Рассказ о жизни, не имеющей цвета

Потом она проснулась. Как всегда от будильника. Удивительное творение механики с математически точным бездушием повторяло семнадцатую сонату Бетховена. Угол окна, свободный от отвратительно-горчичного цвета шторы, показывал часть покосившегося забора и треугольник серого неба. Совсем по-осеннему затянутое сизой пеленой без единого просвета, оно пахло холодным воздухом, кротко вползавшим в раскрытую створку окна.
Она лежала и чувствовала, как долгожданная осень впитывалась в кожу, мышцы, кости, в волосы, в глаза, наполняла желудок, сердце, бежала вместе с кровью к головному мозгу, поймала и зажала в кулаке Душу. Волна жара поднялась от ступней к голове. Внутренние мурашки кололи морозом. Лицо преобразилось от страдания. Она спрятала его в одеяло, сжавшись в комок. В голове билась о стенки черепа неумолимо громкая фраза: «Нет, только не утро!» Ночью ей всегда было легко, днём терпимо, вечером, хоть и съедала тоска, было терпимо также, потому что тоска эта имела основу духовную. Утром же её ждали мучения и психического характера.
Почему нет дождя? Из такого беспросветно-серого неба обязательно должен пойти дождь. Но природа словно неподвижно застыла, не слыша её. Тогда она села на кровати. Смотрела в стену, кутаясь в клетчатую пижаму. И всё думала… думала… «Я уверена, что дух умирает вместе с материей, что после смерти ничего нет. Может я и хотела бы верить во что-то, но всё, придуманное человечеством, абсурдно. Человеческий мозг слишком ограничен, чтобы найти ответ. Но неужели всё это создано ни для чего? Ведь это не может быть просто так. Почему же нам не оставили ответа? Чтобы мы не утрачивали интерес к жизни? Почему большинство не задумывается об этом, и им всё равно? И почему Других этот вопрос сводит с ума? И зачем мне сейчас вставать с этой постели, куда-то идти, к чему-то стремиться, если всё равно впереди смерть? Она неизлечима, так какая разница, когда ей быть?..»
Она встала и пошла в ванную. Сборы проходили вяло и в основном благодаря давно выработанным рефлексам. На столе её ждал завтрак. Но она не притронулась к еде – не было аппетита. Проглотив таблетку с несколькими глотками сладкого чая, она вышла из дома.
«Реквием» Моцарта в наушниках, и мир вокруг перестал существовать. Он превратился в набор мелькающих с высокой скоростью (от её быстрого шага) картинок. Она выходила очень рано, шла пешком, потому что не любила общественный транспорт. Там, в толкотне, в вынужденных прикосновениях к чужим, противным ей людям, она переполнялась гнева и отчаяния, думая лишь о том, чтобы как можно скорее выбраться из этого кошмара на улицу. Она привыкла не прикасаться к чужим людям так же, как привыкла не слышать их, отгораживаясь Моцартом или панк-роком.
Здание университета – потрёпанная карикатура на храм науки, в действительности представляющая собой царство тупоумия и маразма. Очередная в её жизни мучительная необходимость. Когда она входила, пошёл дождь.
Сегодня вторник. Она снова перепутала расписание, перепутав день недели, месяц, год, жизнь. В горле резко накатила тугая боль, разбежалась по всему телу, сконцентрировалась в груди. Этому чувству почему-то не придумали точного названия. Психиатры называют это состоянием тревоги и ощущением сдавленности в области грудной клетки. Но она не чувствовала тревоги. Она чувствовала боль! И боль не физическую. Менее острую. Густую, тягучую, но такую же сильную. Значит Душа тоже может болеть. А значит ей присущи и все остальные потребности тела…
День прошёл в пелене. Казалось, первый осенний туман влился в её голову, мягко обволакивая разум. Она не слышала, что говорили вокруг, не понимала, когда к ней обращались, но в общем собственные свойства подобного рода давно перестали её удивлять. Она только ждала, когда это закончится. Она постоянно ждала, когда всё это закончится.
Долгожданное освобождение вытолкнуло её на улицу. Она быстро шла домой, пока не поняла, что дома её ждёт тоска возле окна и извечные разговоры с авторами книг и композиторами, с любимыми героями, художниками, но не с живыми людьми. Только, пожалуй, родственники долго и нудно стали бы упрекать её в рассеянности, унынии, а потом и в бесцельности её существования, как будто существование всех остальных существ было исполнено смыслом. Она села на скамейку в парке. Под деревьями уже нашли приют первые опавшие листья. Она закурила. Достала блокнот и ручку с ярко-красной пастой. Вдруг рядом послышалось громкое и презрительное: «Привет, Ася». Она подняла голову. Старый знакомый. Смерил её взглядом и с усмешкой, не сбавляя шага, добавил: «Как дела?» «Мерзкий, банальный, ничего не значащий вопрос, облегчающий задачу общения  низкоинтеллектуальному созданию», – мгновенно пронеслось в мыслях. Ей стало смешно. «Хорошо». Она встала… и всё же отправилась домой.
Музыка не воспринималась, стихи не писались, на происходящем в книге невозможно было сосредоточиться. "Бессмертие – это Искусство. Это единственный способ для мёртвых связаться с живыми. Люди научились запечатлевать минуты прозрения. Но запечатлевать в продуктах материальных. Искусство бессмертно, только если его кто-либо сохранит. Оно также хрупко, как весь мир, также тленно". Она вновь открыла блокнот и продолжила описание своего сегодняшнего дня. Обычного скучного бесцветного нелепого дня, слившегося со всеми остальными днями её жизни, группирующимися в бесцветные недели, месяцы, годы, в бесцветную жизнь. Написав рассказ о жизни, не имеющей цвета, она укуталась в свою клетчатую пижаму и легла спать.

14.09.2010