Государство и поэт

“Еще недавно думали - мир изучен. Всякая глубина исчезла с горизонта. Простиралась великая плоскость. Не стало вечных ценностей, открывавших перспективы. Все обесценилось. Не исчезло стремление к дальнему в сердцах. Захотелось перспективы. Опять запросило сердце  вечных ценностей...”
                (А. Белый)
Сегодня, когда в искусство пришли деньги, "утилитарный пошлый материализм" обрел свою вторую жизнь. Соцреализм истощил русскую литературу, вытравив из нее всю метафизику. Идеология протеста потеряла свою актуальность. Свобода творчества обернулась творческой импотенцией. Театр упростил себя до одной функции - угождать, и не только публике, тратящей на билеты сумму равную месячной пенсии, мало того - он принялся  заигрывать с властью! На протяжении семидесяти лет махрового тоталитаризма это было дурным вкусом, но теперь, когда власть потеряла всякий интерес к искусству, полностью удовлетворяя свои идеологические нужды по манипулированию массами за счет  телевидения, деятели культуры, забыв про всякое уважение, бросаются ей на шею, предлагая свои услуги за определенную плату. Делаются целые состояния. Имперские театры из кожи вон лезут, соперничая с "телевизором". Театр уходит в архив, современные пьесы больше не ставятся. Если раньше "высокое" искусство было не доступно для понимания только трудящимся массам, то теперь оно не доступно и нашей духовно разорившейся элите. Появился даже новый жанр - "адаптированное высокое искусство" (это то, что сегодня выкармливают наши известные театральные фестивали - продукты их жизнедеятельности, потребив огромные деньги, дохнут после нескольких раскрученных показов). То как отпраздновали эти шакалы день рождения Чехова, вызывает ужас. Современный танец выхолощен до предела и прячет тупое безразличие исполнителей ко всему, кроме себя, за абстрактными движениями, раскрывающими лишь одну тему - скуку, растекающуюся в душе зрителя темным, грязным пятном. Они создали свой собственный мир, где нас с вами нет - что ж, тоже способ не испачкаться о сегодняшнюю русскую культуру. Литература суетливо зарабатывает деньги, торопясь, пока читатель не поумнел. О чем они пишут? О чем угодно, только не о том, что видят вокруг себя. Они, первое послесоветское поколение, стараются не думать о времени в которое живут, не типизируют, не анализируют, не тревожатся. Фентези наше спасение. Песок, в который они прячут свои головы и суют наши. Осаждают издательства, которые сегодня не для писателей. Как когда-то в советское время их не печатают, или печатают, но не под их именами, когда они служат “неграми” в литературных катакомбах. Их рукописи огромными кучами свалены в редакционных и издательских подвалах, потому что за них не заплачено, потому что их, молодых писателей, не хотят слушать, не хотят знать их мнение, они так же, как и их предшественники не нужны своей стране. У них нет покровителей, нет наставников, нет вождей, нет идеологии, нет гордости. Они голосуют на обочине страны, на языке которой пишут. Нежелательные дети Русской литературы, бастарды, вырожденцы, зарабатывающие на жизнь "сериками". Единственный способ не умереть от голода для молодого писателя или драматурга - писать сценарии для сериалов, для актера - в них сниматься, для режиссера - их снимать, для продюсера - их раскручивать, для композитора - писать для них музыку, для рабочего - собирать декорацию, для декоратора... и т. д. и т .п. "Телевизор" кормит пол страны. Любой голос человека, создающего что-то новое, тонет в урчании животов, переваривающих вместе с попкорном вечные человеческие ценности. Вселенная постоянно обновляется, но человек не желает этого видеть, он подобен привязавшему свою лодку к берегу и глядящему, как река протекает мимо. Мы ненавидим все новое, потому что оно пробуждает нас, призывает действовать физически и духовно, но счастье в нашем понимание это покой и сон. Удивляет одно - зачем только Господь даровал нам жизнь, когда все так томятся в ожидание смерти и только лишь пережидают временное бытие как досадное беспокойство. Я смотрю на двадцать первый век и вижу избалованного младенца, цинично играющего духовными приобретениями прошлого,  флегматично сплевывающего в будущее и, сыто срыгивая массовой культурой, бездействующего в настоящем. Но на пути к бесконечному не может быть остановок. Нужно действовать, быть политически активным, создавать мнение, отличное от общепринятого, нужно смотреть прямо перед собой, а не только на экран компьютера, и двигаться вперед. Все равно далеко не уйдем - человеческие шажки настолько маленькие, что дай бог с места сдвинуться. Но даже мизерное усилие в этом направление открывает невероятные просторы для творчества. Одной каплей истины можно напоить все человечество.
Выпав из религии, искусство утратило свое внутреннее содержание. Но поразительно то, что без религии, без идеи оно все равно продолжает функционировать, считая деньги достаточным основанием для своего существования. Но тогда дайте ему другое имя, которое теперь выражает его  новую суть - порнография - продажа наслаждений за деньги. Искусство возможно только, когда художник приносит себя в жертву. Искусство, по определению, альтруистично, потому что ничто из того, что ценится в этом мире, не может окупить те невероятные затраты, которые художник испытывает во время истинного творчества. Простому ремесленнику не известно бремя Духовного труда. Сегодня мы наблюдаем полное отделение искусства от духовной практики. Индийский философ Вивекананда, говорил, что истинной религией становится только то, что ты сам пережил в своем личном мистическом опыте. Но мы теперь доверяемся чужим метафизическим опытам, переданным нам даже не из вторых или третьих - мы питаемся истиной, донесённой до нас через бесконечное количество рук, и вкушаем пустоту, пустоте поклоняемся и пустоту творим. Из древних сакральных понятий нам остались лишь названия, которыми пользуемся как пустой посудой - Трагедия, Экстаз, Дух, Бог, Любовь. Нас ждет голодная смерть, но мы, как умирающие в пустыне утоляем жажду иллюзией. Вся наша жизнь - жонглирование пустотой, все наши ценности человеческие мертвы. Напыщенные духовные банкроты, плавающие в океане божественной энергии в наглухо запечатанной бочке. Мы позволяем себе творить вне связи с всеединством. Не принуждаем себя погружаться в тайну мифа, а ключи от "народной души" давно потеряны. Да и "великий русский народ" выхохотал остатки "мифологического сознания", просматривая юмористические передачи, и окончательно утратил память о том времени, когда человек еще чувствовал связь с метафизическим миром, со своими предками; когда он был настолько силен в магии, что мог бороться с Ангелами, как Иаков, и противостоять Демонам.
Основой уникальной театральной методики Анатолия Васильева, основавшего театр "Школа драматического искусства", является учение Платона об идеях, его сократические диалоги и полифонический, мир идей Достоевского. Наша жизнь сегодня перестала быть диалогичной, диалектичной, полифоничной. Мы живем в платоновском "государстве", которое было больше пророчеством, чем утопией. Мы больше не общаемся, не спорим, не сомневаемся. Куда бы мы ни пришли - в школу, академию, церковь - везде мы слышим одну или максимум две идеи, которые нам вручают, как если бы мы жили в государстве, где в ходу всего две книги, нет библиотек, нет писателей, только две потрепанные книги, которые граждане этого государства передают друг другу из рук в руки. И уж, конечно никто нас не спрашивает, не беседует с нами, нам сообщают одну единственную мысль, принятую между людьми, а потом водят вокруг нее как корову, привязанную к колышку - и нет заботы, что вокруг огромные, бесконечные пастбища идей. И правители государства спокойны - мы здесь, жуем траву под ногами. Работай, ешь, молись. Но молитва - тоже монолог. А так хочется диалога! Но нет, твой товарищ предусмотрительно привязан поодаль, до него не докричаться. Всё наше существование теперь монологично - смотрим телевизор, ходим в кино, театр, читаем книгу - мы просто воспринимаем. Даже наше общение друг с другом построено по тому же принципу - воспринимаем, выслушивая, затем говорим и выслушивают нас. Обмен информацией - это не общение. Высказываем свою точку зрения - выслушиваем другую, в лучшем случае настаиваем на своей или принимаем чужую. Но это не диалектика, третье не рождается, всегда только два - одну книгу берем, как в сочиненной мною притче, другую отдаем. Новое не рождается, мы не творцы, не мыслители - мы потребители. Когда человек хочет что-то оспорить, ему говорят: "ты не прав!" и на этом всякий спор сегодня заканчивается, ведь значение слова “правильно” - означает “правильное направление относительно выбранной цели”, то есть из точки А в точку В, и путь из точки А в точку С будет совершенно не правильным. "– Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову неподвижно?", - сокрушается Платон. Мы уже давно ни ничего не делаем по собственному усмотрению - нам говорят, когда работать, когда отдыхать, и чего бы нам ни захотелось сделать - мы всегда оглядываемся на "начальника". Поздравляю, мы живем в идеальном государстве! "То, что большинство людей называет миром, есть только имя, на деле же от природы существует вечная непримиримая война между всеми государствами. Та же вечная война существует и между отдельными поселками, между отдельными домами в поселке и между отдельными людьми в доме. Все находятся в войне со всеми как в общественной, так и в частной жизни, и каждый [находится в войне] с самим собой. Вместо идеальных основ жизни здесь проповедуется звериная борьба всех против всех" ("Законы"). Вот они строки античного апокалипсиса, исходящие из вопиющего сердца беспомощного перед неумолимой машиной материального мира идеалиста. Не безумного старца, принявшегося, по словам Лосева, "хлестать историю резиновой дубинкой в надежде вернуть ее на путь истинный", на старости лет отказавшегося от самой основы своего же собственного учения. Сквозь века, он увидел нас людей 21 века и скорбит о нашей беспринципности и духовном разложении: "люди в большей своей части куклы и лишь чуть-чуть причастны истине". Мы как раз и есть те самые куклы, которые созданы богами неизвестно для чего. "Дернешь за одну нитку, получится одно, дернешь за другую – другое", - говорит мистик и духовный практик, увидевший будущее в божественном откровении просветленного ума. Остались ли среди нас люди, готовые заниматься искусством не за деньги, а потому что не могут не творить? Остались ли люди, готовые увидеть нечто новое, выходящее за рамки обыденности? Услышит ли искусство религию в себе? Способно ли оно вновь отделиться от власти? И если нет, тогда, насыщая желудки, внимайте благоговейно словам своих правителей: "Так не ожидайте же, что когда-нибудь мы так легко позволим вам раскинуть у нас на площади шатер и привести сладкоголосых артистов, оглушающих нас звуками своего голоса; будто мы дадим вам витийствовать перед детьми, женщинами и всей чернью и об одних и тех же занятиях говорить не то же самое, что говорим мы, но большей частью даже прямо противоположное" ("Законы", Платон). А потом погрузитесь в безмятежный сон. И лучше бы вам больше не просыпаться.
Как танцовщица пластической импровизации, я всю свою сознательную жизнь посвятила исследованию тела, рассматривая его как точку перехода, в которой пересекаются, связываются два мира - ментальный и физический. Тело, располагаясь в двух мирах сразу, является дверью, которая открывает необъятные, неизведанные пространства духа. Тело человека содержит в себе все разнообразие архетипических форм общения с жизнью, вселенной, осознанием. Импровизируя, исполняя спектакль или наблюдая за чужим телесным опытом - например, на, так называемых, "акциях" центра Гротовского "Понтедера" или выступлениях японских танцовщиков стиля Буто мы действительно входим в "дионисийское состояние", и "опускаемся на дно сокровеннейших тайн бессознательных порывов". "Художники и поэты, - писал Соловьев, - опять должны стать жрецами и пророками, но уже в другом, еще более важном и возвышенном смысле: не только религиозная идея будет владеть ими, но и они сами будут владеть ею и сознательно управлять ее земными воплощениями". Как человек, духовно практикующий в театре, я хочу сказать, что такое теургическое творчество действительно возможно. Если всякое свое слово, жест, мысль ты посылаешь Духу, то  перестаешь быть на сцене человеком, актером, ты проводишь сквозь себя мощные потоки энергии, неподвластные человеческой тщете и, выходя за рамки реального пространства, ты открываешь дверь в иной мир, и зритель имеет возможность войти с тобой туда, о существовании чего, только что даже не подозревал. Потрясаясь и впечатляясь, исполнитель и наблюдающий обогащаются знанием. "Теургия не культуру творит, а новое бытие, теургия - сверхкультурна. Теургия - искусство, творящее иной мир, иное бытие, иную жизнь, красоту как сущее. Теургия преодолевает трагедию творчества, направляет творческую энергию на жизнь новую", - писал Вч. Иванов.
Мой учитель, великий теоретик театра Анатолий Васильев как- то сказал: "Мы потеряли “серебряный век”, он ушел от нас навсегда. И никогда не вернется, как не возвращается бегущая река. Ушел “серебряный век”, и вместе с ним ушли люди. Пришли новые времена, они привели с собой другого человека. Когда я смотрю на этого человека, на тип его, я вижу - как он раздвоен, как не целен, как конфликтен внутри себя. У него нет сил, чтобы жить идеалами. Он оставляет дом, оставляет землю, оставляет вишневый сад, уходит от этой красоты. Он не в состоянии с ней справиться. Не в силах ответить собственной красотой на красоту мира. Может быть, сцена могла бы возродить “серебряный век”? Это заманчиво, ослепительно". И он был возрождён, на очень короткий срок - двадцать лет. Но яркая, блистательная цивилизация погибла на своём пике. Васильев изгнан, и театр продолжает существовать как фонтом - по привычке, без души, мысли, без будущего. А Васильев, как осколок затонувшего материка, оттеснённый от наших берегов русским безразличием ко всему, чем должна гордиться нация, привыкшая к интеллектуальным потерям - во Франции, Италии, Греции, Венгрии читает лекции не нам, не нам открывает свои драгоценнейшие духовные опыты, возрождает из кризиса не наш театр. Четырнадцать лет мы дышали разреженным воздухом высоких идей Платона, Достоевского, Шекспира, Пушкина, которые открывал нам Васильев, и этого воздуха становится всё меньше, русский театр задыхается, заходясь в антрепризной агонии, он умирает. Чтобы опять возродиться когда-нибудь в уме гения, способного чувствовать связь с предыдущими духовными цивилизациями. Васильев сказал перед отъездом, глядя в глаза своим актерам, ученикам, детям: "Вы убили мой театр". И на истерзанном теле видны следы зубов каждого.  Теперь наш театр превращен в тихое и безмятежное "кладбище идей". А управляет им могильщик, который следит за тем, чтобы никто не воскрес. И он хорошо знает свое дело. Платон в "Государстве" для художника видит три варианта - быть изгнанным, лишенным имущества или казненным. Поэту нет места в государстве. Он вечная заноза, напоминающая государству, что в нем живет не толпа, а народ - мыслящий, видящий, созидающий, любящий. Но если поэт закроет свои глаза, кто напомнит нам, что мы люди, созданные по образу и подобию Бога?
Только искусство может сделать из гражданина, обремененного обязанностями, Человека, наделенного правами.