Зачем поэту нужен паспорт? О Николае Дмитриеве

Как-то раз ко мне домой позвонил один поэт, с которым лично я не был знаком. Он начал нахваливать мою первую книгу стихов «Берёзовый терем». Не помню точно, что он говорил, но помню, что он хвалил как отдельные стихотворения, так и всю книгу вцелом. При этом выражал некоторое удивление, как тот «мудрейший муравей» из стихотворения Соколова:
Он шел, собой рискуя,
А вот, поди ж ты, смог:
Хорошую какую
иголку приволок!
Это был Николай Дмитриев, давно известный мне по многочисленным публикациям поэт.
Верный признак большого таланта - отзывчивость. И, наоборот, чем бездарней литератор, тем он надменнее,  въедливей, вреднее, придирчивее; первое, за что он с жадностью хватается в чужих стихах - недостатки. В этом я не раз убеждался на собственном и на чужом опыте. При поступлении в Литинститут один из запоздавших абитуриентов рассказывал мне, как Александр Межиров, пошёл сам на почту и отбил ему телеграмму: «Выезжай срочно на вступительные экзамены. Межиров».
Николай Дмитриев был третьим большим известным поэтом, откликнувшимся на мою книгу, хотя я ни о чем никого не просил: просто разослал для знакомства по почте - надо ж куда-то девать тираж - 15-20 экземпляров «Берёзового терема» с дарственной надписью.
Разговор наш кончился тем, что я его поблагодарил и ни о чём не попросил. Тогда я не думал, что мне с ним ещё придётся встретиться.
Вспомнил я о его доброжелательном отзыве, когда мне потребовалась рекомендация в Союз писателей РФ. Позвонил. Он пригласил к себе домой в Балашиху. И вот я перед кирпичной девятиэтажкой.
Дверь мне открыл уже пожилой, седой и грузный человек в джинсовом костюме. В нём я с трудом узнал того молодого лицом похожего на меня поэта, которого часто видел на публикуемых в 80-х фотографиях. Он мне предложил домашние тапочки, а сам совершено босыми ступнями пошлёпал по линолеуму в кухню. Там он, усадив меня на табурет, с какой-то задумчивой медлительностью вытер тряпкой белый пластиковый стол, разложил на нём ксерокопии публикаций моих стихов и отзывов о них и, пробежав их глазами, затарахтел на оранжевой плоской пишущей машинке «Унис».
- Рекомендации ведь принято писать от руки, - заметил я.
- Я за свою жизнь написал их тысячи,- ответил Николай.
Через 10-15 минут рекомендация была готова. Собрав свои бумаги, я поставил на стол бутылку водки. Появились стаканы, закуска и заботливая жена Николая, которую он, судя по его поведению, побаивался и уважал. Выпив, мы разговорились о том, о сём. Николай много рассказывал о Юрии Кузнецове, с которым был дружен. Приведу только одну байку, сыгравшую положительную роль в моей судьбе.
«Я позвонил, - вспоминал Дмитриев, - в редакцию «Нашего современника» Кузнецову:
- Можно я принесу вам свои стихи?
- Нельзя.
- Почему?
- А вот нельзя и всё!
На другой день я поехал и оставил рукопись в секретариате».
На этом Николай замолчал.
- Ну и что? - поинтересовался я.
- Вышла подборка в двенадцатом номере.
Этот рассказ мне напомнил, что есть такой по ангельски белый журнал, который мне казался недоступным как грешнику рай. А почему бы и мне не предложить туда свои стихи? Послал, никому ничего не говоря, по почте. Через месяц звоню, Кузнецов отвечает: «Уже в наборе, привезите срочно краткие сведения о себе и фотографию». Так в 2001 году в третьем номере этого журнала вышла первая подборка моих стихов.
С Кузнецовым в дальнейших наших отношениях с Дмитриевым был связан и другой случай.
В канун 60-летия Юрия Поликарповича, который мне был знаком только заочно, я позвонил Николаю и объяснил, что не первый год сотрудничаю с отделом культуры «Парламентской газеты» и уже договорился о том, что они отведут часть газетной полосы под материал об этом поэте. Я предложил Николаю написать к юбилею для этой газеты статью о своем лучшем друге. Он согласился. Прошла неделя. Звоню Николаю - материал не готов. Звоню, через три дня - ещё не написал. Звоню через четыре дня, все сроки уже вышли, а он с досадой отвечает:
- Да подожди!
Больше по этому поводу я ему не звонил. В «Парламентской газете» к юбилею Кузнецова, в конце концов, была опубликована моя статья, которую я, поскольку обещал доставить материал, вынужден был написать на скорую руку.
Поэзия Кузнецова не была рассчитана на шумный эстрадный успех: это был не трескучий фейерверк, а скорее атомная ракета, до срока скрытая в глубокой шахте. Кстати, и структура его стиха – тот же атом: в мизерном слове иногда концентрируется огромный смысл. В этом мастерстве – ему нет равных.
 К сожалению, это понимают не многие. В «Парламентской  газете»  я опубликовал - под псевдонимом, дабы не заискивать перед поэтом - статью («Шёл отец через минное поле»), посвящённую его 60-летию. Как сообщила мне потом Татьяна Маршкова, работавшая  в отделе культуры, в редакции при обсуждении этого материала разгорелся спор: можно ли считать Кузнецова «крупным» современным поэтом? По её словам, с большим трудом удалось отстоять этот эпитет.
А через несколько дней в газете «Труд» вышла написанная с удивительно аккуратной любовью умная, обстоятельная статья Николая Дмитриева «Поэт атомного века».
Но это все случится потом. А пока я, увидев, что в бутылке мало осталось водки, засуетился, засобирался домой. Николай пошел проводить меня.
Мы шли с ним по мартовской Балашихе, напоминающей картину Саврасова «Грачи прилетели».
- Здесь много живет писателей, - кивнул на притихшие дома Николай, - даже внучка Есенина здесь живёт.
- Ну и как она?
- Да такая же скандалистка, как её дед.
Дмитриев достал на ходу помятую пачку «Примы» и, выковыряв с ее дна предпоследнюю сигарету, прикурил и задумчиво затянулся. Мне тогда показалось, что у него большие проблемы с деньгами. Я спросил, на что он живёт.
- Да так, пишу статьи в местную газету, торгую книгами.
Через пару недель я ему позвонил и предложил работу - корреспондентом редакции корпоративной газеты, одного крупного оборонного предприятия, на котором я возглавлял редакционный отдел. Он вроде бы обрадовался.
- Подъезжай с паспортом и другими документами. Я тебя устрою прямо сегодня.
- А паспорта у меня нет, я его потерял и живу уже несколько лет без него, - ответил Николай.
Действительно, с грустью подумал я, зачем известному поэту нужен паспорт, если его и так вся страна знает в лицо. За исключением, конечно, наших чиновников, которые стихов не читают и руководствуются только строгими предписаниями оборонного предприятия. Вдолбить им в голову мне так ничего не удалось.
В последний раз я позвонил Николаю весной, когда он уже переехал в Москву, после встречи с его книгой «Ночные соловьи» («Молодая гвардия», 2004 год, серия «Золотой жираф»). Поздравил его с выходом избранного, поинтересовался, каким образом нему удалось издать такую роскошную книгу - за деньги или бесплатно.
- Бесплатно, ещё и заплатили гонорар 15 тысяч.
Поговорили о его стихах. И вдруг он перевел разговор на другое:
- Я сейчас дачу строю в одном месте по Горьковскому направлению. Приезжай.
Я ответил, что рад бы, да своя недостроена.
Не помню, сколько прошло времени, после этого разговора, до того момента, когда мне позвонил знакомый поэт и сообщил, что в «Российском писателе» помещен некролог, посвященный памяти Николая Дмитриева.
Скорей всего, дачу он так и не достроил. Но сейчас передо мной на столе лежит его книга, на обложке которой напечатано факсимиле четверостишия с подписью Н.Дмитриев:

«Мы уйдём не подарив потомкам
Новые культурные слои,
А чтоб их тревожили в потёмках
Наших душ ночные соловьи»

Эта книга и есть тот крепкий дом, который Николаю Дмитриеву удалось достроить до конька. Пусть читателям в нем будет не только тепло и уютно, но и пусть их вечно тревожит то, что за окном в потёмках - ночные соловьи души замечательного поэта.