Победители

Однажды пришел к  нам мужчина. Часто  годами слышишь какие-то выражения и не понимаешь, что они значат. Вернее, тебе кажется, что ты  хорошо понимаешь о чем речь, но вот открывается дверь и ты видишь «человека, которого шатает ветром».  И становится ясно, что ты под этими словами понимал что-то другое.  Тонкие руки, ноги, вот уж воистину кожа и кости. Но главное   взгляд. Взгляд особый, не затравленный, не наглый, но в котором море тоски… Минутой  позже мы узнали, что это за взгляд: взгляд тюрьмы. Отпечаток тюрьмы можно увидеть и на святых лицах: мучеников, подвижников. Его ни с чем не перепутать. Посещавшие тюрьмы говорят, что их  всегда встречали не лица, а  безжизненные маски. Но стоило добавить немного тепла, немного жизни в общение, и маски спадали,  и  появлялись лицо, управляемые тысячей незаметных глазу мышц.  «Батюшка. Мне до Соловков бы добраться. Я  Патриарху письмо написал».  Патриарху, наверно, действительно письмо написал, но добавил это для авторитету: вот, дескать, мы какие, не лыком шиты.
Сидевший рядом наш прославленный активист социального  движения Вячеслав спросил:
   А зачем вам на Соловки? И почему именно на Соловки?
   Я хочу там работать, в монастыре.
 Ну далее несколько вопросов, и Вячеслав  и Ольга, работница храма, вытянули всю историю:  Виктор освободился.  В зоне молился, теперь на Соловки устремился. Потому что там монастырь. А куда ему теперь-то? Вячеслав хотел что-то из вещей принести. Да мы важные: и одеты хорошо, и ничего нам не надо.
И узнаем, конечно, что Виктор, обошел не один храм, причем начал со своей …ской области. Зек был одет франтовато. Это и ясно, часто в храмы жертвуют вполне приличную ненужную одежду. Я мало знаю зековский мир, но  зачем воровать, если не погулять и не приодеться. Приодеться у зека,  я думаю, в крови. Ну, и хорошо, пусть храмы помогают  освободившимся.
Суть да дело, Ольга принесла  Виктору похлебать храмового супчика. Не очень наваристый, но все ж  не баланда.. Говорит наш знакомец тоже тяжеловато, острожно подбирая слова, то ли от  слабости, то ли  от непривычности нашего лексикона  лексиконом. Думаю, что он ощущает себя иностранцем. И Виктору трудно.  Это становится ясно, когда узнаем историю его жизни. Тридцать лет в тюрьме… Знал я тех, кто хорошо сидели, но что бы тридцать! К пятидесяти годам   тридцать лет вот тут и понимаешь, что значит «твой дом   тюрьма». Тюрьма в полном  смысле этого слова:  ведь и родился  Виктор в тюрьме.. И его мать хорошо с нею знакома.
–  Ничего. мать наверное за вас молится,   высказывает предположение Ольга.
  Конечно, молится,   с  сомнением замечает Виктор.  И  мама авторитетная    четыре ходки.  Есть сестры.  Сейчас на свободе. Но... его дом   тюрьма… Вот вам и ресоциализация. Попробуй такого вернуть в общество, если для него тут все дико. Да, нет, это не безнравственный, не бессовестный человек. Но просто совесть у него другая. Он из другого мира и другой жизни не знает, смотрит на нас, как на марсиан. Пока Вячеслав выясняет вопросы с проездом на Соловки и говорит Виктору, что лучше бы  ему пойти на Соловецкое подворье, Виктор кается: «Знаете, я хочу вам сказать честно признаться. Был я в … ской области у батюшки одного. Он меня накормил, приодел. Долго с ним  говорили. Но тут он отошел куда-то, а я  сейф открыл. Сейф простенький и  денег немного   три тысячи. Но я их сразу на зону в общак отправил».
Не знаю уж, придуривается наш  друг или действительно огорчен этим вынужденным действием, но друзьям оставшимся в неволе помогать надо. Они такие же небось, без семьи, а значит без посылок, а тюрьма ныне даже не трудовой лагерь – там глобальная безработица. Он бы и не стал грабить,  (да он и не понимает это как ограбление), а просто взаймы взял  надо же помогать оставшимся. УК, думаю, будет другого мнения. Но УК мы больше открывать не будем.
Тридцать лет в тюрьме    вся сознательная жизнь! Вот как вернуть такого человека в общество? Церковь, катехизация…. Но, вот найти бы ему бабу… Да, именно, бабу   не женщину. Такого кто  возьмет?  В деревне шумную, голосистую, напористую,  но и сердобольную. Без сердобольности никак. Кто такого возьмет, если не пожалеет. И если не детей родить, то  так на воле зацепиться. Хоть таким способом. И стал бы он поутру к  курам вставать, а не на общие работы.  А то, как такому ни проповедуй, все равно выпил, сейф открыл.  Тут привязка нужна. Душа-то без тела бывает легка   улетит к дружкам, к привычке, к выпивке. Так  и умрет в тюрьме. На него чуть ветер посильнее подует и   улетит. 
 И как такого человека обвинить? Родился и вырос в тюрьме, мать – блатная. Папа, небось, тоже шнифер был или медвежатник. И куда человеку деться?  Выпили с дружками( а дружки –то, какие ясно),  по пьяни вскрыли какую-нибудь лавку или газетный киоск, и вот первая ходка и дело пошло. А дальше   больше. Если  что-то рядом случилось, тут рецидивист  есть, ему к тюрьме не привыкать, а кому-то показатели нужны. В наше безоблачное советское прошлое. я думаю,  и такое бывало. И далее автоматом    ведь твой дом тюрьма.
Вот сидит он перед нами, и в чем обвинить его. не знаю, даже если был бы прокурором. Что родился он там и тогда, где и  когда не надо было рождаться. И что крохе никто не сказал, что такое хорошо и что такое плохо. Он познавал  добро и  зло сам, из опыта. Друзей сдавать – это плохо. Вот и срок за друзей, за дружбу – не бросать же друзей в деле. Вот и батюшкин сейф   для друзей. Они там бедствуют в зоне без работы, надо помочь.
 Как бы нам не разделиться на два общества,  примерно равных по числу жителей, с двумя моралями. Впору бы начать фантастический роман, который пришлось бы писать  по статистическим данным ФСИН. Два мира, где крохи получают совершенно разные уроки… И эти два разных мира могут встать вровень, рядом, один против другого. Вот такая социальная утопия, которая сегодня становится совсем не утопией. И где тут будет добро, где зло, как определиться? У нас   по Священному Писанию, а у них по каким писаниям?
 Да, вот  не просто надо ходить в СИЗО или колонию, потому что туда послали. А стараться, чтобы и там жили по  нашим Писаниям . А иначе Викторы действительно станут победителями, но не над собой, над страстями и грехами, а над нами.