Засада дикой орхидеи, глава 4. Эпитафия дворнику

          С утра пораньше  в моей голове шумел камыш. Он шумит всегда, когда я расстроен или с похмелья. К сожалению, народное средство от головной боли не годилось, ведь для составления эпитафии нужна светлая голова. В общем, в десять утра, на коммунальной кухне,  в одиночестве, я варил крепкий кофе. Маленькая чашечка напитка обещала вылечить мой недуг. В ожидании чуда исцеления я, одним глазом, следил за процессом, вторым - просматривал шедевры эпистолярного жанра, снятые Эдиком  с Интернета.  Кроме распечатки образцов, он оставил мне  записку с инструкциями: «…подбери надпись из  трех слов, на русском языке!» По-моему, такая категоричность при составлении эпитафии не уместна, но вполне объяснима: жилищная контора, где Иван Спиридонович работал дворником,  выделила недостойную сумму  на его достойное погребение.  Правда, мастер участка принес зарплату покойного за последний месяц, которой хватало ровно на два ящика водки. Согласитесь, если поминки неизбежны, а затраты включены в смету, экономия возможна только на прочих атрибутах.  Хотя давно известно, что экономия на эпитафии,  приводит к издевательству над покойным. Так пережившие родственники обещают покойному вечную память, или, еще хуже, желают спать спокойно в деревянном костюме, на глубине трех футов под землей. Вот почему мы с Эдиком решили не уподобляться двухсловесным экономистам, а написать эпитафию из трех слов. После некоторых моральных колебаний, вызванных нелегким выбором, я остановился на образце: «Жил и умер скромно».  Конечно, я понимал, что слово «скромно» звучало двусмысленно рядом с тенью ветерана НКВД.  Интересно,  какое слово будет звучать органично?

          Искать единственное слово – трудное занятие. И тут не помогут  кучи словарей.  Тут приветствуется творческое озарение, которое не приходит запросто так! Но на каких условиях оно озаряет, и кого – я не знал. Может  все дело в том, что я искал слово для дворника, а следовало искать камень на могилу ветерана НКВД. Пока я пробовал на вкус приличные и неприличные слова, на кухню притащилась бабка Фрося, - изумительно трезвая,  одетая в траур - и принялась топтаться за моей спиной. Зловещим бормотанием и скрипом резиновых калош, она изрядно отвлекала меня от главного занятия. Совсем некстати, я вспомнил, что бабка повадилась пугать жильцов дома мрачными предсказаниями. Например,  прошлым летом она твердила, что семейство цыган, живущее в соседнем подъезде, обязательно обчистит квартиры на первом этаже. И точно!  В доме  случились кражи, но преступниками оказались заезжие гастролеры. Последнее обстоятельство уже не имело значения: пострадавшие решили, что без цыган тут не обошлось. Также старуха шептала, по секрету, что в подвале нашего дома террористы устроили базу хранения. Какой-то доброхот позвонил в милицию, и, на удивление скептикам, в подвале застукали нелегалов. Дворника из Таджикистана, который приютил братьев по крови, срочно уволили. На его место приняли Ивана Спиридоновичи и поселили в нашей коммуналке. После этого случая  соседи поверили  в небесный дар нашей алкоголички. И когда она объявила, что ее старый алюминиевый котелок использует домовой, и потому молоко в нем постоянно сворачивается, то никто, кроме меня, не усомнились в этом бреде. Впрочем, я-то знал, что хозяйка забывает мыть посуду после еды. Но остальные жильцы нашей квартиры заразились бабкиной фантазией, и принялись караулить бедного домового. Разумеется, не поймали, зато обнаружили связь между вдовой-пышечкой  из второго подъезда и  прапорщиком из комнаты один. Попутно поставили несколько диагнозов: один геморрой, две бессонницы и три алкогольных психоза.
            За размышлениями о бабкиных подвигах, я забыл о кофе. А он решил затмить славу исландского вулкана, и залил коричневой лавой газовую плиту. Бабка, кажется, ждала этого момента: прекратила топтанье и заохала. Я машинально взглянул на нее, наткнулся на черный платок и сочувствующий взгляд, и слегка опешил.  Честное слово, когда бабка Фрося поддата и матерится, она вполне предсказуема, а новый симптом вселенского участия на ее трезвой физиономии, меня насторожил, хотя, возможно,  неадекватные реакции с обеих сторон вызваны похоронным настроением.
- Ничего, я  уберу  все! – Я схватил тряпку и принялся собирать жижу.
- Теперь кофей завсегда сбегать будет, - откликнулась бабка и вздохнула протяжно, со всхлипом.
- Да будет вам! Я просто задумался, вот и все дела!  И, вообще, не мешайте мне составлять эпитафию для Ивана Спиридоновича!
- Ой, дак чего тебе составлять? Сродственники имеются в деревне, энти и будут его составлять. Вчерась братец покойничка отзвонился, сёдня карета за ём приедет! –  объявила старуха.
- А вчера говорили, что родственники отказались? – удивился я такому повороту событий.
- Ну, к ночи передумали! Да кто ж от таких деньжищ откажется? Посчитай сам: пенсия большая, зарплата тожеть не малая, да и контора не поскупилась. А в деревне похоронят за три копейки!
- Ну, обрадовали вы меня! А то голова с утра болит, ничего придумать не могу.
- Так и болит, потому, как проклятый ты!
- Ну, вы  даете… язык без костей! Сами вы проклятая! – рявкнул я с чувством искреннего негодования.
- Правильно, Витюха, я тожеть такая! Энта напасть со мной с детства. Родовое проклятие зовется. Сейчас я тебе все обскажу аккуратненько. Только погодь, беленькую принесу, головку твою полечить, да паразита Спиридоныча  помянуть.
Старуха ушла, а я машинально достал синенькую таблетку из кармана и запил ее остатком кофе. По правде говоря, таблетка мне не требовалась: боль в затылке прошла, хотя камыши еще шумели. Но от них я думал избавиться с помощью Фросиного угощенья, можно сказать, раскатал губу. И чуть ее не проглотил, когда старуха вернулась с бутылкой финской водки в руках. Я узнал злополучную тару, и сказал убедительно, как только мог:
- Ефросинья Андреевна, зачем…такое дорогое угощение, у меня есть наша, «Московская». Давайте иностранку оставим до лучших времен…
- Эх, Виктор-свет, да энто обманка! Настоящую водку Спиридоныч выжрал, даже мне, козлище…, не налил.  Ну,  бутылочку-то я подобрала, да обычную в нее перелила. Для красоты значить!!!
-  Как? Вещественное доказательство! Почему его следователь не забрал? – спросил я внезапно охрипшим  голосом.
-  Так Спиридоныч завсегда у меня в комнате бражничал, и бутылки оставлял. Вот я и отдала,  какую попадя! – захихикала старуха.
Неожиданно я почувствовал успокоение. Вообще-то мысль о том, что где-то на экспертизе рассматривается бутылка с моими отпечатками, периодически терзала меня. Но сейчас выяснилось, что жадность дворника и глупое тщеславие старухи освободили меня от всяческих подозрений компетентных органов. А со своим главным органом – совестью, я как-нибудь договорюсь. Между тем бабка суетилась: нарезала хлеб и, толстыми шматьями, соленое, с прослойкой, сало, достала с балкона банку соленой капусты,  разлила водку по стаканам и пригласила выпить за упокой души «раба божьего Ивана Спиридоновича». Отказываться в таком случае не принято, и я поддержал компанию. Капуста оказалась хрусткой, освежающе-острой, а сало - в меру соленым, присыпанным перцем и чесночком. Под такую закусь, я настроился  слушать любую ересь бабки. И она не заставила себя ждать, начала издалека:
     - Я-то смолоду жила в сибирском селе. Крепкий двор у нас был, но работников не держали, сами вкалывали как лошади. Первой слегла матушка – обезножила,  и в одночасье помёрла. Следом я перестала ходить. Отец сразу позвал тетку Евдоху. Про нее всякое талдычили, -  Бабка Фрося покрутила пальцем у виска. – Забрала меня тетка к себе на заимку. Молитвы шептала, отварами трав лесных поила, ноги росой мыла. Не помогло! И тогда она, в ночь на Ивана Купалу, посадила меня на тележку и отвезла  в лес. Помню все хорошо, будто вчерась: цветочная полянка, а посередь - бугорок, на ём – березка двойная, будто вилка в небо. Тетка под  березкой меня устроила, свечку в руки дала, и наказала: «Жди, покудова сгорит. А потом пойдешь в мою сторону, я тебя встречу». –
Рассказчица надолго замолчала, и сидела, пригорюнившись, подперев голову сухоньким  кулачком. Наверное, переживала все заново, но потом спохватилась, заохала, и разлила очередную порцию водки по стаканам. Выпили молча. Я вообще не хотел говорить, и даже не знал о чем спрашивать. Между тем, старуха  продолжила:
- И осталась я смотреть на огонек. А он играет, живехонький, разноцветным пламенем. И таки мне  лестно встало, таки захотелось петь и плясать. Большие силы во мне прибыли, и ноги кудать сами запросились. А я-то выжидаю, не забыла наказ. И туточки мне видение пришло, будто живу в городе, в большом, красивом доме, вроде, муж военный, и дите малое кругом бегает. А следом вижу лес, поваленный, костры горят, сучья рубят, потом все заволокло  дымом, а в конце осталися кресты, да развалины кругом. Это, знать, судьбу мне показали, правда, я тогда ничего не поняла. А ведь все так и случилось!
- Значит, проклятие сняли и  ноги вылечили! – подытожил я, с непонятным  энтузиазмом, услышанное.
- Ноги-то вылечили, а душа-то заболела. Много плохого с тех пор мне открылось  про людей: недостойны они жалости - ни божьей, ни человечьей! А вот сказать-то против ничего не могла. Это теперь послабление вышло, болтай что хошь. А тогдать  я пострадала за свою доверчивость.
- А почему вы решили, что я  такой же? – поинтересовался я для проформы.
- Таки болеешь душой и дерганный весь. Хотя сил в тебе нерастраченных тьма, дотронься  и током шандарахнет.  Вот только не подарок энти силы! Ох, не подарок! Всякое несчастье притягивают…Мой совет тебе, Витюха, новых друзей не заводи, а   старых - испытай. Кто уж больно  возлюбит тебя, тоже необыкновенный человек, как есть порченный!  Ведь он пристанет, словно банный лист, и будет из тебя жизненные соки тянуть…
- Интересная картина получается. Значит, проклятые тусуются с порченными?  -  спросил я со смешком. Но бабка Фрося так глянула на меня, что я сразу заткнулся.
  -   А тут все просто: черное – черту; белое -  богу! Вот, думаешь, Спиридоныч  почему со мной якшался? А потому, как порченный был, и возлюбил меня давно! В пятидесятых годах в нашем лагере хфицером служил. Дюже я тогда заболела, думала, от каторги сдохну. А он меня пожалел, с лесорубки на ферму перетащил. Если бы не он, гнили бы мои косточки в Туруханских болотах! Хороший человек помер! Царство ему небесное! – Бабка размашисто перекрестилась, вытерла набежавшую слезу кончиком головного платка, схватила со стола недопитую бутылку и потопала к себе.

             Рассказ Фроси основательно озадачил меня. Если верить услышанному, то жизнь и смерть покойного укладывалась в три слова: «Хороший человек помер». Но разве Иван Спиридонович - хороший человек?  Вот у меня он стащил «желтый жакет», правда, сам от него и загнулся. У Эдика взял почитать старинную библию, однако сдал ее в магазин "Букинист", а деньги тайком пропил. Говорят, и дворником считался никудышним, а по сравнению с таджиком -  вообще вредитель: ведь на счету Сиридоновича, из-за плохой уборки, доверенное ему территории, несколько поломанных конечностей, а простых ушибов – не счесть.  Пока я накручивал обвинительные эпизоды из жизни дворника, в моей голове наступили лучшие  времена. Камыши заволокло туманом, и они больше не шумели.  Зато  в тумане появились фантомы, захотелось, если не любви, то подвига всенепременно. Но для любви нужна женщина, а для подвига - друг, в крайнем случае, свидетель. И он появился, мой друг - Эдик Кулик. Ему я обрадовался, будто сто лет не видел,  с порога доложил новость о деревенских родственниках Ивана Спиридоновича.
- Вот суки! Объявились – не запылились! А ведь я такой вариант нашел: недорогой,
и к нашему покойнику прямо подходящий, - расстроился Эдик, и беспокойно принялся мерить кухню шагами.
- Да, брось, Эдик, нам же меньше мороки! - весело сказал я, - Тем более, что я так и не придумал эпитафию.
- Да не надо никакой эпитафии! Там она уже есть…только малость подправить. Представляешь, - Кулик сел напротив меня за стол, схватил ломать сало, и с полным ртом продолжил, - какой-то олигарх…местного розлива заранее заказал себе мраморный памятник. Умереть и не встать! Это надо видеть! В общем, представь, из надгробной плиты торчит на полметра кулак с дулей. – Эдик округлил свои совиные глаза еще больше, - А на плите выбито: «е… я вас».  Когда олигарха замочили конкуренты, то родственники отказались от памятника. Заказали новый. А этот уже оплаченный полностью, все равно никто не покупает. В общем, мастерская продает его всего за три тысячи рублей, при себестоимости в тридцать тысяч. Выгода налицо!
- Эдик, да нормальным людям не  ставят такие памятники! Пусть наш дворник был нехорошим человеком, но не настолько плохим, - возразил я осторожно.
- Да ты не знаешь конечной идеи. Этот шедевр легко сделать обычным памятником. Во-первых, отбить палец-дулю. Будет просто кулак из земли. Узник совести, да и только! Во-вторых, надпись можно полностью забить, или исправить: подставить две, всего две буквы, и получится: «СТЕБАЛ Я ВСЕХ» Очень даже по теме НКВД получится. Ну, и как, а теперь нам подходит такой памятник, или нет?
- Ну, ты головастый! – Восхитился я искренне.-  Только все это зря: деревенские родственники не понимают таких изысков. Похоронят Ивана Спиридоновича под железной звездой, и дело с концом.
- Вот именно! Эх, не имеют наши граждане вкуса к похоронным мероприятиям. Это за границей все задолго оформляется: место выкупается, то да се! Там похороны, чистый цирк! Видел, как хоронили Майкла Джексона? Нам до них… в общем, мешают деревенские родственники. Кстати, у меня идея! Осмотреть жилую площадь покойного на предмет нахождения документов покойного. Вот и узнаем, какие у него родственники в деревне! Что скажешь, дружище?

Мечты исполняются – это я установил эмпирическим путем, но почему-то в искаженном виде! Вот я только что мечтал о приключении, и нате вам: друг его предлагает. А я не знаю, что сказать, потому как теплый и родной голос шепчет мне на уху: Виталик, сынок, брать чужое – грех!  Надо бы отговорить Кулика, но ведь уговоры бесполезны: если взрослый человек задумал каверзу, то обязательно ее исполнит. И деревенские родственники ему не преграда, тем более,  чужие. А Кулик все пилит меня взглядом... Есть много способов уклониться от ответа. Возможно, следует переключить его внимание, например, на сегодняшний рассказ бабки Фроси, или закрыть глаза, и притвориться дохлым бараном. В общем, подать тайный знак, что ты не такой, и что дурные поступки тебе не по зубам. Но то, что они тебе не по душе, надо держать за душой! Если хочешь жить душа в душу с единственным человеком, которому ты интересен. За меня все решила бабка Фрося: наверное, она подслушивала наш разговор,  стоя за дверью. И не дождавшись возражений, вступила на кухню с лицом заговорщицы, держа в правой руке ключ от комнаты Ивана Спиридоновича.  Теперь мое согласие  не требовался, оно  подразумевалось. Молчание – знак согласия!