Опущенная целина. 4

                гл.3 http://www.proza.ru/2011/02/12/1436

 На следующее утро опять закопошились до свету. Мослы у всех ныли, шарниры долго не разгибались. Сызнова сверху не упало ни капли за ночь. Люба быстро подогрела вечернюю полбу. Председатель Макар Железнов в своё измученное голодом и сражениями тело полностью ещё не вернулся, но малость каши поесть сумел, не понимая, и опять забылся в прохладе сеней.

Когда притащились с мешками в поле, больше похожее на высохший луг, из леса уже выскочило злое светило и сразу принялось всё допаливать и дожигать. Пока жара и кровососы не сделалась непереносимы телу, коммунары кинулись разбрасывать. Малолетнему бродяжке быстро надоело это «глупое занятие». Он сперва обзывался последними словами, а потом исчез. Вернулся Вошка скоро, с сияющим чумазым ликом: где-то в брошенных домах он изыскал дощатую тачку об одном скрипучем колесе и стал возить мешок за Гришей Зайцером. Появилась и музыка, и механизация, и дело покатилось спорее: Григорий успел два мешка разбросать, пока Трофим с Любой первые доканчивали.

– А там, у кулака дяди Егора, ещё лесопед сломанный валялся, – оповестил вдруг воздух бойкий Вошка. – Тоже об одном колесе.

Вощев с Потаповой ни на миг не сосредоточили на мальце свои умы, вполне занятые друг другом, сами о том не ведая, но бледный Григорий после этих случайных слов кидал семя весь отрешённый, нездешний, даже останавливался для кашля реже, словно вынашивал внутри какую-то идею. Наконец, он поворотился к отставшим друзьям, глаза его лучились мыслью.

– Эврика! – крикнул Зайцер и надолго закашлялся, дожидая приход товарищей. Затем продолжил осторожным голосом: – А я знаю, как норматив, таки, выполнить! Откомандируйте меня в село на два часа.

Получив охотное согласие товарищей, Гриша мотнул головой своему мешковозу и на предельной скорости побрёл назад в Мамлеево. Оставшиеся двое, тяжело себя отдыхивая, долго провожали их взглядами, не решаясь посмотреть на друг друга. У Вощева что-то тягучее застряло в голове и горле: он не мог говорить слова, и не мог ничего думать. Когда Люба подошла ближе, у него ослабели ноги и выключилось сердце.

– Тим, а давай на пару, как они, – уверенно предложила Потапова. – Так и сподручней, и быстрей будет.

Она двинулась вперёд за беспризорной тачкой, и танцующие складки сарафана на качающихся ядрах сразили, оглушили Вощева, напрочь лишив его соображений и комсомольской воли. Он припустил за девушкой, с усилием распутывая ставшими неподъёмными сапогами тенёты цепкой луговой травы, догнал, повернул к себе и прижал, не понимая вообще, что происходит в привычной вселенной. Его, сорвавшийся с привязи, жадный рот сам нашёл мягкие девичьи губы. Твёрдые груди мгновением вскипятили всё, что было в грудной клетке, прожгли насквозь, увлекая в никуда его изменённую личность.

Люба вдруг расклинила, сросшуюся было, щель между их организмами острым локтем:
– Постой, Тимоша… Мне сегодня нельзя ещё. Не серчай…

Вощев не понимал, никак не ухватывал смысла её бормотания. Он чуял одно лишь необоримое стремление – к источнику чрезмерной, но почему-то сладкой, боли, разрывающей кровяным напряжением тот ненужный для дела революции отросток тела, который постоянно беспокоил его и прежде, но как-то не так. Теперь он превратился в требовательный, агрессивный, несгибаемый рог, в который ушло почти всё вощевское самоосознание. В эту минуту мозгу Трофима приказывал не вождь, не партия, не уездком, а этот всемогущий рог. Вдруг боль внизу стала другой, не сладкой, но конкретной  – это упёрлось любино твёрдое колено. К Тимофею частично вернулся слух и разумение.
– А когда?
– Может, и завтра уж… Потерпи ради Коминтерна…


                гл.5 http://www.proza.ru/2011/02/15/1387