Конюхи

Конюхов было несколько. Все они были разные и только часть были одиннаковые. Не идентичные, конечно, но похожие. Конюхи любили норвежскую оперу, но пили молоко, потому что служба. Конюхов влекло друг к другу, но без обязательств. Над всем этим безобразием медленно всходило солнце. Один из конюхов, кажется, Анатолий Бобровский, заявил что не согласен с происходящим вокруг него.
- Я не согласен с происходящим вокруг меня,- заявил Анатолий Бобровский, но все и так уже поняли.
Поднялся Тимофей. Фамилию он потерял еще в раннем детстве, когда они с сестрой и кошкой Матерью переезжали из Будапешта. Тимофей не сильно переживал по поводу и без повода, но фамилию в розыск не подавал.
- Я тебя поддерживаю,- поддержал Тимофей Анатолия Бобровского,- но ты чертовски тяжел. Осознаешь?
- И без того еще должен мне полжизни – я его спас от пшеничного пирога. Он был ласковый со мной, но не с другими. К чему это? К чему это? К чему это? К чему это? К чему? Это? Это… К чему!
Это заявил остальным Андрей Епифанов-Каломский. Не так давно он был женщиной и пек борщи, но потом все передумал, взял сапоги и обратился в конюха. К его яркой пятнистой щеке очень шел ненавязчивый рассвет и никто ничего не мог с этим поделать. Слова запутались окончательно, но Бобровского это не волновало.
- Я так понял что вы говорите.
- Ты понял.
- Ты понял.
- Он понял.
- Ты понял.
- Я понял.
- Я понял.
Много кого еще не успели опросить, но не прозвучать масонскому лидеру Груше конюхи не могли позволить.
- Звучи, Груша! – поросили они. Груша появился неожиданно, как всегда, хоть и был анонсирован в этот раз. Он подбоченился, выбросил ненужных щенков, казалось, посетил западное побережье. Груша вальяжно открыл свой рот, закрыл, потом еще раз закрыл, но уже плотнее, а звук появился чуть позже.
- Пора,- это был звук изо рта Тимофея. Это загадочный Груша разговаривал его ртом.
- Пора так пора,- сказал Груша остальными ртами. И конюхи уши, оставив в себе легкую уверенность что остались слегка непонятыми. Сами для себя. Для конюхов.