Сказка про меня, кота и кактусы

Поиграть в слова. Как ребёнок играет. Просто сложить одно к другому, добавить третье, и посмотреть, что из этого получится. Быть может, правды здесь совсем чуть-чуть, но её все равно хватает, чтобы не спать по ночам. 

…итак…

Одну секунду, пожалуйста.
Это займёт у вас совсем немного времени.
Я просто хочу рассказать вам об этом. А потом вы сможете снова вернуться к своей так называемой жизни, к вашей еде, питью, телевизору, тупым сериалам о красивой жизни, которой вы никогда не будете жить, мобильным телефонам, смс от ваших любовников и любовниц, порно-сайтам или что там у вас есть ещё…

12.15.494. Что за циферки я там нацарапал? Опять накурился до галлюцинаций. Какой-то голос мне сказал, что меня нет на этом свете. Другой голос мне ответил: «Послезавтра». Я спросил его, бывают ли люди, у которых нет чувства дома, нет и никогда не было чувства привязанности к одному месту и ощущения своего угла, и он ответил мне, что, конечно же, есть, раз существую я – именно такой человек, ибо в каждой частности заключено общее…
Меня тошнит от этой философии.

1.55.55559. Ставлю цифры от фонаря, беру их с потолка, чтобы всё окончательно запутать, связать в тугой комок и выкинуть с семнадцатого этажа.

4.5.66. Звонит телефон. Поднимаю трубку. Какой-то голос спрашивает меня, не выручу ли я его – необходимо (слово-то какое! -  «необходимо») сделать надпись на траурной ленте. Спрашиваю, как профессионал, какого цвета надпись, какая лента. Голос объясняет. Но я никогда никаких надписей не писал, почему вы обращаетесь ко мне? А нам позвонили, говорит мне голос, сказали, что Роман всё умеет.

… в принципе, я не собирался называть тут своё имя. Но раз есть имя,  то и человек, наверное, тоже должен быть, ибо, как сказал голос раньше, в каждой частности заключено общее.   
 
18.18.18. Моё любимое число. Просто так. Бывает.

33.45.1. У нас тут много народа. Весь очень разный. Занимаются… ну, сложно сказать, кто и чем.  По-разному бывает. Вот Ю., например, она журналист. Написала кучу всего, говорит, что даже когда-то звали работать в московскую газету, достаточно крупную, отказалась. Причин не называет. Есть ещё хренов эстет, его зовут Л. Никогда не видел человека, меняющего рубашки по три  раза на дню... всё равно его это не спасает. Ещё есть полупомешанный старичок по имени М, что-то пишет, но почитать не даёт. Люблю читать. Наверное, все эти мои записи, это попытка не казаться полным идиотом в глазах окружающих, а тоже что-то царапать там себе с умным видом. Сейчас так модно, видимо. Вот, к примеру: «Вы, простите, кто?», - «Я? Писатель!», - «Ой, правда?!»… - фу, гадость какая!... и пошлость ещё. Ведь зачастую таким людям нечего сказать, мысль скудна и скучна, а их «творчество» - попытка сделать шаг вперёд. Или назад. У кого куда шагается. Только мне вот всё на месте топчется. У кого страдания душевные - расплата за талант, а я за что плачу?

45.8.9. Читаю статью Ю. о русской интеллигенции. Скука. Ничего нового она, в принципе, не говорит. Ну, правда – все об этом пишут. Веками русские интеллигенты с серыми от недосыпа и сигарет лицами толклись на прокуренных кухнях, и из века в век толкали одни и те же идеи. Их уничтожали все, кому не лень, но так и не смогли уничтожить до конца.  Русская интеллигенция неприхотлива, как канарейка в клетке. Ей много не нужно. Просто должен хоть кто-то слушать, и всё. Ну, или хотя бы прислушиваться. Ещё можно кивать в такт словам, сидя в углу, и говорить: «Да, тут я с вами согласен» и «Ну а вот тут я бы с вами не согласился»… А остальное не важно. Я ей про это так и сказал. Ю. тут же завелась: «Это у Вас ревность!». Меня тоже как пришпорили: «Но позвольте! Вот и Марченко в своей последней книге тоже негативно выражается о роли русского интеллигента в становлении культуры в России в целом»... Спорили долго, но так никто ничего никому не доказал. Ну, да и ладно…

Хотя по мне -  так в чём-то она даже права. Я видел, как люди боятся быть уличёнными в невольном плагиате. Вот это было, об этом уже писали, об этом говорили… так нельзя, так не стоит говорить А вот Ю. – она просто молодец. Уважаю. Ей наплевать, кто что пишет, у неё своя шиза. И правильно. Так и надо. Все дети рисуют солнце, и не боятся повторений.      
    
145.2.33. Сегодня вечером заходила Ж. Принесла с собой бутылку коньяка, попросила «поговорить»… Зачем? О чём? Непонятно… Ну, поговорить – так поговорить, сели, выпили... Потом ещё. Через полчаса Ж. расчувствовалась, стала плаксивой и сентиментальной, рассказала, что её снова кто-то там бросил, что теперь делать, она положительно не представляет. Нужно очень хорошо знать Ж, чтобы не принимать её душевные травмы серьёзно – её бросают в целом раз в полгода точно. Она сначала грустит, переживает, подумывает даже о самоубийстве (только способ должен быть непременно красивый и изысканный (изощрённый, блин!), а то же нельзя так – петлю на шею, и вперёд… точнее, вниз. Люди же как зайдут, а она там (тут?) висит, и язык набок, а люди сразу: «О-о-о-о! Аа-а!»), но всё это у неё быстро проходит, и она снова устремляется за новыми знакомствами и эмоциями…

«Принцесса и тигр»…

«Она любила всё, что видела, а взгляд её бежал всё дальше и дальше»…    

Ж. снова плачет. Виснет у меня на плече, просит, чтобы я остался… но мне и в самом деле пора. Говорю ей, что ей срочно нужно что-то менять в жизни. Могу даже рассказать как. В ответ она говорит мне, что в таком случае ей больше нравится общаться со своими подругами. Потому что они не лезут в душу.

Глупая, ну как так можно? Нельзя так долго не уважать себя и ждать, что другие станут уважать тебя. «В дерьме не нужно копаться, из него нужно выбираться», - сказал бы я ей, если бы сам знал, как это сделать. Оно же не снаружи, оно внутри нас.   

12.3.01 Сегодня с котом сидели на окошке, очень долго думали, выкурить ли сейчас последнее всё сразу, или оставить немного на завтра. Потом серьёзно посмотрели друг на друга  и сообща пришли к выводу, что завтра будет только… гм… завтра, а сегодня без травы никак нельзя. Вот поэтому я сейчас в таком благодушном настроении. Сижу вот, солнышко пригревает… Ещё не лето, конечно, но уже не совсем весна. Так… средненькое что-то такое, полуобморочное. Не люблю я этот период у природы, но сейчас мне по кайфу даже он.

0.0.0. Я на нуле. Прошло три дня. Не могу больше сидеть и рисовать кошмары… Выхожу на охоту.

45.45.9. Повезло, определённо… У типа на углу как назло ничего не было, но он сказал, что знает, где можно найти. Только придётся прогуляться немного. Пока я шёл за ним, отчётливо представил себе, как заведёт он меня куда-нибудь сейчас, а потом стукнет чем-то тяжёлым по голове и так и оставит. Аж между лопаток закололо от предчувствия, но всё обошлось. Зашли в какое-то кафе, народу было не много. Я хотел уже было сесть за столик, но тип, не останавливаясь, прошёл через весь зал и открыл дверь в соседнюю комнату. Там стол, за ним парни в количестве двух штук и одна девушка. Тоже курят, но другое, судя по запаху. Запах мне не понравился.
Чуть дальше у стены низкая скамейка, на ней сидит кавказец… ну, во всяком случае, он похож на кавказца, поэтому я так его для себя и назвал – «кавказец».

Тип куда-то свинтил, сказал, что скоро вернётся. Надеюсь, что-нибудь да принесёт… Я так понял, что его тут все ждут, видать, важная шишка в своих кругах. От нечего делать начинаю разглядывать кавказца. Крупная голова, нос с горбинкой, большие тёмные грустные глаза. Одежда не новая, но чистая. Я вспомнил, в какие обноски одет сам, поставил себя мысленно рядом с кавказцем, мне стало стыдно.

- Ты первый раз тут что ли?

…это он мне?

Киваю.

- Хорошо тут. Тихо.

Снова киваю. Наверное, сейчас станет рассказывать о себе. Подхожу к холодильнику, открываю морозилку, загребаю полную горсть льда и запихиваю себе в рот. Сажусь на скамейку. Нужно молчать. Иногда самое главное – это просто молчать.
Кавказец между тем оживился, подсел поближе, стал рассказывать о себе. В принципе, стандартная история, ничего необычного: приехал на заработки, работы не оказалось, домой возвращаться смысла нет, здесь возможностей всё равно больше. Так и остался. В это кафе заходит часто, работает здесь тут уборщиком, здесь и живёт, так что если нужно будет поговорить или «просто так» - он всегда здесь.
У меня почти закончился лёд, но тут вернулся тип. По оттопыренным карманам я понял, что у меня сегодня праздник. Рассчитались, все остались довольны друг другом.

Потом все вышли на улицу.

Нужно было прощаться. Я сказал типу, что зайду через недельку-полторы, он показал мне жёлтые зубы и сказал, что будет ждать. Кавказец трётся рядом. В темноте не видно его лица, но мне кажется почему-то, что он улыбается.

У меня совсем нет друзей.

Когда вышли под фонарь, кавказец сказал, что ему тоже пора. Мне было противно видеть дома свой срач, поэтому я не пригласил его к себе. Когда уходил, чувствовал спиной его взгляд. Очень спокойный.   

Всё, решено. Стану вести дневник. Буду записывать в эту тетрадь всё, что имеет отношение ко мне и к этому миру. Буду просто писать, пока мне это не надоест, а там посмотрим… Вот только что делать с цифрами?
Но это тоже не проблема. Наверняка в них заключён какой-то смысл. Если в броунсоновском движении молекул есть смысл, то в моих числах он и подавно есть.

Пакет типа оказался набитым под завязку. Пахло так, что у меня слюни потекли. В прямом смысле. Экономить не стоило. У меня, по всей видимости, как у постоянного клиента, там давно уже скидка… Да и какого хрена, в общем-то? Сейчас лежу на кровати, на животе у меня уютно урчит мой серый кот, а я рассматриваю потолок в мелких трещинках отвалившейся побелки, и думаю… 

Кто разбирается в цифрах?

… каббалист…

Я постоянно изобретаю себе проблемы. Вот ещё одна, совсем свежая – ГДЕ НАЙТИ КАББАЛИСТА??

91.15.55. Неделя прошла. Всё ненастоящее. Даже небо – и то картонное, обтянутое чёрным бархатом. Ю. собирается уезжать. Куда интересно?...

Бродил по городу просто так, без определённой цели. Иногда специально ищу себе на пятую точку приключений, но они упорно не желают быть найденными. А вот когда не надо…
Вечером вернулся домой. Доскрёб остатки, завернул… Кот смотрел на меня с осуждением и плохо скрываемым презрением. Плевать. Мне просто надо. Когда перетряхивал карманы, нашёл бумажку с номером телефона. Вспомнил, что кавказец тогда мне её сунул, сказал, чтобы я позвонил. На том конце долго не брали трубку, потом он ответил. Рассказал, что его выселяют. Ах, гори оно всё… Я набрался смелости, пригласил его к себе. Можно даже и немного пожить. Объяснил, как добраться, положил трубку и уселся ждать. Примерно через полчаса в дверь позвонили, пошёл открывать. На пороге стоял кавказец, в руке – огромный пакет с едой. Чёрт, такое ощущение, что нам тут живёт человек двадцать, не меньше. На мой вопрос он сказал, что я и так очень хорошо к нему отнёсся, а у них не принято приходить в гости с пустыми руками. Ну, хоть будет чем поужинать.
После ужина долго разговаривали. Я как мог, растягивал удовольствие, но вскоре осталась одна «пятка». Вот жалость-то… Предложил кавказцу, он отказался. Сказал, что это дерьмо загонит меня в могилу. Блин, а то я не знаю... Ещё немного поговорили, а потом легли спать.

Постелил кавказцу на кухне, кота запер в ванной. Кот не унимался, устроил дебош. Выкинул кота к Л. Дальше началась умора – Л., совершенно сонный, в одних трусах пришёл к нам в комнату, держа кота за шкирку. На шум пришёл М. Мне стало смешно, я уселся на стул и начал хохотать взахлёб. М. сначала спрашивал меня о причинах моего смеха, а потом нацепил очки и вперился в меня. Ищет натуру, типаж или что-то вроде того. Хочет, видимо, меня запомнить вот такого – сидящего на стуле, укуренного и хохочущего. Интересно, на каком месте я буду в его книге?

Наконец, все разошлись. Кота кавказец забрал себе, и я услышал через стенку, как он успокаивает это мерзкое животное на своём родном языке.

15.7.99. Кавказец подарил картину – серый кот на фоне зелёных кактусов. Кот здорово похож на моего. Я спросил его, чьё это, он ответил: «Твоё». Предложил партию в шахматы, я согласился. Заварил нам обоим крепкий чай, отрыл недельной давности бублики. Кавказец от бубликов отказался, зато выпил четыре кружки. Наверное, к туалету теперь не пробиться. Выиграл у меня четыре из шести. Мда, старею…
Потом снова разговаривали. Кавказец сказал, что шахматисты приведут мир к катастрофе. Может, он шахматист?

Интересно, что все рассуждают о катастрофе, в то время как она уже давно произошла… 

Потом я его спросил, чем он интересуется. «Пустотой», - ответил он. Тогда, наверное, он нашёл в моём лице отличный объект для изучения. Он согласился.

А я, в самом деле, пустота. Я – пустота, о которую ничего и никто не споткнётся. Пустота доброжелательна. Она не может предать, она не может подставить ногу или толкнуть в спину. Нет души в теле – есть только пустота. Но иногда тело, в котором пустота обитает, соединяется с другими телами, и тогда на короткий срок возникает иллюзия наполнения тела душой. Вот только чьей?      

0.0.9. Как бы пробить в бетонной стене отверстие? Хоть одним глазком посмотреть на те возможности, что за ней таятся, на ту жизнь, которую мы, в сущности, когда молчим – боимся… Хотя, какая разница, с той ли ты стороны, или с этой? И где сторона «та», а где «эта»? И какая из них правильна? Жизнь – она же всегда одинаковая.
Всегда.
О-ди-на-ко-ва-я!
Одна и та же – с треснувшим овалом зеркала близь женских губ, с шилом «мокрушника» в тёплой духоте тёмного подъезда. А боимся мы её потому, что знаем – ей спешить некуда. Это мы все суетимся, бегаем, что-то ищем, а она просто смотрит на нас, думаю про себя, что своё все равно взять своё никогда для неё не поздно. Тело взять, душу, желания, мечты…
Настанет когда-нибудь такой особенный один день на всех, когда вокруг не останется ни одного родного и близкого человека. Некого звать, некому звонить, ничего не будет…  Мы все останемся одни, да, все – сколько нас тут миллиардов есть. А окружать нас будут такие же, как мы, те, кто не верит ни во что, для кого всё знакомо, всё обычно, всё привычно, ничего не удивляет и ничего не радует. Сейчас такие тоже есть, но дальше их будет больше. И мы все будем жить, как жили, а они будут смотреть на нас,  сверкая слезящимися от черноты глазами, словно бы боясь утащить нас в только им одним принадлежащий ад.

Я не знаю, как сказать об этом более толково… Воздух доходит до середины горла – и всё. Словно я стою на огромной сцене, и в глаза мне светит яркий прожектор, и меня могут видеть все, а я – никого. И я не думаю, не чувствую, действую и двигаюсь, словно в оцепенении, и нет никаких эмоций, вообще ничего нет.

Нет, я только «под кайфом» понимаю, что нахожусь на пороге грандиозного открытия, вот ещё пара затяжек, и рухнет бетонная стена, и тогда… тогда…

Что тогда?   

11.114.48. Вечер. Я сижу на подоконнике. Вспоминаю. Иногда бывает. Неожиданно ночной влажный воздух сжался от боли, и передо мной появился мой прошлый кошмар. Короткие взлохмаченные волосы, в заледеневших ладонях сломанный цветок.

…роза…

Ну, конечно, что же это ещё может быть?
Ненавижу розы…
 
«Ты не забыл?»… «Ни на минуту», - я ничего не сказал, но, видимо ей хватило моих мыслей, и она плавно опустился рядом со мной. Протянула мне руку. Я дернулся, было, вперёд, но на полпути моя ладонь снова остановилась… Так всегда бывает, так случилось и на этот раз. «Не сегодня», -  снова не произнёс, а подумал я. «Как хочешь… Если передумаешь – я к твоим услугам».

Мы помолчали.

Я занялся, в общем-то, бессмысленным занятием – разглядыванием её ладоней. Потом в голову полезли уже откровенно дурацкие мысли, и я пересчитал пальцы. Вроде, все не месте…
 «Пора», - чуть слышно шепнул она мне, и скользнул вниз, в темноту улицы. Ночь проглотила её всю, вобрав в себя без остатка невесомое тело. Я проводил её взглядом. Ветер за окном дунул сильнее, принося с собой ощущение чего-то ненадолго обретённого, но снова потерянного, и, может быть, уже навсегда.

Да нет, о чём я говорю, я ведь знаю, что увижу её снова… И, конечно же, ещё не раз. Всё, что тебе нужно, есть у тебя в голове.

Это же просто праздник, мать твою… Как у Хемингуэя. Тот самый праздник, который всегда с тобой.

Или это отчаяние. Наверное, все испытывали это чувство. Словно что-то пожирает тебя изнутри. Что-то холодное, страшное и абсолютно для тебя чужое.
Отчаяние приходит внезапно. Просто валится на тебя, когда ты этого не ждёшь, и выкарабкаться совсем непросто.
Отчаяние – это пустая разбитая дорога. Это туман над городом. Это капли осеннего дождя и холодная больничная постель. Это пустота, пугающая своей глубиной. Пустота, которая медленно сожрёт тебя изнутри, и когда ты сломаешься, то просто свернёшь на узкую дорожку твоего личного безумия, которая с каждым твоим шагом становится всё шире и шире. А шагается так легко…

А ещё отчаяние – это письмо. Без марки и обратного адреса. Пустой конверт, с удивительно знакомым почерком – таким милым и таким пугающим.

Письмо из тихого рая… Оттуда, куда мне уже никогда не попасть.


69.15.558. Ж. всё же собирается переехать в Москву. Махнуть что ли с ней? Вот только что я там буду делать? Ага, а тут мне что делать?

Нет, ну чисто теоретически у меня есть работа. Или что-то типа того. Что-то такое, где я могу расслабиться и ни о чём не думать. Иногда полезно, ни о чём не думать,  Мне вчера позвонили, сказали, чтобы я приехал – завтра похороны… Умер хороший человек. Тем более – родственник. Я не сильно хорошо его знал (нет, я обманываю – я хорошо его знал. Очень хорошо. Просто стыдно оттого, что в последнее время я не общался с ним, потому и не успел сказать этому непримиримому и заносчивому старику своё последнее «прости»)…

…как тут не думать…

Я приехал вечером. Первое – мать. Дальше – тётка. Случалось ли вам заглядывать в глаза человека, ещё живого, ещё что-то чувствующего, но уже со всем смирившегося? Они словно присыпаны пеплом, эти глаза, и я хорошо знаю, что жить этот человек будет потом словно бы к себе прислушиваясь – за себя и за того, кого похоронил. Так всегда бывает, так и сейчас будет.
Комната вся пропахла ладаном и полынью. Старушки-певчие тёрлись по углам, шуршали длинными чёрными одеждами, жёсткими накрахмаленными платьями и шептались, шептались… «Глянь, приехал, приехал… Скока лет не было, а тут на тебе – явился». Плевать. Главное – увидеть.
Первая мысль: «Как же он похудел»… Болезнь, словно выпила его всего, без остатка, на восковых ввалившихся щеках щетина, глаза глубоко впали внутрь, нос же, наоборот, заострился и блестящий его кончик торчал вертикально вверх, прямо в плохо побеленный потолок. Я дотронулся ладонью до его лба, всё ещё не в силах отделаться от мысли, что он просто спит.

Не спит.
Нет… не спит…

За спиной продолжали  шуршать старухи. Я повернулся и вышел на улицу. Чёрт, сколько родственников… где вы, твари все были раньше? А теперь – как клопы… как тараканы на свет… Ни одного свежего лица. Ни одного… Кажется, я  уже начинаю себя накручивать. Изнутри между тем сначала тихо, потом громче и громче доносилось заунывное пение. Комкая сигарету одну за другой, я сидел на крыльце и старался разобрать слова. Хотя что там разбирать? Я никогда не отличался особой религиозностью, и всё же…

«Господи, смилуйся, помилуй меня, грешного, недостойного»…

Что это? О чём они поют? Это кто недостойный, это он-то недостойный? Чего он недостоин?

Сигарета снова сломалась, я потянул из пачки новую, продолжая вслушиваться. Кто-то подошёл, сел рядом, видимо выражая сочувствие, но я дёрнул щекой, человек так же молча встал и отошёл в сторону… Не надо ко мне сейчас лезть, ох, не надо…

Я никому не смогу сказать об этом. Никто не поймёт, никто и не захочет понимать. Моя бетонная стена становилась всё толще и толще. Это моя стена, моя крепость, моя твердыня и моя защита от мира. Я строю её уже десять лет, и, надо сказать, очень преуспел в этом. Мы все строим свои стены. Кто-то справляется быстро, кому-то на это нужна вся жизнь. Ну, или почти вся… А когда наша стена готова, то мы остаёмся там, внутри, мы сидим там, голые и слабые, и боимся. Всего боимся. Сейчас мне очень хотелось заплакать, но я  не мог позволить себе такую слабость. Говорят, невыплаканные слёзы засыхают на сердце… Может, оттого оно так болит?

На крылечке я просидел до утра. Спать мне не хотелось, да и не смог бы я уснуть, даже если бы сумел заставить себя забраться под одеяло. Ночь вздыхала у меня за спиной, и я вздыхал вместе с ней. Мыслей не было. Ни одной. Когда небо чуть посерело, я встал и пошёл к реке. Сколько себя помню, меня всегда успокаивала вода. Сегодня не вышло. Река была хмурой, неприветливой,  вода грязно-свинцового цвета медленно плескалась о берег, поднимая облачка илистой мути, а в пожелтевших камышах путались клочья утреннего тумана. Сегодня река была злой. Неприветливой. Я постоял на берегу, покурил, послушал, как плещется где-то крупная рыба, потом повернулся, и, загребая пыль кроссовками, пошёл обратно.
Скоро все собрались во дворе. Ждали машину, на которую поставят гроб. Когда она,  наконец, приехала, четверо мужиков вынесли из дома длинный ящик, поставили его в кузов, потом все медленно двинулись по дороге. Я шагал вперёд, механически переставляя ноги, кого-то поддерживал под локоть, кому-то кивал, а в голове у меня по-прежнему стоял туман.
Начал накрапывать дождь, и когда мы добрели до кладбища, ливень припустил что есть силы. Под ногами чавкала земля, сбоку чернела могила, а я стоял рядом с гробом и смотрел на то, как дождь заливает лицо того, у кого почти получилось при жизни заменить мне отца. Вода скапливалась в глазных впадинах, и мутными ручейками скатывалась по щекам… 

…это слезы, наверное…

…он плачет... При жизни он никогда не плакал, я, во всяком случае, этого не видел, а теперь он плачет…         

И я стою рядом. И у меня тоже по щекам стекает или дождь, или слёзы - не разобрать уже. Или  капли веры, или надежды, или тоски… я не знаю. Я не хочу этого знать. И верить во всё это не хочу. Но верю. Приходится. 

Гроб, наконец, опустили... «Хорошо лёг», - просипел кто-то справа. Меня передёрнуло. Я нагнулся, уронил в яму комок слипшейся земли и отошёл в сторону.
Всё.
Теперь ничего не будет. Или будет, но иначе. Оборвалась ещё одна нить, и звон этой порванной нити я не забуду никогда. У меня вообще сложно получается что-то забывать. Слова, шум дождя, чавканье размокшей земли, плачь – всё это сливалось в одну общую невнятную массу и больно било по мозгу, который словно бы распух. Начинала болеть голова. Я прислонился к ограде и закрыл глаза, а когда открыл их – всё закончилось. Кто-то тронул меня за плечо: «Пойдём»… «Куда?», - хотелось спросить мне этого «кого-то», но я только кивнул и направился к дороге.
Потом всё было так же... Ужин, свечи, разговоры, «ах, каким человеком он был»… «Вы не знаете его, ничего про него не знаете!», - хотелось мне крикнуть тогда, но я молчал, я только сидел и крошил хлеб на скатерть, и руки у меня не дрожали. Умом я понимал, что нужно что-то чувствовать, что-то говорить, что-то делать и, наверное, как-то иначе себя вести, но я не мог показать эмоций, которых не испытывал. Просто в груди было тяжело, а в горле стоял комок, и я не мог ничего съесть, хотя нормально не питался уже два дня – вот и всё. Чувства приходят потом, и как раз тогда, когда ты не ждёшь их. Тебе кажется, что всё отболело, всё прошло, ты выплакал и выстрадал всё уже – а вот и нет. Они придут к тебе, вежливо постучат по дверному косяку, предупреждая о своём появлении, и ты не сможешь их выгнать. Может, они уйдут, и ты останешься один. Может, и нет. Может, я напьюсь. Потом. Не сейчас. Когда будут чувства.   

С утра я собрался на вокзал. Небо было таким же серым, на воду я смотреть не пошёл. Я не разу не оглянулся, мне незачем теперь оглядываться. Здесь мне больше никто не выйдет навстречу…
На перекрёстке я остановился, пытаясь запомнить и сохранить в памяти это серое небо, прибитые к земле коробки домов с уже робко затеплившимися окошками, воздух, пахнущий дождём, мокрый асфальт – и услышал…

… где-то очень далеко, на краю села, словно от невыносимой боли и муки, как при смерти, глухо и протяжно завыла собака…   

Потом я вернулся домой.

44.45.55. Как обычно – всё было необычно. Дома ничего не изменилось. Мне никого не хотелось видеть, поэтому я заперся с котом в комнате, и завалился на кровать. Пустота… я – пустота, во мне пустота, и кругом тоже – пустота. Может, кто-то бы об неё и споткнулся, да вот только некому спотыкаться. Тех, кто мне был дорог, я давно разогнал от себя под предлогом сопливого голливудского сюжета «так будет лучше для тебя, поверь мне». Теперь остаётся только наслаждаться результатом. Не сказать, что мне он очень нравится, но отрицательный результат – это тоже результат…

«У строителей воздушных замков всегда хватает стройматериала»… Не помню, кто сказал, но попал в самую точку.

Я пошарил в тумбочке. Пусто. Как и следовало ожидать. Ну что ж… Наверное, стоит погулять немного. Я щёлкнул кота по лбу, кот открыл один глаз, посмотрел на меня неодобрительно: «Ты что, придурок?» Да сам ты придурок… Я оделся, долго искал ключи, потом закрыл дверь и вышел на улицу.

Осень… Желтое всё. Я даже слышу, как она тихо шипит у меня под ногами шорохом опавшей листвы.
Я втягиваю воздух, зажмуриваюсь от одному мне понятного удовольствия просто дышать этим пряным запахом сырости и прелой листвы, потом раскидываю руки в стороны, и с размаху падаю в кучу листьев.
Парк.
Осень…
Люди ходят. Смотрят.
Пусть…
Осень… 
Моя любимая. И единственная. Самая честная, самая настоящая. Я так часто говорил с тобой, что теперь мне иногда кажется, что ты каким-то непостижимым образом мне отвечаешь. Что теперь ты мне скажешь? Самые гадкие события со мной случались именно осенью, и именно она, как ни странно, помогала мне пережить. Природа мудрее нас с вами всех, вместе взятых, она намного мудрее всех этих мудаков, что меня окружают каждый день, и от которых, несмотря на привычную уже всем нам городскую разобщённость, никуда не деться. И когда настанет тот самый главный день, один день на всех, природа просто поймёт, что сделала ошибку, отвернётся от нас, и нас всех не станет. А потом она попробует ещё раз. На этот раз, возможно, с пчёлами. Может, хоть с ними получится лучше… Ну, или там, умнее. Мы явно одна большая ошибка. С каждым днём я это понимаю всё больше и больше.
Жизнь – она вообще тяжёлая штука. Иной раз и ломом не провернёшь, и ложкой не вычерпаешь. Говорят, от неё даже умирают. У меня когда-то давно была игрушка, стеклянный шар с домиком внутри, и в детстве мне казалось, что там кто-то живёт. Какие-то маленькие, карликовые люди. И что их жизнь намного интереснее, чем моя. А выходят они из своего маленького домика по ночам, когда я засыпаю. И я не спал, всё смотрел на этот дом, но так никого и не увидел. Потом, когда я подрос, я понял, что это не дом, а церковь в миниатюре, а то, что падало вниз, символизируя снег, если шарик потрясти, стало напоминать мне пепел, по чьей-то странной прихоти, падающий на землю. Просто серый пепел. Мне её отец подарил… в краткий миг просветления. Сказал: «Когда осознаешь смерть – детство проходит».

Вот оно и прошло.

5.3.0. Что такое депрессия? Вопрос пустяковый, но только на первый взгляд. У всех бывает. А как начинается? Откуда берётся? Вроде бы это болезнь. Настоящая. Встречается от одного до трёх раз в жизни человека. Лечится. Это из медицины.
Интересно, как живётся людям, которым не везёт? Твой приятель пригласил к себе девушек, а тебе не досталось ни одной. Потом ничего не сказал, потому что сразу и не понять, девушки сходили в душ, а после ты воспользовался полотенцем, которым вытирались красотки, и получил в подарок полный букет всяких интересностей… Уколы – это неприятно. Иногда ты понимаешь, что все вокруг принимают наркотики, а ты – нет. Ты мучаешься, пытаешься понять, что заставляет их делать это, потому что тебе этого делать нельзя, но без личного опыта понять причину сложно. Мир вокруг для тебя то, что есть на самом деле, но только он не так интересен, а надпись в лифте «Ненавижу тушканчиков! Они пидорасы! С Новым Годом!» даже после пятого прочтения не вызывает никакого просветления. Ты понимаешь, что другие живут как-то иначе (правда, недолго), но явно по-другому, не так, как ты, отсюда и нервные срывы, стрессы и психозы, всё то, что есть у настоящего наркомана на пике своей карьеры.

Ж. вот, например, сидит на «коксе». Где она его достаёт на свою нищенскую зарплату – непонятно. Наверное, есть хорошие знакомые. Когда мы с ней тогда разговаривали, она вышла ненадолго, потом вернулась, и весь вечер потом шмыгала носом. Я ничего не стал говорить, попросил её только вытереть левую ноздрю – она немного белая. Ж. очень засмущалась, начала нести какой-то бред, типа «это не то, о чём ты подумал», «мне надо держать себя в тонусе», и тому подобные глупости. Потом вдруг спросила, не обижен ли я на неё. Не иначе, как кокаин подействовал. На что, скажите, мне обижаться? Если я чем и обижен, так это только тем, что не могу пробиться сквозь стену.

По дороге домой я завернул в знакомое кафе. Тип с жёлтыми зубами был на месте. Ощерился мне, как старому знакомому. Я ничего не говорил, он сам исчез ненадолго, потом высунулся из-за угла и помахал мне рукой. Когда я подошёл, сунул в карман мне пакет. Я расплатился, он ещё раз ощерился мне, и ушёл. Я тоже не стал там задерживаться.

0.0.1. Ю. уехала. М. и Л. тоже. Я не смог проводить их на вокзал из-за работы. Да, из-за работы! Мы расстались очень спокойно, не осталось сил ни на какие эмоции.

Я остался почти один. Все меня бросают. Предатели…  Вот мой кот – совсем другое дело. Честный зверь. Он меня никогда не предаст. 

53.4.2. Кавказец собирается на море. У него там кто-то живёт, я так и не понял – то ли родственник какой-то, то ли друг. Предлагает поехать с ним. Думал я недолго, всё и так для самого себя решено было, в принципе. На работе сказал, что мне нужен отпуск, взял за свой счёт две недели, думаю, мне хватит. Кота пристроил к знакомым. Долго думал, взять с собой эту тетрадь или нет, но в последний момент всё же сунул в сумку. Пригодится. Допишу, и оставлю там. На пляже. Может, найдёт кто, почитает… Как я жил в этом городе пусть разбирается мой биограф, назначаю в биографы каббалиста.

7.14.08. Доехали сравнительно быстро. Сняли домик на пляже. Кавказец сгрузил меня вместе с сумками, оставил кучу журналов, сказал, что ему нужно по делам и ушёл. Я провалялся на пляже весь день, немного обгорел. Вечером читал журналы. Когда окончательно стемнело, вышел гулять. Прошёлся по пляжу раза два в обе стороны. В магазине купил еды, вернулся в дом. Поел. Кавказца нигде не было. Он что меня тут, бросить решил?

0.5.8. Кавказца по-прежнему нет. Его вообще нигде нет! В почтовом ящике нашёл два письма, одно от Ж., она спрашивала, как я отдыхаю, интересовалась погодой. Второй огромный конверт – от М. М. впал в маразм, прислал мне какую-то дурацкую газетную вырезку, в которой говорилось о его книге. Уже напечатали! Интересно, как он меня тут нашёл?

Не могу найти кавказца. Вообще не могу. Начинаю беспокоиться. Я читал где-то, в какой-то книге, что люди иногда просто так пропадают, и их никто не может нигде найти. Я знаю, это всё штучки М.!

Когда прошло ещё два дня, я окончательно запаниковал, стал ходить по пляжу и расспрашивать людей. Никто его не видел. Набрался смелости даже, подошёл к ментам, как мог, объяснил ситуацию. Менты меня не поняли – ну, отошёл человек, ну, вернётся… Обещали всё же поискать. Может, так будет быстрее? Надо было с самого начала к ним обратиться, но я по привычке иду к людям и бегаю от ментов.
Может, нужно просто подождать? Он, когда уходил, сказал, что скоро вернётся. Вот я и жду.

18.18.18. Кавказец вернулся!!! Вся литература – враки! Я спросил его, где он был. Он ответил, что не здесь. Я сказал ему, что его искали менты. Он мне ответил, что когда человек не здесь, менты его найти не могут. Из того места, где он был, он принёс или привёз огромного карпа, сказал, что будем его сегодня есть, это будет ужин на прощанье, потому что завтра он уезжает к себе домой. Я спросил, где же он находится, его дом. Он ответил мне, что сам ещё толком не знает. Сначала нужно туда добраться…