Чирок

Было шесть часов утра и непостижимо яркое солнце уже во всю хозяйничало над ставом. Небо было светлое, чистое и необъяснимо глубокое, что называется «ни облачка». Трава и кусты вокруг домика охранника трещали, свистели, жужжали, цокотали, приветствуя новый погожий день. Свои голоса имели и деревья. Их разноголосие было чисто и прекрасно. Природный тандем звука и света настроил сонного охранника на лирический лад, и он, подтягиваясь, запел: «Там горы высокие, там реки глубокие», заметим же, однако, что не имел он ни голоса, ни слуха, но, будучи человеком объективным, замолчал. Его фальшивый и хриплый ото сна голос никоим образом не вписывался в естественный и даже где-то торжественный хор матушки-природы. Даже лягушачье блеянье звучало уместнее.
Не огорчаясь, и даже не обращая внимания на этот нелестный факт парень закурил и направился к вольеру с собаками. Покормив собак, он поставил на плиту чайник и бодро сказал: «Надо попить чайку», как обычно говорят вслух, и ни к кому конкретно не обращаясь люди, проводящие долгое время в одиночестве. Попив чаю, он подошел к отрывному календарю и оторвал листок: 8 сентября. День украинского кино. День физкультуры и спорта.
Ему нравилась его новая работа. Выросший среди мрачных, грязно-белых пятиэтажных домов он каждое утро просыпался с чувством тихого восторга и умиления. Если, конечно, не был с похмелья. Мужчина позволял себе хильнуть лишнего; но, ведь, работал он без выходных, и контроля над ним почти не было. Иногда наезжал хозяин ставка на охоту или просто на отдых, но почти все время охранник находился один и был если не счастлив, то очень доволен.
Места вокруг были чудесные, можно сказать заповедные. Огромный ставок, который он обходил за три с половиной часа, был очень красив. На одном берегу раскинулся хуторок и дачные участки, зато другой берег был полностью необитаем. Девственность этого берега охраняли три немецкие, азиатская и кавказская овчарки. Мужчина выгуливал собак на том берегу, и местные жители держались подальше от 50 кг четырёхмесячного щенка азиата и его более мелких немецких братьев, которые отличались скоростью и нюхом.
Его работа заключалась в обходе территории на предмет выявлений не законных рыбаков, то бишь браконьеров. Еще охранник кормил и выгуливал собак, а так же смотрел,  чтобы местные ничего не украли с базы - так называлась территория, полновластным губернатором коей, в отсутствие хозяина, являлся охранник.
Он обожал это место. Кроме спокойной тихой красоты ставок был так нашпигован рыбой, что и ленивый не усидел бы. Это была настоящая рыбалка! Доступная единицам, так как хозяин тоже, по-видимому, любил ставок и разрешал ловить рыбу только избранным, по телефонному звонку или по записке: «Лов рыбы разрешить. Федоров.»
Могучие карпы гнули удочки в дугу, но совремённые рыбацкие снасти очень редко огорчали своих элитных хозяев, и те со счастливыми радостными лицами бегали по берегу с подсаками, беззаботно забывая о том, что в дорогих авто на базе их чинно ожидают генеральские мундиры и депутатские мандаты.
Вчера приезжал хозяин. Пострелял немного и, недовольный уехал - дичи было мало. Теперь нужно было снять подсадных, чтобы местные этого не сделали раньше. Подсадных было 24 штуки. Это было произведение искусства: итальянские, разноцветные, не похожие друг на друга пластмассовые макеты водоплавающих птиц по 10 $ за штуку беспризорно плавали в дальнем конце става, вызывая все нарастающее беспокойство охранника. Хозяин порой бывал крутенёк. Он с охоты уехал поздним вечером, а в темноте макеты не найти, так что поиск пришлось отложить на утро.
Работодатель охранника слыл заядлым охотником, увлекался этим делом с горячностью и без остатка. Ездил на охоту по всей стране и дальше. Он позволял себе это удовольствие, так как был человеком не бедным. Успешный бизнесмен, жесткий прагматик, это был человек знающий себе цену и заставляющий других платить по счетам. Он был не многим старше охранника, но в отличие от того, являл собой бескомпромиссность, железную волю и, по меньшей мере, княжеское властолюбие. Охранник уважал его и боялся. Откуда в его сердце появился страх он и сам понять не мог. Понять, откуда у человека, почти его ровесника, такая власть над людьми! Он восхищался этим человеком и по-своему любил его. Ему нравились его барские замашки, умение держатся, чувство юмора. Нравились его машины и образ жизни. Но страх, необъяснимый животный страх перед этим человеком глубоко сидел в его сознании.
Мужчина вставил весла в уключины легкой алюминиевой лодки. Проверил наличие спичек и сигарет, показал кукиш жаждущим выгула беснующимся в вольере немецким овчаркам, закурил и легко оттолкнулся от берега. К месту, где качались на воде подсадные, можно было доплыть за 15 минут, но охранник плыл медленно, тихо, высматривая в камышах утренних рыбаков. Доплыв до того места, где, по его мнению, расставляли макеты, охранник в нерешительности остановился. Неприятный холодный пот покрыл его загорелый лоб. Подсадных не было. Встав на нос лодки он осмотрел камыши в бинокль. Безрезультатно. «Наверное их расположили чуть дальше, в камышах,» - с надеждой подумал охранник и направил лодку в камыши. Камыш занимал большую площадь водоема; ставок весной спускали и вода ещё не успела заполнить весь став полностью. Лодка тихо скользила по образованному камышами неширокому тоннелю, который с каждым метром становился все уже так, что скоро невозможно стало грести веслами и лодка остановилась. Перед охранником встал вопрос: «Что дальше?» Не возвращаться же на базу даже не поискав этих проклятых подсадных, благодаря которым его хозяин получал двойное удовольствие: сначала стрелял в подлетающих уток, а затем лакомился сам и угощал друзей чудесным, ни с чем не сравнимым жарким из дичи, так как был человеком компанейским и хлебосольным.
Охранник закурил, что-то обдумывая. Не докурив до половины он разделся до трусов. Подумав немного, снял и трусы. Утренняя прохлада ознобом пробежала по его телу, наполнив душу неясной тревогой. Встав на нос лодки-казанки охранник осмотрелся и, не раздумывая, прыгнул в утреннюю задымленную прохладу. Проплыв по каналу в камышах он наткнулся на развилку. Одно ответвление уходило вправо, другое влево. Проплыв несколько метров мужчина увидел ещё три разветвления. Он поплыл прямо и скоро убедился, что таких развилок десятки а может быть сотни. Водные дорожки по которым плыл наш герой, образовывали настоящий камышовый лабиринт, о существовании которого можно было узнать только произведя воздушную разведку. С берега же камыши казались сплошным монолитным массивом. Парень наугад выбирал дорожку и плыл со все нарастающей тревогой и гаснущей надеждой. Проплавав так, наугад выбирая направление поисков, довольно долго, он увидел, что заплыл туда, где пространство между камышами едва достигало метра, вода изобиловала цветущими водорослями. Ряска покрывала всю водную гладь и сантиметров на двадцать уходила под воду. Вдруг он что-то заметил в зарослях камыша и глаза его радостно заблестели: «Нашел!» Подплыв ближе он понял, что ошибся. Вместо пластмассового макета на него смотрели мертвые глаза чирка. Охранник взял птицу в руку, прикинул её вес и представил какой чудесный он приготовит суп, когда вернётся на базу. «Ну вот,» - подумал он, - «Нет худа без добра, а подсадные найдутся, куда им деться?» он повернул назад к лодке. Плыл, играя чирком как ватерполист: бросив чирка подплывал к нему и снова бросал. Скоро он почувствовал, что устал. Пловцом с достижениями он никогда не был, так: держался на плаву; полчаса плаванья серьёзно истощили его силы. Серьёзно усложняли передвижение тяжелые, мокрые, непрекращающиеся водоросли, путавшие руки и ноги и тяжелым балластом тянувшие вниз. Он уже с трудом вынимал руку из воды для очередного броска. Скоро охранник понял, что сегодня обойдется без гастрономических радостей и в последний раз взял чирка в руки. Вдруг тяжелый и мучительный страх объял все его существо. Он не мог отвести глаз от мертвых, безжизненных, игрушечных глаз птицы. Ему стало жутко. Мужчина брезгливо отбросил мертвого чирка в камыши и поплыл, тяжело освобождая руки из цепких объятий водорослей. В его мозгу мелькало множество мыслей: «Я устал, очень устал, лодки не найду, нужно плыть к берегу, но в какой стороне берег?» Мужчина посмотрел вверх. Над ним сияло утреннее чистое небо, такое же, как час назад, только теперь ему было не радостно. Он не мог определить в какой стороне берег; путая по лабиринту вправо-влево охранник заблудился. Камыши на три метра поднимались в небо, а его голова торчала у самой воды. Он плыл из последних сил не зная в правильном ли направлении плывет или движется вдоль берега. Силы с каждым взмахом оставляли его. Он выдохся. Мужчина попробовал отдохнуть держась за камыши, но те послушно поддавались и под тяжестью его веса мягко уходили под воду. На спине он плавать и лежать не умел. Раза три мужчина пытался отдохнуть встав на дно, но стоя на дне он в аккурат покрывался водой. Не больше и не меньше. Как раз по макушку. Оттолкнувшись от илистого скользкого дна, охранник всплывал и терял последние силы на то что бы принять горизонтальное положение и, с трудом выбирая немеющие руки из цепкого растительного плена, плыл дальше. Не оставалось ни сил, ни надежды. Кричать «Помогите!» было бесполезно. Во-первых его никто не мог увидеть в камышах, во-вторых его никто не мог услышать, так как хутор с людьми был далеко, а в-третьих никто бы и не подумал его спасать, если бы и была такая возможность. Он запрещал местным ловить рыбу и те его не любили. «Это конец,» - подумал он. Гнетущий страх и отчаяние захлестнули его. Он смертельно устал. Он не видел выхода из этого камышового лабиринта. Охранник вспомнил свою семью, мать, дочку-первоклассницу и, вдруг, страшная мысль, как током, пронзила его мозг: «Пока найдут пройдет дня три-четыре. Как же будет дочка на похоронах смотреть на иссиня-черное лицо утопленника с фиолетовыми ушами и объеденными раками губами? А как будут доставать голого?» Он бы взвыл от отчаяния, но на вой уже не было сил. Мужчина поднял голову к небу и негромко простонал: «Господи, пожалуйста, если ты есть, укажи дорогу!» Проговорив это, он поплыл дальше. Впереди была очередная развилка. Обреченный уже плохо видел её: или от слёз, или от цветущей воды, глаза покрыла тонкая влага. Вот и развилка. Привычная картина: канал тремя лентами расходится в разные стороны. Он медленно повернул голову направо: пейзаж не изменился. Голова повернулась налево. Перед его потухающим взором предстал мираж: кормой к нему в десяти метрах качалась его лодка. Что-то екнуло в душе и жажда жизни, было задремавшая, вновь проснулась в его сердце. Он взревел:
- Спасибо Господи!!!
Он медленно, тяжело, но уверенно поплыл к лодке. Теперь его не то что цепкие водоросли, - очередь из автомата не остановила бы. Он знал, что доплывет.
Взобравшись в середину казанки, охранник, сам не зная почему, он потом много раз вспоминал это, взял свои брюки, достал из кармана всю мелочь, что у него была, - 70 копеек, и бросил в воду. Тяжело сев на борт он тихо, прерывающимся от усталости голосом прохрипел:
- Спасибо реченька, что отпустила меня.
Затем он закурил. Втягивая дым глубоко, надолго задерживал дыхание, не мигая, смотрел вперед. Он усмехнулся: «Ну?- спросил он сам себя, - и что такое эти подсадные манекены? Что такое вообще все эти житейские переживания и проблемы по сравнению с мертвыми глазами чирка?»
Он понял, что урок, данный ему жизнью бесценен, что он всю жизнь будет стараться помнить его. И когда жизнь заест, когда будет переживать и волноваться, сомневаться и отчаиваться, радоваться и ликовать, - он вспомнит эти лабиринты и мертвые глаза чирка. И это число - 8 сентября - свой второй день рождения.
Охранник догреб до берега, привязал лодку и пошел на базу пешком, медленно грузно ступая, подумывая о том: «Что хорошо не бухой был, бухой - потонул бы», о том: «А не зайти ли к местной самогонщице, бабе Гале, снять стресс ста граммами «окаянной» за счастливое избавление и за день физкультуры и спорта.