Толик Медведь

Тяжелые тучи, похожие на грязную вату из старого разорванного матраца, нависли над городом. Вся местность вокруг авиамастерских: клуб авиаторов, заасфальтированная баскетбольная площадка, старый парк не по-августовски рано погрузились в сумрак. Полное отсутствие потоков воздуха, и каких бы то ни было звуков, создавало иллюзию пребывания в закрытом помещении, а окружающие предметы казались ненастоящими и бутафорными, парковые акации и тополя – неживыми театральными декорациями. Помещение это давно не открывали и не проветривали, и так хотелось впустить в него, открыв окна и двери, спасительный прохладный сквозняк!
Одноэтажное здание мастерской, окруженное со всех сторон буйной растительностью, находилось в дальнем конце старого парка и представляло собою постройку начала 50-х годов. Старое, облупившееся и неприглядное, оно не знало отдыха. Даже в выходные его двери, оббитые крашеной жестью, стояли нараспашку. А те редкие, невозможные часы, когда работники аэродрома видели перед собой закрытый зев трудяги и удивлённо вскидывали брови, можно было отнести к ЧП.
В мастерской находилось трое. Водитель ГАЗа Сергей Иванович Самохин, держа штангенциркуль в далеко вытянутой руке, сомневался.
- Тринадцать и четыре…Не-ет…и три…Постой. Три-и-иннадцать и-и-и-…
- Да, что ты, голова, мурыжишь? – раздражался сидящий на стуле с отломанной спинкой розовощекий похожий на начальство Илья Ильич Сусь. – Вот, читай! – он ткнул пальцем в раскрытый перед ним текст, где значилось «Инструкция по эксплуатации…», по эксплуатации чего, было залито то ли черным аэродромным гудроном, то ли машинным маслом.
- Ильич, - обиженно поджал губы Самохин, - Что я увижу? Очки в машине, в бардачке!
- А чего они там? Ты не знал, куда мы идем? А? О чем ты думал?…Самохин! Пока я не разберусь лично, так и будешь меня завтраками кормить? – на слове «лично» Илья Ильич сделал ударение. – А за премией первый голову вытягиваешь? Соберись, Самохин! – наставительно поучал исполняющий обязанности заведующего гаража И.И. Сусь.
Исполнение это ему нравилось и он, втайне, с нетерпением ждал ухода на пенсию товарища Гуйко, который находился сейчас на больничном. И.И. Сусь по вечерам тренировался, сидя у себя на веранде, размашисто подписывать углы писчей бумаги резолюциями типа: «Разрешаю», «Не возражаю», «Выдать необходимое количество.»
Самохин, поморщившись, отвернулся и сплюнул.
- Тринадцать и пять. – раздался голос третьего человека, стоящего у токарного станка спиной к спорящим.
Это был высокий атлетически сложенный старик. Все, даже дети, с которыми он был на равной ноге, называли его Толик. А в отсутствие старика, между собой, - Толик Медведь. Не Толик и не Медведь, а именно Толик Медведь, как что-то неделимое и никак не иначе.
Толика Медведя знали все пацаны нашего района и дальше по причине того, что Толик в выходные подрабатывал билетером в клубе Авиаторов, и пройти в кинозал можно было как за билеты, так и за значки, которые Толик собирал упорно и с азартом. Поговаривали, что значков у Толика было больше десяти тысяч.
Был он высок, широкоплеч. В молодости в нем угадывался настоящий богатырь, но количество и качество прожитых лет оставили на его фигуре свой неизгладимый печальный след. Широкие плечи и спина скорбно согнулись и подались вперед, отчего и без того длинные усталые руки спущенным флагом болтались ниже обычного.
Всегда чисто выбрит и аккуратно подстрижен, Толик Медведь с особой тщательностью следил и за одеждой. Ходил, не смотря на свое холостяцкое звание всегда чистый и наглаженный. С особой же гордостью носил светлый замшевый пиджак на лацкане, которого красной эмалью горел значок с качающимся на волнах крейсером и надписью «Аврора».
Я, будучи пацаном, ничего не знал о его прошлом, но, совсем недавно, узнав о смерти 90-летнего старца, услышал и его историю, которая приоткрыла завесу над прошлым Толика Медведя, представив его как человека редкой судьбы и даже легендарного.
Ровесник Великого Октября, Толик не знал ни отца, ни матери. До семи лет он рос у тетки и с наступлением весны 1925 года благополучно сбежал из дома и три года колесил по стране от Петрозаводска до Казахстана, и конец гражданской войны встретил в одной из кавалерийских красных бригад в качестве сына полка и всеобщего любимца.
На Великую Отечественную войну пошел в первый же день. Воевал отважно. Брал Будапешт, Варшаву. Уже на подступах к Берлину был тяжело ранен при штурме Штеттинского вокзала.
День Победы встречал в госпитале, где слушая обращение И.Сталина к народу: «… Слава нашему великому народу, народу-победителю! Вечная слава героям, павшим в боях с врагом и отдавшим свою жизнь за свободу и счастье нашего народа!», пил с другими раненными водку и мечтал о мирном времени.
После войны жизнь не пожалела воина-героя, увешенного килограммами медалей и орденов. Слава, обещанная Сталиным, была недолгой, а вот свободы и счастья Толик не видел более сорока лет. Смелый, сильный, молодой он на долгие годы погрузился в криминальную стихию Страны Советов. Он как и в детстве исколесил все необъятную Россию, только уже не на крыше, а вагонах с решетками и конвоем. Пересылки, этапы, тюрьмы, лагеря… Считанные годы на свободе. Жизнь потрепала и поучила Толика так, что и на три жизни было бы много.
И вот теперь старый бедолага осел наконец, устроился на работу, прописался в общежитии и зажил тихой, плывущей к своему руслу одинокой жизнью.
– Тринадцать и пять. – еще раз сказал Толик и повернулся к начальству.
- Сегодня, конечно, не успеешь? – утвердительно спросил товарищ Сусь, расставив руки в стороны.
– Завтра будет готово. В лучшем виде. – пообещал Толик, снимая спецовку.
– Завтра, после обеда, подъеду. Утром, если что, я в штабе. Самохин, идешь?
Водитель ГАЗ 66 и И.О. заведующего гаражом исчезли в зарослях парка.
Толик, облаченный в ситцевые, фиолетовые трусы, фыркал возле железного умывальника. Мылся долго, обстоятельно, со вкусом.
Обмыв от пены большой кусок коричневого хозяйственного мыла, довольно долго подержал его над ведром, давая стечь воде, и уже после этого положил  в мыльницу. Так же не спеша, придирчиво помыл большой и указательный палец, которым держал мыло и уж после этого взялся за рубашку, висевшую в сером деревянном с тремя круглыми отверстиями и белым трафаретным номером 45 шкафчике.
Одевшись, Толик подошёл к станку, нагнулся и с натугой вытащил из под него холщевой мешок, в который было завернуто что-то тяжелое. Положив груз в полосатую торбочку, Толик кашлянул, долго и умеючи прочистил горло и достал из кармана пиджака «Беломор-Канал». Не сдавливая мундштука, закурил, подхватил торбочку, дернул ручку двери мастерской и шагнул в сумрачный парк.
Выйдя из парка и пройдя с пол километра вдоль пятиэтажных домов, время от времени поворачивая, огибая дома, Толик Медведь, перейдя дорогу, углубился во владения частного сектора…
Дойдя до дома, на углу которого синяя табличка констатировала ул. Бабушкина 3/16, повернул за угол и чуть не уронил свой груз, налетев на маленького, лет десяти пацана с рыжей кипой непослушных кудрей. Хотя правильнее будет сказать, что это стремительный рыжий чуть не сбил Толика с ног.
– Тпру-у-у! – Толик взял двумя крепкими пальцами за огненную голову, упершуюся ему в живот, и поднял лицо вверх.
– Санек! Кхе-кхе. Куда бегишь?
– Толик! Привет!.. Та, так. Никуда.
– Со мной пойдешь. – то ли сказал, то ли спросил Толик Медведь.
Глаза мальчугана радостно засветились: такой заслуженный авторитетный человек и зовет его, так запросто, как друга! Сердце Санька остановилось, стукнуло и бешено запрыгало от счастья.
Пройдя шагов двадцать они остановились возле железных, хозяйских ворот, перед которыми по железным прутьям вился виноград, образуя естественное укрытие для ГАЗ 24, белеющую под его изумрудными еще не поспевшими гроздьями.
– Пришли. – сказал Толик и взялся за медную ручку. – Не дрейфь, собаки нет.
Они вошли в тихий и не по-советски ухоженный двор с теплицей, аккуратными подсобными помещениями, палисадником с буйствующими и удивляющими редкими цветами. Возле теплицы, с отгулявшей в этом году клубникой, стоял колодец с синей резной крышей.
– Хозяин! Соломоныч! – позвал Толик, остановившись у ворот и закрывая за собой калитку.
Из дому показался хозяин в синих шерстяных, спортивных штанах и белой чистой майке, сквозь которую упорно пробивались седеющая растительность. В руках он нес большую тарелку с голубцами.
– Толик! По тебе хоть часы сверяй!.. Принес? – чуть тише и даже, как показалось Саньку, заговорщицки спросил хозяин.
Толик утвердительно крякнул и чуть приподнял торбочку. Соломоныч засуетился.
– Сейчас... Я только… Пацан, держи тарелку и неси вон в ту беседочку! На стол поставь. Пойдем, Толик.
Возбужденный доброй новостью хозяин угодливо засеменил, указывая дорогу, ведущую в недавно выстроенную еще не расшитую кирпичную пристройку, служащую, по-видимому, мастерской.
Санек бережно поставил тарелку и сел на лавку, положив голову подбородком на стол. Руки он опустил в свободный вис под стол, а бдительные глаза его остановились на большой кулинарной пирамиде. Он ждал.
Толик, тем временем, уже достал из торбочки мешок и не спеша, разворачивал его. Вынув из мешковины небольшой водяной насос, протянул его хозяину.
– Держи, Соломоныч.
– Да, да, да. – Соломоныч одел очки и повертел новенький насос. – Он…То, что нужно. Теперь я – король! А то, понимаешь, Толик, старый становлюсь. Хе-хе. А руками из колодца воду таскать… Ну, Толик, спасибо! Теперь я на коне!.. Только вот... Инструкция, гарантия. А вдруг он бракованный?.. Скинь червонец, а?
Толик брезгливо глянул на торгующегося Соломоныча.
– Боря… Не… как говорится… мозги. Сам знаешь, что я тебе принес. Одно слово – дефицит. Это видел? – спросил он ткнув пальцем в пятиугольник с надписью СССР. – мне не веришь, глаза роззуй!
– Ладно-ладно. Я, так. Чего ты? – ретировался хитрый еврей. – …Семьдесят. Считай! – протянул он деньги и положил насос на верстак.
– Сейчас, – довольный приобретением Соломоныч потер руки, – обмоем покупочку. Прошу к столу!
Толик Медведь, не считая, положил деньги в карман пиджака.
– Соломоныч, мне некогда. Тороплюсь я.
Масленые глазки еврея радостно вспыхнули:
– Ай-ай-ай! – разочарованно засокрушался он. – Моя Розочка весь день готовила, старалась. Говорит: «Толик придет. Угостить нужно!»
– Скажи Розе спасибо, а мне, Соломоныч, положи тех голубцов в баночку. Я с собой заберу. Потом уважу твою хозяйку.
Как и все холостяки Толик редко вкушал таких благ и радостей, к слову совершенно не ценимых женатыми счастливцами, как еда, именуемая в народе «домашней».
– Сделаем, Толик. – уже не так восторженно сказал Соломоныч. – Иди к столу, я сейчас…
Толик присел рядом с застывшим Саньком.
– Ну, что, Санек, сидишь глядишь? Смотри как нужно! – потрепал он огненную голову, отправляя двумя пальцами оранжево блестящий тугой голубец по назначению. – Повтори!..
Вскоре появился Соломоныч, неся в руках свежевымытую полулитровую банку и штоф водки, настоянной на лимонных корках.
Выпив по две рюмки, стали прощаться. Подходя к калитке, Соломоныч сказал:
– Спасибо, Толик! Может с жестью что выйдет? Три листа. Не забудь. Расчет на месте. Люди должны помогать друг другу. Это – главное. Ты – мне, я – тебе! Такое мое мнение. Правильно, Толик?
– Правильно, Соломоныч. У каждого человека должно быть свое мнение, как и дырка от жопы – у каждого своя. – подытожил Толик Медведь пожимая Соломонычу влажную ладонь.
Выйдя за калитку Толик услышал как щелкнул замок, тщательно вытер ладонь носовым платком и удовлетворительно крякнул.
Тьма стояла египетская. На расстоянии вытянутой руки ничего нельзя было разглядеть. Толик с Саньком дошли до конца квартала, повернули за угол и остановились. Толик присел на корточки, сровнявшись глазами с мальцом, закурил, пряча огонек в кулаке, и тихо спросил, затягиваясь:
– Видел, куда мы с Соломонычем ходили, когда ты голубцы понес?
– Видел.
– Куда?
– В сарайчик.
– Правильно. Молодец! – похвалил Толик Медведь и при свете огонька папиросы увидел, как радостно зарделся Санек. – Там, в сарайчике, как зайдешь, сразу слева – верстак. На верстаке насос водяной, – Толик расставил руки, показывая размеры насоса, – Небольшой, килограммов пять… – Толик приблизил голову к уху Санька и зашептал…
Подойдя к забору Толик взялся за штанишки Санька и одним махом закинул его на забор. Тот сел, посидел немного прислушиваясь, и спрыгнул в мягкую клубнику…
Меньше чем через двадцать минут подельники подходили к парку, погруженному в кромешную тьму. Толикову торбочку отягощала та же ноша, что и в начале пути, а Санек большим пальцем правой руки теребил острый уголок новенького червонца, лежавшего у него в кармане. Десять рублей! Новоиспеченный богач был на седьмом небе от счастья, прикидывая, сколько кондитерской колбасы, нашпигованной орешками и печеньем, можно купить за эти деньги!.. А еще бесплатное кино по выходным!
– Ну, Санек, держи краба! – протянул руку Толик Медведь. – Дуй домой. В субботу «Пираты ХХ века». В семь вечера. Приходи. – Толик хмыкнул. – Можешь с невестой!
Открыв мастерскую, не зажигая света, Толик вытащил мешок с насосом и, бормоча себе под нос: «Ты – мне, я – тебе… Жидяра», засунул его на прежнее место под станок.
Шагал, направляясь домой, широко, без опасений наткнуться в темноте на неожиданное препятствие. Гнала домой усталость. Усталость и опасение, что хозяйкины голубцы остынут, и придется их разогревать в сковороде, а это в его планы не входило. Толик Медведь любил погорячее.