Пятая Сила часть третья

Часть третья
Противостояние

Всю долгую дорогу до границы Таннады Саадан не испытывал и тени сомнений. Покачиваясь в седле, маг с любопытством поглядывал по сторонам. Ему уже случалось идти с армией на марше, и он не мог не признать, что князь Реут – отличный полководец; неудивительно, что войско его до сих пор не знало поражений. Впрочем, против кого им приходилось воевать? Против маленьких, слабых княжеств?
Эта земля совсем не походила ни на мягкие, светлые леса Инатты, ни на скалистые, хмурые побережья Суны. Прежде всего, поражал простор; Саадан привык, что пространство вокруг всегда ограничено – если не лесами, так скалами или озерами, врезающимися в гористые берега. Здесь же были степи, разнотравье без конца и без края, и лишь редкие холмы позволяли отдохнуть глазу, уставшему от песчаного безмолвия.
Скрипел на зубах песок, под ногами  - стоило отойти на привале чуть в сторону – сновали юркие ящерицы. Солнце лило с неба потоки горячей лавы. А каким высоким, бездонным казалось небо! Саадан, поднимая голову, вспоминал почему-то воздушного змея, которого они с Нетаром запускали – кажется, тысячу лет назад.
Войско Реута двигалось довольно быстро и почти не встречало сопротивления. Пограничная застава была разбита легко; видимо, регулярной армии в этой стране не было – только княжеская дружина. Несколько раз в день Саадан высылал своих, помимо княжеских, разведчиков – быстрых жаворонков и воздушных гонцов – маленьких ветерков, умеющие проникать в любые щели. Впереди все было спокойно – только катился, отступая, поток беженцев; слухи о жестокости Реута летели, обгоняя войско, хотя и были сильно преувеличены. Сейчас Реут не нуждался в бессмысленной бойне, ему нужна была скорость.
Несколько деревушек, встретившиеся им на пути к столице, были пусты. Совсем пусты, жители, видимо, спасались в Руте. В одном из брошенных домов им попался полосатый, взъерошенный кот; животное зашипело, глядя на них злющими зелеными глазами. Саадан бросил ему корку, кот понюхал хлеб и демонстративно отвернулся.
Донимала жара. В принципе, Саадан легко мог вызвать дождь, освеживший бы и людей, и лошадей, напоивший бы землю. Но он не стал этого делать, полагая, что ни к чему зря расточать силы. В конце концов, противник, укрытый за стенами столицы, страдал от жары ничуть не меньше. А значит, так же мог обрадоваться дождю. Имея дело с магом, приблизительно равным по силе, следовало учитывать каждую мелочь.
И никаких тебе приступов раскаяния. Никакого «ах, что же я делаю, ведь это мой друг!» и прочих глупостей. Спокойный, размеренный шаг, шаг солдата, идущего воевать. Да, идти – ехать верхом! – в голове армии, по правую руку от Реута, почти рядом со знаменосцем вовсе не то же самое, что идти пешком, задыхаясь, глотая пыль, поднятую сотнями ног идущих впереди. И не надо думать о том, где добыть хлеба – тебя накормят, ты будешь ужинать в своей палатке, отдельной, где только ты и тишина. И не нужно каждую секунду остерегаться окрика или приказа. Нет, маги в регулярных войсках всегда находились на особом положении; даже тогда, десять лет назад, они не подчинялись полковым командирам, образовав отдельное подразделение, но все-таки, все-таки… Теперь он – один. Считай, что главный. Князь Реут держался с ним подчеркнуто уважительно, надо ли говорить обо всех прочих?
Вокруг плыли степи, клонился под ветром ковыль. Правда, чем дальше от Руты на юг, тем ниже становилась трава, тем больше проступали пески. Земля эта казалась спокойной и мирной, забывшей, что такое беда – всюду чувствовались руки умелого хозяина. Тирайн, подумал Саадан, это все Тирайн. Присутствие мага было незримо, но он-то чувствовал. И если бы не дым пожарищ – два маленьких городища, не пожелавших подчиниться и встретивших их с вилами и косами, Реут выжег почти дотла, так, для острастки, - могло бы показаться, что войны здесь не было уже много, много лет. Ну, двадцать как минимум, хотя Саадан знал, что это неправда. «Быстро же князь навел здесь порядок», - думал он иногда с легким удовлетворением, даже с какой-то гордостью: знай, мол, наших.
Войско встало лагерем в двух полетах стрелы от крепостных стен. На южном берегу Ренны, за стенами, никто не жил – так повелось исстари. Селились за рекой, на севере; там – Инатта, сосед, который никогда не нападет, а то и вовсе в обиду не даст, там – безопасно. Южные области то и дело разоряли кочевники. Правда, за десять лет, проведенных под рукой князя Тирайна, жители успели уже вздохнуть с облегчением, но строиться на этом берегу все еще опасались – мало ли что.
И теперь все живое, казалось, вымерло в этой части страны – даже птицы и звери. Напряженную тишину, подступавшую к городу с юга, нарушали только звон доспехов и оружия, удары заступов о землю, ржание лошадей противника, ругань и смех людей. Лагерь растянулся полукольцом, огибая крепостные стены с юга, от одной излучины реки до другой. Каждая сотня встала отдельно, на расстоянии полусотни шагов друг от друга; шатер князя поставили в центре, в окружении личной гвардии повелителя. И везде – строгий порядок, ничего лишнего, ни соринки, ни пылинки ненужной. Две сотни конницы, вставшие по краям, прикрывали с флангов. Пусть лагерь и временный, пусть палатки ставили налегке, но частоколом его обнесли, выставили охрану, и рогатки вскинули к небу острые зубья вдоль всей линии становища. Не столько для спокойствия своего, сколько для устрашения противника – пусть даже не пробуют сунуться. Но князь Тирайн не предпринял вылазки – видимо, понимал, что бесполезно.
Саадану возвели шатер одному из первых, едва ли не раньше Реута. Маг выгнал слугу, стянул сапоги и вытянулся на кровати, закинув руки за голову. Солнечные зайчики плясали по стенам, чуть колыхавшимся от ветра. Еще раз продумать все, просчитать. Их будет двое – Тирайн и Тала. Он – один. Плавали перед глазами цветные пятна, странное спокойствие окутывало тело. Он даже не волновался. Все будет так, как должно быть.
День на обустройство лагеря, последние приготовления, отдых, вечером – Совет, утром – наступление.
Реут не надеялся, что князь Тирайн выведет войско за ворота. Не тот случай, не тот баланс сил, Тирайн не настолько глуп. Сухая земля источала потоки жара, парило. Что ж, перевес в силах столь значителен, что никто не сомневался – город будет взят.
Ближе к вечеру, незадолго до Совета, на небе стали сгущаться тучи. Черные, тяжелые, грозовые. Реут вопросительно посмотрел на Саадана, но тот покачал головой: не его работа. Подумав, Саадан решил не трогать их. Пусть лучше гроза прольется ночью, чем утром им на головы. Воевать под дождем как-то не хочется; уж лучше по грязи. В том, что гроза таки будет, маг не сомневался. А отводить ее не хотел – судя по силе ветра и тяжести туч, это не мелкий дождичек, сил может потребоваться много, а тратить их перед боем неразумно. Не спорь со Стихиями по пустякам.
На Совете Саадан почти не вслушивался в то, что говорили военачальники Реута. Между ним и князем все уже было решено и обговорено; он, собственно, мог бы вообще не приходить, но – положение обязывает.
В просторном шатре князя собралось семь человек. Сидели, поджав ноги, на коврах, устилавших пол; прятали глаза, не смея взглянуть на повелителя; прихлебывали из больших чашек напиток, отдававший горечью трав и, казалось Саадану, запахом солнца. Саадана всегда смешил этот обычай сидеть прямо на полу, пусть даже на вышитых подушках или ярких покрывалах, поджимая ступни и выпрямившись. Очень неудобно, спина болит и ноги затекают. Все смуглые, невысокие, одинаково черноволосые, с хищными, крючковатыми носами – все соплеменники Реута, князь не доверял важные посты иноземцам, пусть их сколь угодно много в его войске. Среди них выделялся только сотник легкой конницы Арс – ростом и более светлым оттенком кожи, да маг Воздуха казался уж вовсе залетной птицей – высокий, светловолосый и светлоглазый, он часто ловил на себе не только уважительные, но и неприязненные, а порой откровенно враждебные взгляды. Военачальники Реута, все в богато вышитых кафтанах, в мягких сапогах, с оружием узорной чеканки. Жесткие, смуглые, обветренные лица, прокуренные черные усы, черные волосы блестят от жира, которым степняки щедро мажут свои прически. Командир лучников Йорха – почти черный от загара, с всегда настороженно прищуренным взглядом антрацитовых глаз. Его воины бьют без промаха даже под дождем, быстро меняя тетивы на запасные, и могут выстрелить в женщину и ребенка – если будет на то приказ. Тарр, предводитель пехоты – угрюмый, уже немолодой, он выбился в сотники из простых солдат, из дымной юрты, от грязного очага. Преданность повелителю и неумолимая жестокость вознесли его вверх, и он не собирался уступать свое место – зубами впился бы в горло, посягни кто на его титул и место в кругу Совета, напротив самого Реута. Арс, сотник легкой конницы, кривоногий, как все, с рождения сидящие в седле, сын знатного и богатого военачальника, служившего еще отцу Реута. Этот за своим князем – в огонь и в воду. Кулс, совсем мальчишка, вознесенный в сотники за безудержную храбрость и умение повиноваться беспрекословно, выполнять даже невыполнимые приказы. Гикнет молодецки, тряхнет шапкой на жестких черных волосах, усмехнется – и нет его, только пыль курится из-под сапог. Он шел по жизни весело и легко, и казалось: убьют – он и Смерти засмеется в лицо и хлопнет почтенную даму по плечу. Лер, седоусый и молчаливый – этот с князем издавна, еще с тех пор, как безусым мальчишкой повиновался Реут отцу; он говорил мало, но его слова почти никогда не были оспорены.
Солнце садилось, закатные лучи чертили по стенам шатра. Лагерь снаружи гудел от голосов, в шатре было тихо. Никто не смел начинать речь без позволения князя.
- Говорите, - сказал, наконец, Реут, хмурясь.
Некоторое время в шатре еще стояла тишина, нарушаемая покряхтыванием Тарра – уже немолодой, он не мог долго сидеть, ныла спина. Наконец, откашлялся Арс; дернув головой по обыкновению, сказал:
- Милостью повелителя, мы бы хотели прежде услышать, что скажет нам господин маг.
Семь голов дружно повернулись в сторону Саадана, семь пар глаз уставились на него.
Маг помедлил.
- Предположительно в городе имеются два мага, - сказал он наконец. – Маг Земли и маг Огня. Я блокирую их.
Тарр громко крякнул.
- Ворота города и стены укреплены защитными заклятиями. Заклятия сложные, поэтому вам вряд ли удастся пробить стены осадными орудиями, а я не смогу отвлекаться на всю их протяженность. Однако ослабить ворота мне будет под силу. И наш таран тоже будет усилен чарами, так что, думаю, вы справитесь. Маги не смогут помешать вам, их буду держать я, так что все, что вам нужно – действовать, как обычно.
Реут кивнул, соглашаясь, залпом выпил свою чашу. Мальчишка-слуга бесшумно возник за правым плечом князя и наполнил чашу вновь.
Некоторое время в шатре снова было тихо. Жужжала, билась о стенки невесть откуда взявшаяся муха. Пахло травами и потом от немытых тел. Мельком Саадан подумал почему-то, как же хорошо, что совсем скоро пути его и князя разойдутся. «Бедные их женщины, - пожалел он, - всю жизнь жить с таким запахом. А впрочем, они, наверное, и сами пахнут не лучше».
- С разрешения повелителя, - сказал Тарр, - вернулись разведчики. Река подходит к самому городу, значит, долгая осада невыгодна. Нам не удастся уморить их от жажды.
- У них есть вторые ворота у реки, - хмуро сказал один из сотников, Саадан не смог вспомнить, кто это. – Ворота у реки – это плохо.
- Выманить их в поле, - азартно предложил Кулс.
- Князь не дурак, - хмуро возразил Арс, - он не выйдет, зачем ему.
Все взгляды обратились на Саадана.
- Не выйдет, - спокойно сказал Саадан. – Но это моя забота.
- Вести бой будет наверняка не сам маг. Есть же у него воевода или кто там…
- Лоскутный князь, - насмешливо проговорил Кулс, - зачем ему воевода, у него, поди, в войске два солдата на трех генералов.
- Молчать, - медленно и тяжело проговорил Саадан.
Все на мгновение умолкли – точно по команде. Реут улыбнулся – то ли насмешливо, то ли одобрительно.
- Придержите языки, - посоветовал он. – Кулс, ты и твои люди берете на себя вторые ворота. Чтобы ни одна мышь не проскочила. Сегодня отправь разведчиков за реку, проверь укрепления. Упустите кого, а особенно князя – повешу десяток из сотни.
- Слушаю, повелитель, - наклонил голову Кулс.
- Йорхен, лучники готовы?
- Да, повелитель.
- Хорошо. Вы будете впереди. Тарр, на тебе главные ворота и мост. Надеюсь, господин Холейн, ваши заклинания не подведут. Лер, ты и твои ребята должны рассредоточить часть сил по стенам. Следите за подкопами, за боковыми выходами. Дальше. Часть лучников остается в засаде – на случай вылазки противника. Ведет их… ну, сам разберешься, кто, Йорхен.
Он внимательно посмотрел на всех присутствующих по очереди.
- Еще раз говорю – всем: князя и княгиню брать живыми. По возможности целыми и невредимыми. Живыми, - повторил он с нажимом. – Тому, кто их убьет, лично голову с плеч. Это понятно?
- Да, повелитель, - нестройный хор голосов.
- Хорошо. Тем, кто будет обыскивать замок: все украшения, безделушки, даже самые необычные, должны быть принесены мне или господину Холейну. Все, что найдете! Особенно кулоны, подвески, ну и прочую дребедень… ну там кольца. Утаит кто – повесить.
Реут еще раз обвел всех взглядом. Головы остальных были опущены – никто не осмелился встретиться глазами с повелителем.

Вечером, едва сгустились сумерки, хлынул дождь. Саадан ушел в степь, долго бродил там, поглядывая в небо. Стихия дружелюбно улыбалась, ласково щекотала ладонь. Он мог бы остановить дождь. Он мог бы вызвать сейчас снег – посреди лета. Он мог напустить на город суховей. Саадан промок до нитки и улыбался, смахивая с лица мокрые пряди волос.
Он почти не думал о князе как о друге, пусть и бывшем. Та встреча полтора года назад, когда Тирайн отказался от его предложения, убила в нем образ прежнего Тира, стоявшего рядом с ним у Последних Холмов. Теперь это был чужой, совершенно посторонний человек, на которого не было ни обиды, ни злости, к которому не чувствовалось ненависти или презрения – ничего. Он думал о князе Тирайне как о противнике. Достойном противнике. Заслуживающем уважения и полной отдачи сил. Противнике, которого нужно было перехитрить, перебороть, переиграть… не больше. Только так.
Княгиня Таэлла – Тала – тоже оставалась лишь абстрактным образом. Женой противника. Все. В конце концов, они все равно не увидятся – не полный же идиот князь, он наверняка отправил и ее, и сына на север, в Инатту. Уцелеет. Потом Саадан подумал, что та Тала, которую он помнил, вряд ли захочет уехать. Она останется и встанет в битве рядом с мужем. И усмехнулся – да, ему будет непросто, Тала – боевой маг и будет биться до последнего. Ему придется сражаться сразу с двумя, но это все равно…
И уж меньше всего он ожидал такой вот встречи – лицом к лицу. А ведь мог бы ожидать – помня отчаянную девочку, прежнего друга…

*  *  *

- …Ладно, - проговорил, наконец, Саадан, - что мы все о прошлом. Давай поговорим о настоящем. Тала, ответь мне, зачем ты приехала сюда?
Он налил вина ей и себе, сел удобнее. Испытующе глянул на женщину.
Тала помедлила.
- Только не нужно говорить о том, что ты готова пожертвовать собой ради жизни твоего народа, - усмехнулся Саадан, отпивая из бокала. – Это банально и пошло… и, кроме того, неправда. Ну, пожертвовать собой ты все-таки готова, насколько я вижу… только скорее ради мужа и сына. Так?
- Да.
- Рад, что ты признаешь это. Ну, так зачем ты пришла? – повторил он.
- Я… - она незаметно сжала пальцами край скатерти. – Я хотела просить тебя… уведи войска, Саадан!
- Я уже ответил тебе отказом. Это все?
Тала молчала, поглаживая черенок вилки. В самом деле, зачем она пришла? Просить его отступиться – после того, какой путь они проделали и какой решимости полны? После того, как князь Реут положил к своим ногам едва ли не половину земель? Смешно было бы и думать. Рассчитывать, что, увидев ее, Саадан сразу же все бросит и кинется к ней в объятия? Ну, конечно, очень умно. Просить его не убивать ее мужа? Но он это и так сделает… вернее, сделает, если Тирайн отдаст ему Камень. Но ведь добровольно Тир не отдаст.
- Я не стану убивать твоего мужа, княгиня, - проговорил Саадан, словно прочитав ее мысли. – Тала, если бы ты и могла что-то предложить мне, это ничего бы не изменило. Мне нужно только одно.
- А князь…
- Князь! - Саадан усмехнулся, встал. – Князь Реут, конечно, полководец, воин, правитель. Но против твоего мужа он не стоит ничего. Ничего, - повторил он, разворачиваясь. - Поэтому он не решался нападать на вас… до тех пор, пока у него не появился я. У нас с ним соглашение. Он получает княжество, а я – то, что должно стать моим. Не больше, но и не меньше. 
Тала долго молчала. Молчал и Саадан, глядя на нее. Лицо его было замкнутым и очень усталым.
Снаружи донеслись тяжелые шаги. Кто-то остановился у входа снаружи, негромко покашлял.
- Господин, - послышался почтительный голос, - вас повелитель ищет. Послал сказать, что…
- Подождет, - громко сказал Саадан. – Скоро буду.
- Хорошо, господин…
Шлепанье чьих-то сапог по грязи. Ругательство под нос.
Женщина провела руками по лицу, не решаясь заговорить. Как же глупо, как нелепо все у нас получилось. Саа, я столько лет ждала этой встречи, а вышло… Силы Великие, что же мы наделали с тобой, Саадан, что же мы наделали!
- Завтра… - сказала она, наконец, - я должна быть там. Я буду там. Там – мой дом, и я должна защищать его.
- Не сомневаюсь. Не волнуйся, утром тебе вернут коня, ты сможешь уехать. Советую только сделать это пораньше, до начала штурма, чтобы успеть добраться до города. Кстати, почему ты осталась здесь? Почему не уехала с сыном в Инатту?
- Мы не успели, ваши перекрыли дорогу. А теперь в городе безопаснее – там хотя бы стены крепкие.  И… я, конечно, уже почти ничего не могу, но с какой стороны держать лук, пока еще помню! – зло добавила она.
Саадан снова сел. Задумчиво побарабанил пальцами по столу.
- Успокойся, - сказал, наконец, очень мягко. – Уедешь, если захочешь. Ты свободна и вольна вернуться. И поешь хоть немного. Тебе нужны будут силы.
- Саа, - женщина умоляюще посмотрела на него. – Объясни, Саа – зачем тебе это?
- Что – это? – спокойно спросил маг.
- Это все? Зачем тебе Камень? Почему ты… почему ради него, ради этого обязательно убивать других?
- Для этого совершенно не обязательно убивать, Тала. Поверь мне, не обязательно и даже не нужно.
- Но…
- Но есть вещи, от которых я не могу отказаться даже ради того, чтобы не совершить убийство.
- И что же это?
- Стихия, Тала. Работа. Та, которая больше жизни.
- Это так много значит для тебя?
Он удивленно взглянул на нее.
- А как же иначе? Разве это было не так для нас всех?
- Порой мне хочется разбить эти Камни, - с бессильной злостью сказала Тала. – Совсем, ко всем Стихиям! Чтобы их никогда не было на свете!
- Ты же знаешь, что это невозможно, - спокойно ответил Саадан.
- О да! Что-что, а это я знаю… к сожалению. Будь проклят тот день, когда возникла у вас эта дурацкая идея!
- Но она возникла. И ты ведь тоже работала с нами.
- Я никогда этого не хотела! Никогда! И это было… да, для меня – только игра…
- Для нас, как выяснилось, нет.
- Саа, зачем, зачем? Ты посмотри на себя – ты же умер, он сожрал тебя, этот Камень, он…
- Как и твоего мужа, княгиня Таэлла.
- Нет! Для Тирайна Камень никогда не был великой целью!
- Ты так думаешь? Если бы это было так, завтрашнего сражения можно было бы избежать.
- Будь он проклят! – Тала в отчаянии ударила кулаком по столу.
Саадан молчал.
- Саа… - глаза ее странно блестели. – А если уничтожить Камень – что будет тогда?
- Это невозможно, - снова сказал он.
- И все-таки? Чисто теоретически…
- Ну, если теоретически… - Саадан усмехнулся. – Мир не рухнет в бездну, это точно. Но с большой вероятностью… да что там – почти наверняка – владелец его погибнет. – Он подумал. – Если это буду я – точно. Если Тир… ну, он спасется, я думаю, хотя точно сказать не могу. Кервину, как ты понимаешь, уже все равно. Ты… ты точно выживешь.
- Почему?
Саадан задумчиво потер щеку ладонью.
- Твой Камень, как я понимаю, пока пуст. А остальные… Слишком много вложено. Силы, я имею в виду. Один шанс из тысячи, что тот, кто владеет Камнем, останется жив. Тебе так не терпится от меня избавиться?
Тала опустила голову.
- И потом, с уничтожением даже одного Камня обессмыслится вся наша затея. Ведь только имея на руках все четыре…
- Я свой даже не… не трогала с тех пор, как…. – Тала умолкла.
- Это ничего не значит – главное, что он теоретически существует. Даже если ты не согласишься продолжить работу, все равно - ты не единственный Огненный маг на свете.
- Всех четырех у тебя никогда не будет.
- Будет, - улыбнулся Саадан. – Завтра.
Они молчали, глядя друг на друга:  одна – дерзко и насмешливо, второй – спокойно и устало.
Наконец женщина нарушила молчание.
- Саадан… Если я отдам тебе свой… если – ты уйдешь от города?
- Нет, - качнул головой маг. – Мне нужен Камень Земли. Мне нужны все четыре.
- Зачем? - Она требовательно смотрела ему в глаза. - Вот только не надо этой чепухи о служении человечеству и рождении новой жизни. Будь это так… эта цель не стоит крови и стольких жизней. Тебе нужно что-то другое. Что? Власть?
- Тебе не понять этого.
- Где уж нам, - горько усмехнулась женщина. – Где нам понять вас, великих… Саа, остановись, - она умоляюще коснулась его руки. - Ты же не был таким! Вспомни, как вы мечтали о том, что станете исцелять. Вспомни о том, ради чего была вся наша работа. Вспомни, Саа!
- Я помню, - сухо сказал он. – В конце концов, именно ради того, чтобы наша работа получила завершение, я сегодня – здесь. Именно ради этого.
- Ради того, чтобы помочь одним людям, ты способен убить других?
- А иначе нельзя. В мире – нашем, вещном, несовершенном – не бывает иначе.
- Это не оправдание.
- А я и не ищу оправданий, Тала. Вот уж чего я никогда не искал, так это оправданий кого бы то ни было. И себя в первую очередь.
Тала помолчала.
- Ты получишь этот Камень. Что дальше?
- Дальше… это слишком долго рассказывать.
Повисла пауза.
- Ладно, пусть,  - вымолвила Тала, наконец. – А как ты намерен поступить с нами? С Тирайном, со мной?
Саадан пожал плечами.
- Если на то будет ваша воля, вы уедете на север, в Инатту. Насколько я помню, у тебя был в Ледене дом. Он есть сейчас?
- Да…
- Тем более. Уедете, если захотите. Хотя, сказать честно, я был бы… я бы просил Тирайна остаться со мной.
- Зачем?
- Чтобы работать.
- Работать?
- Камни потребуют от меня еще очень многого. Я просил бы и тебя, Тала… если бы ты согласилась…
Она подняла на него угасший взгляд.
- Я пустая, Саадан. Совсем.
В глазах его мелькнуло… сочувствие? Жалость? Или это только показалось в неверном свете свечи?
- Вот как…
- Да. Ты же помнишь – женщины после родов… - Тала не договорила.
Саадан помолчал, вертя в руках ломоть лепешки.
- Жаль. Хотя нет, не жаль – это существенно облегчит мне жизнь завтра при штурме. Что ж, тогда я дам вам охрану и ты уедешь с сыном. Если захочешь.
Если захочешь…
Тала вскинула голову, и он не отвел взгляда. Сказал спокойно:
- Но я был бы рад, если бы ты осталась и помогла нам хотя бы советом. Ты ведь много знаешь о природе Огня, Тала, твой опыт…
- Я пустая уже три года.
- Все равно. Не многое забудется за такой короткий срок.
Тала неожиданно засмеялась. Встала, прошла от стены до стены, остановилась напротив.
- Вы делите шкуру неубитого медведя, господин завоеватель. Ты не забыл о том, что город еще не взят?
- Он будет взят, - спокойно сказал Саадан.
- Ты так уверен в этом? В прежние времена вы с Тирайном были равны по силе.
- Это было раньше.
- Что изменилось? - Тала пристально посмотрела на него. – Или ты стал столь велик?
- Я не хитрю с тобой и не скрываю. Да.
Тала сглотнула. И – рассмеялась ему в лицо.
- Не надейся на легкий успех, господин маг! Тирайн будет как минимум равен тебе.
Саадан взглянул непонимающе – и маска непроницаемого спокойствия слетела с его лица. Вскочил, дернулся к ней, желая - схватить за плечи? спросить? ударить? – но остановился. Прошептал едва слышно:
- Значит, Тир сумел… Он все-таки подчинил Камень.
- Ты этого не ждал? – насмешливо и зло поддела она.
- Нет, отчего же, - снова очень спокойно ответил маг. – Я предвидел это. Мы будем равны силами  – вот и все. Кто знает, как повернутся события.
- Устоит тот, кто прав, - тихо и отчетливо сказала она.
- Посмотрим.
Тала сжала кулаки.
И… остановилась, тряхнула головой. Злость неожиданно ушла – осталось отчаяние. И усталость, огромная, как это небо, как разделившие их десять лет. Как глупо. Как нелепо и смешно, как больно… Силы Великие, как больно.
- Еще не поздно все исправить, - прошептала она.
- Нет. Уже поздно.
- Саа… - она помедлила. - Я обещаю тебе. Я не стану… - голос ее сорвался, - завтра я не стану стрелять в тебя, обещаю.
Пауза.
- Свой главный выстрел ты уже сделала, - негромко ответил Саадан, отворачиваясь. И Тала вскинула ладони, защищаясь, как от удара – таким усталым и замкнутым стало вдруг его лицо.
- Зачем ты так? – прошептала она.
- Оставим этот разговор.
Чужие.
… Они смотрели друг на друга, разделенные несколькими шагами. Так тихо было – словно во всем мире исчез весь шум, все, что могло помешать им… и все, что могло помешать, сейчас стояло меж ними, разделяя невидимой, но прочной стеной. Стеной толще, чем крепостные. Стеной десяти лет одиночества.
Они смотрели, смотрели друг на друга.
Еще миг – а потом развернуться и уйти. И оставить все, как есть. И остаться теми, кем были, - не то врагами, не то случайными знакомыми, совсем чужими людьми. А на пальце у него – кольцо, тонкое серебряное кольцо, так похожее на то, что она надела ему когда-то...
И глаза – точно это серебро… потемневшее от времени серебро… и ее глаза – как два изумруда, и нет больше ничего, они как два омута, в которых падаешь и тонешь…
Рожок снаружи пропел сигнал отбоя. Что-то грохнуло (ведро упало? щит покатился?), так что они вздрогнули, снаружи кто-то выругался…
… и их – мгновенно! - бросила друг к другу слепая, нерассуждающая сила!
Так просто и так страшно сделать этот единственный шаг, вскрик, вздох – преодолеть разделявшее их пространство, время, расстояние. Преодолеть отчуждение, вставшее глухой стеной, преодолеть все эти десять лет, сделавшие их врагами. Сойтись вплотную, положить ладони на худые плечи, обтянутые серым шелком рубашки. Коснуться волос, висков… прижаться, вдохнуть дурманящий, родной запах.
- Не уходи, - прошептал он едва слышно, не открывая глаз, не шевелясь. – Только не уходи…
Вздрагивающие ладони прижались к его губам.
- Никогда…
Огни светильников он задул, не трогаясь с места,  одним движением пальцев.

 Силы Великие, думала Тала, как же много мы с тобой не успели. Как многого не было у нас, но могло бы быть, могло - если бы. Мы не валялись в зелени и цветах летнего луга, я не сдувала капли росы с твоих загорелых плеч. Мы не играли в снежки на Старой площади при свете фонаря, под кружащимися в воздухе снежинками. Ты не любил меня в осеннем лесу на ворохе золотых листьев. Не, не, не. И не тебе я протянула на руках сына, маленький теплый комочек, он мог бы принадлежать больше тебе, чем мне, а вышло не так, не так, и кого винить теперь в этом?
Как же я жила без тебя все эти годы… Но жила. Потому что надо. Потому что уйти – самой – было бы еще хуже; это было бы слабостью, а ты ведь любил меня сильную. И не сказать, что я гордилась своей силой… раньше – да, но только время это минуло безвозвратно, не до гордости мне теперь, Саа, не до гордости, мне теперь все равно. И если бы была хоть маленькая надежда, что ТАМ я встречу тебя, я шагнула бы за грань, не раздумывая. Держала надежда – а если ты все-таки жив?
Я не знала раньше, что такое счастье. Теперь – знаю. Чувствовать твои ладони на обнаженной коже, ловить встречный порыв тела, губ… мы – единое целое… знать, что ты – мой на всю жизнь, до конца, видеть рядом твои глаза… как давно это было в последний раз! Жаль только, что счастья этого нам досталось так мало – огонь, зажженный тобой во мне, очень скоро задует холодный ветер. Прости меня. Я люблю тебя.
- Я люблю тебя, - Саадан не открывал глаз. – Я люблю тебя больше жизни, больше всего на свете. Тала… счастье мое… не уходи.
Тихо стучали дождевые капли за пологом шатра, отмеряя ночные минуты;  время утекало. Безжалостное, беспощадное время, не ведающее усталости. Повремени, прошу тебя, не отпускай, дай наглядеться на него, спящего, дай надышаться одним с ним воздухом… не разрывай кольцо рук – еще немного, и мы сами разойдемся, но пока пусть эти минуты будут – наши. Наши. Навсегда.
Тала прижалась к нему, дрожащими пальцами провела по его губам, волосам.
- Люблю…
- Не уходи, - повторил он. – Останься со мной, останься… навсегда, насовсем! К черту все, я увезу тебя с собой, мне ничего больше не нужно, кроме тебя!
- Если бы это было возможно… - прошептала она. -  Я бы все отдала за то, чтобы остаться с тобой. Но я не могу…
- Тала… любимая моя. Если бы ты знала, как долго я ждал… только ты помогала мне выжить эти годы. Как я мог жить без тебя?
- Как я могла жить без тебя? – эхом повторила она. – Я ждала тебя…
- Я знаю… верю.
- Я люблю тебя.
Ладонь к ладони, одно тепло на двоих, губы скользят по коже – словно по сердцу, и никакая сила в мире не сможет развести наши руки. Что же ты делаешь со мной, как же ты так умеешь – никогда, никогда в жизни не было такого счастья. Быть может, мы созданы только друг для друга в этой жизни? Наверное, мы – две половинки одного целого, оттого с другим я не могла испытывать такой радости и такой боли? Не отпускать бы, никогда не отпускать, ни на минуту, ни на секунду – разве можно расстаться, как можно расцепить переплетенные пальцы, уйти – точно с золотого берега броситься в омут головой.
Ушло «вчера» и никогда не наступит «завтра», осталось только «сейчас» - яркое, невыразимо прекрасное. Огонь внутри, давно забытый или никогда не изведанный. Мир – прозрачный, светло-серебристый, ясный, как никогда раньше. И нежность, и страсть, и счастье – тот от века неведомый сплав, который, наверное, люди зовут Любовью… У нас с тобой должна была быть постель из роз, и свадьба, и белое вино в высоком бокале, и кольца, и смех, и свой дом – а достался лишь походный шатер и ночь, украденная у жизни.
Он коснулся ее губ кончиками пальцев.
- Не уходи! Останься со мной… прошу, останься!
Тала едва слышно вздохнула, кладя голову на его плечо.
- Не могу… Пойми, не могу. У меня сын… и муж. Я должна уехать.
Саадан приподнялся на локте, взял ее руки в свои.
- Останься, прошу! Возьми сына и возвращайся ко мне. Мы вырастим его, я дам ему свое имя, мы…
- Нет, - Тала помотала головой - и отстранилась. – Я не могу. Это… будет подло.
… Словно напряженная струна лопнула – так резко и звонко прозвучало это.
- Подло? – он отодвинулся тоже. – А это - не подло?
- Что?
- То, что ты делаешь сейчас… Это – не подло?
Невыносимо долгую минуту они смотрели друг на друга.
Дождь снаружи перестал. Задул ветер, разгоняя тучи.
Потом Тала встала и потянулась за одеждой.
- Да, - голос ее прозвучал безжизненно-ровно, хотя пальцы дрожали. – Это подло, я знаю. По отношению ко всем – к тебе, к моему мужу. Утром я уеду.
- Тала…
Шелест одежды. Прерывистое, точно со слезами, дыхание…
Заколов волосы, женщина накинула плащ и, не оборачиваясь, вышла. Сделала несколько шагов, остановилась. И долго-долго стояла по щиколотку в грязи, вдыхая мокрый, холодный воздух.

*  *  *

Летнее утро – утро перед боем -  занималось хмурое, серое, словно невыспавшееся. Покрывало тяжелых, низких облаков громоздились над горизонтом, давили к земле. Ночью дождь перестал, но мокрая земля под ногами хлюпала, как раскисшая каша. Будет нынче работы и лошадям, и людям  - пробираться по этой грязи.
Конское ржание, людская ругань, торопливые сборы, отрывистые команды, звук рогов. Лучники натягивали тетивы на луки, конники проверяли копыта лошадей, пехота гремела оружием и хмуро, без удовольствия, материлась. Пахло дымом костров, лепешками и почему-то свежим луком. Утро перед битвой. Последнее – для многих из них.
Тала не спала всю ночь. Легла, не раздеваясь, думая, что заснет тут же – да так и пролежала до рассвета. Молчала, глядя в темноту. Вспоминала. Иногда на губах ее появлялась слабая улыбка – или усмешка? – но некому было разглядывать ее в полной темноте. Иногда по стенам шатра скользил неяркий свет факелов, снаружи слышались шаги.
Утром. На рассвете она уедет. Ей дадут лошадь, и она уедет. А к тому моменту, как она доедет до города, там… Нет, армия идет уж наверное медленнее одинокого всадника. Она успеет. Она вернется. Тирайн, наверное, с ума сходит… А Лит? Накормила ли его нянька?
Утром она уедет. Больше они не увидятся. Силы Великие, о чем она думает! Как она могла… И все-таки – то, что случилось между ними… не было и не будет у нее больше счастья – такого счастья. Такого сильного, невыносимо яркого счастья. Словно одну только эту ночь она жила, а теперь – существует.
Несколько раз Тала вставала, подходила к выходу, долго стояла, откинув занавесь, вдыхая свежий после дождя воздух. Выходить наружу ей не позволили – вежливо, но твердо попросили вернуться, и сам тон и голос охранявших ее исключал возможность спора. Она отходила, ложилась на кровать, но спустя уже несколько минут вскакивала и то кружила, кружила по комнате, то садилась, сжав и переплетя пальцы, и невидящими глазами смотрела в пространство.
Когда ночная тьма стала мало-помалу рассеиваться, Тала поднялась. Поеживаясь, натянула сапоги, заново переплела косы; расчесать волосы было нечем, пришлось пальцами разделять и приглаживать перепутанные пряди. Шпильки то и дело выпадали из рук. Высокие сапоги были по щиколотку в засохшей грязи. Солдат, охранявший ее, принес воды – умыться, и завтрак – несколько вчерашних лепешек. Тала покачала головой – комок стоял в горле.
За ночь все очистилось и ушло, все стало неважным. Теперь ей нужно уехать. Все будет хорошо. Они выстоят. Она будет там.
Еще не совсем рассвело, когда в шатер ее вошел Саадан. Бледный, но спокойный, как обычно, в полном боевом облачении, в руках - шлем и моток мягкой веревки.
- Саадан… - женщина шагнула ему навстречу. – Еще минуту, и я буду готова.
- Нет, - жестко сказал он, не глядя на нее. – Сегодня ты никуда не поедешь.
- Что? – ошеломленно проговорила она, отступая.
- Там будет слишком опасно.
Не обращая внимания на ее удивление, Саадан положил шлем на стол и, ухватив ее за плечо, толкнул к кровати.
- Тала, прости, но мне очень нужно, чтобы ты осталась жива. Поэтому сегодня ты останешься здесь… пока все не закончится. Прости.
Ловко и быстро он свел впереди ее запястья и опутал их веревкой, не обращая внимания на отчаянные попытки вырваться. Повторил:
- Прости. Я постараюсь связать тебя не сильно… просто чтобы не сбежала.
Тала сопротивлялась отчаянно и, гибкая и сильная, смогла бы вырваться, если б не подоспели дружинники. Потом поняла, что ничего не добьется, и молча смотрела, как двое спутывают веревками ее ноги.
Ее связали действительно крепко, но без жестокости, а ноги затянули веревочными петлями так, что крошечными шажками она все-таки могла передвигаться. Один из солдат поставил на стол поднос, уставленный едой, другой обвел глазами шатер и быстро убрал все, чем можно было бы воспользоваться, чтобы распутать или разрезать веревки.
- Прости, - еще раз повторил Саадан. – Так надо.
Он посмотрел на нее – и, резко развернувшись на каблуках, вышел.
Тала закусила губу – до боли.
Она не слышала, как, выйдя и опустив занавесь, Саадан задержался возле стоящего у входа стражника. Подошел к нему вплотную, негромко и холодно спросил:
- Имя?
- Ретан, господин, - вытянулся стражник.
- Какой сотни?
- Первой, господин. Личная княжеская сотня.
- Слушай меня, Ретан, - еще тише проговорил маг и вложил в его ладонь золотую монету. – За эту женщину ты отвечаешь головой. Если хоть волос с нее упадет, если хоть пылинка опустится… сам сдохни, но ее сбереги, понял? Хоть землетрясение, хоть под расстрел, но она должна выжить. Иначе - под землей найду!
- Так точно! - в струнку вытянулся солдат. – Не посрамлю, господин, не сомневайтесь!
- Не сомневаюсь, - усмехнулся Саадан.

Всего-то пути было – один полет стрелы и несколько минут до города. Армия на марше делала за полчаса намного больше. Но теперь Саадану показались невыносимо долгими эти несколько минут. Казалось, время застыло. Казалось, сама земля замерла в настороженном молчании, пристально наблюдая за пришельцами из тысяч укрытий.
Вот они впереди, городские стены и ворота – запертые, настороженные, неприступные. Армия остановилась.
Десятки птиц кружились над городом, закрытым, мрачным, ощетинившемся, готовом к обороне. Десятки мелких степных лисиц, наверное, крутились поодаль, сотни хорьков и сусликов наблюдали за людьми из своих норок. Десятки и сотни воинов держали нападавших сквозь бойницы на прицеле луков. Напряженное молчание давило на плечи.
Переговоры были не нужны, Реут и не собирался этого делать. Трубач и знаменосец выехали вперед войска.
Князь резко выдохнул – и посмотрел на Саадана.
Саадан поднял голову, посмотрел в небо. Низкие, серые облака постепенно расходились, открывая клочки чистого, бледно-голубого неба. Ничего… сейчас облака будут послушны – они после дождя, сытые, сонные. Что бы тебе не ответить мне согласием, князь Леа-Танна, подумал маг.
Реут скомандовал:
- Труби!
Запели трубы.
- Вперед, - тихо сказал Саадан.
И, подняв голову, шагнул вперед – туда, навстречу степному ветру, рвущему из глаз слезы, навстречу всей силе этой настороженной, чужой земли, сейчас сосредоточенной в одном-единственном человеке.

*  *  *

Это было единственно правильно – то, что правитель княжества Таннада был магом Земли. Его земля, его родина стояла за ним, и он знал это – и вложил в этот единственный день все упрямство, отчаяние и решимость. Князю Реуту нипочем не взять бы город, если бы у него не было мага.
Это было очень трудно – удержаться и не ударить в ответ. Не ударить, потому что даже сейчас Саадан не хотел Тирайну беды. Отвести, удержать, зацепить – но не ударить, не обрушить в ответ Силу, которой так много и которая рвется, наливаясь твоей яростью и тоской – тоской по тому прежнему, что сегодня уходит безвозвратно.
Да, Тирайн сумел овладеть Камнем Земли – теперь Саадан это знал точно. Иначе чем и как объяснить, что весь этот невероятно длинный день он ни на минуту не ослаблял напора. Это его Сила поднимала в воздух тучи песка и пепла, обрушивая их на нападающих. Это его Сила отводила от стен летящие стрелы. Это его Сила поднимала в бой уставших солдат, уводила почву из-под ног вражеских конников, заставляла испуганно пятиться и вставать на дыбы лошадей. Ни один маг не смог бы вынести столько – за день, это Саадан знал. То и дело вставала в памяти та битва у Последних Холмов – только тогда они были рядом, они сражались плечом к плечу. Да, за десять лет Тирайн много чему научился… ах, как бы они работали вместе, рядом, сколько смогли бы они сделать, если бы он понял, пошел бы с ним рядом. Но этого не случилось, и пока – уводить, кружить, путать, ни на миг не давая передышки, но не ввязываясь в открытое противостояние.

…Еще до рассвета нападавшие выслали в город посланника – с требованием сдаться и выдать князю Реуту магический предмет, именуемый «Камень Земли». Князь Тирайн ответил отказом.
- Жаль, - с легкой досадой ответил Реут, - они сохранили бы много жизней.
Руту полукольцом окружала река, и основной натиск врага достался главным воротам. Были в городе еще одни ворота, выходившие на пристань, ниже и хуже укрепленные – но у нападавших было слишком мало лодок, чтобы атаковать их большими силами. Разумеется, все паромы заранее отвели к городу.
Первый вал нападавших должен был растянуть защитников по стенам и проверить крепость обороны. Войско Реута превосходило дружину Тирайна в несколько раз; лучники на стенах стреляли метко, но их было слишком мало, чтобы сдержать натиск. Со стен потоками лилась горячая смола и кипяток, одни лестницы отбрасывали и крючья обрубали, но на их место тут же вставали и цеплялись другие. Яростно ругаясь на разных языках, лезли наверх смуглые, узкоглазые южане, крючконосые жители восточных равнин, встречались даже северяне, более светлокожие и светлоглазые, чем коренные жители Юга. Все они, в своих серых туниках и кольчугах, у кого кожаных, у кого более прочных, стальных, походили на пауков, оплетающих своей паутиной стены обреченного города.
Сверху летели бревна, камни; мальчишки постарше, против строго приказа князя оставшиеся на стенах, помогали отцам, стреляя из рогаток и пращей. То и дело где-нибудь на настенной галерее вспыхивала яростная короткая схватка, когда кому-нибудь из нападавших удавалось залезть на стену и оттянуть на себя часть сил горожан.
Медленно, но неотвратимо двигался, приближаясь к воротам, таран, окованный железом и исчерченный руническими знаками.  Ворота города, хоть и хорошо укрепленные, все-таки не могли долго выдерживать его ударов. Сил единственного мага – князя – не хватало на все и на всех. Хватило и нескольких неторопливых десятков ударов, чтобы высокие, окованные железом створы затрещали. Спустя еще час главные ворота рухнули, и таран неторопливо пополз к внутренней решетке, преграждающей путь нападавшим.
Ближе к полудню тучи стали уходить, небо расчистилось; потоки жаркого солнца обрушились на землю во всей ярости середины южного лета. Солдаты обливались потом в кольчугах и шлемах, лошади храпели и мотали головами – тучи слепней и мух налетали со всех сторон без всякой магии, повинуясь лишь силам природы.
Все меньше лестниц успевали отбрасывать от стен горожане, все более отчаянными усилиями удерживали они верхние галереи. Мальчишки и те из женщин, кто помоложе и посмелее, поднимали брошенные отцами и мужьями мечи.  Когда рухнули ворота, защитники – те, кто остался в живых, - стали отступать к центру, к княжескому замку. Еще до начала боя в нем укрылись бабы и ребятишки – сословные различия будут потом, если доживем. В замке князя тоже были ворота, правда, поменьше, и их еще тоже нужно было взять. Паники почти не было; несмотря на прошедшие мирные десять лет, каждый знал едва ли не назубок, что делать и чего не делать в случае осады или штурма. Прошлая жизнь научила.
В общем-то, Рута была обречена, и все это понимали. Бой мальчишки с деревянным луком против рыцаря – вот что это было такое. Крики, стоны, проклятия, скрип тетив, звуки рогов, треск огня, хруст ломающегося дерева и человеческих костей, тяжелое дыхание и звон стали о сталь – вся эта какофония разносилась далеко окрест.

…День клонился к вечеру, устали и люди, и кони. Песчаные вихри все чаще рассыпались на мелкие песчинки и бессильно падали на землю. Это так просто – использовать Силу другого мага, только не все умеют. Глыбы глины превращались в лужицы и высыхали мгновенно. Мимоходом Саадан подумал, что если бы рядом с мужем стояла Тала, ему бы, пожалуй, не выстоять. В прежние времена она была сильнее каждого из них.
Тала… весь этот день она незримо стояла рядом с ним. В круговерти битвы то и дело мелькали искрами зеленые глаза, в языках пламени чудились пряди медных волос, в лязге оружия слышались ноты ее высокого голоса. Но стоило ему хотя бы на одно мгновение обернуться и поверить ей, как Сила уходила, ускользала из рук, каплями сочилась сквозь пальцы. И защитники могли воспрять духом, и Сила Земли, охранявшая эту страну, становилась тверже и крепче.
И Саадан запретил себе думать о ней.
Было, было несколько мгновений, когда маг нападавших, пробив защиту, мог ударить в ответ – ударить наверняка, зная, что тем самым сомнет, сокрушит мага Земли. Не ударил. Но, в свою очередь, и у Тирайна была возможность открытой атаки – и плохо пришлось бы Саадану, потому что те ошибки, которые он допускал, объяснялись усталостью и горечью прошедшей ночи… чуть сильнее – и исход битвы был бы переломлен. Не случилось – словно в последний миг Тирайн, испугавшись, отводил взгляд.
Топтались, кружили друг против друга Воздух и Земля, и ни один не нанес решающего удара.
А на земле меж тем все происходило так, и должно было бы происходить – по логике вещей. Потому что войско князя Реута было больше, оно должно было выиграть это сражение, и оно это делало.
Но для двоих, незримо круживших друг напротив друга, битвы не было. Было ожидание. И ни один из них не ударил другого.

*  *  *

Минуты тянулись часами, часы превратились в столетия. Позже, оглядываясь назад, Тала скажет, что день штурма был самым длинным днем в ее жизни. Из всех чувств на свете осталось одно: тягучее, как патока, ожидание и неизвестность. Она могла лишь догадываться о том, что происходит сейчас там, за пределами лагеря. Там, у стен ее города, в поле, где так часто танцевали они весной, теперь гуляет Смерть. И люди подчиняются ей. Скольких заберет она сегодня? Что станет с землей, которую Тала привыкла считать своей? Что станет с ее сыном? Что станет с ее мужем?
Если бы не были связаны руки! Ее место – там, на поле битвы. Но как бежать, если руки связаны? Напрасно искала она глазами что-нибудь, годное для того, чтобы перепилить веревку. Напрасно теребила тугие узлы на запястьях зубами – они затянулись сильнее, и руки, и без того онемевшие, свела судорога. Напрасно пыталась перетереть веревку о край кровати – добилась лишь того, что содрала о дерево кожу на запястьях.  Внутри было пусто и тихо, и ни капли не осталось сил.
Как ненавистен стал ей и этот шатер – большой, хорошо обставленный; за день женщина изучила его взглядом до малейшей черточки. И стол ненавистен – узорный, из черного дерева, и даже скатерть на нем, и поднос с едой. И кровать – в меру мягкая и в меру жесткая, с удобной подушкой и теплым, наверное, мягким одеялом. И большой кованый сундук, стоящий в углу… вот интересно, чьим должно было стать это обиталище, если бы не она? Груши на подносе сияли и поддразнивали ее своими круглыми боками, а свежий запах мяса и хлеба вызывал тошноту.
Сколько-то часов прошло – сколько? – когда занавесь откинули снаружи. Тала вскинулась было – но это оказался лишь солдат, стороживший ее у входа. Пригнувшись, он вошел в шатер и остановился на середине, обводя внимательным взглядом внутреннее убранство (все ли на месте?), стол (поднос с едой стоит нетронутый), смятую постель, пленницу, приподнявшую было голову, но потом снова упавшую лицом в подушку. Подошел, сильной рукой перевернул ее на спину, проверяя, жива ли, все ли в порядке. Проверил крепость пут на ее ногах, руках… и с досадой выругался.
- Ну, и дура же, - сказал он, вынимая нож. – Чего дергаешься? Сказано – сиди, вот и сиди себе. Жить надоело, что ли?
Быстро и аккуратно Ретан разрезал полуперегрызенную веревку, перехватил ее ножом на две части и, не дав женщине опомниться и вырваться, свел ее запястья за спиной и снова перемотал уцелевшим куском.
- Так надежнее будет…
Молча и быстро Тала ударила его ногой… метила в пах, но промахнулась – вся сила удара пришлась по бедру.
Ретан охнул от неожиданности и боли, но не выпустил ее.
- Дура! Для тебя же стараюсь! – он замахнулся было, но не ударил. Несильно толкнул ее в спину – Тала полетела носом в подушку – и быстро завязал узел. - Сидела бы смирно… вот и лежи теперь, если такая умная.
Вот уж правда дура, подумала Тала. Ретан постоял над ней, хмыкнул и вышел, ступая почти неслышно. Тала перевернулась на бок, лицом к стене - и закрыла глаза.
Ветер изредка колыхал занавесь у входа, по стенам ползли солнечные пятна, снаружи иногда слышались шаги. Тишина, какая тишина – она давит на сердце. Что – там? Тревога за сына мучила все сильнее; сейчас Тала уже раскаивалась в том, что приехала туда, вместо того, чтобы схватить малыша и бежать, бежать с ним, бежать куда угодно – лишь бы он выжил. Что с ним теперь? Где он? В сумасшествии и лихорадке битвы случиться с Литом может все, что угодно. Тала застонала и уткнулась головой в подушку. Слез не было.
Перед глазами ее то и дело вставала высокая фигура с непокрытыми светлыми волосами. Он будет там… и шальная стрела, которая не выбирает себе цели, может зацепить его. Если б она сама знала, чьей победы она больше желает. Если б можно было никогда, никогда не вставать перед таким выбором.
Потом яркий солнечный свет, проникавший сквозь стенки шатра, померк. Снова зазвучал рог – почти на пределе слышимости. Тала вскинула голову. Конец. Это конец. Чем бы ни завершилась битва, все кончилось. Что узнает она сейчас?
Долго-долго снаружи было тихо. Потом послышались голоса – возбужденные, точно пьяные, хриплые. Они возвращаются. Напряжение навалилось так, что перед глазами поплыло. Тала упала на подушку и закрыла глаза. Сейчас. Вот сейчас.
Наверное, она или заснула, или потеряла сознание. Потому что увидела себя посреди цветущего луга. Небо раскинулось в вышине – огромное, безоблачное. Рядом стоял Саадан. Им было по двадцать лет, и ничего не было. Тала засмеялась, чувствуя, как отпускает глухая тоска. Это все сон, поняла она. Это был страшный сон, а теперь я проснулась. И все будет хорошо.
- … и плевать мне, что ты не знал! – заорал кто-то совсем рядом.
Тала вздрогнула, подняла голову. Почти темно, снаружи в неверном свете факелов мечутся тени. Слышен звон и лязг оружия, сорванные голоса и ругань.
Вход откинулся, пропуская высокую фигуру.
- … оставь, после, - сказал Саадан кому-то невидимому, входя.
Поставив на стол светильник, он оглядел палатку. Увидел и стоящий нетронутым поднос с едой, и сброшенный на пол кубок, и измочаленный обрывок веревки на полу, и сухие ее глаза с набрякшими веками. Маг был уже без кольчуги, но в той же одежде, что утром, только изрядно перепачканной и прожженной по подолу. Интересно, мельком подумала Тала, кто его так. Не малыш ведь Лит кинул в него огненных ящериц.
- Кто? – вырвалось у нее. – Кто победил?
- Мы победили, - буднично ответил маг. – Город взят.
Тала дернулась, чтобы встать, и – не смогла. Сил не хватило.
- Ты не больна? – спросил он… и Тала явственно ощутила в его голосе тревогу.
И обида и горечь так и не сорвались с ее губ. Женщина только молча покачала головой.
Саадан устало провел рукой по лицу. Подошел, попросил «Повернись…» и принялся распутывать веревку на ее руках. От него пахло дымом и железом. Веревочные петли поверх сапог он, не долго думая, перехватил ножом. Потом сел рядом, взял ее руки в свои и принялся осторожно растирать сине-красные борозды на ее запястьях. Тала молчала, кусая губы.
- Где мой муж? – спросила она, наконец. – Он жив?
- Да… - не поднимая головы, ответил маг.
- Я хочу его видеть.
- Не сегодня.
- А сын? Мой сын… жив?
- Да. Его приведут к тебе.
Тала устало выдохнула и, чуть расслабившись, откинулась на подушку. Онемевшие руки мало-помалу обретали чувствительность.
- Город разрушен? – голос ее звучал спокойно и холодно.
- Не так чтобы очень. Но пожаров было много.
- Ты нашел то, что искал? – она приподнялась на локтях и насмешливо взглянула на мага.
Саадан выдержал ее взгляд.
- Да.
Тала усмехнулась.
- Ты помнишь, надеюсь, что его нельзя взять силой? Только по доброй воле?
- Не волнуйся, - так же спокойно ответил Саадан, выпуская ее ладони. – Я помню. И кстати, твой Камень тоже у меня. И если ты захочешь…
- Я хочу видеть мужа.
- Нет, - снова повторил он. – Не сегодня.
Снова раскрылся вход, и высокий воин в кольчуге, но с непокрытой головой внес в шатер мальчика лет трех, русоволосого и крепкого. Мальчишка отчаянно вырывался и пытался укусить своего стража, а потом, яростно взвизгнув, рассыпал в воздухе синие искры.
- Ого! – Саадан вскочил, перехватил малыша и поставил на ноги. – Кто научил тебя так ругаться?
- Мама! – мальчишка вырвался и кинулся к Тале. – Мамочка! Где ты была?
Крепко обняв малыша, женщина спрятала лицо в его растрепанных волосах, чтобы скрыть прорвавшиеся, наконец, слезы.

*  *  *

Длинный, очень жаркий и душный день уступил место такому же раскаленному вечеру. Степь гудела от возбужденных голосов – войско Реута, поредевшее, хмельное без вина, возвращалось в лагерь. Не все – многие остались в городе; Реут всегда отдавал своим солдатам захваченные города, если только они не были нужны ему нетронутыми. Матерились про себя солдаты из личной десятки князя, обязанные сопровождать князя, куда бы ни шел он. Не повезло – им достанутся объедки более удачливых товарищей. Сегодняшнюю ночь надолго запомнит город. Нынче можно все. С хохотом и радостными воплями они, победители, будут выталкивать жителей из уцелевших домов, занимая их для себя. Сегодня можно. Сегодня платит князь. Сегодня – их ночь и их время.
Город уцелел едва ли наполовину. Улицы, прилегающие к воротам, были почти полностью выжжены. Замок князя остался стоять, почти нетронутым было убранство комнат, и конюшни, и кладовые – Реут запретил солдатам грабить его, желая сохранить все для себя. Слуг не убивали, если те не оказывали сопротивления. Судьба самого князя осталась неизвестной; говорили – убит в поединке с самим Реутом, говорили – схвачен и теперь в плену. Кто теперь разберет и какая разница?
Впрочем, двое выживших и бежавших в степь слуг, бывших в тот день в замке, рассказали, что князь Тирайн жив. Реут, ворвавшийся в княжеские покои во главе своей личной сотни, сам предложил ему сдаться.
- Вы проиграли, - сказал он. – Если вы сложите оружие, бой будет остановлен.
Тирайн, иссиня-бледный от усталости, едва стоящий на ногах, усмехнулся непослушными губами.
- Я не ваш пленник, - проговорил он. - Меня одолел маг, только ему я и могу сдаться. Если хотите взять меня силой – попробуйте.
- Ваше упрямство будет стоить нескольких сотен жизней жителям города, - сказал Реут снисходительно. – Мы обещаем с почетом проводить вас в лагерь и содержать там как гостя – если вы согласитесь. Мое слово.
Тирайн помотал головой -  и взял в руки меч…
Никто не знал, что сталось с княгиней; шептались выжившие горожане, что в ночь перед битвой она исчезла из города… куда, зачем? А маленький княжич был захвачен – его видели, плачущим и зовущим мать, на руках одного из сотников. Убьют, говорили люди. Убьют, не помилуют. Зачем им возможный противник?
Как сумели одолеть князя, удивлялись люди. Как смогли, ведь он маг… а неужто нашлась в войске Реута другая сила? Нашлась, говорили одни. Кто знает, возражали другие. Не до князя теперь – выжить бы. Похоронить убитых да найти тихое место, накормить детей. Говорят, захватчики женщинами не брезгуют, схоронись-ка ты, соседка, покуда не заметили, в подвал. Где зиму зимовать будем? Не до зимы еще, пережить бы ночь эту, завтра князь Реут в город войдет, глядишь, полегче станет.
Спустившиеся сумерки разгоняло пламя пожаров, удушливый запах гари летел над улицами к воротам города. Гарь – и тяжелая усталость, вот и все, что было главным в тот вечер. Устали все – и победители, и побежденные.
Когда закончилась схватка, когда отпустило напряжение и исчезло незримое присутствие чужой Силы, Саадан еще не чувствовал утомления. Битва продолжалась, на городских улицах еще кипели бои; горели дома, крики и лязг оружия заглушали стоны раненых. Но его работа была уже закончена, а присутствие в городе – необязательно. Перерывать весь замок сверху донизу не хотелось, к тому же Саадан не сомневался – Камень будет у Тирайна.
Саадан поднял голову, посмотрел в безоблачное вечернее небо. Тихо сказал ему:
- Спасибо…
И пошел прочь, к лагерю.
И тут накатила слабость. Задрожали руки, ноги стали ватными, закружилась голова. Не пройдя и сотни шагов, он зашатался и едва не упал. Подумал даже: может, ранен, но не заметил в пылу боя? Но прислушавшись к себе, понял – нет, просто устал, страшно устал.
Шатаясь, как пьяный, Саадан свернул в сторону, побрел вдоль реки в степь. На обрыве у самой воды остановился, оглянулся. И рухнул со стоном лицом в траву, приминая мягкие метелочки ковыля.
Сколько он лежал так – не помнил. Когда сознание прояснилось, Саадан перевернулся на спину и стал смотреть в небо. Небо было высоким и очень уставшим. День угасал. Оранжевые, малиновые, алые и фиолетовые полосы расчертили горизонт от края до края. Алой была кровь. Фиолетовой – усталость. Камень Воздуха судорожно, рывками пульсировал на груди, и Саадан мысленно попросил его: помоги. Еще немного помоги…
Сила пришла сразу – точно холодной водой умылся. Саадан знал, конечно, что это облегчение временное, что все равно нужно поесть, сбросить кольчугу и сапоги и хоть чуть-чуть полежать. Но главное сделано – теперь он сможет сам дойти до лагеря и не ухнуться где-нибудь по дороге всем на потеху.
Неужели Тирайн устал так же?
Лагерь радостно гомонил, крики разносились далеко в степи. У внешнего ограждения лицом к лицу с ним столкнулся сотник Арс и весьма почтительно поклонился.
- Вас повелитель ищет, господин маг, - сказал он. – К себе зовет.
- Где он? – коротко спросил Саадан.
- У себя, отдыхать изволит.
В шатре у Реута было – о, счастье! – на удивление прохладно. Реут, свежий и бодрый, словно весь день не сходил с места, сидел на подушках, прихлебывая по обыкновению травяной отвар. Увидел Саадан, заулыбался, похлопал коричневой ладонью по ковру рядом:
- Проходите, господин Холейн, садитесь, выпьем вместе – за победу.
Когда Саадан опустился на пол и вытянул длинные ноги (не до этикета уже), князь хитро взглянул на него. Сунул руку куда-то в угол, за ковры, вытащил сверток, развернул.
- Это?
Два Камня лежали на чистой тряпице, поблескивая гранями и серебристой паутиной оплетки. Угольно-черный Земной - и алый, как языки пламени, Огненный. Живой, как сердце, пульсирующий в такт дыханию – и мертвый, спокойный, просто кусок породы. Саадан медленно взял их, погладил, сжал в пальцах.
- Да, - сказал негромко.
Реут погасил улыбку.
- Князь Таннады… точнее, бывший князь, - он с удовольствием выделил это слово, - жив и ожидает вас под стражей. Ранен, правда, но довольно легко. Мой лекарь к вашим услугам.
- Благодарю.
- Мы в расчете? – сухо осведомился Реут. – Вы взяли для меня город, я добыл вам ваши сокровища. Кстати, в замке были захвачены и другие драгоценности… вон, лежат, - он мотнул головой куда-то в сторону стоящего у двери сундука. – Возьмете их?
- Нет, - сказал Саадан, - эти можете оставить себе.
…Вернувшись в свой шатер, он развернул сверток и долго-долго смотрел на два маленьких многогранника, дрожащие на ладонях.
Затем поднялся, аккуратно завернул свои сокровища, спрятал за пазуху. Нужно умыться. Узнать, что с Талой. Нужно увидеть Тирайна. 

Бывшего князя Таннады доставили к нему, когда совсем стемнело, и от свечей протянулись по стенам длинные тени. Двое стражников довольно почтительно ввели в палатку связанного пленника, но рук развязывать не стали. Побежденный князь выглядел так, как и полагается побежденным – в перепачканной своей и чужой кровью одежде, разорванной на рукаве и по подолу, лицо закопченное – так, что едва проступают черты, лишь глаза, обведенные кругами, блестят лихорадочным блеском, длинные светло-русые волосы слиплись космами. На рукаве выше локтя расплывается огромное темное пятно.
- Здравствуй… - слова эти прозвучали почти дружелюбно, но Тирайн вскинул голову и ответил со злостью:
- Тебе я здравствовать не желаю… великий убийца.
- Зачем ты так? – пожал плечами Саадан. – Я тебе предлагал решить дело миром, ты не захотел. Кто тебе виноват? Смерть твоих людей – на твоей совести, князь Тирайн.
Он подошел ближе.
- Но я не о том… я хотел тебя видеть не за тем. Ты ранен?
Пленник промолчал.
 Саадан взял со стола кинжал.
- Только без глупостей, ладно? Повернись…
Одним движением он рассек веревки на руках пленного и, отодвинув вход, крикнул:
- Лекаря сюда, и пусть возьмет все для перевязки!
И обернулся к Тирайну:
- Снимай… давай помогу, а то сам из кольчуги не вылезешь. И сядь, а то упадешь.
Кривясь от боли, Тирайн выпутался из разодранной рубашки, процедил сквозь зубы:
- Зачем тебе возиться со мной?
- Не твое дело. Сядь, говорю. Чем ранен? Мечом, стрелой?
- Мечом…
- Хорошо, а то на стрелах мог быть яд. Так… теперь помолчи.
Прикрыв глаза, Саадан несколько минут водил ладонью над раной.
- Нет… ничего страшного. Кость цела… связки не задеты… только промыть хорошо, чтобы не… уффф, - он пошатнулся, опустил руки. – Силой лечить не буду, уж извини. Здесь и простой лекарь справится, а я и так устал сегодня… Да где он там, уснул что ли?
- Иду, господин, - раздалось от входа, и коренастый низенький человечек с огромным коробом протиснулся внутрь.
- Вон, - маг небрежно мотнул головой в сторону пленника, - займись-ка…
Некоторое время в шатре царила тишина, нарушаемая лишь редкими стонами сквозь зубы и сдавленными проклятиями. Саадан, откинувшись на спинку стула, прикрыв глаза и задремал.
Наконец лекарь встал и почтительно поклонился.
- Все, господин. Теперь раненому нужен покой и…
- Без тебя знаю. Свободен. Спасибо.
- Послушай, - спросил Тирайн, когда лекарь, оглядываясь, вылетел из шатра, - зачем ты это делаешь? Мне все равно недолго осталось.
Они молча смотрели друг на друга. Тирайн первым отвел взгляд, потянулся за рубашкой.
- Тир… - Саадан вздохнул. – Мне твоя смерть не нужна. Наоборот. Я очень хотел, чтобы ты выжил.
- Зачем? Ты ведь знаешь, что я не отдам тебе то, что ты просишь.
- Я надеялся на здравый смысл. Тир… отдай мне Камень. Ну не хочу я тебя убивать, Тир, отдай!
Пленник едва заметно качнул головой.
- Нет, Саа. Разве ты не понимаешь? Ведь это мое творение. Ты смог бы разве отдать кому-то свой?
- Тир… Я имею на него такое же право, как и ты, и даже больше, это была моя идея. Я больше знаю, я смогу сделать так, что… Тир… Тир, пойдем со мной! Мы многое сможем вместе, я расскажу… я объясню тебе все, ты поймешь!
- Нет, Саа. Теперь-то уж точно нет. Слишком много смертей было из-за него. Я не могу… иначе все они, - Тирайн мотнул головой куда-то в сторону, - иначе все они погибли зря.
- Как глупо… - устало сказал Саадан.
- Ты находишь это глупым?
- Так сказала твоя жена… и, кажется, она права.
- Тала?! – Тирайн вскочил. – Ты ее видел? Где она? Что с ней?!
- Тише… сядь, успокойся. Она жива и здорова, с ней все в порядке. Она у меня.
- Ты… - Тирайн сжал кулаки и застонал от боли. – Если хоть что-нибудь… если с ней хоть что-нибудь случится…
- Да успокойся ты! Она сама пришла ко мне вчера вечером.
- Зачем? – после паузы спросил Тирайн.
- Просить… чтобы я увел войска.
Тирайн едва слышно вздохнул.
- Значит, вот как… - процедил сквозь зубы.
- Я не причиню ей вреда, - очень тихо, едва слышно проговорил Саадан. – И ты это знаешь.
Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга.
- Я мог бы, конечно, предложить тебе обмен, - проговорил Саадан негромко. – Ты отдаешь мне Камень, а я отпускаю Талу…
Тирайн опустил голову.
- Но я не стану этого делать.
- И ты… - с издевкой сказал Тирайн, - ты согласен будешь отступить? Оставить Камень? Если я отпущу жену с тобой?
Настала очередь Саадана отвести взгляд.
- Не будем делать этого, это было бы… бесчестно.
- Согласен.
- Тир… прошу тебя, отдай.
- Нет.
- Что ж…
Все было решено, и отступать больше некуда. Саадан помолчал, затем поднялся резко, выпрямился. Поднял руку ладонью вверх.
- Именем Стихий я, Саадан ар-Холейн, маг Воздуха, вызываю тебя, Тирайн Леа-Танна, маг Земли, на Поединок – до полного поражения. – Он глубоко вздохнул. – Проигравший отдает то, что имеет – Камень Силы. Именем Стихий клянусь, что не причиню тебе иного вреда, кроме как на Поединке, и не позволю никому и не отдам приказ это сделать. Да будет Воздух свидетелем моим слов.
В ладони его завертелся крошечный вихорек – и пропал.
- Я не хочу твоей смерти, Тир… - тихо признался Саадан, взглянув на друга.
- Ладно, - Тирайн рывком поднялся на ноги, поморщился. Вскинул раскрытую ладонь. – Именем Стихии я, Тирайн Леа-Танна, принимаю твой вызов. Победивший получает все.
Закрутился песчаный смерч на его ладони, рассыпался крошечными песчинками. Тирайн покачнулся, уронил руки, снова тяжело опустился на стул.
- Отдыхай, - сказал ему Саадан. – Тебе нужно поесть и выспаться. Я прикажу, чтобы завтра к тебе снова прислали лекаря.
- Тала… Где она?
- За нее не тревожься.
- Я хочу ее видеть.
- Нет. Пока – нет. Потом, когда все кончится, я отпущу ее.
- Но почему?!
- Я сказал! – крикнул вдруг Саадан. И сразу остыл. – Прости. Нет.
Он шагнул было к выходу, но обернулся.
- Да, вот еще что. Мы можем отложить поединок – до той поры, пока ты не поправишься.
- А что скажет князь Реут? – морщась от боли, усмехнулся Тирайн.
- Это не твое дело. Скажет то, что я хочу.
- Нет, - Тирайн качнул головой. – Нет нужды. Я могу драться. Завтра утром.
- Как скажешь...
- Я хочу видеть жену.
- Нет. После. Эй, там! Увести пленного. За жизнь отвечаете головой.

*  *  *

Что-то давило, тянуло его к земле. Что-то, невыразимое словами, но очень тяжелое, что-то из прежней жизни, забытой уже, прошедшей…
Почему так тяжело? Что так болит внутри? Там уже все давным-давно омертвело, чему теперь болеть… Разве ты не знал, идя сюда, что этим все и закончится? Знал. Так к чему теперь эти сомнения? Поединок – тебе ли бояться?
Саадан лежал на кровати, закинув руки за голову, не раздевшись, в сапогах на походном покрывале. В шатре было темно, свеча догорела, а вставать, чтобы зажечь новую, не хотелось. Вторая ночь без сна, но усталости уже не чувствовалось… впрочем, он мог не спать и по трое-четверо суток – Стихия всегда щедро расплачивалась с ним.
Все идет так, как должно. Завтра – последняя драка, завтра поединок, и уже совсем скоро он приблизится, еще на шаг приблизится к заветной цели. В исходе схватки Саадан был уверен. Тир силен, но он сильнее.
Камень. Уже завтра Камень будет принадлежать ему. И еще одна грань раскроется перед ним, еще один кусочек тайны станет явным… еще один шаг к могуществу.
А Тирайн, наивный, так и не смог понять, что такое для него эти Камни. Вот Тала – поняла…
Саадан улыбался. Где-то глубоко внутри теплилась искорка нежности. У нежности были зеленые глаза. Не эта ли сила помогла ему сегодня выстоять и победить?
Он усмехнулся. Да, странно повернулась жизнь. Скажи ему кто-нибудь, что он разрушит дом лучшего друга и любимой… бывшей любимой, поправил он себя. «Бывшей?» - спросил кто-то внутри него, но Саадан отмахнулся: неважно. Бывшей или настоящей, сейчас не суть. Скажи ему кто-нибудь об этом – ударил бы или рассмеялся в лицо. А вот теперь спокойно прикидывает, что из заклинаний можно и нужно будет использовать завтра, чтобы победить. Нет, он по-прежнему не хотел Тирайну смерти, но ведь по доброй воле он не отдаст…
Эх, если бы Тала согласилась работать с ним вместе! Но она не захочет оставить мужа.
Боль внутри стала сильнее. Если бы можно было все исправить! Если бы можно было вернуть тот день и никогда не видеть в Видящем камне девушку в свадебной фате… если бы все повернулось иначе, стал бы он тем, кем был? Смог бы отказаться от такого счастья?
Ах, Учитель, искуситель, какую же бездну вы передо мной открыли, какие тайны показали – как отказаться теперь от этого? От этого счастья, счастья власти над миром. Если бы я знал, на какую дорогу вступаю – тогда, шесть лет назад, - если бы я знал, пошел бы я с вами?
Саадан поднялся, прошелся взад-вперед, с силой растирая лицо ладонями. Снаружи небо очистилось, взошла луна, неяркий свет ее высветил узор на занавеси.
Снаружи было тихо – лагерь угомонился. Даже самые стойкие, праздновавшие победу, уже затихли и разбрелись по своим палаткам. Наверное, бОльшая часть воинов сейчас в городе – грабит. Реут всегда отдавал своим войскам захваченные города. Хорошо, что Тала и Тирайн здесь. По крайней мере, здесь они в безопасности.
Он устал. Он очень устал. Это усталость так давит на плечи? Нужно зажечь свечу.
- Что, мальчик, тяжело? – услышал он вдруг.
Сначала Саадан подумал, что ему померещилось. Что он засыпает и во сне слышит этот знакомый, почти родной голос. Рывком сел, потряс головой. Приснилось?
- Да ты что, - в голосе пробилась ласковая насмешка, – неужели не узнаешь?
- Учитель?! – не веря себе, прошептал Саадан.
Да, это был он. Из ночной темноты соткалось лицо с резкими чертами, линии силуэта. Маг неслышно, точно плывя по воздуху, подошел, присел на край кровати.
- Ну, - спросил он тихо, - как ты? Ты молодец. Я не сомневался в том, что ты сможешь.
- Это что, - глупо, совсем по-детски спросил Саадан, - это, значит, вот так – потом? Или вы не умерли? – в нем неожиданно вспыхнула надежда.
- Сложно сказать, умер я или нет, - пожал невидимыми плечами Нетар. – По земным меркам – наверное, да. А по обычным – точно нет. – Он засмеялся. – И ты сможешь так же, когда закончишь работу. Но тебе до смерти еще много, много лет, ты не погибнешь завтра и победишь, я знаю.
- Но почему, - Саадан отмахнулся от слова «победишь», не это важно, - почему вы – так? Вас не взял к себе Воздух?
- Ты до сих пор ничего не понял? – Нетар улыбнулся. – Я же проводник. Орудие Стихии, ее слуга и суть. Неужели ты так и не увидел этого?
Так тихо стало. Почему так тихо? Потому что не бывает реальной такая тишина, потому что то, что говорит ему сейчас учитель, - неправда.
- Нет, - ошарашенно проговорил Саадан. – Учитель… вы же человек…
- Был, - согласился Нетар. – Был когда-то. Долго был. Я родился человеком. А потом… ты знаешь, сколько мне лет? Столько не живут даже маги. И я ушел сам, потому что исполнил то, что должен бы сделать, потому что срок моей жизни здесь истек. Нельзя слишком долго играть со Стихиями и ничем не заплатить за это. И ты станешь таким же, мой ученик, когда закончишь работу. А ты закончишь ее, в этом я уверен.
- Но почему? Зачем я вам?
- Мне нужен был ученик - тот, кто останется здесь вместо меня. Я долго искал того, кто мне нужен; то, что мы встретились – не случайность. Конечно, если бы ты не согласился на мое предложение – еще тогда, в первый раз, я не стал бы тебя удерживать. Ты станешь мной. Ты уже стал – когда подчинил себе первый Камень. И ты пойдешь дальше. Я смог стать проводником Воздуха, а ты – ты заключишь в себе все четыре Силы, и ваша работа – та, которую вы начинали – не пропадет втуне. Нужно лишь будет найти или сделать четвертый Камень. Это тяжелая и опасная работа, но ты сможешь. Ты талантливый и сильный. А я тебе помогу. Ты станешь проводником. Ты хороший ученик и послушный маг.
- Это неправда, – прошептал Саадан. – Проводник… Я не этого хотел.
- Это правда. У тебя уже был выбор, и ты сделал его. Когда согласился отдать любовь в обмен на власть Воздуха, помнишь? И еще раз – когда согласился с завещанием. Это был последний выбор для тебя, простенький такой экзамен, устроенный мною – и ты его выдержал. Мне нужна была добрая воля, а не принуждение. Ты согласился закончить работу, а дальше все стало легко. Ты утратил право быть человеком, мальчик, как и я когда-то…
Зеленые глаза и ясная улыбка, тепло ладоней – это неправда? Или это всего лишь приснилось?
- Учитель… - Саадан запнулся, - но почему… я ведь отдал любовь в обмен на… а почему же вчера…
Он остановился. Нет, даже Нетару, самому близкому человеку в этом мире не мог бы рассказать Саадан о том, что случилось вчера ночью. Их радость была только для них двоих – для него и для нее, и никто третий, какой угодно близкий, не должен быть причастен к этому. Саадан не вправе был отдать это – даже учителю.
Но тот понял.
- Это всего лишь голос природы, - с улыбкой ответил Нетар. – Ты еще из плоти и крови – пока. Так чему же удивляться?
- А Тир? – тихо спросил Саадан.
- А что Тир? Он просто человек. Маг, да – но посмотри, куда и зачем он направляет свою силу? На землю. Кому он отдает ее? Людям. Он не может стать проводником – он слишком слаб.
- А я?
- Ты – сможешь. Ты уже стал им. В тебе есть хладнокровие, расчетливость, ум. И нет этих дурацких людских сомнений – ах, это же мой друг, как же я могу… И поэтому завтра ты победишь. Потерпи, осталось немного. Мы с тобой сможем сделать модель живого мира. Я понимаю, что ты чувствуешь сейчас. Но скоро все изменится, и человеческое не будет властно над тобой. И это замечательно, что бы там ни говорили о нас люди. Они – только люди, их век краток, а мы… мы будем жить вечно. Ты на пороге могущества, и нужно сделать еще несколько шагов, чтобы стать им. Разве это не прекрасно? Не обмани моей надежды, Саадан, не обмани себя сам. Сделай правильный выбор.
Темнота палатки, неяркое пламя свечи – все исчезло. Черная, перевитая серебряными нитями бездна распахнулась перед ним. Черная? Полноте, разве можно назвать черным это невероятно глубокое пространство? Лиловым оно было, и синим, как небо, и серебряным, и ярко-алым, и все цвета радуги, даже те, что недоступны человеческому глазу, распахнулись на миг перед ним. Распахнулись – поманили за собой, в мерцающую глубину, туда, где возможно все, недоступное ранее, где есть только свобода и воля – и нет земных, сковывавших по рукам и ногам запретов, только радость и счастье полета, только…
Только нет ничего земного. Нет тепла, нет солнца, нет…
Ярко-медный луч рассыпался и зазвенел сотней колокольчиков. Зеленый, ромашковый луг летним полднем закружил, завертел, пахнул ароматом скошенной травы. Изумруд в кольце засиял, как ярко-зеленые глаза… изумруд в кольце, которого у него никогда не было…
Погасло! Вспыхнуло и погасло звездное видение, вокруг снова была ночь, наполненная звуками походного лагеря, свежесть после дождя, запах свечи на столе.
При чем здесь Нетар?
Это было только твое искушение. И только твой выбор.
И все шептал на грани слуха чей-то голос:
- Не обмани моей надежды, мальчик…

*  *  *

Весь вечер Тала не отходила от сына, не отпускала его от себя. Никогда не покидавшая малыша больше, чем на пару часов, она и не предполагала, что может так сильно соскучиться по нему всего за сутки. Тала накормила возбужденного, перепуганного Лита ужином и долго выслушивала рассказы о том, как было страшно в городе; как няня не пускала его из комнаты, говоря, что там идут враги; как отец – уже под вечер – пришел к нему в детскую и, прежде редко снисходивший до нежностей, крепко поцеловал и долго держал на руках. «Ты будешь храбрым, ты станешь князем», - только и сказал, а няня почему-то заплакала.
Для своих трех лет Лит на удивление хорошо и чисто разговаривал и обычно болтал без умолку все время, когда не спал. Сегодня он, против обыкновения, говорил мало, но много хохотал – громко, шумно, не так, как обычно; глаза его блестели, несколько раз он порывался заплакать. И Тала понимала: мальчик напуган. Напуган до смерти всем, что с ним случилось. Чужие люди, грубые руки, громкие голоса, мамы нет – все это вторглось в уютный маленький мирок и разрушило его почти до основания. И снова пронзило ее чувство вины перед сыном. Он пережил крушение мира, а ее не было рядом, и некому было защитить.
Тала долго-долго лежала рядом с ним, рассказывала любимые его сказки – то про кота и зайца, то про дедушку профессора («а он ведь был смелый, правда, мама?»), то о том, как завтра к ним придет папа и они все вместе поедут домой. Лит не отпускал ее от себя ни на минуту. Уже засыпая, не выпускал из крошечных лапок край ее одежды («Мама, а зачем ты папой оделась?»), сонно таращил глазки. Тала тихонько пела ему колыбельную, поглаживала мягкие волосы, стараясь сглотнуть подступавшие к горлу слезы.
Когда взбудораженный, уставший малыш уснул, наконец, Тала долго лежала с ним рядом. Вдыхала родной запах детской кожи и мягких волос, прижималась щекой к прохладной щечке, гладила маленькие руки, сжимавшие игрушечного варана – даже во сне Лит не выпустил любимую игрушку. И незаметно задремала сама, не раздеваясь, на краю, едва держась, чтобы не упасть. Проспала, наверное, всего пару часов, а когда проснулась, было уже совсем темно.
Тихо дышал на постели Лит, снаружи метался свет, слышались голоса. Тала встала, подошла к выходу, долго стояла, вслушиваясь в обрывки слов, долетавшие снаружи. Потом, когда шаги и разговор стихли, попыталась расспросить солдата, сторожившего ее. Часовой - не тот, который был днем, другой – сперва молчал каменно, потом сжалился и шепотом отвечал на ее осторожные, тихие вопросы. От него Тала узнала, что город взяли уже ближе к закату, что князь Тирайн был ранен и теперь находится здесь, в лагере. Больше о судьбе его солдат ничего не знал. Город горит, но не так сильно, как могло бы быть. Погибло много мирных людей и почти вся дружина Таннады. Замок князя Реут запретил трогать; все комнаты обыскали с ног до головы, а что искали – ему, часовому, неведомо. Сейчас Реут здесь, в лагере, а в Руту войдет утром, с передовым отрядом. Он, солдат личной княжеской сотни, тоже будет с ним.
Сунув стражнику в руку серебряную монету, неведомо как завалявшуюся в кармане, Тала вернулась, легла рядом с сыном и задумалась.
Тирайн жив. Это самое главное. Впрочем, Саадан ведь и не хотел его убивать. Что с ним будет дальше? Камень Саадан наверняка нашел; но ведь Тирайн не отдаст просто так, а это значит – поединок. Или убийство, подлое, убийство пленного и безоружного, но на это Саадан – при всем – не пойдет. Увидеть бы мужа, хоть взглядом обменяться, хоть словом перемолвиться перед тем как…
Что будет с малышом? Убьют его как возможного будущего князя или все-таки нет?
Судьба ее самой Талу почти не волновала. Как уберечь сына? Упросить Саадана? В ноги кинуться, пообещать отдать свой Камень, Камень Огня, в обмен на жизнь уже не мужа, но сына?
Сон пришел – тяжелый, без видений, глухой и черный, как колодец, в который никогда не проникает солнце.

*  *  *

Тала очнулась рывком, точно выдергивая себя из тяжелой дремотной одури. Не понимая, где находится, вскинулась на постели, торопливо огляделась. Где она? Что с ней? Рядом тихо дышал Лит; он раскидал руки и ноги по всей кровати, оставив матери лишь чуть-чуть свободного места с края, намотав себе на живот одеяло. Тала поежилась от утреннего озноба, поплотнее укрыла сына. Маленькие сапожки валялись, брошенные, под ногами, Тала подняла их, аккуратно поставила у края кровати, огляделась.
Уже совсем светло, но солнце еще не встало, кажется. Снаружи довольно тихо – или большая часть солдат уже покинула лагерь, или просто все еще спят. На столе стоит поднос с едой на двоих (Тала улыбнулась – есть даже молоко и свежие фрукты для малыша), кувшин с водой для умывания. Кто же это такой заботливый?
Она умылась, пожевала что-то, не глядя, просто чтобы поддержать силы, ведь уже сутки во рту не было ни крошки. Мысли стали четкими и точными, словно и не спала, все вчерашнее вспомнилось с необыкновенной яркостью. Тело ломило от усталости, но голова была ясной. Ей нужно увидеть мужа.
Тала погладила Лита по волосам и тихо вышла из шатра. Стражу от входа убрали.
Лагерь действительно поредел – видно, часть солдат уже отправили в город. Шатер князя Реута – Тала заметила его позапрошлым вечером – еще стоял, движения в нем заметно не было. Спит? В воздух кое-где поднимались дымки костров, откуда-то уже тянуло запахом жареного мяса (Талу замутило). Тихо как. Вчера и позавчера здесь совсем не было так тихо. Слышны даже птицы – высоко над головой уже завел свою песню жаворонок. Вот кому все нипочем, усмехнулась Тала. Свежо, но день будет жаркий. Макушка лета. Мимоходом она с горечью подумала, что сейчас бы в городе вовсю шли праздники. Она такой костюм приготовила для карнавала – красное, яркое платье с длинным шлейфом и широкой юбкой и черную маску, а в прическу – черные перья. С рыжими ее волосами было бы очень красиво. А на бал последним вечером можно было бы надеть то, любимое, - белое с вишневым поясом и вишневым же кружевом по подолу. И волосы подобрать высоко…
Платье… А выпал ей на праздник только мужской костюм и седло. И - кровь бросилась в лицо - и счастье. И уж за него ей точно на судьбу обижаться нечего.
Она шла по лагерю, оглядываясь, вертя головой по сторонам. Где же держат пленника? И где, кстати, Саадан? Нечастые встречные смотрели на нее удивленно, но спросить о чем-то или остановить почему-то не решались.
- Госпожа? - окликнули ее сзади. Голос удивленный, чуть знакомый.
Она обернулась. Да, солдат, стороживший ее весь вчерашний день… Ретан, кажется… Тала почти не помнила его лица, но запомнила голос – и руки, связывавшие ее заново, сильные, мозолистые руки.
- Госпожа, почему вы одна? – спросил Ретан, подходя. – Вы кого-то ищете?
- Да, - сквозь зубы проговорила Тала, по-прежнему обводя взглядом лагерь. – Господина мага я ищу. Где он?
- Так это… - солдат на мгновение растерялся. – Нет его…
- Так уж и нет? – ей отчего-то стало смешно.
- Ушел же он, - откашлялся солдат и посмотрел на нее отчего-то виноватым взглядом. – Ушел… с час как. И этот с ним… ну, который князь-то пленный.
Тала покачнулась.
- Как ушел? – проговорила с трудом. – Куда?
- Да я разве ж знаю? Я их уже издали видел… пошли они, вдвоем и без охраны. Вооон туда, - солдат махнул рукой в сторону холмов.
- Зачем?!
- Так а я откуда ж знаю? – повторил солдат. – Господин сотник хотел им охрану дать, а господин маг запретил… Но они без оружия ушли, это точно. Госпожа… - он взял ее за руку. – Вы бы вернулись к себе да подождали его… нельзя это…
Сильным рывком Тала выдернула ладонь, оттолкнула его с дороги и бросилась бежать к выходу из лагеря.
На нее оглядывались. Кто-то что-то неразборчиво крикнул. Кто-то, удивленный, попытался заступить дорогу – точным и метким ударом в лицо Тала отшвырнула его в сторону.
Несколькими сильными прыжками Ретан догнал ее, схватил за плечо.
- Подождите, госпожа!
- Прочь! – крикнула Тала, вырвавшись.
- Госпожа,  возьмите коня, - быстро, лихорадочно проговорил Ретан. – Мой Орлик смирный и под седлом, так будет быстрее!
Тала на миг остановилась, взглянула на него – и бросила сквозь зубы:
- Спасибо.
Конек и вправду оказался смирным, но ей уже не было до этого никакого дела. Вскочив в седло, она пролетела по лагерю (кажется, кого-то сшибла с ног), едва не смела наружное охранение и вихрем помчалась к холмам – туда, куда, по словам солдата, ушли эти двое, запретив следовать за ними.
Ах, проклятые дураки!
Тала летела по мокрой траве, не замечая неровностей земли под конскими копытами. А земля ощутимо вздрагивала. И дрожь эту женщина чувствовала всем своим существом, она отзывалась в мышцах, коже, каждой клеточке тела.
…Как болит сердце. Любимый, единственный, тот, кто зовется моей жизнью. Если б знать еще, кто из двоих мне дорог больше, кого страшусь я увидеть сейчас лежащим в мокрой траве. Голос сына звенел в ушах, а перед глазами – другое лицо, родное и такое чужое одновременно.
Воздух свистел у висков, ветер выжимал из глаз слезы. Скорее, скорее!
Вот они!
Обогнув высокий холм, Тала резко осадила коня, и тот завертелся, загарцевал, беспокойно прядая ушами. Конь тоже тревожился – лошади лучше всех чуют возмущение Сил, особенно Силы Земли. Взгляд Талы метнулся по степи. Вот они!
Двое стояли друг напротив друга на широкой, ровной поляне. Две тонкие фигуры, две Силы, две стороны…
Это только со стороны могло показаться, что они почти неподвижны. Потоки Сил то стекали с опущенных пальцев, то рвались со вскинутых ладоней, то, подчиняясь резким движениям губ, вихрем взмывали вокруг. Издали казалось, что сражающихся окружают красные, синие, золотые сполохи света; порой фигуры вовсе пропадали, размывались, становясь невидимыми, утекая клочьями тумана – чтобы спустя секунду воплотиться вновь.
Земля под ногами мелко дрожала, воздух загустел и, казалось, накалился. Еще бы. Не каждый день встретишь такое возмущение Сил. Стихии, призванные магами, подступили вплотную к тоненькой пленочке жизни, грозя выплеснуться и уничтожить все живое. Пространство скрутилось в кокон, еще немного – и прорвется он, и тогда… страшно представить, что будет тогда.
Они убьют один другого, подумала Тала. Поединок этот – из тех, что ясны с самого начала. Им не выжить – ни Саадану, ни Тирайну, и вовсе не потому, что один превосходит силами другого. Они бьются за то, что составляет их жизнь, и если отнять у них это – умрут от тоски.
Предметы спора лежали рядом, на кочке, на расстеленной бархатной тряпице, посылая в пространство острые искры, росчерки своих граней. Один… два… три... четыре… это не только Камни, поняла Тала… вот он, четвертый Камень - живая женщина, застывшая на вороном коне возле холма. Старый спор не окончен.
Ну уж нет! Тала спрыгнула с коня и бросилась к сражающимся.
Земля и Воздух сошлись рядом и грозили уничтожить друг друга. Противостояние это может длиться вечно… или, по крайней мере, до тех пор, пока сражающихся не оставят силы, и они не рухнут замертво рядом друг с другом. А силы были равны… пока.
Как медленно тянутся секунды... Тала телом расталкивала воздух. Как тяжело двигаться – точно в страшном сне, когда бежишь – а сил нет, и только вязкая, обморочная слабость…
Вдруг еще сильнее задрожала под ногами земля, воздух накалился, стал густым и тягучим, обжигал легкие. Невидимые глазу водовороты закружились вокруг двоих на поляне, связали им руки и ноги прочными нитями… кто-то – Тирайн? - глухо застонал, не сдержавшись… Саадан медленно, словно незаметная глазу, но жестокая и властная сила прижала его к земле, опустился на колени. С этим не совладать и ему…
Клятва! Старая клятва, данная когда-то наивными мальчишками, они забыли о ней… клятва не поднимать оружие друг на друга – она загнала их в ловушку. Вызов на поединок, сделанный Силой, нельзя отменить. И нельзя преступить Клятву.
Все крепче, крепче сжималось кольцо вокруг них – уже не сражающихся, уже пытающихся только выжить… не нужно шутить со Стихиями, они этого не любят, и с клятвами шутить не следовало тоже, и в назидание всем остальным вы умрете…
Нет!
Отчаянно закричав, женщина метнулась вперед, поднимая над головой сложенные ладони. Все, до капельки, силы вложила она в этот отчаянный рывок; ноги свело судорогой, в животе стало пусто, сердце пронзила острая, как игла, боль. Я отдам все, только пусть они будут живы! Вспоров воздух, сорвался с ее ладоней алый луч, пронзил разделявшее их расстояние, устремляясь к сияющим на бархате драгоценным камням…
… огненный бич, ударивший по камням, был такой силы, что вмиг вспыхнули и эта кочка, и Камни, и трава, и земля рядом. Взметнулся в небо пылающий смерч, и жаркая воронка встала над землей, превращая в пепел равнину, покачивая черенком, всасывая, затягивая не успевших убраться с дороги букашек, истоптанные цветы, корни, кротовьи норки… людей, не сумевших…
Сумевших! Лопнули связывавшие их невидимые нити, и вмиг слаженно и четко развернулись двое магов, выставив щиты; у одного – сияющий небесной синевой, у другого – песчано-черный, как плитка драгоценного камня. Небо над их головами взорвалось потоками дождя, ураганный ветер пригнул траву к земле. Земляной вихрь бросил в глаза тучи песка и пыли. Сколько это длилось? Наверное, недолго, потому что долго такое не выдержать никому. Воронка хищно качнулась в их сторону – еще немного, и…
… но Тала  уронила руки, и резко, на выдохе, выкрикнула что-то. И повалилась на выжженную землю, потеряв сознание.
Маги обернулись к ней, опуская ладони…
- Тала-а-а! – закричал Саадан.
«Не надо, - горькой вспышкой пробился изнутри знакомый голос, - не надо, уходи со мной, мальчик, это единственный шанс! Ты сможешь, ты сумеешь, уходи. Прошу тебя!»
Саадан молча отмахнулся. Где-то далеко-далеко пронесся, угасая, яростный, полный горького отчаяния вопль. Но это было уже неважно. Совсем неважно.
Оба мага, не сговариваясь, бросились к распростертой в огненном кольце фигурке...
И в то же мгновение все кончилось – только тихо догорала трава вокруг нее, словно очертил кто-то на земле круг черным циркулем. На кочке, тлевшей посреди поляны, лежали три обугленных черных камешка, похожие на прогоревшие угли.

*  *  *

Лопнула тонкая, звенящая от напряжения нить, и один ее конец скрутился спиралью, и угасла, так и не родившись, новая вселенная. Вселенная, которая должна была стать живой, едва только все четыре Стихии хлынут в высокого человека со светлыми волосами и сольются, перемешаются в нем. Вселенная, которая могла бы стать живой, но не знала одного: человек этот должен был, обязан был вспыхнуть факелом нового мира.
Можно подчинить две Стихии. Можно даже три – если ты силен настолько, что сможешь выдержать это напряжение. Но четыре – не дано никому. Смертная плоть не в силах пропустить через себя Огонь, Воду, Землю и Воздух, человеку не дано стать сосудом для всех Сил сразу. Новый мир, родившись, неминуемо сжигает своего создателя; детская сказка про глиняный горшок – не просто сказка, но предостережение безумцам, пожелавшим посягнуть на то, что под силу лишь Стихиям - на создание новой Вселенной. Впрочем, тот, кто испытал счастье подчинения Сил, отступит ли, зная до конца то, что ему уготовано?
Но Саадан не знал. Не знал до конца и Нетар, ибо кому дано постичь замыслы Стихий? Магу-Проводнику нужна была модель Вселенной – маленькая, но дышащая, как живая. Но не Силам.
Силы жаждали иного: создать целый мир – с ветром, снегом, солнцем и цветами, мир, в котором будут жить совсем другие люди. И право же, жизнь одного мага – не слишком большая за него цена; что Силам одна жизнь? И так могло бы быть, могло бы стать. Полетели бы по ветру новые облака, совсем другую землю согрело бы другое солнце, и другие люди стали бы смеяться и петь в другом мире. Если бы не детская клятва, наивная клятва, данная четырьмя романтиками, посмевшими шутить с Создателями.  Не случилось.
Наверное, это было и к лучшему – то, что Саадан ничего не узнал. Обман не прощают – даже наставникам, даже любимым. Даже Стихиям.
Лопнула нить. Вселенная, которая не родилась – на одном ее конце. Человек – на другом. И никто не скажет теперь, кто из них будет (был бы!) нужнее, потому что так НЕ случилось. Человека удержала на краю Сила, имени которой он не знал; Сила,  тень которой проходила по краю древних легенд и держала в своих руках этот, ныне живущий, такой несовершенный, но такой настоящий и горький мир.

*  *  *

Дождь лил с утра, превращая глинистую землю в размокшее месиво. В месиве этом вязли копыта лошадей, и кони вытягивали их с влажным, чмокающим «хлюп». Маленький отряд, пробиравшийся по разоренной, разрушенной земле, хранил холодное молчание – такое же холодное, как эти капли, падавшие за шиворот. Налетающий порывами ветер доносил с юга запах гари.
Разоренная земля встречала победителей серым небом, угрюмыми взглядами исподлобья, выцеженными сквозь зубы проклятьями и холодным, совсем не летним дождем. Воины князя Реута неторопливо заняли город. В каменных домах расположились теперь победители, устанавливая свои порядки; жителей выгнали за крепостную стену с разрешением селиться по деревням – кто где сможет. С самого утра тракт заполнили беженцы. Матери, прижимавшие к груди детей, тихо плакали, но в глазах немногих выживших мужчин – большей частью, стариков и почти мальчишек – слез не было, одна лишь ненависть. Долго придется им теперь привыкать к новому укладу, и сколько из тех, кто шли теперь по дороге, прячут за пазухой кинжалы, чтобы всадить их в спину чужеземцев?
Маленький отряд придержал коней, пропуская перед собой колонну. Трое горбились в седлах, кутались в плащи, скрывая лица, но четвертый сидел прямо, откинув капюшон.
На какой-то миг один из всадников подался вперед, застонав, точно от боли. Рука второго железным обручем перехватила поводья его лошади.
- Стоять! Им не станет лучше, если они узнают тебя.
Но первый уже справился с мгновением слабости и выпрямился в седле. Беженцы равнодушно скользили по ним угрюмыми взглядами.
У придорожного камня, означавшего северную границу княжества, всадники остановились. Дождь ненадолго перестал; тяжелые облака нес над головой западный ветер. Передний всадник развернул коня, откинул с головы капюшон мокрого плаща. Под серым небом тускло блеснули медно-рыжие с сильной проседью волосы, уложенные в косы.
Трое других тоже остановились. Ехавший в середине старый слуга снял с седла маленького мальчика и передал его матери. Мальчик испуганно прижался к ней, вцепившись в мокрый плащ.
- Что же… - голос женщины был хриплым, сорванным. – Нам пора.
Всадники съехались кругом, обменялись взглядами.
- Ты решила? – спросил один – высокий, светловолосый, с сильно обожженным лицом.
- Да. Я должна, Саа. Мне надо вырастить сына.
- Тогда прощай. Уезжайте в Инатту, там вы найдете защиту. И простите меня – это все, что я могу сейчас сделать.
- Прощай, Саадан, - негромко сказал второй, с рукой на перевязи, с длинными, мокрыми русыми волосами
 Светловолосый наклонил голову, потом вновь повернулся к женщине.
- Прости меня, - тихо сказала она. – Так было нужно.
Он качнул головой.
- Если берешься спорить со Стихиями, не удивляйся, что потом сгорит дом. Хотя… в первый момент я действительно готов был убить тебя.
- Так было нужно, - повторила женщина. - Я заплатила свою цену -  и за себя, и за тебя… но я не знала, что так будет.
Светловолосый махнул рукой:
- Ладно. В конце концов, - усмешка скользнула по его лицу, - быть магом тоже когда-то надоедает. Попробую жить просто человеком…
Взгляд его был усталым, и фигура, прежде прямая и гордая, клонилась в седле, точно срубленное дерево. Сила, окутывавшая его прежде ярким ореолом, зажигавшая искры в светлых волосах, ушла – пролилась в землю, выплеснулась вся, без остатка, на той поляне у почерневшей кочки. Нельзя безнаказанно бросать вызов Стихиям; кому сказать спасибо, что жив остался?
Он порылся в поясном кошеле, достал что-то маленькое, блеснувшее ярким рубином, протянул женщине на открытой ладони.
- Возьми… это твой.
- Зачем он мне? – голос женщины был тусклым и усталым.
Светловолосый улыбнулся краешком губ:
- Сыну отдашь, когда вырастет.
Женщина пристально посмотрела на него – и, уже не споря, взяла Камень, сунула его за пазуху.
Русоголовый здоровой рукой тронул поводья коня.
- Тала… нам пора.
Женщина прижала к себе сына, плотнее укутала его своим плащом. Они развернули лошадей и молча, шагом поехали по раскисшей дороге.
Светловолосый долго смотрел им вслед.
Что ж, все случается так, как должно было случиться. И разве он не знал, нарушая Клятву, чем должен будет за это заплатить? Разве не ему сказано было: до тех пор, пока ты держишь слово, я подчиняюсь тебе. В ночь перед битвой он отказался от сделки. Он сделал выбор между могуществом и любовью. Чего же еще? А смерть – наверное, это было бы слишком просто; ты попробуй жить, зная, что другая заплатила за тебя цену, платить которую ты должен был сам. Попробуй жить, когда жить незачем; когда ушло то, что ты считал смыслом своей жизни. Что ему осталось? Это не его сын. Это не его любимая.
Впрочем… крошечная искорка шевельнулась под пеплом и остывшими углями. Сыновья рано или поздно вырастают. Нужно только подождать… а уж это он умеет. В конце концов, двадцать лет – это всего два раза по десять, а десять он уже пережил.
Саадан едва заметно усмехнулся и тронул коня. День клонился к вечеру, конские копыта глухо стучали по мокрой песчаной дороге. Снова пошел дождь.


Август 2009 – февраль 2011.

Огромную благодарность автор выражает Владиславу Чинючину и Анне Узденской – за редакторскую правку, ценные советы, критические замечания и моральную поддержку во время написания этого текста.