Философия, однако

1988 год. Луганск. Командный пункт полка ПВО.

Подземный бункер с массивными герметичными дверями, своей котельной, автономной вентиляцией и прочими удобствами. Что меня поражало больше всего, что наряду с «полной автономностью» - на КП не было туалетов! То есть они, конечно, были, но снаружи. Тридцать метров по дорожке, и вот оно – одиноко стоящее сооружение, обозначенное на плане буквами «М» и «М»…
Охрану неба Родины несет первый призыв, прибывший в часть после исторического решения «не призывать в армию студентов». Шириной нагловатой улыбки и количеством приводов в милицию (аж 14!) выделяется Валерий Петрович Одиноков, уроженец славного Воронежа. Политотдел полка в лице пропагандиста майора Шевченко делает все, чтобы служить  было интересно и весело. Коридоры бункера увешаны боевыми листками, «молниями», графиками оценок за боевое дежурство и прочей наглядной агитацией, поднимающей дух бойцов до требуемой отметки в районе кадыка.
Кстати говоря, пропагандистов в армии не любили и называли созвучно и ёмко «пропаган$@нами». Не по злобе, а по жизни.
Очередная встреча с пропаганд… с Шевченко выглядит следующим образом:
Шевченко стоит, уткнувшись глазами в боевой листок, и беззвучно шевелит губами. Потом переводит взгляд на здоровенный плакат с оценками. Что-то вызывает его удивление, и он, некоторое время стоит в молчании, пытаясь постичь – как раздолбай Одиноков умудрился получить «отлично» за несение боевого дежурства.
Я тихо прохожу мимо, но…
- Товарищ старший лейтенант! Одиноков это Ваш подчиненный?
- Мой, - без энтузиазма отвечаю я. А куда денешься, если весь полк в курсе свалившегося на меня счастья.
- Вот у нас в политотделе есть информация, что у вас тут имеются случаи неуставных взаимоотношений…
Я делаю большие глаза, и тут же утвердительно подсказываю:
- И вы их значит, ищите…
- Да, - коротко отвечает майор, поджав губы.
- Кажется, я знаю, где они могут быть, – меня уже понесло. Веселье прыгает в районе солнечного сплетения. Я разворачиваюсь и иду в оперативный зал. Майор, заговорщицки поглядывая по сторонам, идет следом.
Между двух, похожих на большие ведра, индикаторов стоит металлический ящик для документов. Я открываю его и чувствую на плече дыхание политотдельца.
- Нету, - разочарованно произношу я и закрываю дверцу. – Недавно были, - в моем голосе звучит вина за обманутые ожидания.
- $&^@(, - говорит Шевченко.
В итоге я получаю задание разместить на стене еще одно чудо учета полета творческого порыва в борьбе за призовое место в социалистическом соревновании на боевом дежурстве.
- Приеду – проверю, - очень убедительно и грозно говорит майор, несильно хлопая себя по бедру кожаной папкой с наглядной агитацией и руководящими документами.
Припомнив, с упоминания чьего имени все началось, я вызываю Одинокова. Поставив ему задачу я выслушиваю традиционное одиноковское:
- Ну, тащ старший лейтенант… ну кому это надо? Ну тут же и так уже… А где я молоток возьму?
- $&^@(, - говорю я, и Валера уходит в неизвестном направлении прямо по коридору.
Служба снова накрывает меня с головой. Я закрываюсь в кабине боевого управления и пишу конспекты занятий с личным составом, чередуя эту прелесть с написанием планов проведения этих занятий и заполнением журналов учета проведения занятий с…
Раздается аккуратный стук, дверь в кабину открывается и появляется тощий белобрысый боец по фамилии Балацкий. Все звали его «Жоржик», что его абсолютно устраивало, так как клички в армии бывают разные, а эта была очень даже ничего. С порога он бодро рапортует, что приказание мое выполнено и все такое.
Я оторопело гляжу на него, пытаясь вспомнить в какое такое царство и за какими такими яблоками я его посылал. В памяти только короткие гудки.
- А что ты сделал-то? – не очень уверенно спрашиваю я.
- Ну, дык стенд повесил!
- Так я же это Одинокову приказал!
- А меня Валерий Петрович попросили я и…
Но меня уже нет. Я уже лечу в казарму, где на койке, положив ноги в сапогах на каретку, дремлет Валерий Петрович.
- Одиноков! $&^@(, $&^@(, - говорю я, - Почему я отдаю приказ тебе, а докладывает о его выполнении Балацкий!?
- Тащ старший лейтенант, я не пойму только одного. Вам нужно чтобы это было сделано, или чтобы это сделал именно я?
Я замолкаю, как молчат борцы, которых сильно ткнули головой в борцовский ковер. Вроде мягко, но в себя приходишь медленно…
Философия, однако. Что тут ответишь? И тут я подумал, что оно и мне-то, по большому счету, не особенно нужно. Но что делать? Служба!