15. Сын Петра

«Снова летят золотые
Листья и монеты, теряя смысл»

Группа Пилот «Небо»



Всё более распаляющийся воздух играючи подхватывал частички воды, где бы они ни прятались. Будь то, вот уже месяц не видевшая света капелька, извлечённая корнями старого дерева и отправленная в зеленый лист, который выдавил её на поверхность или её сестра, ещё недавно прилетевшая с пятикилометровой высоты, решившая отлежаться денек—другой под покровом травы или собравшаяся на колоске никому не нужной травы росинка — все они, вместе с многочисленными собратьями были безжалостно вырваны жарой с насиженных мест и отправлены в хаотичный бег над землей. Такие дни мы обычно описываем одним словом: «душно».

Пылкий воздух крепко держал в своих объятьях, а капли волей-неволей становились такими же горячими, как и он. Многие не выдерживали этой толкотни и отправлялись наверх, ища холодного покоя неба. Те же, кому не хватало на это сил или смелости, стремились найти прохладу поближе. Можно было залететь в подвал, спрятаться под листом, или найти какое-нибудь другое место, в котором можно было бы укрыться от солнца.

От места парковки до входа в офис, расположенного недалеко от Варшавского вокзала, нужно было пройти всего каких-нибудь пятьдесят шагов, но и за это время лоб Петра успел покрыться потом, видимо, от волнения. Пётр рассчитывал, что Пекунин, любящий поесть в полдень мяса, уже вернулся со своей охоты на бифштекс и можно будет сразу всё рассказать.

Через десять минут, Пётр с заспанными глазами и восторженно порхающими руками рассказывал Олегу свою новую идею:

– Батончик, назовем его, к примеру, Андрюшка или ещё какое-нибудь простое имя. Простой мальчишка, такой, понимаешь? Ну, в бейсболке там, в модных шортах и яркой футболке. А вот внутри обертки, помимо батончика, ещё и карточка, вот такая примерно, — Пётр очертил на вырванном из рук Олега листе из какого-то очередного приказа прямоугольник, – дай ножницы. – Вырезав полоску, Пётр принялся на непропечатанной стороне расчёркивать положение элементов. – Вот тут картинка какая-нибудь, ну, чтоб детям нравилась, а вот тут текст. Текст этот — абзац из истории, которую каждый ребенок составляет сам для себя, понимаешь? Будем раздавать бесплатные альбомы, чтоб историю составлять, ну или продавать по себестоимости, да положим в него ещё пустых карточек, чтоб дети сами могли что-то написать. Представь себе, нас же меценатами объявят, глядишь, ещё не одного ребёнка к чтению приведем, а ведь это — целый мир! Отпихивая успокоившийся темперамент в сторону, в глаза Петра пробралась надежда и уставилась на Олега. – Ну как тебе?

– Вроде бы хорошо... – задумчиво протянул Олег, – ты посчитал уже?

– Нет ещё, – признался Пётр, – да тут и посчитать сложно, тут или пан, или пропал. Но точно пан, точно.

– А почему Андрей? Не нравится мне Андрей. Старшина у меня в армии Андрей был, чтоб у него хрен на лбу вырос! – Немного помолчав, Олег продолжил. – Вот что, ты своё имя батончику дашь? Назовем его Петром или Петей, и в дальний путь, на долгие года, а?

– Да ладно тебе издеваться-то! – обиделся Пётр. – Чего это вдруг Петя?

– Ты сам в идею свою веришь?

– Да.

– Значит, тебе нечего опасаться, правильно?

Пётр задумался. Ему не раз уже приходилось читать, что многие великие фирмы открывались, а потом и продолжали свой век под именем основателя – Бенц, Шанель, Нэстле, Адидас, тем самым показывая, что добрым именем своим, а главное — риском его потерять, качество товара гарантировано.

– А и шут с ним! – сдался он, – Петя так Петя!

Работы было непочатый край. Получив от Пекунина неограниченные полномочия на ограниченный бюджет, Пётр трудился не покладая рук. Образ мальчика рос, оформлялся в его голове, но почему-то отказывался её покидать. Петру казалось, что он очень даже понятно всё объясняет, вырисовывает словами всё до мельчайших деталей, но как ни бились дизайнеры подрядчика, плоские изображения, рождаемые принтером, всё время оказывались мёртвыми.

Монтаж оборудования уже подходил к концу. Пекунин заявил, что эскизы его, в общем-то, устраивают, и он не понимает, чего это Пётр кочевряжится, и что линия будет запущена в срок, а продукт и этикетки доработаются уже «наживую».

Пётр продолжал разработку в сумасшедшем темпе. Порадовали литераторы, абзацы которых умели ловко соединяться в разные истории. Пётр настоял на том, чтобы упоминания о гигиене зубов встречались почаще, и мальчик Петя принялся ходить к стоматологу и чистить зубы после сладкого.

И вот, последний день, до сих пор умело прятавшийся за взмыленной спиной Петра, настал. Пекунин принял решение стартовать с текущим вариантом, но Петру всеми правдами и неправдами удалось уговорить начальника дать ему ещё полтора дня отсрочки, последние тридцать шесть часов. Он продумал ультиматум-предложение дизайнерской фирме и с решительным и хмурым лицом отправился в путь. Снова совершенно некстати начали болеть ноги. Но последние отпущенные ему часы он всё равно проведёт вместе со странновато выглядящими ребятами, живущими по ту сторону мониторов. Возьмет на себя все расходы, обеспечит их всем, чем нужно, от провианта до проституток, но не отпустит от компьютеров, пока не останется доволен, или пока не пройдёт отпущенное ему время.

Пройдя решительной походкой в прокуренный кабинет лохматого директора, Пётр уселся перед ним с недовольным лицом. Директор с проглядывавшейся сквозь табачный дым странностью в улыбке отвлекся от разглядываемых листов, посмотрел на Петра, ещё шире оскалился и небрежным движением бросил на стол перед ним то, чему только что так странно улыбался. Это был очень серьёзный счет. Пётр поднял его и ахнул.

Под счетом прятался по-настоящему живой мальчик Петя.

***

Им так уже хотелось спокойствия. Но неугомонный сухой ветер ещёжды и ещёжды налетал на барханы, играючи толкая их к северным границам Сахары. Как они ни строптивились, как ни бросались в след ему несчетными песчинками, как ни выли, негодуя, свои песни дюн, ветер был неумолим. Этому дерзкому мальчишке было плевать на тысячелетнюю разницу в возрасте. Отец — нахмурившийся воздушный холм на атмосфере прикрикнул на Уфууухха и тот покорно поспешил оставить барханы в покое, и бросился снова вверх, тайком прихватив с собой собранные песчинки, надеясь поиграть с ними, когда отец не будет так пристально за ним наблюдать.

И такой шанс представился. Увидев, как родитель столкнулся с одной ложбиной, ветерок отлетел в сторону, и увлекся своими трофеями. Когда он заметил, что конфликт отца с незнакомкой приобрёл серьёзный характер, было уже поздно — он оказался по другую сторону холодного фронта, через который было уже не проскочить. Испуганно озираясь по сторонам, он заметил недалеко большую белую пелерину и поспешил в ней спрятаться. Каково же было его удивление, когда он обнаружил нескольких таких же как он сорванцов, чехардой носящихся внутри облака.

В играх прошло несколько дней, с каждым из которых в растущем облаке друзей становилось всё больше. Вот они уже цеплялись спинами друг о друга в своей беготне, а иногда даже больно сталкивались лбами.

После одного из таких столкновений, раздосадованный Уфууухх решил больше не бегать. Вспомнив о своих игрушках, он вынул их из кармана и принялся хвастать перед двумя приятелями, с которыми познакомился ещё в первый день. Оказалось, что и у них было кое-что с собой, у одного даже была очень маленькая гладкая песчинка, отливающая желтым блеском, которая всем очень понравилась. Всё больше и больше собратьев собирались вокруг них и извлекали из своих карманов всё новые и новые сокровища, кичась ими друг перед другом. Один из новеньких показал, как можно всем этим добром жонглировать. Всем сразу стало интересно и тут же в самый верх облака полетели песчинки, маленькие кусочки льда, и прочая утварь, так бережно до сих пор хранимая шалунами. Облаку всё это так не понравилось, что оно начало темнеть от возмущения.

Что больше всего веселило свору маленьких разбойников, так это то, что всеми этими интересными вещами можно было сбивать маленькие капельки, которых в облаке было хоть пруд пруди. Вскоре разгорелось жаркое соревнование — кто больше собьёт, хотя соревнованием это назвать было бы не верно, потому как подбрасываемые вещи теряли хозяина и обретали его в том, кто их ловил. Бесчисленные частички воды сбивались вокруг сокровищ сорванцов во всё более крупные капли, но никому до этого и дела не было — жонглировать каплями было ещё даже интереснее чем той мелочью, что изначально им принадлежала. В один прекрасный момент мимо Уфуууха пролетела огромная капля, внутри неё он успел заметить ту самую блестящую песчинку, вода к которой липла как к магниту.

Растерявшись и опомнившись в одно мгновение, наш знакомец камнем бросился вниз, решив поймать каплю с этой песчинкой во что бы то ни стало. Моментально смекнув в чём дело, двое его приятелей помчались за ним, а остальные, приняв их действия за какую-то новую, неизвестную ещё игру, оставили всё подброшенное на попечение облака и веселым кубарем понеслись вслед.

Уфууухх летел так быстро, как только мог, и лишь уже над самой землей понял, что песчинку он уже наверняка обогнал. Развернувшись, он принялся метаться туда-сюда, поднимая клубы пыли, и через несколько секунд, его ожидания оправдались. Увесистая капля летела ему навстречу, явно пытаясь увильнуть.

Совершенно неожиданно, хотя это было предсказуемо уже с самого утра, налетел ветер, заставляя то и дело озирающихся на тучи прохожих ускорить шаг. Сидящий на скамье Пётр задумчиво глядел в стаканчик с трудом добытого мороженого, как бы раздумывая, стоит ли сорвать с него символическую бумажную крышечку, что имело бы следствием необходимость съесть мороженое здесь и сейчас, или всё-таки поспешить в офис, дабы съесть его уже за оббитыми пластиком стенами. Решившись, он, несмотря на то, что на него никто не смотрел, демонстративно сорвал с поверхности мороженного прилепленную к нему бумажную этикетку.

Сию же секунду он услышал какой-то хлопающий шум во внезапно затрепетавшей редкими листьями кроне старого тополя, посмотрел вверх и подпрыгнул от неожиданности, получив пощечину огромной каплей, которая хихикнув, перепрыгнула со щеки прямо в мороженое. Негодуя, Пётр вытряхнул интервентку из стаканчика, но не успел он его вновь поднести ко рту, как с неба посыпались тысячи капель, многие из которых с завидной точностью попадали в лакомство Петра, которое спустя несколько секунд оказалось в урне, смиренно разинувшей пасть навстречу петровой руке.

***

Такой эпидемии не ожидал даже сам Пётр. Спустя несколько месяцев с момента выпуска первого батончика мальчишки и девчонки на школьных переменах, во время прогулок во дворах и просто у себя дома менялись текстовыми вкладышами, делились друг с другом идеями, а вечерами читали умиленным бабушкам истории со своими собственными вставками, маленькими грамматическими ошибками и большими замыслами. Пётр был окружен жившими самостоятельной жизнью отражениями, судьбой которых правили неуверенные детские руки.

Интерес улетучился довольно быстро. Когда мальчик Петя жил ещё только в его голове, когда он впервые посмотрел на Петра из компьютера, ещё совершенно на себя не похожим, когда, обросши одеждой и, приняв, наконец, окончательный вид, он улыбался Петру с первых образцов обёрток, когда Пётр, покусывая подушечку большого пальца, ждал реакции на заказные сюжеты в новостях и газетах — тогда было ещё интересно, даже очень.

Но как только после заказных хвалебных репортажей и статей посыпались такие же, но уже добровольные, короткий миг удовлетворения достигнутым, словно по сигналу флажка в чёрно-белых шашечках, сменился пустотой, скукой и хандрой. О выпуске какого-либо нового продукта Олег не хотел ничего слышать — производственные мощности и так работали на пределе. Медленно, но верно начали поступать заказы из Москвы, а затем и других городов. Всё что приходилось делать Петру — это кивать или мотать головой каким-то эскизам и говорить по телефону с самыми крупными дистрибьюторами.

Речь Петра снова засверкала новомодными англицизмами. Кругом были всё те же менеджеры и дистрибьютеры, концепты и инновации, брэндмауеры и билборды, маркетинг и дисконтирование. Теперь эти слова лезли на язык неохотно, оставляя на нем неприятный маслянистый привкус, от которого трудно было избавиться. Его невозможно было выполоскать даже спиртным, наверное, потому что и оно звалось коньяком да виски. Как-то, попытавшись вспомнить с чего началась эта интервенция, Петру не пришло в голову ничего более раннего, чем знаменитое окно своего тёзки. Именно тогда в русский язык посыпались флагштоки и брамсели, ботфорты и картузы, шлагбаумы, трапы, штурманы, боцманы, вымпелы, флаги. Интересно, откуда такая лень в придумывании названий? Почему слово ЭВМ у любого русского вызовет как минимум улыбку, а слово компьютер не поймет ни один испанец, не знающий английского? Что мешает нам творить окружающий нас мир, вместо того чтобы просто копировать его? Видимо лень. Наверное, не зря её с почестями приняли в списки главных грехов большинства религий.

Решив убить двух зайцем одним выстрелом — побороться и с хандрой и с ленью, Пётр оставил свой кабинет и отправился на поиски мороженого, которое удалось найти лишь недалеко от осиротевшего Варшавского вокзала. Холодя руку, Пётр искал на обратном пути к офису парк со скамейкой, но нашёл лишь какой-то внешний дворик на Московском, с памятником, который даже не стал разглядывать, а напрямик отправился к одной из скамеек, засыпанной цветом солнца с тополей. Уселся, а там — этот проклятый дождь!

Укрывшись в пластиковой утробе офиса, Пётр побрёл к себе в кабинет. Послушный замок, стараясь не делать шуму, повиновался ключу, и Пётр собирался уже было войти, как распахнувшаяся с веселой скрипцой в голосе дверь приемной Пекунина явила Петру сияющий лик шефа.

– Что я тебе сейчас расскажу — ты упадёшь! – пропел он. И тут же, слегка нахмурившись, добавил – ты чего это как лахудра? Давай ко мне, есть повод выпить.

Втащив Петра к себе в кабинет, Олег рассказал, что ему только что звонили из одной крупной анимационной студии — предложили купить права на экранизацию историй о новом персонаже. Если бы Олег немного внимательнее наблюдал за своим самым дорогим подчинённым, он бы сразу заметил, что дарящая ему столько радости продажа воздуха, да ещё и за такую сумму, слово за словом вводила Петра в неописуемую ярость.

– Олег, ты что, с ума сошёл? Какие на хрен мультфильмы? Только через мой труп! – орал Пётр на огорошенного шефа, который ещё минуту назад с такой широкой улыбкой сидел в своём начальственном кресле. – Ты что, не понимаешь, что это всё убьёт, что тогда вся эта катавасия с историями и яйца выеденного не стоит? Придумают добрые дяди сценаристы истории про Петю, тем самым душа серия за серией фантазию детей! Ты видел, как у них глаза светятся? Это же их истории, понимаешь? Они их создают, они творят, они читают, они пишут, какие мультфильмы? Ты что?

– Ладно, ладно, хорошо, – принялся успокаивать его Олег, – я и не подумал что всё так, думал хорошенькую сделочку провернём, пальцем не пошевелив, – оправдывался шеф.

– Ты этой сделочкой придушишь всю идею, понимаешь? Ты отберёшь у них птичку в небе и дашь им вместо неё мясо на столе. Тебя что больше впечатляет — крылышко жареное или трель соловья?

– Да понял я, понял. Всё нормально, не кипятись. Всё хорошо, никаких мультиков, не беспокойся. Может коньячку, а? Тебе бы успокоится, да и согреться не помешает, чтоб не простудиться.

– Давай! – махнул Пётр рукой, словно давая отбой собственному взводу, – погорячился я, извини, но обещай мне, что никаких мультиков не будет.

– Да не будет, не будет, успокойся ты. На, – Олег протянул Петру красивый коньячный бокал, в котором плескалось граммов сто коньяку, поднял собственный и с непонятной ухмылкой выдал короткий тост – за фантазию!

***

Часов около шести, после проверки новых рекламных макетов и разговора с креативщиком, Пётр решил зайти в бар, дабы ещё немного успокоиться от пережитого напряжения. Пил он молча и несколько больше, нежели стоило бы. Когда бокал стал капризничать и не хотел уже послушно идти в руки, Пётр сухо спросил у бармена:

– Сколько с меня?

Расплатился, перекинулся с ним ещё парой слов и, вытащив все оставшиеся в бумажнике деньги, поднял их над головой.

– Дамы и господа, тут — тысячи три долларов...