Витя-чайник

               
               
                Привела его к нам на квартиру мамочка. Почти за ручку, такой он был тихий и скромный. И,  правда, первые две недели мы нового постояльца  почти не видели и не слышали. Он только что пришёл из армии, ещё не привык  к    штатской  жизни и  даже на работу в леспромхоз  ходил  строевым  шагом,  весь  в  зелёной  солдатской  одежде.
                Узнав, что он служил в десантных войсках, я его настойчиво про¬сил показать мне пяток приёмов, чтобы в случае чего применить их на танцплощадке. Но он скромно отнекивался, мол, потом как-нибудь. А парень он был крепко сбитый, весь какой-то квадратный, что спереди, что сбоку.
                Наша весёлая жизнь началась в день его первого аванса. Я как раз сидел дома и читал. Вдруг слышу, как с другого конца улицы приближается какой-то подозрительный шум - доносятся лихие припевки и молодецкий свист. За два года в этой глуши я успел навидаться вся¬кого и поэтому  устал удивляться причудам местных аборигенов. Мало ли   какие  праздники  бывают. Тем более,  что  время  было застойное,  богатое  на  выпивку  и  закуску.
                Но для бабы Наташи, моей квартирной хозяйки, не умевшей толком читать и писать, главной целью в  жизни было следить за событиями на улице. Они заменяли ей  и  телевизор,  и  газеты,  и  радио, которых  у неё в доме не было.
С утра она занимала свой пост и, переходя от окна к окну, коммен-тировала для нас, жильцов, кто,  куда и в чём одетый пошёл. Я подбегал к окну только в тех случаях, когда мимо проходили красивые девушки, так как по молодости лет имел к ним определённый интерес. И баба Наташа всячески поощряла моё хобби, дополняя своими советами только что увиденную картину. Так что о местных красавицах я знал много интересного  ещё  до  того,  как  они  попадались  мне  живьём  на  танцах  в  клубе.
                И вот  я начал слушать интереснейший репортаж о развёртывающихся событиях в исполнении бабы Наташи. Оказывается, уже пьяный новый постоялец  Витя привёл к нашей лавочке  у  палисадника ещё пять  таких же орлов. Они принесли с собой  несколько трёхлитровых банок портвейна и тут же начали пить его железными кружками. Ахая и охая, баба Наташа пыталась сосчитать, кто сколько выпьет. Но так как они все шатались, да ещё пытались чокаться, переходя с места на место, то из этой её затеи ничего не вышло. Да к тому же мешали ей  и любопытные, толпящиеся вокруг. В это время народ как раз возвращался с работы и, привлечённый весёлым шумом,  собирался  под  нашими  окнами.
                Своей   кульминации    гулянка    достигла   после  того,  как  третий  наш  постоялец   Боря    вынес   на   улицу  гармонь   и   упорядочил   все    крики    и  прыжки   вприсядку.  Баба   Наташа  только   качала  головой   и  подсчитывала     убытки   -    вытоптанную    траву,   помятые  цветы,   расшатанный      забор    палисадника    и заплёванные    окурками   дорожки. Витя, надо отдать должное его широкой натуре, несколько раз врывался в избу и, пьяно брызгая слюной, радостно улыбаясь, тащил нас за руки танцевать и этим отметить его первый аванс, почти целиком ушедший на организацию этого подоконного мероприятия. Мы с бабой Наташей смущённо, но твёрдо отказывались, так как она по старости, а я из принципа не употребляли креплёных вин. Тем более в таких количествах. Мы ограничились  пассивной  ролью  наблюдателей.
                И всё же через некоторое  время  я не удержался и вышел посмотреть, как вблизи выглядит этот сабантуй. Ко мне тут же бросился кто-то из соседей с кружкой, расплескивая на землю вино. Чтобы не сильно выделяться своей интеллигентностью, мне пришлось взять кружку и так стоять с ней в уже довольно поредевшей толпе.
                Картина гульбы впечатляла своим колоритом и запахом. Пьяный Боря, полусползший с лавочки, растягивал из последних сил меха гармони, положив на неё голову и пуская длинные слюни. Вокруг на земле валялись пустые трёхлитровые банки, кружки, мятые пачки от папирос и окурки. Невдалеке спали у забора два недавних танцора. Ещё одного, с дикими криками  и  визгом пихала в спину жена, направ¬ляя в сторону дома.
В центре круга, образованного хлопающими в ладоши зрителями, кривлялся  пьяный  в дым Витя. Танцевать он уже не мог, да, скорее всего и не умел, и поэтому он приседал на корточки и подпрыгивал вверх, что-то хрипя в такт. Наверно, он видел где-нибудь, как тан¬цуют русские танцы и пытался сейчас всё это изобразить в натуре. Зрелище было и отвратительное, и интересное   одновременно.
                С одной стороны, казалось бы, что интересного в пьяном, рас-христанном мужике, с хищными ужимками обезьяны прыгавшего вверх и в стороны,  пытаясь  изобразить из себя опытного танцора. Это же не Махмуд Эсамбаев. Хотя если в Махмуда влить столько же краснины, то неизвестно танец какого орла мы увидели бы со сцены. Конечно, если бы он  на неё  ещё  взобрался.
                А с другой стороны мне внушала уважение физическая закалка Вити. В течение нескольких часов, почти без перерыва проделывать такие телодвижения и при этом ещё сохранять иногда равновесие - это был почти подвиг Геракла. Благодаря этому, Витя  переплясал всех своих собутыльников и скакал бы, может так  до следующего утра, если бы вдруг не уснул придавленный гармонью Боря.  Мы с бабой  Наташей  еле  затащили  его  в дом.
                Лишившись музыкального сопровождения  и  сразу остыв к танцам, Витя, цепляясь  за стены, потащился  за  нами.
Наши надежды на заслуженный отдых рухнули сразу. Витя оказал¬ся из той неистребимой породы русских алкашей, которые,  выпив, будут колобродить  до полного истощения  организма.
                Вдобавок ко всему, пристально всмотревшись в меня, он вспомнил о моей просьбе показать несколько приёмов из  самбо. И тут же принялся обучать  меня  основам   рукопашного  боя.  Приёмы я ни один не запомнил, так как всю свою смекалку и удаль потратил на то, чтобы не разбить голову о край кровати  или о шкаф. Отвязаться от Вити было невозможно. В нём внезапно проснулся очень строгий тренер. Справиться с ним силой  я тоже не  мог, а баба Наташа забилась в свой угол и давала мне оттуда советы, куда лучше падать. Оставалось надеяться только на то, что борьба ему быстро надоест  или  я потеряю сознание  и  перестану его интересовать.
                Так и случилось. Задев ногой гармонь, он вспомнил, что сегодня праздник аванса и бросился будить так предательски рано уснувшего гармониста. Он тряс его вместе с кроватью,  поднимал за грудки и пытался поставить по стойке смирно, как часового у знамени части.  Но у спящего Бори подгибались ноги  и  он  снова  и  снова  падал  на  пол.
                А мы с бабой Наташей, воспользовавшись моментом, на цыпочках выскочили в дверь и закрылись  в  прирубе, где обычно жили семейные пары. Часа два пришлось нам  сидеть там и хихикать от радости, что мы в безопасности, пока Витя рвался в нашу дверь, стремясь полу¬чить свою долю человеческого общения, которого ему так не хватало рядом с бесчувственным телом  Бори. В конце  концов, он уснул на мосту под нашей дверью. Трогать мы его не стали, так как он нам надоел хуже горькой редьки  и его пробуждение нас доканало бы. Накрыв  Витька ста¬рыми пальто, чтобы не простыл ненароком, мы тихонечко, босиком про¬скользнули в дом и, закрывшись на все засовы изнутри, моментально  уснули.
                Не знаю, что снилось бабе Наташе в эту ночь, но я спал как убитый. И только под утро меня сбросили на парашюте во вражеский тыл с группой диверсантов. У каждого из нас на поясе висело по пять трёхлитро¬вых банок с молдавским портвейном. Мы ещё были в воздухе, когда снизу немцы открыли огонь прямо по нашим банкам. Холодное вино из разбитых банок окатило меня всего.
                От этой мокроты я и проснулся. На моей кровати сидел Боря и улыбаясь щербатым ртом плескал воду из кружки  мне в лицо. У меня после всего пережитого  за вечер  даже не было сил приподняться и дать ему в ухо. Я только заскрипел зубами и отвернулся к стене. А настырный Боря всё пытался выудить из меня секретные данные, не осталось ли где на дне в баночке красненького - им с Витей похмелиться. В конце концов, чтобы только они отвязались, и я смог досмотреть этот странный сон, пришлось дать им червонец.  Они  тут  же  растворились  в  направлении  станционного буфета.
                Трудно сказать, сколько процентов плана давал Витя на пилораме в леспромхозе, но  все  следующие    дни  он  приползал  домой  на  бровях.
Жизнь началась - хоть из дома беги. Каждый  вечер  дым стоял коромыслом, как пишут в милицейских протоколах. Осталось загадкой и то, за чей счёт он  пил и ел.  Мы все свои продукты  и  деньги  попрятали.
                На   пятую  ночь  и   случилась  эта  история   с   чайником,    о   которой потом, когда весь этот кошмар  закончился, баба Наташа вспоминала всегда с удовольствием, при этом мелко хихикая и потирая ладошки. Вспоминала и о том, как превратилась в сову - спала урывками днём, а ночью лежала и следила, чтобы Витя не спалил дом  или  не перерезал нам всем глотки, так как у него появились  первые  признаки  белой  горячки.
                Совершенно естественно, что в пьяной вечерней суете,  Витя забывал об ужине. Но по ночам молодой организм, видимо, требовал своего. А так как совесть он ещё не успел пропить до конца, то ему ничего не оставалось, как в темноте  шарить  по нашим  кастрюлям, в  поисках  чего-нибудь  съедобного.
                - Лежу я, значит, - рассказывала  нам  потом  баба Наташа, - слушаю, как мыши под обоями в стенах бегают, да поезда на станции пересвистываются, вдруг полы заскрипели - Витя на кухню крадётся. В одних трусах и боси¬ком.  Я занавески чуть раздвинула, наблюдаю за ним. Он пошарил как обычно по кастрюлям, погремел крышками, что-то попил в темноте, а потом встал у окна, достал своё хозяйство и в мой  жёлтый  чайник, стоящий на лавке, садит. Нацедил, подлец, полчайника  и  спокойненько пошёл спать. То ли от голодной злости  он это учудил, то ли и правда у него мозги набекрень съехали. Я притихла, затаилась, аж  дышать боюсь от страха - вдруг услышит, что я не сплю, да ещё прибьёт под горячую руку. Еле утра дождалась, чайник осторожно вынесла и в канаву  на  огороде   выбросила.
                Вечером баба Наташа Витю не пустила в дом - вынесла его вещи на крыльцо и  показала от ворот поворот. А совсем новый  эмалированный чайник через неделю всё же выкинула на помойку. Каждый день кипятила его с содой, но так и не смогла  побороть  свою  брезгливость.
                А ещё через месяц, на привокзальной площади я случайно услышал, как одна женщина сказала другой: - Смотри-ка, Витя-Чайник опять на бровях домой   идёт.
Оглянувшись,   увидел невдалеке моего бывшего соседа, выделывав¬шего ногами  замысловатые   кренделя.  И  ещё меня удивило, как быстро народная молва   присваивает клички. Да такие, от которых теперь не отмыться ни самому  Вите,  ни  его  будущим  детям  и  внукам.  Если, конечно, они у него появятся  при  такой  интересной и  насыщенной  праздниками  жизни.