Суд над Эйнштейном

                СУД НАД ЭЙНШТЕЙНОМ 
 
- Встать суд идёт! - Присутствующие с шумом расселись.
- В связи с необычными обстоятельствами рассматриваемого дела, прошу соблюдать тишину и спокойствие, слабонервным просьба покинуть зал. Введите обвиняемого.
Вошли двое полицейских, ведя на поводке упирающегося, взлохмаченного, повизгивающего пса. Когда двое молодцов, втолкнув зверя в просторную клетку и, задвинув массивный засов, жалобно пискнувший, удалились, большой, важный, влажный от жары судья, в развивающейся от огромного вентилятора на потолке, чёрной мантии, задал обвиняемому первый вопрос:
- Представьтесь суду, пожалуйста.
Воцарилась тишина. Зрители крутили головами, присяжные покашливали в кулачки. Вдруг маленький лысый человечек, в неопрятном костюме с некогда белой рубашкой, всполошился, бросился к клетке с заключённым и, наклонив к его узкой длинной пасти, торчавшей из квадрата решётки, свою круглую голову, замер в неестественной позе, прислушиваясь. Тишина усилилась, приближаясь к своей кульминации. Головы зрителей вращались уже вокруг своей оси, а присяжные, уже готовы были умереть, заходясь в кашле, от удушья. Судья на своём возвышении, неподвижный как сфинкс, потел молча. Наконец, переводчик отпрянул от клетки и громко возвестил своим тоненьким, срывающимся от волнения голосом:
- Эйнштейн Григорьевич Матвеев.
    Присяжные, глубоко вздохнули, возвращаясь к жизни, зрители удовлетворённо кивали головами и были похожи на китайских болванчиков.
- Разрешите вызвать первого свидетеля? - Спросил, соблюдая ритуал, обвинитель.
Судья, в знак согласия, вскинул руку с крупным перстнем, блеснувшем, падающей звездой.
     По проходу шёл противный старичок. Бывают такие старички, которых каждый водитель почёл бы за честь сбить на пешеходном переходе, потому что шёл он очень медленно, нет не просто медленно, а очень-очень медленно, так медленно, что казалось, что он стоит. Зрители вновь принялись вертеть головами, у присяжных запершило в горле.
- Когда старичок достиг свидетельского места, все уже забыли где находятся. Судья потел молча. Его глаза ничего не выражали.
- Ну, это... того, я чего, я там оттуда, а он туда... того, так мать его..., не приведи Осподь! Ему-то что, а этот, как того!... что б ему, как, так сказать, брякнется... И тут, прости Осподи, как бросится, и ну его кромсать! Ни за’што ни про’што. Чисто зверь, ей Огу!
- Старичок вытер рукавом, вспотевший от напряжения лоб.
Все присутствующие дружно повернули головы и вопросительно посмотрели на переводчика. Человечек в помятом костюме, мирно дремавший в углу на складном стульчике, разбуженный пинком секретаря суда, вскочил, подхватился, дёрнулся под прицелом нескольких десятков глаз и застыв, пропищал:
- Свидетель наблюдал из своего укрытия, имеется ввиду автобусная остановка,  - поправился переводчик, - как потерпевший, встретивший своего знакомого, испугавшись громкого лая, произведённого обвиняемым, брякнулся... сорри, - поправился он смущённо, - упал без сознания, без задних ног, так сказать, после чего обвиняемый приступил к нанесению тяжких телесных повреждений потерпевшему, потерпевший не стал долго терпеть и вызвал полицию.
- Обвиняемый, что вы можете сказать в своё оправдание?
     И тут раздался страшный, невообразимый, животно-утробный лай обвиняемого. Присяжные повскакивали с мест, зрители, осуждающе крутили головами и возмущённо перешёптывались. Судья промокнул лоб, поданным ему секретарём, протоколам суда. И лишь она дама в зрительном зале, в большой широкополой шляпе с вуалью, достигающей верхней, выкрашенной тёмно-вишнёвой помадой, губы, сидела неподвижно и время от времени подносила к левому глазу шёлковый белый платок, с вышитыми инициалами, намекающими на высокое происхождении или принадлежность к богеме, просовывая его под ажурную сетку, скрывающую ранние морщины. “Жена, жена, это жена обвиняемого”, - толкали друг друга зрители, тыкая пальцем в благородную даму, ибо горе облагораживает.
- Господа! Я не потерплю! В своём зале суда! Да! Что за ерунда! Тишина! - Взвыл судья, перекрывая собачий визг разъярённого обвиняемого, который бросаясь на железные прутья клетки, грозился разорвать в клочья любого, кто осмелится подойти ближе. Два охранника плясали вокруг, не имея возможности утихомирить заключённого.
- К порядкууу! - Переходя на визг и сливаясь в экстазе с нарушителем, судья колотил деревянным молоточком по столу, то и дело, потрясая им в воздухе. Суетившиеся служащие пробегали мимо него пригибаясь, стараясь не попасть под горячую руку правосудия. Визг обвиняемого, лай судьи, надрывное покашливание вежливых присяжных, шипение и шушуканье невежливых зрителей не позволили услышать звук падающего тела. Оно упало молча, и в непринуждённой позе старательной актрисы, лежало посреди прохода, широкополая шляпа примостилась рядом, словно намекая на заслуженный гонорар. Первое время через него перепрыгивали, потом перешагивали, пока одинокий возглас “Женщине плохо” не превратился в дружную перекличку: “Женщине пло-хо...”, “Женщине пло-хо...”, “Охо-хо-ха...”, “Охо-хо-ха...”
- Йо-хо-хо! - Взвизгнул, вдруг, внезапно разбуженный, универсальный переводчик со всего на что угодно, бросая камушек в только что установившуюся тишину, вызванную всеобщим энергичным недоумением, когда каждый готов что-то делать, но не знает что. Заспанный человечек моргал припухшими веками, пытаясь выглядеть бодро.
Судья на глазах превращался в застывшего сфинкса, и первые капельки пота уже выступили на широком подбородке. Зрители, успокаиваясь вновь принялись крутить головами, присяжные интеллигентно покашливали в кулачки.
- Защита готова представить суду свидетеля? - Произнес судья со своего возвышения.
Худой и длинный адвокат, под атласным подкладом дорогого пиджака которого, билось два сердца - доброе и злое, он пользовался ими в зависимости от ситуации, посмотрел на беззащитное тело, распростертое в проходе и твердо заявил.
- Защита отзывает своего свидетеля, в связи с недомоганием последнего.
Жене обвиняемого помогли подняться, водрузили шляпу на ее законное место, и вывели из зала.
- У вас есть другой свидетель? - Поинтересовался судья.
- Десять минут назад я получил записку с просьбой выслушать показания, от... - адвокат замялся и смущённо продолжил, - некой мисс Кис.
Головы зрителей снова закрутились. Они не сразу заметили внизу, пробирающуюся сквозь лес женских сапог, мужских нечищенных ботинок и деревянных ножек сидений милую киску. Перебежав через проход, она потерлась о ноги присяжных, втираясь в доверие.
     - Мяяу. - Пропела она сладким голосом и посмотрела в глаза судье, слегка прищурившись, призывно помахивая хвостиком.
     Судья поерзал на стуле и промокнул пот второй страницей протокола суда, поданной секретарем.
- Клянетесь ли вы говорить правду и только правду? - Строго спросил судья.
Мис Кис улыбнулась, обнажив острые зубки бывалой хищницы, как бы показывая, что тоже, не жалея сил, ведет борьбу с преступностью в подвалах и кладовых, наказывая маленьких серых воришек.
  Кошечка присела, мечтательно вскинула очаровательную головку и начала рассказ:
         -  Мауу мя, мя-аау ау мяу. Мяу мяу ау мя, мау-мя мя мя аау. Мау ау - ау мау, уау ау мяу уау. Яу! Мяу! Мяаау!
       Мисс Кис закончила и принялась локать молоко, любезно поданное на блюдечке, с голубой каёмочкой, одним из охранников.
Воцарилась тишина. Зрители крутили головами, присяжные покашливали. Кошечка умывалась, интимностью жестов вызывая неловкость. Обвиняемый в клетке спал, свернувшись калачиком, утомленный суетливой Фемидой. Тишина сгущалась, головы зрителей вращались, присяжные передавали друг другу противоастматический спрей. Судья потел молча.
     Секретарь суда похлопал переводчика по плечу, но не рассчитав удара, свалил несчастного со стульчика. Не успев до конца проснуться, помятый человечек подбежал к свидетельнице на четвереньках, потёрся о её пушистый бочёк и, шумно втянув воздух, сообщил:
- Уважаемая леди, хочет сказать, что... - он, неожиданно, повысил голос, и возмущённо пропищал, -  так больше продолжаться не может! Это видовая дискриминация! Что за грубые эпитеты: “звериная страсть”, “животное существование”, “звериный оскал”, “животный страх”?
Вы когда-нибудь видели животное, которое боится, когда ему угрожает смерть? Инстинкт самосохранения заставляет его бороться за свою жизнь. Или вы видели зверя, убивающего себя?
А разве вам не приходилось видеть человека, оскалившегося так, что кажется вот-вот разорвёт свою жертву на части, а ведь он не голоден, и его жизни ничто не угрожает!
Животные, вступая в половую связь, продолжают свой род, беспокоясь о том, чтобы их вид не исчез. И напротив, я часто сталкивалась с людьми, предающимися, как вы говорите, “животной страсти”, занимаясь безудержным сексом, а потом убивая своё потомство!
“Животное существование”, по-вашему,  это бестолковая, беспутная жизнь в пьянстве, бездельи, похоти, хамстве и злобе. Позвольте, че-ло-ве-че-ская жизнь! И когда вы теряете своё “человеческое лицо”, разве вам не стыдно перед нами, ведь, мы всегда рядом, мы всё видим. - Она на секунду замолчала, почесала задней лапкой, в белом носочке, ушко и снова зашептала, сунув мокрый носик в ушную раковину переводчика:
    - В тот день  я возвращалась с прогулки. Знаете, шесть дней в неделю - я порядочная кошка, то есть ваша диванная подушка, но седьмой... - она выгнула спинку и, хитро прищурившись, улыбнулась, - отдайте мне для увеселений и праздного легкомыслия, ну и конечно, - лукавый взгляд в сторону судьи, - борьбы с преступностью по подвалам и чердакам.  Так вот, я шла, утомлённая праздником, и моё внимание привлёк шум на углу моего дома. Я остановилась, и стала наблюдать, я вообще, очень наблюдательная. Двое людей спорили, размахивая рукавами одежды. - Она, нервно, потрясла головой и, фыркнув, ощетинилась. - Один кричал на другого, вернее грыз его своими словами, я не всегда разбираю человеческую речь, но умею видеть ауру вокруг одушевлённых предметов. Более робкий гражданин, тот на которого кричали, уже еле стоял на ногах, его эфирное тело, простите за научную терминологию, было почти уничтожено, и когда грозный враг отхватил последний кусок, бедолага рухнул на землю. Рядом заходился в истошном лае этот милый пёс, - она указала на, забившегося в угол клетки, обвиняемого, - пытаясь предотвратить, извините, ментальное убийство!
Кошка выгнула спинку, приподнимаясь на цыпочки, сделала два боковых воинственных шага, низко присела, повертела лохматым тазиком, положила очаровательную головку между передними лапами и прыгнула на клетку, высоко повиснув на железной решетке.
  Переводчик равнодушно пополз обратно, снова взгромоздился на свой стул и, не имея больше сил бороться со сном, мгновенно капитулировал. В воздухе повисло напряжение. Теперь уже зрители кашляли, будучи не в состоянии переварить услышанное, а присяжные вертели головами, в поисках истины. Судья потел молча.
В этот момент, в зал суда ворвался помощник адвоката, шустрый коротышка, держа высоко над головой поднятую руку, в которой что-то торжественно нёс.
- Новые обстоятельства дела, новые обстоятельства дела! - Кричал он, как газетный мальчишка, размахивая пластиковым пакетиком, в которых обычно хранят вещественные доказательства.
- Обвинение скрывало от правосудия важную улику! - Провозгласил он, осторожно положив перед судьёй прозрачный пакетик.
Зрители повскакивали с мест, пытаясь разглядеть его содержимое. Судья перестал потеть и уставился на коротышку. Тот затараторил:
- Мой друг работает в отделе вещдоков, и он сообщил мне, что обвинение, за не большое вознаграждение, то бишь, взятку, попросило его изъять улику номер 13 из числа вещественных доказательств, найденных на месте преступления, а точнее на теле потерпевшего. Но совесть у сего бедолаги проснулась и начала его мучить по ночам, ему стала являться покойная мама  и грозить сухим пальцем и...
- Ближе к делу, - перебил судья, обмахиваясь третьей страницей протокола суда.
- Простите, Ваша Честь. Так вот, он мне открылся, чем спас себя от мук душевных! - Радостно возвысил голос слуга закона.
- Расскажите подробнее об этом номере 13. - Судья смачно плюнул через левое плечо и стукнул три раза деревянным молоточком. Секретарь суда вытер правый глаз недописанной страницей протокола.
- Да-да, конечно, - коротышка, помощник защиты, или просто - поладвоката, набрал в грудь по-больше воздуха и произнёс:
- Это нить! - И замолчал, невероятно довольный собой.
Все присутствующие дружно повернули головы и вопросительно посмотрели на переводчика. Человечек в помятом костюме, мирно дремавший в углу на складном стульчике, разбуженный пинком секретаря суда, вскочил, подхватился, дёрнулся под прицелом нескольких десятков глаз и, застыв, пропищал:
- Обвиняемый не носит костюмов, носков, платков, шарфов и прочих вещей, сотканных из ниток, следовательно, он не виновен.
Тоже самое провозгласили присяжные, вернувшись из зала заседаний. И судья ударив в последний раз молотком, устало произнёс:
- Отпустите собаку. 
Зрители неохотно расходились, расставаясь как старые друзья, присяжные обменивались телефонами, секретарь суда упаковывал в чехол старую пишущую машинку, важный, влажный от жары судья, вальяжно развалившись, обмахивался париком, благородная дама ласкала пёсика, взяв его на руки, и только помятый собачьей жизнью универсальный переводчик со всего на что угодно, одиноко шёл между пустыми рядами и мечтал о тех временах, когда люди будут понимать друг друга, зверей, птиц, и он сможет, наконец-то выспаться, а пока что, впереди было много работы. Ох, как много...