и не выдержало? А что, обе версии очень даже ничего. К тому же, он ведь не родственник нам, зачем же так убиваться? О себе нужно думать в первую очередь. – Я была омерзительна самой себе в роли этакой эгоистичной и туповатой  стервочки, но, решив, что цель оправдывает средства, махнула рукой на сантименты.

   Закинув таким образом удочку, уселась напротив рыдающей Жанны Альбертовны и вознамерилась ждать ответной реакции, чувствуя себя ученым-естествоиспытателем. Страждущая немедленно отняла мокрые ладони от бледных ланит и с изумлением на меня взглянула:

   - Господи, Динуша, о ком мне еще думать, как не о нас? Это же нормальное состояние любого здравомыслящего человека - заботиться о себе и своих близких! Что теперь со всеми нами будет? Как оправдаемся перед родителями бедного мальчика?

   - А у него есть родители?- продолжила я притворяться идиоткой, состряпав при этом самую невинную мину.
   - Как же иначе?- далась диву начавшая приходить в себя Жанна Альбертовна.
   - Бывает и по-другому,- я все же не выдержала собственного лицедейства, вынырнула из кресла и отправилась к распахнутому окну, дабы спрятать глаза свои бесстыжие.
    Или чтобы не смотреть в ее?

   - Как… по-другому? - Бедняжка, она и не подозревала, что мне уже удалось раскусить ее, как орешек, оказавшийся, кстати, не слишком крепким, и теперь оставалось выяснить, что же внутри.
    -Как у меня, например. У меня ведь нет родителей?

    -Детка моя, я понимаю твою печаль и скорбь, но так уж случилось, и с этим надо смириться. - Я вздрогнула, когда тихо подошедшая Жанна Альбертовна обняла меня сзади и чмокнула в затылок.      - К тому же, не забывай, твой отец был моим сыном, да и с мамой мы неплохо ладили… Дедушка твой после той жуткой аварии несколько дней говорить не мог, настолько его потрясла гибель Сережи и Ниночки. Мы оба, дед и я, не знаем, как благодарить небеса за то, что ты жива осталась…

   Голос ее дрогнул, и воинствующая душа моя сжалась, и мерзкий  холод свинцом медленно потек по ногам, пригвоздив к месту. И я поняла, что мне мучительно, невыносимо страшно, оттого я хорохорюсь, изображаю из себя невесть что, кичусь сама перед собой удалой разухабистостью. Зачем, зачем? Что я хочу узнать? Действительно ли погибли в автокатастрофе сын и невестка несчастной, плачущей сейчас передо мной женщины? Являюсь ли и в самом деле внучкой этим старикам?

   Боже, невыносимо жить, ничего не помня!..

   Ясно пока одно: то, что я жила здесь до аварии, унесшей жизни моих  родителей - нонсенс. Я не умею так ловко пользоваться столовыми приборами, как  это делают  все в данной семье, мне претит заведенный порядок – как в лучших домах!- переодеваться к каждому приему пищи, недоступно мне и умение поддерживать светскую беседу.

 Конечно, невозможно строить свои умозаключения, опираясь только на эти мелочи. Но было и внутреннее чутье, которое, как мне казалось, не обманывает меня. А еще – цветы на моем балконе. Жанна Альбертовна  обронила как-то, что до аварии я просто обожала заниматься ими, собственноручно ухаживала, подкармливала, поливала. Но как такое могло иметь место, если  сейчас я просто не представляю, с какого боку подойти к благоухающим горшочкам, да и желания такового не испытываю?

   Перечень всего того, что заставляло меня сомневаться в родстве с людьми, приютившими меня, можно продолжить, конечно. Но был  еще один козырь, очень важный, который я решила разыграть в самое ближайшее время. Кто знает, вполне может статься, что я имею дело с потерявшими разум, обезумевшими от горя людьми. И мысль эта заставляла  трепетать от страха.

   Но нельзя скидывать со счетов и тот факт, что упомянутые Сережа с Ниночкой действительно могли быть моими родителями!

  - Бабуля, отвезите меня к ним, хочу побывать на их могилах, - произнесла я тихо и печально, и комок в горле застрял, который ни сглотнуть, ни выплюнуть, а только выплакать теплыми обильными слезами, которыми давиться, и икать потом, стуча зубами о край стакана. И тянуть судорожно воздух, испытывая долгожданное облегчение, как освобождение, и принять умиротворение в опустевшей вдруг душе как благость.

  - Конечно, дорогая,- был ответ,- вот только гости разъедутся …  Не бросать же их, в самом деле, неловко как-то… Ты иди, погуляй, развейся, я тоже вскоре выйду.

   Я развернулась и посмотрела ей прямо в глаза. И увидела в них неизбывную тоску. И любовь. Любовь...

Кому она предназначалась – мне или Дине, за которую меня ошибочно или умышленно принимали?