До свидания

Летние дни в жарком офисе за компьютером в сидячем, будто застывшем положении вылились для Любы в больничный. В любое другое время года она могла бы пройтись по коридорам или размяться в соседнем кабинете, чайной, а тут — какое там! Духота, да и только! С кондиционерами в кабинетах и то было невыносимо, а без них и подавно. Все время она обмахивалась картонными закладками, скрепленными степлером в виде веера, но это мало помогало. Голова, казалось, плавилась и тонкая острая боль все сильнее впивалась в виски и затылок. Оконный вентилятор не спасал, дул слабым, тёплым потоком воздуха и его мощности не хватало на весь кабинет. Второй, на стене у входа, который должен был морозить, сломался и теперь тоже только дул, причем по ногам, давая эффект лишь к концу дня.

Затем наступило первое сентября, и Любин сын-третьеклассник начал очередной учебный год в двух своих школах, общеобразовательной и музыкальной, а потом её командировка — все накопилось, накатило и вылилось в жгучее и неумолимое желание отдыхнуть, поскорее расслабиться и заняться уже, наконец, как следует собой. И вот она устроила себе напоследок перед холодами "бархатный сезон", пусть и не на черноморском или каком-другом побережье, а в обычном заводском профилактории.

С понедельника ежедневно в полвосьмого утра перед работой Люба забегала позавтракать в профилактории и потом к одиннадцати часам возвращалась на процедуры, которых ей назначили много.

Солнце светило еще ярко, пригревая ласково и нежно, но уже совсем не так, как летом. Все оделись в демисезонные куртки и пальто, а Люба даже в шапку, чтобы поберечь голову, и плотный шарф.

Начинать, как ей подсказали, нужно было с кислородного коктейля, но он в первый день, почему-то, не работал, и девушка, быстро поднявшись в свою комнату и переодевшись, отправилась пытать счастья по остальным процедурам. В физкабинете принимала довольно-таки ворчливая особа предпенсионного возраста, это была все еще красивая, видная женщина, но почему-то постоянно не в духе — что-то ее все время не устраивало. В последствие Люба перестала ее опасаться, они разговорились. Оказалось, женщина-медработник просто нервно реагировала на авралы: в обеденное время был наплыв работников с завода и вместе с ними отдыхающих пенсионеров. Всех надо было успеть пролечить — все, как ей казалось, чересчур спешили, около ее кабинета беспрестанно толпились и заглядывали люди, входили и выходили без разрешения, мешая нормальной работе, в общем, вели себя как дети. А кабинок с аппаратами в ее распоряжении было не меньше десятка — за всеми надо было уследить.

У кабинета по соседству, с вакуумным и лазерным массажем, также всегда осаждаемого отдыхающими, галдел нестройный хор голосов ожидающих и, заняв туда очередь, Люба направилась дальше по коридору, к кабинету ручного массажа. Прием вели двое — мужчина средних лет и девушка лет двадцати. Ясно какого претендента на роль массажиста выбрала Люба, они обменялись с ним взглядами ещё в дверях и договорились обо всем без слов.

Сказать, что Люба на вид была сногсшибательна, вряд ли было возможно, но обаяния и очарования ей было не занимать. Тридцатилетняя молодая женщина, чуть ниже среднего роста с волной длинных волос, она за свою жизнь уже успела уяснить, что надо стараться всегда пребывать в хорошем расположении духа и никогда не уставала себе об этом напоминать. Хотя все равно, порой, в ее глазах читалась грусть и даже тоска.

В профилактории, вместе со взрослыми, отдыхала группа отстающих в развитии подростков из дома инвалидов. И надо же было возникнуть романтическому чувству одного из юношей к Любе! Их встреча произошла у дверей кабинета массажа, откуда девушка вылетала пулей, вырвавшись, как из лап разгульного фавна, из-под рук массажиста с его скабрезными шуточками. В смятении, она мимоходом все же уловила взгляд, полный немого восторга и нескрываемого интереса. Слегка сбитая с толку, раскрасневшаяся, смущенная и, вероятно, тем еще более привлекательная, в тот момент она могла очаровать любого. С того дня юноша стал здороваться с ней при каждой встрече и прощаться, всякий раз выбегая вслед за ней на улицу. В обед ли она уходила, или вечером, он мог приветствовать ее и прощаться по нескольку раз в день.

Уже попробовав на вкус кислородный коктейль и ощутив силу вакуума и неуемность бомбардировок струй шарко, Люба знала, что теперь ее еще и ждут, и невольно мысленно приближала эту встречу. Они вряд ли перебрасывались и парой фраз — он что-то спрашивал, она мимоходом отвечала. Возможно, стоило остановиться, завязать разговор, но ей, по природе робкой и пугливой, хватало простого обмена приветствиями, теплой улыбки, симпатизирующего взгляда и легкого кивка головой. Окружающие, в свою очередь, не обижались на нее за эту ее «необщительность», а наоборот, казалось, ловили малейшее движение, поворот головы, сиюминутное изменение взгляда, жеста.

Надо сказать, что все ребята из группы были до того непосредственны и милы в своих проявлениях, что невольно вызывали симпатию окружающих. Подростки свободно общались друг с другом и отдыхающими, и в каждом их слове и фразе сквозило столько наивности и чистоты, что обыватель, наверняка бы, покрутил пальцем у виска, или завел к небу глаза, а Люба, как и многие другие, смотрела и не могла налюбоваться на эту компанию.

— Разукрасила, — хвасталась своими рисунками в книжке-раскраске вахтеру или кому-нибудь еще высокая, худощавая, все время улыбающаяся щербатой улыбкой белокурая девушка в джинсах, — Скажите, красиво я разукрасила?

— Слушай маму, — увещевала неугомонную четырехлетнюю дочку своего педагога-воспитателя темноволосая девушка среднего телосложения, чуть заметно косящая ртом на одну сторону и постоянно заправляющая за ухо непослушную, выбившуюся из хвоста прядь прямых волос, — Маму надо слушать.

— Ух, как он меня сильно помял, аж все кости на место вставил! — делились друг с другом впечатлениями от массажа ребята, выплывающие чуть живыми из дверей массажного кабинета.

Было понятно, что это люди с добрыми душами, прекрасными своей нетронутостью дурным. На все и всех вокруг они смотрели чистым взором, с неподдельным интересом и симпатией.

Может, волнения молодого человека, пытавшегося изо всех сил понравиться молодой женщине, выделиться из толпы приятелей, и давали ему силы походить на вполне нормального человека. По крайней мере, у него это неплохо получалось, возможно, и впрямь, из-за пробуждающегося чувства и искреннего порыва навстречу объекту обожания, он, казалось, очень многое понимал и мог оценить. Так, по обыкновению, сидя и дожидаясь у дверей массажного кабинета с телефоном в руке, и встречаясь с выпархивающей Любой глазами, он сразу же выключал раздающийся из динамиков шансон и в тишине провожал ее глазами до соседнего кабинета. В его взгляде читалось многое.

Однажды, в очередной раз молнией пролетев по этажам, Люба подходила к дверям своей комнаты и уже вставляла ключ в замочную скважину, когда к ней, вышагивая самоуверенной походкой вдоль коридора, подошел Саша, так звали ее новоиспеченного поклонника, и чуть наклонив голову, спросил:

— Ты домой?

— Почему домой? Нет, на работу. Мне еще сегодня работать, — ответила Люба.

— Ты еще придешь? — продолжил он.

— Ну да, конечно, вечером, — она вошла в комнату и закрыла за собой дверь.

Переодеваясь, она слышала, как Саша разговаривает о чем-то с приятелями. Те, по всей видимости, предлагали сбегать покурить, на что Саша, явно серьезничая, пытался морализировать, хотя и сам то и дело дымил на крыльце. На их вопрос, чем он тут занимается, он сказал: «Человека надо проводить». Этим человеком, по всей вероятности, была Люба. «Вот сейчас провожу», — гордо выговаривал он каждое слово, красуясь перед приятелями. А в комнате за стенкой Люба давилась от разбирающего ее смеха — ей было больше радостно, чем смешно — ее ждут, чтобы проводить — как мило! И пусть это были всего лишь мальчишеские игры, зато как непосредственно это происходило!

Вечером, направляясь после работы на оставшиеся процедуры, Люба частенько замечала Сашу сидящим в кресле в фойе, с которого открывался хороший обзор лестничных маршей. А когда спускалась в кабинет ЛФК, он неизменно спрашивал: «На зарядку?».

Ужин начинали подавать с пяти вечера, и так как Люба обычно всегда спешила домой, то проходила за передние столы и просила официантов накрывать ей побыстрее. Справившись с едой за считанные минуты, и так же быстро одевшись в гардеробе, она выходила, где на крыльце ее ждал, или уже нет Саша. Наверное, ему самому надоела эта игра в одни ворота, — думала про себя Люба, не находя его нигде поблизости. Но вновь встречаясь в коридорах у кабинетов и по-прежнему здороваясь, она неизменно ловила на себе его задумчивый, погруженный в себя взгляд, а дальше каждый занимался своим делом.

Простудившись после очередного сеанса душа, Люба на день пропустила практически все процедуры. Взамен ей было выписано теплолечение, кварцевание и соляная комната. Люба все быстрее и быстрее пролетала назначения, чтобы укладываться в положенное время.

За этими гонками время пронеслось незаметно, и вот уже настали два последних дня. Что до остальных обитателей профилактория, то Любе запомнились двое пенсионеров из соляной комнаты поразивших ее воображение. Первый, тракторист по профессии, рассказывал разные забавные случаи из жизни, о том, что много где побывал, поездил, поработал, и как в пьяном угаре чуть не лишился глаза. А женщина поведала печальную, переворачивающую душу историю о том, как пыталась всеми силами вылечить сына от туберкулеза, но в итоге, все равно, потеряла его.

В столовой ей встречалась забавная парочка престарелых евреев — он, девяностолетний старичок с палочкой в руках и темных очках, все время пытавшийся завязать разговор с молодыми да интересными, и его благоверная. Всякий раз перед обедом она нахваливала блюда за столом, выводя громким, разносящимся на весь зал, по-старушечьи дребезжащим, но все еще бодрым голосом:

— Ах, это же твоя любимая свекла!

— Смотри, какой прекрасный салатик! Просто прелесть!

Было впечатление, что если она не произнесет ничего подобного, то пища, просто-напросто не полезет ей в рот.
Месестра из физкабинета, под конец дня смягчавшаяся после обеденного наплыва посетителей, брала к себе ребят из дома инвалидов подлечиться на аппаратах. Массажист же ходил судачить о том о сем с медсестрой из кабинета вакуумного массажа. Они настолько спелись, что, казалось, могли говорить на любые темы сколь угодно долго.

Иголки Любе ставили по прохождении всех дневных процедур перед самым обедом, а вечером на занятиях ЛФК она уже каталась на спине по коврику на полу. Но не менее прекрасным, чем воздействие лечения, было общение с людьми. Разные и интересные, молодые и старые, больные и не очень, отдыхающие и медработники, все были объединены общим порывом оздоровления.

И вот настал час прощанья. Собираться домой в последний день было легко и весело — столько дал ей этот отдых! Шея уже ничуть не болела, и весь организм, привыкнув к постоянным испытаниям, уже просил все новых и новых нагрузок. В тот день Люба не особенно спешила, так как по вторникам у нее был свободный вечер. Уложила фрукты с обеда и что-то вкусненькое с ужина, полотенце, спортивный костюм, тапочки — ну вот, кажется, и все.

В фойе у стойки вахтера стояла целая толпа — вся санаторно-курортная общественность собралась на торжественное прощание. Уезжающие живо разговаривали, обмениваясь друг с другом впечатлениями об отдыхе, благодарили персонал за лечение, желали друг другу и работникам всего лучшего. Люба с сумками, по обыкновению стремительно, лишь на мгновение замедлив шаг, чтобы попрощаться и раскланяться, направилась к выходу. Саша, как будто вспомнив о чем-то, подскочил ей наперерез и первым выбежал на улицу.

— До свидания! — порывисто произнес он, когда Люба появилась в дверях.

— До свидания! — ответила Люба и, улыбнувшись, продолжила путь.

Проходя по длинному вытянутому бетонному крыльцу профилактория и спускаясь по ступенькам, она чувствовала, что чистые, светлые, чуть грустные глаза, смотрят ей вслед с надеждой как можно лучше сохранить в памяти удаляющийся образ.

— До свидания, Саша, до свидания! — еще раз прошептала она про себя, а в ее голове зазвучали слова из знаменитого мюзикла о том, что кто-то кого-то никогда не увидит, кто-то кого-то никогда не забудет, и на одно мгновение ей стало больно смотреть.
 

Юлия Бурлакова

г. Шадринск