14

Любой день Клавдии Николаевны Шиловой начинался ни свет ни заря. Это вошло в привычку еще с тех пор, когда она преподавала в школе. А как же? Нужно было подняться, привести себя в порядок и распланировать на свежую голову наступающий день. Она никогда не делала это с вечера, считая, что на сон грядущий обязательно что-нибудь забудет. А сегодня у нее было наиважнейшее общественное поручение.
Дело в том, что в Заречье назрел конфликт между сердобольными гражданами и местным обществом охотников и рыболовов. Причиною же конфликта были бродячие собаки, огромное количество которых в данном поселке обиталось. Выяснив заранее мнение сторон по данному вопросу, Клавдия Ивановна приобщила к этому делу священника местного прихода отца Сергия, который после недолгих уговоров решил выступить арбитром и примирителем сторон, обещая найти компромисс в сложившейся ситуации.
Заречье хоть и был поселком со своим постоянным контингентом местных жителей, которые так или иначе принадлежали или одной из трех имеющихся здесь воинских частей, или местному животноводческому объединению, но и имел на территории своей неисчислимое количество дач. Когда-то раньше дачниками здесь были только высокопоставленные москвичи, народные артисты и космонавты. Ехать сюда было удобно как на электричке с площади трех вокзалов, так и на машине по Щелковскому шоссе. В обоих ситуациях путь занимал не более сорока минут, поэтому когда минула эпоха правительственных привилегий, а все стало покупаться и продаваться, налет культурного обаяния с Заречья слетел, уступая место деньгам, нахрапистости и наглости. Заборы стали выше, стены стали крепче, а души черствее. Московские дачники очень любили животных, особенно маленьких лохматых щеночков, продающихся по Весне за бесценок на всех переходах метро, и с удовольствием брали их «в хорошие руки». А когда дачный сезон заканчивался, с таким же легким сердцем отпускали своих питомцев на вольные хлеба: «ну не брать же в самом деле безродную образину в Московскую квартиру с евроремонтом». Обиженные и напуганные ставшие ненужными собаки сбивались в стаи, чтобы хоть как-то перезимовать. Они разоряли стационарные помойки и урны при автобусных остановках, давая местным дворникам уйму работы и повод поругаться.
Друзьями одичавших собак были только дети. Они таскали им школьные завтраки и шоколадные конфеты из подарочных новогодних коробок. Они впрягали их в санки и с гиканьем в перегонки носились по улицам. Но, как это бывает, даже в самой тесной и дружной семье неизбежны разночтения, то в случае собака – ребенок вообще бывает не понятно что у кого на уме, и как вообще они понимают друг друга. Прошлой зимой случилось так, что один из бродячих кобелей по кличке Абдула, без видимых причин напал на восьмилетнего Сашу и укусил его за лицо. Отец ребенка, кадровый офицер воинской части, увидев на своем сыне следы нескольких пластических операций решил избавить мир от опасного животного, и обратился в местное общество охотников.
Что-либо официально сделать не получалось. Дело в том, что Заречье одной из своих границ прилегает к Национальному парку «Лосиный остров», и расчехлять оружие в поселке охотники боятся под страхом лишения своих разрешений. Сам же офицер свое личное оружие вынести из части не может, так как оно сдается по описи заступающему суточному наряду каждый вечер. Попытка обратиться в Санэпидстанцию за квалифицированными ловцами бродячих животных тоже оказалась пустышкой. Работники санитарии, недавно переведенные из Министерства Здравоохранения в Общество по защите прав потребителей, утратили все свои былые полномочия и не желали брать на себя ответственность за чужие проблемы.
Так и получилось, что облаву на диких собак устроили тайно и без всяких санкции. Друзья отца пострадавшего мальчика, состоящие в обществе охотников, расчехлили ружья и глубокой ночью на нескольких поселковых помойках застрелили четырех животных. Сильные мужчины в камуфляже погрузили собак в прицеп легкового автомобиля и вывезли в неизвестном направлении. Огромный черный кобель Абдула в число этих четверых не попал. Недели через две, кто-то отравил его крысиным ядом. Но, как водится, в любом обществе найдется какая-нибудь бабулька с бессонницей в голове и пламенем несправедливости в сердце, которая сидит ночами с выключенным светом и высматривает, что бы где подглядеть и кого бы кому-нибудь заложить. Вот и здесь не обошлось без огласки. Кто-то срисовал номерные знаки автомобиля с прицепом, кто-то помог составить коллективное письмо общественным организациям, а там «зеленые» волну подхватили.
В общем, конфликт из-за одного бешеного кобеля грозил перерасти в проблему районного уровня, а по времени докатился до самого лета. Охотничьему обществу грозили отзывом лицензии, и может быть так бы и было, если бы не вмешательство отца Сергия, который брался всех помирить и ни кого не обидеть.
Клавдия Николаевна думала обо всем этом уже сидя в ранней полупустой маршрутке, когда взгляд ее неожиданно остановился на приоткрытой двери местной церкви. Она точно знала, что так быть не должно, и тут же стремительно бросилась к выходу:
- Стойте, стойте! Я здесь выйду.
- Вот, бабка полоумная, - пробурчал водитель, - сама до станции заплатила, а здесь вылезти хочет, что уж ей в этой церкви привиделось?
Клавдии Николаевне Шиловой неведомо было чувство опасности. Она смело ринулась в приход, не успев даже разглядеть скрытую кустами машину отца Сергия. Она твердо знала, что если в церкви воры, то она их всех задержит и отведет в милицию. Когда-то она преподавала в колонии для осужденных подростков и знала, что как и к своре собак к малолетним преступникам нельзя никогда поворачиваться спиной, а уж ее взгляд ни всякий рецидивист способен был выдержать.
Низкое солнце не успело еще осветить всех закоулков церковного зала, и старушка обнаружила отца Сергия не сразу, а лишь когда подслеповатые глаза ее немного привыкли к утреннему сумраку. Сначала ей подумалось самое плохое и она, всплеснув руками, кинулась на колени возле свернувшегося калачиком священника. Клавдия Николаевна тронула его за руку, и та показалась ей холодной, как мраморный пол притвора. Только когда грузная фигура в рясе шевельнулась, старушка торопливо перекрестилась и воскликнула:
- Слава Тебе Господи, Батюшка! А я уж грешным делом думала преставились вы. Что за охота такая на холодном полу спать, али устали сильно?
- Устал, дочь моя, устал, - ответил отец Сергий с трудом поднимаясь на ноги. Решил помолиться ночью о грехах наших и уснул видно прямо на полу. Ну это ничего, что во имя Его и для Него, ничего во вред быть не может. Отшельники Киево-Печерские всю жизнь на камнях и в окружении камней спали, а здоровы были не хуже богатырей. Тот здоров только, у кого дух здоров. Так что там у нас на сегодня, позабыл я, опять проповедь где-то намечается?
- Намечается, Батюшка, в двенадцать часов на футбольной поляне. А до того момента позавтракать бы вам. Я на станцию за газетами свежими собиралась, а тут глядь, дверь прихода открыта, думала воры залезли, вот и пришла посмотреть.
- Спаси тебя Бог, дочь моя, - отец Сергий перекрестил свою прихожанку, - давай поедем ко мне чаю попьем, а потом и за газетами своими съездишь.
- Что вы, Батюшка, газеты надо с утра покупать. Слава Богу все в порядке, так я на следующей маршрутке уеду, а вы уж идите домой, а в полдень увидимся.
Побыть одному перед встречей с паствой отцу Сергию было необходимо. Он не стал спорить с Клавдией Николаевной, которая, подхватив свою котомку, уже устремилась на дорогу, а закрыл церковь на большой висячий замок и забрался в остывший салон своей машины. «Неужели все это происходит со мной, - подумал священник, - где я был прошлой ночью, почему очутился в церкви? Кто искушал меня, и появиться ли он вновь? А Маша? Она же была настоящая, самая настоящая Маша! Господи, дай мне сил!»
Утром ночные страхи притупляются до состояния никчемности. То, что в сумраке кажется суровой действительностью, в свете дня рушится как ширмы бумажных декораций, но зрительные образы, пережитые отцом Сергием под колпаком «галлюцинатора», так въелись в память, что исчезать не хотели, лишь поменяли свои свойства из отрицательных дьявольских искушений, в божественные райские картинки. Игорь Верников своего добился. Гелиоград никогда теперь не оставит в покое отца Сергия, и сам священник понимал это и боялся. Он будет сопротивляться, покуда хватит сил, будет избегать встреч, но никто не может запретить дьяволу явиться в церковь, и предъявить права на душу несчастного священника.
К полудню на футбольном поле, которое располагалось в самом центре поселка, собрались немногочисленные участники процесса. Клавдия Николаевна пришла раньше всех, и рассаживала прибывающих на лавочки, являющиеся то ли трибунами для зрителей, то ли скамейками запасных, и стоящими в одни ряд по всему периметру поляны. Чтобы не рассредоточивать силы, проворная старушка заняла угол на левом фланге восточных ворот так чтобы полуденное солнце по возможности не светило в глаза.
На одной стороне угла расположились представители  охотничьего общества в лице председателя Евгения Казионова и ему сочувствующие майор Вольский и прапорщик Тумиязов. Оба военных служили в расположенной неподалеку воинской части и числились в местном охотничьем обществе уже не первый год. Сам же Казионов военным никогда не был, хотя и носил в цвет своим товарищам армейский камуфляж. Мужчины молча курили и поглядывали на более активных своих оппонентов.
Главная зачинщица и конфликта бабушка Полина без умолку громким шепотом что-то втолковывала молоденькой невысокой девушке, жующей во весь рот жвачку. Та усиленно кивала, тряся фиолетовыми патлами. На девушке были одеты очень большие языкатые кроссовки, короткие шорты и свободная полосатая майка. Ее сопровождали два молодых человека похожего вида, на одном из которых красовалась футболка с символикой Greenpeace, а на другом бейсболка с эмблемой пацифистов. Еще присутствовали две женщины из администрации поселка, приглашенные лично Клавдией Николаевной, но те сидели поодаль и никакую сторону явно пока не принимали. На другом конце футбольного поля дети гоняли мячик, поставив маленькие переносные ворота поперек площадки.
Отец Сергий подъехал на своей машине с другого конца улицы, не угадав позицию толковища, поэтому ему пришлось пересекать все поле. Увидев священника, дети прекратили игру, и хотели было последовать за ним, зная какой он красноречивый рассказчик, но отец Сергий остановил их жестом, и объявил, что разговор будет взрослый ни коим образом их не касающийся.
Подойдя к собранию, отец Сергий поздоровался и подозвал к себе Клавдию Николаевну.
- Ну, что, это все?- полушепотом спросил священник.
- Все, Батюшка, только девка-то совсем голая, прикрыться бы ей.
- Бог с ней, Клавдия Николаевна, она же не в церковь явилась, а денек жаркий.
- Все равно совесть надо иметь.
- Не судите, не судимы будете.
Пока они переговаривались, бабушка Полина решила вступить в разговор.
- Не знаю че мы тута обсуждать будем, - кашлянув заявила она, - петицию-то мы уже написали, да в администрацию района свезли, пущай там разбираются.
- Ну что ж это вы, Полина Ермолаевна, мусор из избы выносите? – погладив бороду спросил отец Сергий, - Думаете нашему Главе больше заняться нечем, как бешеных собак обсуждать?
- Да не бешеные они вовсе, а брошенные, - вмешался один из молодых парней, - наша ячейка такого зверства терпеть в своем районе не намерена.
- Да, да, - взвилась бабка Полина, - вы спросите, спросите у них, Батюшка, кто это им разрешил здесь из ружьев палить при всем честном народе.
- И ничего не при народе, - огрызнулся майор Вольский, - ночью по-тихому все было, а кто не спит по ночам, так это того и дело.
- А я не могу быть равнодушной, - подбоченилась бабка Полина, - это пусть равнодушные спят, а я все вижу. Да вы и не тех кобелей вовсе пуляли.
- А вы значит всех кобелей пересчитали уже? – в тон ей съязвил Тумиязов.
- Ты бы Марат Ахтямович вообще молчал, как ты пьяный по ночам на своей трубе дудишь, это мы все слышали.
- Да при чем тут моя труба? – взвился прапорщик, - да не труба это вовсе, а валторна, я на ней в оркестре играю, а командир замучил, после наряда по две партии разучивать заставляет, так когда мне еще играть?
- Тихо, тихо, дети мои! – отец Сергий решил прекратить этот пустой спор, - прения сторон считаю оконченными, тем более каждая позиция мне понятна. Теперь давайте разберем вот какой вопрос. Я пока обращаюсь к защитникам животных. Вас не устраивает, что в поселке стало меньше бродячих собак?
- А вы вопрос по-другому поставьте, - ответила за всех молодая девушка, - всем было бы легче, если бы бродячих собак вообще не было, это так. Но нельзя же убивать животное только за то, что оно никому не нужно, это же не справедливо.
- Хорошо, - сказал отец Сергий, - теперь я обращаюсь к нашим славным охотникам. Евгений Михайлович, встань пожалуйста.
Казионов поднялся с лавки. Это был высокий немного сутулый мужчина пятидесяти лет от роду с густыми рыжими усами и бровями.
- Вот перед вами человек, которого вы обвиняете в жестокости, - констатировал отец Сергий, - он председатель общества охотников, поэтому у него я и спрашиваю. Ваши действия были законны?
- Нет.
- Почему?
- Наше общество не имеет собственных охотничьих угодий, - ответил Евгений, - мы все время охотимся на чужих территориях, платим взносы, аренду. Это дорого, но деваться некуда, так как Заречье находится на территории парка «Лосиный остров». На территории заповедников охота запрещена.
- Так, а правда ли, что в прошлом году администрация парка просила помощи у всех охотничьих обществ?
- Просила, и мы участвовали. Позапрошлой весной участились случаи бешенства среди лис, а если учесть, что стаи бродячих собак района Измайлово и Щелковского района начали истреблять молодняк копытных в заповеднике, то нам выдали официальные разрешения на неограниченный отстрел всех псовых.
- А в этом году?
- А в этом году эпизоотии бешенства в районе нет, Слава Богу! – ответил Казионов и сел на место.
- Хочу обратить ваше внимание, - продолжал отец Сергий, - любое охотничье общество  занимается разведением не только собак специальных пород, но и следит за своими угодьями. Заготавливает на зиму овес для кабанов и медведей, солонцы и веники для лосей и оленей. А еще хотел бы я спросить, справедливо ли обвинять человека в жестокости, и не любви к животным, если у него у самого дома две собаки, два кота и кошка?
- Кошка умерла, - вставил Евгений, - два кота осталось.
- Тем более, - сказал один из молодых людей, - человек, так тесно общающийся с природой, должен понимать, что нельзя просто так истреблять зверей.
- Как же просто так? - удивился отец Сергий, - если пес напал на ребенка, это не просто так.
- Все равно убивать нельзя, - это уже заявила девушка.
- А вы, что, никогда никого не убивали?
- Никогда.
- А комара, который минуту назад сел на вашу коленку?
- Это же комар, он кусается.
- По сравнению с собачим этот укус ничто, - сказал отец Сергий, помолчал немного, собираясь с мыслями, а потом продолжил, - Сказал Христос: кто безгрешен, пусть первым бросит в меня камень! Вы только думаете, что никого никогда не убивали.
- Если считать муравьев и тараканов то мы, получается, серийные убийцы, - сказал один из молодых парней, и по его виду было заметно, что он кажется самому себе верхом остроумия.
- Ладно, - легко согласился отец Сергий, - оставим насекомых в покое. Вы что, молодые люди, вегетарианцы?
Молодежь отрицательно закивала головами.
- Давайте, чтобы вам было понятно куда я клоню, - сказал священник, - я расскажу вам две небольшие истории. А вы потом сами мне скажете, кем из двух разных персонажей вам хотелось бы быть.
Персонаж первый. Вылупившийся из яйца утенок, сразу же начинает плавать. Утка самая заботливая мать, никогда своих утят не бросает и считает не хуже математика. К тому же она хитра и способна уберечь свое потомство от хищника, где бы он не был в воде, на суше или в воздухе. Ее птенцы растут очень быстро. Через пару месяцев у них уже отрастает перьевой покров, а еще через месяц они встают на крыло, и поминай как звали. Постепенно наш утенок превращается в красивого цветного селезня. Он живет всю жизнь в свое удовольствие. Он летает в теплые края зимой, а весной находит себе подругу, купается в любви, а при появлении яиц, сразу улетает от родительских забот восвояси. Так из года в год протекает его счастливая жизнь. Но однажды на старости лет, перепутав весной зов любимой с манком охотника, опьяненный свободой, и утративший всякую осторожность селезень погибает от дробового заряда, и становиться украшением стола в обществе суровых мужиков, которые из раза в раз будут вспоминать этот выстрел и этот трофей.
Теперь персонаж второй. Я расскажу вам, как растят в Китае Пекинскую утку. Вылупившихся птенцов сажают в специальную клетку, где они не могут шевелиться. Их все время кормят одной единственной пищей, а именно соевыми бобами. А если птица отказывается их поглощать, то бобы запихиваются ей в глотку насильно, так как она не может ни двигаться, ни сопротивляться. Так происходит сорок пять дней, ведь именно к этому сроку птица набирает положенное количество грамм, не помню сколько точно, и ее забивают, освобождая клетки для следующего потомства. Если птица не набрала достаточный вес или превышает его, ее просто выбрасывают. У остальных же отделяется от грудки сто четыре тоненькие полоски нежного мяса, а все остальное выкидывают тоже.
А сейчас я хочу спросить вас, молодые люди, кем из двух утят вам хотелось бы родиться?
Аудитория безмолвствовала. Несколько человек, пришедших на футбольное поле порезвиться и не найдя пока достаточно партнеров, сидели поодаль и прислушивались к разговору. Охотники опять закурили, а отец Сергий продолжал:
- Заплатить за убийство деньги, это то же самое, что убить самому. Даже уголовный кодекс не делает разницы в наказании между заказчиком и исполнителем. Покупая в магазине тушку бройлера, вы платите за его убийство, гораздо более жестокое и циничное, чем выстрел охотника из камышей по летящему селезню. В него еще попасть надо, а до этого подкараулить, обмануть, дождаться, наконец. Так что стыдно, дети мои, наговаривать на уважаемых людей. Они вам в отцы годятся, а всего лишь хотят от бешеных животных детей своих избавить. Вы, Полина Ермолаевна, по ночам лучше Богу молитесь, если не спиться. Говорят в народе «спит сном праведника». Что это значит? Это значит, что тот кто спит, у того душа чиста перед Богом, и нечего ему ночи страшиться. А тот, кто не спит, значит темное задумал. Не забывайте о покаянии, и думайте прежде о своих грехах, а не о чужих. И вот еще что. Заберите вы от греха это заявление, которое в администрации лежит. Вон наши женщины из руководства об этом походатайствуют, да и Клавдия Николаевна поможет, она там всех знает. А молодежь наша хороша! Я всегда Архиепископу говорил, что равнодушных мало, а он все на молодежь пеняет. Вступились за собачек, хорошо! Не будут больше мужики стрелять, это я вам обещаю, и травить не будут и вообще убивать. Есть государственная программа стерилизации бродячих животных, будем добиваться, чтобы средства выделили, чтоб потомства не давали, а какие есть, пусть бегают, лишь бы не кусались больше. А я на зиму кого-нибудь из бродячих возьму, пусть двор стережет, как-нибудь прокормимся вдвоем. Ты бы мне, Женя, отловил кого по проворнее, а то я в собаках совсем не разбираюсь.