Декамерон продолжение ч. 8

    Ещё несколько слов о хозяине квартиры

     Славка являлся в некотором смысле оригиналом. Основания?

Он всегда поступал по - своему. Мог  задуматься по неизвестному окружающим поводу, затем сухо попрощаться и уйти. Мог на улице во время серьёзного разговора подпрыгнуть, и, по - балетному, ударить одной ногой по другой ноге: как у Пушкина: «... и ножкой ножку бьёт...». Мог сделать товарищу непрошенную, но нужную тому услугу, отложив все свои дела и, в то же время,  отказать в мелочи... Мог прицепиться к прохожей - не слишком чистоплотной - девице (как у Высоцкого: «А мне - плевать, что она грязная, что глаз подбит, и ноги - разные»...)  и искать с нею нужное  для более тесного общения  место... После белого хлеба часто очень хочется чёрного – как говорил Генрих IV у Дюма. Его чувство юмора также отличалось от принятого в дружеском кругу. После упомянутого тесного общения  он обнаружил у себя лобковых вшей, сильно мешавших ему хорошо сдавать летние экзамены: экзаменатор предполагал, что Славик достаёт шпаргалки. Ну как объяснить экзаменатору, особенно, если экзаменатор - женщина, что он не шпаргалки достаёт, а просто - сильно чешет... И, разозлившись на этих вредных насекомых, он не стал бороться с ними обычными медицинскими средствами. Вот те самые гантели, ещё спонтанно не подаренные московскому другу Дмитрию, Слава использовал, как молот и наковальню для уничтожения поганцев после удачной охоты, требовавшей определённой сноровки и реакции. Он укладывал пойманную вошь на одну гантель, сверху её стукал другой гантелью, потом рассматривая под лупой сплющенное насекомое. На резонный вопрос друзей о новой технологии ответствовал, что он этих гадов запугивает.

Одна девица в узком кругу, без Славика, жаловалась:

      -«Нет, со Славкой я больше встречаться не буду!»

      -«Что случилось?»

      -«Пригласил он меня  в театр на премьеру. Галантный ухажёр - до предела. Спектакль - великолепный! Вечер на улице - сказочный! Огромные звёзды сверкают на чистом небе, полная луна, небольшой мороз. И снежинки – меж фонарей и звёзд. Идём, не торопясь, домой, снег под ногами поскрипывает. Любой звук – как звонок. Хочется читать стихи или вспомнить хорошую мелодию. И в этой звонкой тишине он громко, и поэтому - неожиданно для меня, испускает газы! Все мы - люди, к тому же я училась в мединституте: всякого насмотрелась и надышалась, понимаю Славу, как бывает тяжело в некоторые минуты. Ну, хотя бы извинился! Нет, идёт дальше, как ни в чём не бывало!

Друзья потом интересовались у юноши - не поклёп ли это?

       -Припёрло,- тот остался невозмутимым.

       -Так подождал бы, хотя бы, проезда любого транспорта!

       -Никакой трактор или мотоцикл  не проезжал, а я в этот момент поскользнулся!

       -Извинился бы потом!

       -Да немного опоздал - следовало бы до того, а не после!

Постороннему человеку могло показаться, что у Славы не все - дома, или какая - то часть, но не дома. На самом деле, у него был настолько объёмный внутренний мир, что ему часто вполне достаточно побыть одному, чтобы не искать себе подобных, в том числе и друзей. Людям, не знакомым с кажущейся непредсказуемостью и необъяснимостью его поступков, сложно было общаться с ним. Но друзьям он открывался с предельной откровенностью и вот эта детская незащищённость, проистекающая из его внутреннего мира, который он тщательно оберегал от чужого взгляда, поражала. Во время прогулок за городом он, видя надломанную варваром ветку - особенно весной, когда дерево плачет от боли, старался подвязать тряпочкой эту ветку, а при отсутствии тряпочки - жертвуя шнурком от обуви, обрекая себя на неудобства. Потом, несмотря на уговоры ждущих его спутников, обмазывал надлом грязью - чтобы стык не высыхал, и молча отходил от пострадавшего дерева, на прощание погладив его ствол.

Итак, присутствующие  после выпивки и медленно прожёвывая бутерброды, несколько задумались, в самом деле, что рассказать интересного из прошлого?