Льювин сидел за столом напротив распахнутого настежь окна, из которого открывался замечательный вид на дальние холмы и ближние клумбы. На столе среди стопок пергаментных листов, толстенных фолиантов и разнокалиберных записных книжек притулился серебряный поднос с чайником, чашкой и вазочкой с печеньем – Архимаг предпочитал размышлять о делах с комфортом.
А подумать было о чём. С тех пор, как Льювин, магистр Ордена Мон-Эльвейг, был избран Архимагом, прошло немало времени. Сколько точно? Сам Льювин нередко сбивался со счёта, пытаясь это определить. Впрочем, адекватное восприятие человеческого времени волшебнику высшей категории совершенно необязательно. Льювин почти позабыл, сколько ему лет – да и какое это имеет значение, если на вид ему никто не даст больше тридцати пяти!
Архимаг размышлял отнюдь не о беге времени, а о тех переменах, что оно принесло и может принести. Конечно, Льювин по мере возможности всегда активно способствовал именно тем переменам, в которых был лично заинтересован; нельзя сказать, что безуспешно.
За эти годы Льювин наконец-то возвёл тот самый замок своей мечты, который некогда грезился во сне молодому волшебнику – а наяву потребовал больших вложений не только финансовых, но и душевных ресурсов. Каэр Лью-Вэйл, как назвал свою крепость Архимаг, был выстроен не на простом месте, а на своего рода перекрёстке нескольких Миров. И вот теперь перламутровая башня, окружённая роскошным садом, горделиво высится на берегу моря… Льювин совершенно забросил Арминдэн, древнюю цитадель Архимагов, и поселился здесь. Здесь, где всё создано по единому замыслу, как мелодия его собственной песни…
Льювин взглянул на лист пергамента – на нём Архимаг под влиянием раздумий машинально вывел: Эскелан. Так уж вышло, что это название всегда заставляло Льювина хмуриться. Гнездо постоянных раздоров – вот что такое этот треклятый Эскелан! Сир Эскерро, государь Эскелана, старинный недруг Архимага, не так давно сложил голову на бойне, которую среди политиков и историков принято называть междоусобной войной. Льювин вздохнул. Хотя Эскерро был его врагом, Архимаг искренне пожалел покойного короля. Это ж надо – погибнуть ни за грош возле какого-то вшивого болота, да ещё от мечей собственных подданных! Конечно, лордов тоже можно понять – сносить дольше такого «премудрого» государя, как Эскерро, сумели бы разве что святые!
Теперь в Эскелане смута. Правитель Эддорна, дальний родственник Эскерро, претендует на престол; но кое-кто из лордов вспомнил, что и они по знатности не уступят государям Эскелана, а значит, вполне могут стать основателями новой династии…
А не худо бы посадить на трон Эскелана кого-нибудь своего, подумал Льювин, наливая себе ещё чаю. Конечно, не из волшебников – влияние чародеев на жизнь обычных земных королевств, согласно магическому кодексу, не должно быть слишком явным. Заманчиво было бы выступить в роли этакого «серого советника» государя и направлять политику Эскелана, как всадник направляет норовистого коня, размечтался Льювин, но тут же вернулся к действительности – подходящей ему кандидатуры на роль нового короля пока не заметно не только поблизости, но и за далёкой линией горизонта. Конечно, Архимаг не сомневался, что некоторые эскеланские лорды не прочь терпеливо сносить его постоянную опеку, лишь бы почувствовать под пятой точкой жёсткое основание трона – да только все эти индивидуумы представляли собой отнюдь не такой материал, какой требовался для грандиозных замыслов Льювина.
– Эй, дедушка, привет! – послышался за окном голос Дэйни, внучки и любимой ученицы Архимага, которую, собственно говоря, в официальных документах именовали «леди Меллидэн».
Девушка ухватилась за подоконник и легко перемахнула в кабинет деда: её каблучки звонко ударились о паркет. Архимаг поднял глаза на внучку – и чуть не поперхнулся чаем. Хотя Льювин обычно с сочувствием и искренним интересом относился к веяниям моды, но новый цвет волос внучки слегка потряс даже его. Лицо Дэйни обрамляли пряди нежно-зелёного цвета, ни дать ни взять – молодая листва. Дэйни, которая обожала менять причёски, на этот раз распустила волосы, сплетя их лишь у концов; лоб девушка охватывал ажурный серебряный обруч, с которого у висков струились многочисленные нити розового жемчуга.
– Дэйни, что это?.. – слабым голосом произнёс Архимаг, откашлявшись.
– И ты тоже скажешь, что это слишком? – с вызовом и досадой промолвила девушка. – А эльфы, между прочим, уверяли меня, что зелёный – самый модный цвет в этом сезоне!
– Дэйни, у эльфов зелёный цвет – классика, он из моды никогда не выходит, – ехидно пояснил Льювин. – Хотя, знаешь, очень стильно – только привыкнуть надо. Чаю хочешь?
– Только с сахаром, – капризно сказала внучка, садясь напротив Архимага. – Как ты можешь пить эту горькую микстуру из цветочков без сахара? Не понимаю!
Льювин снисходительно улыбнулся, быстро расчистил место на столе, переложив на скамеечку для ног несколько фолиантов, и щёлкнул пальцами. Тотчас распахнулась застеклённая дверца небольшого шкафчика, и оттуда величественно выплыла сахарница, за которой последовали чайная чашка с блюдцем, серебряная ложечка и ваза с мёдом. Все эти предметы, плавно покачиваясь в воздухе, подплыли к Дэйни и опустились перед ней на стол. Льювин протянул руку к чайнику, но Дэйни опередила его.
– Тебе подлить чаю? – спросила девушка, пододвигая чашку Архимага поближе к себе.
– Да, да, конечно, – отозвался он, с интересом рассматривая новомодный головной убор внучки. – Знаешь, Дэйни, – добавил он, – эта оригинальная корона тебе очень идёт.
– Может быть, – пожала плечами девушка. – Но знаешь, дед, если честно, то мне ужасно надоели эти проклятые висюльки! – Меллидэн перестала размешивать сахар в чае и обеими руками отвела от лица жемчужные гроздья.
– Зачем же ты тогда надела эту штуку? – как бы невзначай спросил Льювин, намазывая мёд на печенье.
Девушка лишь передёрнула плечами, с досадой сорвала головной обруч и положила украшение на стопку книг. Затем Дэйни взяла свою чашку и с задумчивым выражением лица принялась грызть печенье.
По комнате беспокойным гостем скользнул ветер, зашелестел пергаментными страницами. Однако за окном ветра не было! Льювин покосился на внучку. Волшебный ветер парусом надувал волну её волос; это нередко бывало, когда Дэйни о чём-то тревожилась, или тосковала, или же просто чувствовала себя не в своей тарелке, или – и это случалось чаще всего – когда молодая волшебница обдумывала очередную авантюру.
– В чём дело, девочка? – Льювин внимательно посмотрел Дэйни в глаза. – Какое сумасбродство ты замышляешь на этот раз?
Дэйни не спешила отвечать на вопрос деда; помешивая серебряной ложечкой в полупустой чашке, девушка мечтательно смотрела в окно.
– Да, кстати, – хитро прищурившись, произнёс Архимаг, – что бы ты хотела получить в подарок ко дню рождения, Дэйни?
Этот ход оказался беспроигрышным. Практицизм у Дэйни был в крови, как и у её достославного дедушки; как бы ни была молодая волшебница углублена в романтические грёзы, разговор о возможности реальных приобретений всегда вызывал у неё живейший интерес.
– Туристическую поездку в Срединный Мир, – без колебаний заявила внучка Архимага.
– Срединный Мир? – переспросил Льювин.
Архимаг неторопливо поднялся с места и пару раз прошёлся взад-вперёд по комнате, сосредоточенно нахмурившись, потом подошёл к небольшому столику в простенке между окнами. Над мозаичной столешницей всеми цветами радуги переливалось сооружение из сфер разного размера – модель Упорядоченного, на которой были представлены наиболее значительные Миры.
– Ага, вот он! – и Льювин небрежно дотронулся до зеленовато-синего шара. – Так, теперь я вспомнил. Срединный Мир! Дэйни, девочка моя, это место едва ли достойно того, чтобы его посетила столь очаровательная и умная особа, как ты. Ни одно бюро туристической магии не организует ознакомительных путешествий в этот, с позволения сказать, Мир, – это слово Архимаг произнёс нарочито пренебрежительно. – Мир! – повторил Льювин с кривой усмешкой. – Отсталый третьеразрядный Мирок, погрязший в войнах, невежестве и мракобесии – вот что такое Срединный Мир! Мне, правда, там бывать как-то не доводилось, Создатель миловал; но эльфы иногда посещают те края и кое-что рассказывали мне об обычаях тамошних жителей. Ты только представь себе, Дэйни: там способность к магии не считают благословенным даром Создателя – более того, жестоко преследуют тех, в ком случайно проблеснёт это проявление Его искры! Можешь ты себе такое представить?! Скажу хуже – если там кого-то обвинят в том, что он владеет магией, его могут живьём сжечь на костре! Магия там считается однозначно вредоносной и потому противозаконна! А ещё, если в Создателя кто-то верит чуть иначе, чем там принято, такому индивиду тоже в перспективе светит костёр, если вдруг взгляды этого несчастного станут известны широкой общественности!
Дэйни пренебрежительно передёрнула плечами.
– Я вовсе не собираюсь демонстрировать свои магические таланты жителям Срединного Мира или принимать там участие в религиозно-философских диспутах, – с вызывающей ноткой в голосе заявила она. – Но побывать там я хочу! Королева Линтинэль рассказывала мне…
Льювин вздохнул.
– Всё-таки легенды не совсем врут, утверждая, что грёзы, однажды навеянные эльфами, никогда не исчезают бесследно, – пробормотал он.
– Джеллин и Ланнона там тоже бывали, и никто их не сжёг, – сообщила внучка.
– Джеллин в совершенстве владеет боевой магией, – живо возразил Архимаг, – а что касается Ланноны… Твоя дружба с ней никогда не вызывала у меня восторга, скажу прямо. Как и её моральный облик, о котором я немало наслышан. Не понимаю, что может быть у тебя общего с этой…
– Дед! Не указывай мне, с кем я должна дружить, а с кем – нет, – предостерегающим тоном заявила девушка и со звоном поставила чашку на блюдечко. – Терпеть не могу, когда мне указывают!
Льювин усмехнулся.
– Чему ты смеёшься, дед? – подозрительно осведомилась Дэйни.
– Вспомнил себя в твоём возрасте, – ответил Льювин. – Ты не представляешь, Дэйни, насколько твои выходки напоминают мне мою юность!
– Тем более должен понимать молодёжь, – вскинулась внучка.
– Постараюсь по мере сил и разумения, – терпеливо кивнул Архимаг. – Что именно я должен понять сейчас?
– Моё стремление к личному знакомству с Мирами Упорядоченного, конечно, – напомнила Дэйни и принялась развивать свою идею. – Раз нет организованных туристических экскурсий в Срединный Мир, я могу отправиться туда своим ходом. Тем более это не так далеко от нашего Мира. Пожалуй, я бы хоть завтра отправилась в путь, а к нашему с тобой дню рождения я вернусь домой.
– А с чего ты взяла, что я тебя отпущу? Особенно одну, без провожатых? – с нескрываемым сарказмом осведомился Архимаг. – Положим, так и быть, я соглашусь, чтобы ты своими глазами убедилась, что за выгребную яму представляет собой Срединный Мир: но одна ты туда не поедешь!
– Ты бы рад вообще никуда меня не выпускать! – возмущённо воскликнула девушка.
– Ты хорошо знаешь, почему, Дэйни, – серьёзно промолвил Архимаг. – Если, от чего сохрани нас Создатель, – тут Льювин торопливо сделал охранительный жест, – что-то подобное тому…
– Дед, ну сколько можно это вспоминать! – смущённо промямлила внучка, виновато опустив глаза. – Всё кончилось хорошо – не для Элайра, конечно, а для всех нас. Да и ему, гаду, почёт небывалый – огненное погребение, словно он доблестный герой, морской конунг, а не жалкий трус и подлец! Помилуй, Создатель, его окаянную душу, – машинально добавила Дэйни без особого рвения в голосе; ясно было, что посмертная судьба Элайра её нимало не тревожит.
– Я бы рад не вспоминать, – со вздохом согласился Льювин, – но не получается. Если бы мне была безразлична твоя судьба и судьба твоих братьев, может, я легко позабыл бы всё это… Но сейчас я говорю не о прошлом, а о настоящем и будущем, Дэйни. Я не сомневаюсь, что ты твёрдо вбила себе в голову эту идею насчёт Срединного Мира: упрямство – это наша фамильная черта. Но одна ты туда не поедешь, повторяю ещё раз. Пусть с тобой поедет Эртх или Гвэйн…
Ответом Льювину было насупленное выражение на лице внучки.
– Я полагаю, лорд Диниш охотно составил бы тебе компанию, – вкрадчиво произнёс Архимаг.
– Диниш? – нехотя переспросила Дэйни. – Нет, дед, не хочу я путешествовать под его опекой!
– А мне почему-то казалось, что Дин весьма неравнодушен к тебе, да и ты к нему тоже, – мягко усмехнулся Льювин. – И потом, порядочность эльфа внушает мне гораздо больше доверия, чем то, что этим же самым понятием обозначают люди.
– Я уже сказала – нет! – отрезала Дэйни и капризно надула губы.
– Ладно, – хладнокровно согласился Льювин. – Раз предложенные мною кандидатуры телохранителей тебя не устраивают, предоставим это дело на суд Создателя. Устроим магико-рыцарский турнир – победителю и выпадет высокая честь сопровождать тебя в турне по Срединному Миру. Идёт?
– Идёт! – маленькая ладошка Дэйни звонко хлопнула о ладонь Архимага.
В перстне, надетом на средний палец правой руки девушки, в глубине чёрного камня на миг сверкнула ослепительная белая искра…
* * * * *
Дэйни в задумчивости направлялась к кузнице, где, как сообщил ей один из оруженосцев лорда Эртхелера, лучшего рыцаря Мон-Эльвейга, старшего сына магистра сего прославленного Ордена магов, в данный момент находились оба брата девушки. Дэйни намеревалась посоветоваться с Эртхом относительно своих туристических планов и породивших их смутных предчувствий. С детства они привыкли поверять друг другу все свои тайны; и если Дэйни не хотела, чтоб старший брат сопровождал её в путешествии по Срединному Миру, то это было связано опять-таки со странным предчувствием – или, если угодно, с капризным нравом девушки, но вовсе не с отсутствием дружбы между братом и сестрой.
Дэйни была уже буквально в двух шагах от кузницы, когда до неё донеслись громкие голоса братьев. Эртх и Гвэйн разговаривали на повышенных тонах, чего в последнее время за ними не наблюдалось. Дэйни прибавила шагу.
Братья уже картинно схватились за рукояти мечей – и в этот самый миг их сестра переступила порог кузницы.
– Эртх! Гвэйн! – укор, прозвучавший в голосе сестры, заставил их разжать ладони, нервно тискающие оружие. – Та-ак… Это из-за чего же вы, позабыв о воспитанности и родственных чувствах, готовы чуть ли не колошматить друг друга мечами? – строгим тоном вопросила Дэйни, сурово сдвинув брови.
Произнося этот вопрос, в формулировке которого зримо проявились присущие любимой ученице Архимага благоразумие и прозорливость, Дэйни одновременно с интересом рассматривала крылатый шлем, который она приметила на полке в углу. Эта вещь настолько заинтересовала девушку, что она взяла шлем в руки, а затем примерила его.
– Если вы вопили из-за этого головного убора, то зря, – непосредственно высказалась девушка. – Вам он всё равно мал. И дайте зеркало – неужели сами догадаться не можете?
– Здесь нет зеркал, – чуть оторопелым тоном возразил Гвэйнир.
А Эртхелер, глядя на сестру, задумчиво добавил:
– Вспомни, как на изображениях выглядят валькирии, и ты получишь достаточно точное представление о своём виде в данный момент. Но мы с Гвэйном повздорили вовсе не из-за этого шлема, а вон из-за тех вещей, – старший брат указал на лежащие на скамье меч, венец и кольцо. – Гвэйн не желает признать, что раз эти вещи были задуманы мной, а также в значительной мере созданы моими руками, я имею на них больше прав, чем он.
– А кто помогал тебе? Кто подавал тебе инструменты, а также целую кучу оригинальных идей и ценных советов? Кто ночи напролёт торчал в кузнице у тебя на подхвате? – тут же вскинулся Гвэйнир.
– Я вовсе не отрицаю твоего участия, братец, – пожал плечами Эртхелер. – И всё-таки подумай: в бою проявляет доблесть не только предводитель дружины, храбро сражаются и другие воины – однако барды в первую очередь воспевают подвиги вождя, ибо именно он вёл своих соратников к победе. Так и тут, Гвэйн: задумав создать эти вещи, я тем самым как бы проложил тропу к свершению – так кому же, как не мне, принадлежит преимущественное право распоряжаться тем, что не появилось бы на свет, не оживи я бесформенный замысел огнём своей души и мастерством своих рук?
– Давайте я попробую распределить эти вещи так, чтобы вы оба остались довольны, – предложила Дэйни, сняв с головы крылатый шлем и тряхнув слегка примявшимися волосами.
– Попробуй, сестрёнка, – единодушно согласились сыновья Фьонна.
Дэйни долго рассматривала вещи, чуть не ставшие причиной серьёзного столкновения между её любимыми братьями.
– Венец, – вполголоса рассуждала девушка, внимательно рассматривая застывшее кружево золотого обода; она даже примерила его, но тотчас сняла и отложила в сторону. – Увенчать добродетель; однако разве она сама по себе не божественный венец для человека?.. Меч… Меч в руках тирана – несомненное зло; меч в руках благородного воина – опора и защита слабых, жезл закона… Как бы ни величался тиран своей короной, если оружие будет находиться в руках честных и смелых воинов, которые в первую очередь служат не земным владыкам, а Создателю и справедливости, даже тиран будет вынужден сделаться сносным правителем. Но если воины нечестивы и алчны, их нелегко обуздать даже мудрому и благородному королю – ведь на их стороне сила… Эртх, Гвэйн, – окликнула она братьев. – Я полагаю, что нашла оптимальное решение. Это тебе, Эртх, – она протянула меч старшему брату. – Ты – лучший рыцарь и волшебник Мон-Эльвейга, которому как никому другому пристало сражаться во имя торжества идей Добра и Света; твоя добродетель, полагаю, не позволит тебе использовать силу оружия в недостойных целях. Гвэйн, – она надвинула золотой венец на голову второго брата. – Ты сам знаешь, что характерец у тебя не сахар – настоящий тиран, если судить беспристрастно. Однако подобные «тёмные» личности не так уж редко выдвигаются на руководящие посты; впрочем, я от всей души желаю, чтобы ты научился наконец обуздывать свой бешеный нрав. Ворон – мудрая птица; так постарайся хоть немного соответствовать этому прозвищу, проявляя побольше благоразумия в поступках, а не только щеголяя в чёрном оперении!
– А кольцо ты как поделишь? – поинтересовался Гвэйнир, у которого вышеизложенные рассуждения сестры не только не вызвали возражений, но скорей польстили его самолюбию.
– Может, нам его распилить, Дэйни? – предложил Эртхел, которого больше всего восхитили логика и философичность решения сестры.
– Э, нет! – Дэйни проворно схватила с лавки кольцо и зажала его в ладони. – Оно – третий элемент, излишняя деталь; так отдайте его мне.
– Разумеется, сестрёнка! – в один голос согласились братья.
– Вот и отлично! А я-то ломала голову, что подарить Динишу, которого недавно произвели в филиды высшей категории! – обрадовалась девушка. – Надеюсь, оно ему понравится: Дин собирает коллекцию магических колец, и хотя данный экспонат, конечно, не может похвастать особой древностью, следовательно, не представляет большой ценности с точки зрения археолога, зато ваш названый брат, полагаю, по достоинству оценит новизну дизайна. Да, тем более что Диниш ваш названый брат, – добавила Дэйни, вдохновлённая внезапно пришедшей в голову идеей. – Три вещицы, по одной каждому из братьев!
Эртх и Гвэйн переглянулись.
– Вообще-то мы хотели сделать подарок тебе, а не Дину, – выразил Эртхел общее мнение обоих.
– В самом деле? Как это благородно и трогательно! – отозвалась Дэйни с насмешливой улыбкой. – Мне вы тоже можете сделать подарок – вы же должны вознаградить меня за мудрое решение, как вам кажется, а? Поклянитесь перстнем мага больше никогда не ссориться друг с другом – исполнение этой клятвы станет лучшим подарком, который вы можете мне преподнести! И, пожалуй, я ещё этот шлем прихвачу, – добавила девушка, взяв в руки оригинальный головной убор валькирии.
«Эртх, мне с тобой поговорить надо, – мысленно обратилась Дэйни к старшему брату. – Я буду возле водопада».
Через пять минут после того, как девушка расположилась подле искусственного каскада в саду, заворожено прислушиваясь к музыке воды, вечно волнующей и успокаивающей человеческую душу, старший сын Фьонна присоединился к сестре.
– О чём же ты хотела говорить со мной, Дэйни? – тихо спросил он, садясь рядом с сестрой и подставляя ладонь под стекающие с пологого камня прозрачные струйки воды.
– О Срединном Мире, снах и том, что называют судьбой, – помедлив, ответила девушка.
Брат немедленно составил целостное высказывание из перечисленных сестрой ключевых слов.
– Что же ты видела во сне, что тебя потянуло в Срединный Мир искать свою судьбу? – спросил Эртхелер.
Дэйни снова немного помолчала, подбирая слова, затем неторопливо начала:
– Я видела арфу… Чья-то рука – рука мужчины – касалась струн… Я видела этого человека словно в тумане: но арфу и руку – так ясно, словно это было наяву. Он играл «Мелодию земной магии» – любимую музыку дедушки – но как-то иначе, не так, как мы привыкли. И ещё я видела его глаза… Я увидела их лишь на мгновение, но так близко, словно он склонился надо мной. У него карие глаза; он смотрел на меня с любовью и нежностью, так…
Она умолкла, точно стыдясь чего-то или же не находя нужных слов.
– А при чём здесь Срединный Мир? – чуть погодя спросил брат, видя, что она молчит.
– Эртх, не будь таким несносным, каким частенько бывает Гвэйн, – с ноткой раздражения отозвалась девушка. – Ты же прекрасно знаешь: истинный маг нередко руководствуется смутным ощущением правильного направления! Я просто чувствую, знаю, что найду его в Срединном Мире, а не где-то ещё.
– И ты уверена, что его стоит искать? Зачем? Кто он такой?
– Я… не знаю, Эртх, – она положила руку на плечо брата. – Правда, не знаю! Знаю только, что я не успокоюсь, пока не найду его – а там всё само собой станет ясно. Наверное…
– И ты что же, собираешься сломя голову скакать в Срединный Мир? – предположил брат. – Дедушка и бабушка знают? С родителями говорила?
– Дед знает, – нехотя отозвалась Дэйни. – Он не хочет отпускать меня одну. Я понимаю, он по-своему прав: но в то же время я чувствую, что если рядом будет кто-то из вас – пусть даже ты или Гвэйн – мне это может помешать.
– Боюсь, ты слишком легкомысленно относишься к опасностям, Дэйни, – осторожно сказал Эртхелер. – А ведь девушке угрожает гораздо больше, чем мужчине! Неужели ты уже позабыла?.. – многозначительным тоном добавил он.
Дэйни скривилась.
– А вы и рады всякий раз напоминать мне!.. – вяло огрызнулась она. – Да и чего теперь-то опасаться? Элайр мёртв: более того, его кости обратились в прах и поглощены морем, а я-то с тех пор многому научилась! Боевой магии, например. Правда, ею я владею не очень, до Джеллин мне так же далеко в этом деле, как жалкому трепыханию курицы до головокружительного полёта орла… Зато я быстро могу изменить свой облик – так, что никто, кроме своих, меня не узнает. Я могу…
– Да, Дэйни, думаю, никто из тех, кто знает тебя, не усомнится, что ты способна на очень-очень многое, – эта хвалебная фраза в устах Эртхелера прозвучала весьма многозначительно. – И всё-таки постарайся быть благоразумнее. Обещаешь? Только, пожалуйста, сестрёнка, без ловких увёрток и мысленных оговорок! – строгим тоном предостерёг брат.
– Постараюсь, Эртх, – хитро улыбнулась Дэйни. – И всё-таки я обязательно отправлюсь в Срединный Мир. Вот только что мне делать с тем провожатым, которого навяжет мне дед по результатам турнира?
– А ты не подумала, что им легко могу стать я? – в ответ усмехнулся брат. – Что же я, сам против себя рекомендации давать должен? Поищи другого дурака, сестрёнка!
– Отличный совет, – с серьёзным видом подхватила девушка. – Не зря тебя считают лучшим из лучших – ты, даже сам того не желая, всегда дашь мудрое наставление, Эртх.
– А как ты думаешь, сестрёнка, – медленно проговорил Эртхелер, – будь я и впрямь этаким образцом совершенства, стал бы я браниться с Гвэйном или нет?
Брат и сестра понимающе переглянулись и засмеялись.
* * * * *
И всё же, несмотря на недавнюю перебранку между братьями, Эртхелер и Гвэйнир, сыновья Фьонна, магистра Мон-Эльвейга, едва ли всерьёз затеяли бы поединок, даже не появись так своевременно и не вмешайся в их ссору сестра.
В детстве стычки и драки между братьями происходили почти ежедневно; но когда Дэйни было немногим больше года, Гвэйнир неожиданно бежал из родного дома, и не куда-нибудь, а в таинственную Безмолвную рощу, секреты жрецов которой не прочь был выведать сам Архимаг Льювин. Собственно, мимоходом оброненная Льювином фраза, свидетельствующая о его интересе к загадкам Безмолвной рощи, и стала искрой, которая воспламенила его внука, преисполнив своевольного Гвэйна честолюбивым стремлением во что бы то ни стало выведать все тайны загадочных жрецов.
Попытки Льювина и Фьонна вернуть безрассудного мальчишку домой результата не имели: согласно обычаям Безмолвной рощи, вошедший в неё мог вернуться в мир лишь по истечении двадцати лет – полного срока ученичества – либо же не возвращался вовсе, предпочтя тишину священного леса суете земной, либо по более банальной причине, а именно, погибнув в ходе одного из многочисленных обрядов инициации , практикуемых жрецами.
Однако жизненный путь Гвэйнира, как и всех его родичей, характеризовался тем, что он отнюдь не совпадал с наезженными дорожками, а, напротив, обходил традиционные повороты за несколько лиг. Гвэйн добросовестно обучался у жрецов в течение пятнадцати лет, после чего крупно повздорил с товарищем по образованию. Дело дошло до вооружённого столкновения; а между тем не только поединки, но и просто внесение оружия на священную территорию Безмолвной рощи находилось под строжайшим запретом. Гвэйниру за ослушание грозила жестокая кара: виновный в осквернении рощи должен был быть казнён в ближайшее полнолуние, но внук Архимага, изменив свой внешний облик, благополучно скрылся от преследователей.
Казалось бы, чего вернее – воротиться домой: однако Гвэйнир этого не сделал. Как он объяснял много позже, ему было стыдно предстать перед дедом, не будучи в состоянии раскрыть перед ним главнейшие тайны Безмолвной рощи, которые ученики постигают в последние пять лет обучения; кроме того, по словам Гвэйна, он хотел переждать несколько лет, чтобы его былые наставники думали, будто он бесследно сгинул. Родичам Гвэйнира скоро стало известно о его бегстве из Безмолвной рощи; Эртхелер, к тому времени уже достаточно прославившийся своей доблестью и высокими моральными достоинствами, решил лично отыскать брата, дабы вернуть его домой и оградить от враждебности жрецов.
Эртхела и его сестру Дэйни с детства связывали узы нежнейшей родственной привязанности, которые не ослабели, когда брат и сестра выросли; поэтому юная волшебница пожелала вместе со старшим братом отправиться на поиски второго брата, которого она, естественно, почти не помнила, учитывая младенческий возраст Дэйни во дни, когда Гвэйн безрассудно покинул родной кров, дабы вырвать тайное знание у жрецов Безмолвной рощи. Ни родителям, ни воспитавшим внучку дедушке и бабушке, ни самому Эртхелу не удалось отговорить упрямую Дэйни от её намерения.
Немало опасностей и приключений встретили брат и сестра в том путешествии, но Создатель хранил их невредимо; и вот однажды они направили путь свой к Мосту Поединка, прозванному так потому, что на нём уже несколько лет некий воин, чьего имени в тех краях никто не знал, вызывал на бой всех проезжающих рыцарей. Об этом Эртхелу и Дэйни рассказали жители селения, расположенного неподалёку от зловещего Моста. Никто, говорили поселяне, ни разу не одолел в бою Рыжего Лорда – так жители окрестных деревень прозвали между собой таинственного воина.
– Поезжайте лучше лесными тропками до соседнего селения, а там переправьтесь через Серебряный брод, – советовали местные жители. – А у Рыжего Лорда, верно, меч и кольчуга заговорены, да и сам он, должно быть, чародей: никто, никто его не победит! Так и сам он не раз говорил, утверждая, что среди людей есть лишь один воин, который способен взять над ним верх, когда бы ни случился тот поединок – хоть на рассвете, хоть на закате, хоть при свете звёзд.
Однако Эртхелер выслушал эти речи, сурово нахмурившись и гордо поджав губы, а потом спокойно поблагодарил поселян за предостережение и надел кольчугу и шлем. Дэйни пыталась отговорить брата от ненужного риска, но Эртхел стоял на своём. Если он повернёт вспять – какой же он после этого лучший рыцарь-маг Мон-Эльвейга, резонно возразил брат на просьбы сестры не ездить к Мосту Поединка.
– Раз ты твёрдо намерен поехать в гости к этому сумасшедшему, – заявила брату Дэйни, садясь на своего коня, – я поеду вперёд и попробую поговорить с этим типом. Что это у него за странный психологический комплекс, тролль его сожри? Может, мне удастся вправить ему мозги, и необходимость в поединке отпадёт сама собой? Вспомни: дедушка всегда говорил, что нужно избегать кровопролития, когда есть такая возможность.
Эртхелер, который являлся гуманистом по своей сути, вполне разделял взгляды Льювина; однако старший сын Фьонна решительно воспротивился намерению Дэйни ехать одной навстречу бешеному субъекту, у которого неизвестно что может быть на уме.
– А ты попробуй меня остановить, Эртх, – лукаво подмигнув брату, медовым голоском предложила Дэйни и быстро шепнула заветное словечко на ухо своему коню.
Конь волшебницы, белоснежный скакун из страны эльфов, дар королевы Линтинэль своей ученице, помчался стрелой. Как ни старался нагнать сестру лучший рыцарь Мон-Эльвейга, вскоре он потерял её из вида. Эртхелу оставалось только мчаться следом, насколько доставало сил у его коня, который, конечно, легко бы догнал и обогнал любого призового скакуна, за исключением волшебных коней из Алдалиндора, да возносить мольбы Создателю, чтобы с Дэйни не случилось ничего худого.
На мосту маялся от временного безделья высокий воин в тёмном плаще. На вид казалось, что незнакомцу около сорока лет; лицо его было не лишено своеобразной суровой красоты, которой придавали дополнительной колоритности шрамы, пересекающие лоб и правую скулу, и глубокие мыслительные морщины. Рамкой для этой оригинальной физиономии служила густая огненно-рыжая грива – пламя, которому нипочём снег седины. Проворно схватив под уздцы коня Дэйни, Рыжий Лорд произнёс с заметным эмоциональным подъёмом:
– Клянусь грядущим новолунием, я такой красавицы прежде не встречал! Стань моей возлюбленной, прекрасная леди – и, клянусь, я завоюю для тебя весь этот край!
– Очень он мне нужен! – не особенно приветливо отозвалась Дэйни. – Да, впрочем, если подумать хорошенько, то и ты мне не слишком нравишься, – ехидно добавила она. – Ты невоспитан и груб, – не приветствовал даму, как полагается, не назвал своё имя, с бухты-барахты требуешь моей любви, которую, между прочим, нужно сначала заслужить многочисленными возвышенными подвигами, да ещё и завёл тут идиотский обычай биться без уважительной причины с проезжающими рыцарями!
– А ты мне всё больше нравишься, красавица! – расхохотался незнакомец. – Жаль было бы, если б такая очаровательная дама оказалась трухлявой трусихой, каких полно повсюду! Укротить невыезженную лошадку – это как раз по мне! – и с этими словами Рыжий Лорд предпринял попытку стащить девушку с коня.
Звонкая пощёчина была ему ответом; одновременно рядом послышались стук подков и срывающийся от гнева голос подъезжающего Эртхелера:
– Оставь мою сестру в покое, негодяй!
Эртх спрыгнул с коня (ибо противник его был пеш, а благородный внук Льювина полагал бесчестным нападать на пешего врага, сидя верхом на лошади). Рыжий Лорд привычно водрузил на голову чёрный шлем, который до того стоял прямо на бревенчатом мосту. Дэйни, соскочив с седла, метнулась к воинам, ещё надеясь удержать их от ненужного побоища.
– Не мешай, сестра, – мягко, но решительно отстранил её Эртхел, и Дэйни ничего не оставалось, как отойти в сторонку вместе со своим конём.
Рыжий Лорд и впрямь оказался силён и искусен в бою; но и старшего сына Фьонна не просто так признали лучшим рыцарем Мон-Эльвейга. Кроме того, противник Эртхелера впервые почувствовал смутное колебание… Белая искра, сверкнувшая в чёрном перстне девушки, когда она ударила его по лицу… Это кольцо… Оно тревожило каким-то далёким и дорогим воспоминанием…
…Мальчишка бежит по лужайке, а с крыльца замка спускается светловолосый человек в зелёной одежде, раскинув руки навстречу своему внуку. В чёрном перстне на мизинце дедушки сверкает на солнце белая звёздочка… Не может быть!..
Жестокая боль рванула правый бок, а потом свет заходящего солнца померк в глазах… Последней мыслью было: а ведь на закате мои силы десятикратно возрастают – как же он сумел взять надо мной верх?..
Эртхелер сорвал шлем с головы побеждённого противника, без чувств лежащего на окровавленном песке подле моста. Дэйни, движимая тревогой и необъяснимым предчувствием, подошла поближе. Брат и сестра с изумлением смотрели, как облик Рыжего Лорда меняется у них на глазах: волосы его стали чёрными, как вороново крыло, исчезли прочерченные магией морщины, обманчиво старившие ровесника Эртхелера…
– Создатель меня помилуй! – потрясённо и горестно воскликнул Эртхелер. – Дэйни, сестрёнка, да ведь это наш брат, Гвэйн! О, я несчастный! Я… неужели я убил его?..
Дэйни опустилась на колени подле раненого.
– Да нет же, Эртх, он жив, он дышит, – поспешила она успокоить старшего брата.
Кое-как они перевезли раненого в деревню, откуда выехали час назад. Жители были потрясены – как сменой внешнего облика того, кого они привыкли между собой называть Рыжим Лордом, так и тем, что на этот раз военная удача от него отвернулась. Эртхелер тоже никак не мог прийти в себя от удивления.
– Сила Гвэйна возрастает после полудня, тогда как моя возрастает до полудня, а затем идёт на убыль, – рассуждал он. – И всё же победил я, а не он, хотя солнце наполовину зашло! Выходит, я и есть тот единственный воин в Мире, который способен победить его в любое время суток?
Когда сознание вернулось к Гвэйниру, первое, на что упал его взгляд, было знакомое кольцо на руке девушки, сидящей подле его постели. Злополучному магу захотелось зажмуриться, уверяя себя, что всё это – просто сон…
– Кто ты? – пытаясь приподняться, спросил он.
– Дэйни, дочь Фьонна… братец, – ответила она.
Гвэйнир с глухим стоном рухнул на подушку. Дэйни, встревожившись, склонилась над ним; в этот миг дверь распахнулась, и кто-то вошёл в комнату.
– Эртх… – непослушными губами чуть слышно прошептал Гвэйнир.
– Прости меня, Гвэйн, – Эртхел присел на краешек кровати. – Я чуть не убил тебя!
– Я сам виноват, – Гвэйнир с отчаянием смотрел в пространство. – Я не узнал тебя – там, на мосту!
– Я был в шлеме, – мягко возразил брат. – А эти железки пол-лица закрывают; к тому же солнце садилось, и на меня падала тень.
– О, ты всё тот же! Великодушный, благородный – не то, что я! Ты видишь, каким я стал, Эртх? Я обирал бедных поселян, которые хотели проехать через мост, а воинов убивал на поединке! Просто так, ради развлечения! Создатель милостивец! Двадцать воинов – всех, всех до единого! Но это ещё не самое худшее… Лучше б ты убил меня, Эртх! Я… посмел думать… а ведь она – моя сестра…
– Перестань ныть, – строго оборвала его девушка. – Что за безответственные речи: «Лучше б ты убил меня, Эртх!» А как, по-твоему, почувствовал бы себя Эртх в подобном случае, чего не приведи Создатель, ты подумал, как?! Никто не спорит, ты тут – может, и не только тут? – дел нагородил, дорогой братец! Но, к счастью, все мы живы… твои раны скоро заживут, и ты сможешь встать не только на ноги, но и на путь исправления. А эти воины, которых ты пришиб… упокой, конечно, Создатель их горемычные души… но они сами виноваты – зачем лезли на рожон, не имея достаточных навыков во владении оружием?
– Да, несомненно, ты моя сестра, – Гвэйнир невольно улыбнулся. – И как я не заметил, дуралей, что ты похожа на нашу бабушку Вэйл?! Но когда ты рассуждаешь – о, тогда ты вылитый дедушка Льювин!
…С тех между сыновьями Фьонна не бывало серьёзных размолвок; более того, им не единожды доводилось сражаться плечом к плечу, полагаясь на верность и отвагу брата – и ни разу они не подвели друг другу. Дэйни никогда не упоминала о неуклюжей попытке «Рыжего Лорда» стать другом её сердца; и всё же Гвэйнир-Ворон не окончательно избавился от чувства вины перед сестрой…
* * * * *
Отборочный рыцарско-магический турнир, по результатам которого должен был выявиться индивидуум, достойный высокой чести сопровождать Дэйни – леди Меллидэн – в турне по Срединному Миру, по времени своего проведения совпал с Праздником Урожая; таким образом, традиционные военные игрища, входящие в обязательную программу сего празднества, получили дополнительный смысл, существенно повысивший значение привычных ежегодных состязаний в глазах подавляющего большинства молодых волшебников – рыцарей и неофитов Ордена Мон-Эльвейг. В Каэр Лью-Вэйл даже прибыли маги из других Миров Упорядоченного, надеясь своими познаниями и оружием заслужить столь ценный приз – право составить компанию внучке самого Архимага во время её ознакомительной экскурсии в Срединный Мир. Многие, очень многие тайно лелеяли надежду на то, что именно они станут победителями и что прекрасная дама, привыкнув к обществу своего рыцаря, в дальнейшем пожелает никогда не расставаться с ним; одних в большей степени пленяло личное очарование Дэйни, а других – то поистине огромное влияние, которым располагали отец и братья девушки, а в особенности её дед, Архимаг Льювин. В конце концов, волшебники – почти такие же люди, как и все прочие, и мотивы у их поступков практически те же самые: жажда любви или стремление к власти, чувства или рассудок.
Турнир проходил на специально оборудованной для подобных мероприятий территории. Зрители расположились на полукруглой галерее, примыкающей к склону холма. По предложению Архимага участники турнира скрыли свои лица под масками – дабы никакие мимолётные личностные предпочтения зрителей и непосредственно заинтересованной в конечном результате особы, пояснил он, не оказывали влияния на психологический настрой состязающихся.
Нужно заметить, что несмотря на эффектность зрелища, Дэйни откровенно зевала. Сама мысль о том, что кто-то из этих типов, лезущих из кожи вон, чтобы продемонстрировать свою профессиональную состоятельность, доблесть и благонадёжность, лишь бы завоевать право хвостом тащиться за ней по пятам, очень скоро будет постоянно маячить у неё перед глазами, нагоняла на девушку скуку, к которой примешивалась и немалая толика раздражения.
Отец и старший брат Дэйни также пребывали в несколько раздражённом расположении духа, но по иной причине. Учитывая их непревзойдённое военное и магическое мастерство, Льювин любезно предложил им не принимать участия в турнире – ведь в противном случае шансы на победу остальных участников практически будут равны нулю. Чтобы вознаградить себя за вынужденное безделье, Фьонн старательно подмечал все промахи участников турнира, подвергая их уничтожающей критике.
– Эртх, посмотри вон на того верзилу в лиловом плаще, – громкий шёпот Фьонн был превосходно слышен в обоих концах галереи. – Наверное, это специалист по земледельческой магии – он меч держит так, точно это лопата или грабли!
Эртхелер со спокойной полуулыбкой терпеливо выслушивал комментарии отца, однако сам воздерживался от язвительных высказываний в чей-либо адрес – старший сын магистра Мон-Эльвейга успел прославиться не только своими рыцарско-магическими подвигами и безупречным моральным обликом, но и мудрой сдержанностью в речах. Эртхел, в отличие от отца и младшего брата, никогда не пользовался ненормативной лексикой; что же касается порицания чьих-либо поступков, то старший сын Фьонна обычно не язвил по поводу незначительных промахов, предпочитая бросать вызов значимым общественным и индивидуальным порокам.
Вполуха прислушиваясь к саркастическим высказываниям отца, Эртхелер пристально следил за успехами участника, облачённого в золотую парчу: Гвэйнир принимал участие в турнире. Интересы Эртхелера и Гвэйнира, по сути, во многом давно стали общими, как и полагается добрым родичам – за исключением отдельных пунктов, не имеющих решающего значения в жизни братьев. Во всяком случае, начинания одного из них, как правило, всегда могли найти поддержку другого.
Льювин, конечно, тоже знал, кто этот молодчик, пускающий пыль в глаза блеском своего наряда и эффектными приёмами, которые, может, и хороши на турнире, а в жизни – это как сказать. Дэйни, наверное, станет возмущаться, дескать, результаты турнира были заранее предрешены… Архимаг улыбнулся уголками губ, когда к нему приблизился один из его секретарей, которым Льювин доверял в основном нудную техническую работу. С видом величайшего внимания развернув пергамент, который протянул ему секретарь, Архимаг выразительно сдвинул брови, а через секунду озабочено заявил, обращаясь к присутствующим на галерее членам своей семьи, соратникам и друзьям:
– Извините, но меня призывают срочные дела, – и торопливо направился к лестнице.
Вэйлинди поспешила следом: пару минут они пошептались, стоя на середине лестницы, затем Льювин спустился вниз и пошёл в сторону замка, а жена Архимага возвратилась на прежнее место.
– Эртх, как ты думаешь, скоро это представление окончится? – с откровенно скучающим видом спросила Дэйни. – И так ясно, что Гвэйн всех побьёт – его ж никто, кроме тебя, ни разу не одолел!
– Не торопи события, сестрёнка, – мягко возразил лучший рыцарь Мон-Эльвейга. – Ты лучше вспомни, как говорит дедушка: «Всё когда-нибудь происходит впервые!»
– Эртх, не уверяй меня, будто кто-то из этих увальней способен хотя бы продержаться против Гвэйна в течение получаса, – хмуро заявила девушка.
В самом деле, удача явно благоволила чародею в блистающей золотой парче; но в тот миг, когда его соперники сникли, признавая его несомненное превосходство – в магическом ли, в обычном ли поединке – на ристалище появился ещё один участник. Лицо его, как и лица прочих рыцарей-магов, было скрыто под маской; словно в насмешку над заносчивым Гвэйниром, обычно предпочитавшим чёрный цвет, отчего младший внук Архимага даже получил прозвище «Ворон», новый противник был в тёмной тунике и чёрном плаще, на фоне которых ярким пятном выделялись его огненно-рыжие волнистые волосы.
– Это ещё что за пламенный красавчик? – нарочито пренебрежительным тоном Дэйни постаралась замаскировать живой интерес, всколыхнувшийся в ней при виде загадочного рыцаря-мага.
Хотя все участники турнира и были в масках, зрители без труда узнавали их по каким-либо характерным чертам: по причёске, походке, манере боя, излюбленным магическим приёмам и так далее. Но кто этот незнакомец? Дэйни впилась в него взглядом – а потому не заметила, как бабушка, отец и Эртх многозначительно переглянулись.
Когда противники взялись за оружие, вскоре стало ясно – незнакомец щадит Гвэйнира. Дэйни это несколько удивило. Её младший братец никогда не проявлял повышенного гуманизма к своим противникам, наоборот, дед и старший брат нередко укоряли его за излишнюю ярость; соответствующая слава о боевом неистовстве Ворона давно разнеслась по Упорядоченному, так что те, кому доводилось биться с младшим сыном Фьонна, знали – даже если речь идёт об обычном турнире, а не войне, сражаться придётся в полную силу. Неужели этот рыжеволосый тип ничего не слышал про лорда Гвэйнира, он же Брэндон – Ворон? Нет, тут что-то не так, смутно подозревала Дэйни.
Ах! Создатель милостивец, да этот таинственный рыцарь почти прижал Гвэйна к ограде ристалища! Дэйни не на шутку встревожилась за брата; в то же время она была заинтригована. Кто он, этот воин? Так ли сведущ он в магии, как искусен в бою? И… наверное, он красив лицом, мечтала девушка; во всяком случае, он строен, гибок и быстр.
Гвэйниру удалось избежать соприкосновения с оградой, означающего поражение; однако вскоре незнакомец снова заставил его отступать, и на этот раз внук Архимага оказался, что называется, припёрт к стене. У Гвэйна, правда, ещё оставался шанс одолеть загадочного противника в магическом поединке – но очень скоро шанс этот безвозвратно уплыл от младшего сына Фьонна. Друзья Гвэйнира растерянно смотрели на ристалище, не понимая, в чём дело. Но у всех загадок есть разгадка: когда Фьонн, магистр Мон-Эльвейга, обратившись к победителю, потребовал, чтоб он назвал себя, тот молча снял маску…
– Надеюсь, все помнят моё имя? – улыбаясь, спросил Льювин.
– Дед, ты?! – ошалело прохрипел Гвэйнир, от изумления на несколько мгновений потерявший голос.
– Вы сговорились! – донёсся с галереи негодующий возглас Дэйни. – Теперь я всё поняла! «Срочные дела», как же! Дед, ты неисправим!
Льювин неторопливо стянул огненно-рыжий парик: солнце блеснуло в золотисто-пшеничных волосах Архимага.
– Я решил воспользоваться удобным случаем и проверить, не превратился ли я ненароком в немощного старикана, – весело пояснил он. – Впрочем, Дэйни, если ты предпочитаешь поездку в обществе брата, я готов уступить Гвэйну пальму первенства.
– Репу первенства ты ему уступишь, – проворчала Дэйни, спускаясь по лестнице. – А я-то думала – наконец-то явился герой моей мечты, тот, кто равен моим родичам доблестью и талантами…
Казалось, она вот-вот разревётся от пережитого разочарования.
– Да не расстраивайся, девочка, явится и он когда-нибудь, – Льювин отечески обнял внучку, неловко сунувшую ему в руки венок победителя – многоярусное сооружение из золотых дубовых листьев. – Всё когда-нибудь сбывается, если очень верить и терпеливо ждать…
– Ну, это ты загнул, дед! – недоверчиво покачала головой Дэйни. – Верить – это ещё туда-сюда, но вот ждать… Ты сам-то когда дожидался милостей Создателя, с благостным видом сложив ручки на коленях и возведя очи к небесам?! Может, я чего-то не знаю?
* * * * *
Льювин и Дэйни неспешно ехали через лес; по настоянию девушки, сначала предполагалось осмотреть некоторые «достопримечательности» родного Мира, а уж затем махнуть в Срединный Мир. Архимаг, который практически сразу разгадал замысел внучки, мысленно посмеивался – неужели Дэйни и впрямь воображает, что его так легко провести? Конечно, он добросовестно обучил её всем премудростям магии, которые знает сам: но ведь есть ещё и такие вещи, как интуиция, жизненный опыт и мгновенное озарение свыше…
И в то же время Льювин ощущал глубокую грусть. Дэйни, крошка Дэйни, которая сидела на детской скамеечке подле его кресла, широко распахнутыми глазами глядя на своего деда и учителя, которая в первую очередь поверяла свои ребяческие тайны не родителям, а ему – и она теперь пытается хитрить с ним? Собственного сына он не любил так, как эту взбалмошную девчонку – и вот, пожалуйста!..
Разумеется, Архимаг легко мог воспрепятствовать осуществлению замыслов своей внучки: но под влиянием неожиданной фантазии, не вполне объяснимой с точки зрения логики, Льювин решил, наоборот, подыграть этой бессердечной и неблагодарной девчонке. Всё-таки Льювин не вполне был уверен, что Дэйни без колебаний осуществит свой план, который даже с большой натяжкой трудно счесть проявлением почтительности, подобающей в отношении к любящему дедушке. Как бы то ни было, совсем одна она в Срединный Мир всё равно не поедет – позади на приличном расстоянии следует Гвэйнир, который сумеет незаметно продвигаться за взбалмошной сестрицей, оберегая её от случайностей одинокого странствия. А у Архимага и здесь дел найдётся предостаточно: вот только печально, если его предположения подтвердятся, и окажется, что для Дэйни на первом месте стоят её прихоти, а чувства близких – где-то ближе к хвосту иерархии ценностей!
Дед и внучка выехали на просторную каменистую равнину; издалека доносился однообразный и завораживающий шум морских волн. Посреди равнины, образуя круг, высились четыре трилитона – по сторонам света – а между ними несколько невысоких сваеобразных камней.
Дэйни скользнула взглядом по древнему сооружению, таинственное назначение которого породило немало фантастических легенд; однако невольно девушка покосилась на скальные нагромождения справа, которые, как и магический круг на равнине, выглядели результатом деятельности неких сказочных исполинов – но отнюдь не их целенаправленной активности, а буйства стихийной, хаотической мощи. Скалы эти изобиловали пещерами – собственно, именно эта их особенность и стала причиной внимания Дэйни к данной местности, а отнюдь не надуманный интерес к древним мегалитическим сооружениям.
Когда Льювин и его внучка очутились на равнине, в небе уже загорались звёзды, а полукруг растущей луны озарял замшелые камни холодным сиянием, придавая мегалитам таинственно-зловещий вид.
Архимаг демонстративно зевнул.
– Наверное, я сегодня не выспался, – сказал Льювин, стараясь, чтобы его слова прозвучали как можно естественней. – А ты, Дэйни, намереваешься ведь изучать эти сооружения при лунном свете? – Архимаг указал на мегалиты.
– Д-да, – выдавила она; Льювин заметил, что внучка нервничает. – А ты, дед, может, пока вздремнёшь? Подыщем уютную пещерку: ты завалишь спать, а я попробую самостоятельно разобраться, что к чему. Ты потом проверишь, правильно ли я… – Дэйни старалась говорить бодро и спокойно, но слова её прозвучали довольно беспомощно.
Она и сама это понимала, внутренне злясь на себя и на деда, который, как справедливо подозревала Дэйни, уже раскусил её жалкую хитрость. Самым разумным было бы честно признаться в своих замыслах: но девушка чувствовала, что у неё язык не поворачивается, кроме того, Дэйни казалось, что чистосердечное признание будет ничем иным, как констатацией её никчёмности и трусости. Ну уж нет!
Дэйни старательно взбивала деду подушку, одновременно пытаясь найти извинение тому, что она намеревалась сделать. В конце концов, она же никогда не получит возможности проявить самостоятельность, если не завоюет этого права хитростью! Дед, конечно, очень скоро выберется из пещеры, старалась оправдать себя ученица Архимага. В крайнем случае ему поможет Гвэйн, который упорно тащился по их следам весь день, вероятно воображая, что она этого не замечает. Но скорей всего Льювин выберется из пещеры гораздо раньше, чем Гвэйнир подъедет к его временному узилищу.
И всё-таки Дэйни сознавала, что все эти доводы ни в коей мере не оправдывают её самоё. Дед заботился о ней чуть не с рождения; он-то и обучил её заклинаниям, которые она намеревается пустить в ход – едва ли даже премудрый Архимаг предполагал, что знания, которые он дал своей внучке и ученице, она однажды применит против него!
Льювин старательно притворялся крепко спящим. И с закрытыми глазами он явственно ощущал напряжённость и неуверенность, витающие вокруг Дэйни. Та-ак, всё-таки она сомневается, эта негодница!..
Девушка сделала шаг к выходу, однако, всё ещё колеблясь, остановилась и оглянулась на деда. В памяти Дэйни встал тот ужасный день, когда она, пленница Элайра, всерьёз подумывала, не шагнуть ли добровольно за грань земной жизни, лишь бы не оказаться перед более страшным выбором – отдаться бывшему жениху своей матери или же смотреть, как её брата Гвэйнира подвергнут жестоким пыткам. Дед и отец тогда успели вовремя; а если бы не…
Внучка Архимага уже почти готова была отказаться от своего плана; но тут ей вспомнился странный сон, так живо всколыхнувший её душу до самых сокровенных глубин. Рука и арфа, волшебная мелодия, взгляд карих глаз, полный любовью… Сила таинственного зова подхватила Дэйни. Девушка стремительно вышла, почти выбежала из пещеры, не оглядываясь, и скороговоркой забормотала заклинание. Большой камень, высотой чуть ниже входа в пещеру, где «спал» Льювин, медленно поползла по земле – заклятье Дэйни превратило глыбу в своего рода дверь, запирающуюся снаружи.
Однако внезапно глыба забуксовала; между тем остававшийся проём ещё был достаточно широким, чтобы индивид изящного сложения мог пролезть в него. Дэйни прибегла к другому заклинанию; в результате «дверь» сместилась ещё на два дюйма, не больше, и застряла намертво. Дальнейшие попытки сдвинуть камень ещё хоть чуть-чуть оказались тщетными. В ночной тишине распалённому воображению Дэйни мерещился стук подков – вот-вот подъедет Гвэйн, и тогда прощай путешествие в Срединный Мир! Дед, конечно, простит её – но ей придётся надолго сказать «прости» своим авантюрным планам…
Дэйни снова вспомнила свой сон, и страстное желание отыскать таинственного незнакомца взыграло в ней с новой силой. Внучка Архимага торопливо произнесла соответствующее заклинание и начертила в воздухе знак портала, открывая Ворота в Межреальность, затем подозвала своего коня – волшебного скакуна из страны эльфов – и вместе с чудесным животным ступила на Тропу Межреальности…
Едва девушка скрылась из вида, как скала, которую Дэйни с таким трудом заставила закрыть вход в пещеру, легко, словно на роликах, отъехала в сторону, и Льювин, на ходу сворачивая одеяла, проворно вышел на открытое пространство.
«Гвэйн!» – мысленно окликнул Архимаг своего внука.
«Да, дедушка?» – тотчас отозвался тот.
«Гвэйн, следуй за Дэйни. Она направляется к Срединному Миру; только, пожалуй, не торопись попадаться ей на глаза. Иллюзия одиночества, может, быстрее отрезвит её; но смотри в оба, чтоб с ней ничего не случилось!»
«Ясно, дед», – согласился Ворон.
Льювин неторопливо приторочил свёрток к седлу и сел на коня; но Архимаг не спешил пуститься в путь. Горькая усмешка кривила красиво очерченные губы Льювина. Немногого же стоит вся его мудрость, раз он так долго и упорно не желал признавать нехитрую истину – наши дети, внуки и ученики не принадлежат нам всецело, как и мы сами – им. Судьба уводит наших близких на извилистые тропы жизни, а мы тщетно пытаемся удержать их и негодуем, твердя, как заклинание: «Моё, моё!..»
* * * * *
Ульв, менестрель ярла Асбьёрна, замешанного в смуте и потому вынужденного бежать из Хельгеланда на Придейн, кое-как стряхнул тяжёлую дремоту, машинально нащупывая своё оружие, которое всегда держал под рукой – и не только потому, что он входил в свиту беглого мятежника, но и потому, что время, в которое его угораздило родиться, было жестоким и тёмным, аки небо грозовое, аки пучина морская. Впрочем, для Срединного Мира это нормальное явление – «золотые» или хотя бы «серебряные» времена, если когда-то здесь и бывали, то сама память об этом успела изрядно покрыться причудливыми наростами вымысла, которые для Ульва и его собратьев по гильдии являлись богатым сырьём для новомодной продукции их ремесла.
…Ага, в дверь и впрямь стучат, сообразил Ульв, окончательно проснувшись. И кого принесла нелёгкая?!
– С добрым утром, приятель, – послышался из-за двери голос Хавбора, который, как и Ульв, состоял при особе бежавшего ярла в качестве менестреля.
Ульв и Хавбор вовсе не были приятелями; более того – они являлись не просто конкурентами, но практически непримиримыми антагонистами, вражда которых затихала лишь изредка и на очень краткие промежутки времени. Утро же, в которое его бесцеремонно разбудили, Ульву никогда не показалось бы добрым, в особенности после многодневного Праздника Урожая, в течение которого приходилось петь и играть на арфе сутками напролёт. Посвятив глубокий и горестный вздох мечте отоспаться, Ульв довольно-таки грубо отозвался:
– Ну, чего тебе от меня надо?
Его собеседник по ту сторону двери, не сдержавшись, иронично хмыкнул. Хавбор, несмотря на свой весьма неприятный нрав – мелочный, завистливый и суеверный – вовсе не был так глуп, чтобы всерьёз надеяться получить хоть что-то полезное от Ульва, который его терпеть не мог и не особо старался это скрывать.
Однако Хавбора в последнее время ужасно мучило любопытство – куда это его соратник-конкурент так часто ездит? Хавбор пытался следить за Ульвом, но всякий раз ничего не мог понять. Сначала Ульв ехал по лесу, ничуть не таясь, но затем внезапно куда-то исчезал, хотя там, где это происходило, имелась лишь одна тропка, по обеим сторонам которой раскинулись густые заросли колючего кустарника. После, когда Ульв возвращался в Ллихвин – замок, который его владелец, один местный лорд, дальний родич ярла Асбьёрна, предоставил беглецу и его свите в качестве убежища – Хавбор неизменно приходил к выводу, что конкурент ничуть не похож на человека, недавно продиравшегося сквозь колючую изгородь. Одежда Ульва и шкура коня, на котором он катался по лесу, всегда оставались в том же состоянии, что и до таинственного исчезновения, а отстранённо-мечтательный взор, которым Ульв рассеянно скользил по окружающим предметам и людям после подобных прогулок, в конце концов навёл Хавбора на мысль, что конкурент встречается с какой-нибудь ведьмочкой или, может, даже с девицей из Народа Холмов. Местные жители, во всяком случае, уверенно заявляют, что люди из Народа Холмов в этих краях частенько бродят: понятное дело, тех, кто в вере твёрд, они сторонкой обойдут, а вот маловеры да еретики вроде Ульва Доброму Народцу очень даже по душе!
– Я только хотел спросить, не составишь ли ты мне компанию, – осторожно произнёс хитрый Хавбор. – Я хотел прогуляться по лесу: но я троп не знаю и боюсь заблудиться…
Ульв распахнул дверь и, ухватив сотрудника за ворот одежды, издевательским тоном шепнул Хавбору на ухо:
– А блудить с чужой девушкой ты, значит, не боишься?
Хавбор отлично понял намёк. Ульв, который всегда активно пользовался любовью противоположного пола, вскоре после водворения в Ллихвин завязал интрижку с Гвил – пригожей девицей из деревеньки Дихвиланн, расположенной неподалёку. Хавбор, отчаянно завидующий практически всем и вся по любому поводу и без оного, особенно же изнывающий от зависти к собрату по гильдии, предпринял ряд попыток перенаправить на себя поток бурных чувств пикантной поселянки; однако был самым жалким, самым позорнейшим образом застигнут Ульвом на месте преступления. Сцепиться им, к вящему сожалению обоих соперников, помешали Тургильс, двоюродный брат ярла Асбьёрна, и монах Торвальд, на котором лежали нелёгкие обязанности по спасению душ ярла и его приближённых.
Брат Торвальд вообще, по мнению большинства спутников ярла, был довольно сносным священнослужителем. Может, он в глубине души и являлся непримиримым противником греха как такового, но к грешникам был более чем снисходителен. Кроме того, Торвальд весьма заинтересованно относился к искусству, в особенности к музыке, убеждённо заявляя, что она приближает людей к ангелам. Достойный священнослужитель, который приходился тезкой покойному отцу Ульва, с напускной строгостью выбранил менестрелей, повздоривших из-за какой-то распутной девицы; по его требованию Ульв и Хавбор торжественно примирились в присутствии самого ярла и прочли по три десятка «Отче наш» в старой часовне, где промозглая сырость и сквозняк почти моментально выветривали из кающихся грешников жалкие крохи набожности. Очень скоро после официального примирения конкуренты перенесли свои симпатии с Гвил на другие объекты (уже по собственной инициативе).
– Так ничего ж не было, – поспешил Хавбор заверить коллегу.
Издевательская ухмылка не слишком шла к благородному, привлекательному лицу Ульва; зато она наглядно и чётко продемонстрировала его отношение к сотруднику. Ульв уже хотел брякнуть что-нибудь оскорбительное, какой-нибудь неприличный намёк на профессиональную и мужскую никчёмность Хавбора; но в этот момент благоразумие неожиданно возвысило голос, и Ульв удержался от ядовитой колкости, которая, разумеется, не испортила бы уже и так отвратительных отношений с коллегой, но обострить и углубить неприязнь могла запросто.
– Если ты надеешься повстречать в лесу какую-нибудь милашку с охапкой цветов или корзинкой ягод, моя компания тебе только помешает, – хмуро предостерёг Ульв. – А на орехи, как мне кажется, с твоими способностями и тут можно получить! Хотя ладно, так и быть. Тропинок, говоришь, не знаешь? Только не надейся, что я позволю тебе шляться по тропинке, протоптанной мною к крылечку леди Элерих! А уж если ты сболтнёшь кому… Можешь заранее прочесть себе отходную молитву, имей в виду!
Новая возлюбленная Ульва, весьма состоятельная вдова благородного происхождения, пользовалась в округе почётом и уважением; молодой менестрель, как и полагается человеку благовоспитанному, старался вести себя так, чтобы не нанести урона доброй славе дамы, воспылавшей к нему страстью – однако Ульв прекрасно знал, что Хавбор, этот шпион и сплетник, ухитрился пронюхать о его романе с госпожой Элерих.
– Часика через два, пожалуй, жди меня возле конюшни, – без особого дружелюбия предложил Ульв, мысленно прикинув, сколько времени потребуется, чтобы без спешки собраться и позавтракать.
Когда Хавбор скрылся за поворотом коридора, Ульв вздохнул с нескрываемым облегчением. Прогулка в обществе собрата по гильдии нисколько не прельщала талантливого молодого менестреля; однако слишком раздражать Хавбора, пожалуй, не стоит – вдруг он всё-таки сболтнёт лишнего, позабыв, что Ульв владеет оружием ничуть не хуже дружинников ярла Асбьёрна?..
* * * * *
Срединный Мир не вызвал у внучки Льювина особого восторга, ибо встретил её настороженно и неприветливо. Пожалуй, некоторые пейзажи были очень даже ничего – Дэйни, неравнодушная к живописи и графике, сделала пару-тройку набросков – зато всё, что непосредственно касалось человеческого житья-бытья, представлялось молодой волшебнице куда более приличествующим свиньям, нежели венцу творения, как горделиво именовали себя некоторые местные жители.
Когда Дэйни первый раз увидела, как обитатели какой-то деревушки, через которую она проезжала, выплёскивают вонючие помои прямо на дорогу (хорошо ещё, что не под ноги коню волшебницы), девушку чуть не вывернуло наизнанку от омерзения. К тому же Дэйни очень скоро влипла в неприятности из-за наглядной демонстрации своих магических талантов, от чего её тщетно предостерегал Льювин. По рассеянности, вообще свойственной творческим личностям, Дэйни, остановившись на ночлег на постоялом дворе, привычным жестом опытного мага зажгла погасшую было свечу: это абсолютно невинное, безобидное деяние повергло присутствовавшую при сём трактирную служанку в суеверный трепет. Перепуганная насмерть девчонка поспешила оповестить хозяина, слуг и постояльцев, что, несомненно, под одной кровлей с ними очутилась ведьма. Хозяин постоялого двора сначала отмахивался от бессвязного лепета служанки, как от пустой болтовни; однако, как на грех, среди постояльцев отыскался монах-расстрига, который, бесстыдно подглядев в замочную скважину, сообщил, что видел, как зеркальце и прочие дамские причиндалы разгуливали перед ведьмой по столу, словно поселяне на лугу в праздничный денёк. Предприимчивый питомец монахов предложил немедленно вызвать ударную группу захвата – отряд наёмников, расположившихся на постой в ближайшем селении. Кто-то другой едва ли рискнул бы бросить вызов ведьме: но бравым наёмникам, как известно, и сам чёрт не брат – за пригоршню золотых они охотно полезут хоть в адское пекло, не слишком беспокоясь о возможных последствиях. В итоге же той враждебной суеты, что началась вокруг постоялого двора и внутри помещения, Дэйни пришлось бежать через окно; к счастью, эльфийский конь, вырвавшись из рук тех, кто пытался удержать «бесовское животное», мгновенно примчался на зов хозяйки – а догнать волшебное существо не по плечу даже лучшим скакунам смертных.
Гвэйнир, брат Дэйни, всё время находился неподалёку: он-то и направил её преследователей по ложному следу, частично с помощью магии, частично же приняв, как говорится, огонь на себя. Дело было вечером: понятно, что храбрые вояки и ободряющий их расстрига в потёмках толком не разобрали, кто это там скачет во всю прыть, и погнались за магом. Вероятно, они потом долго выбирались из болота, меж тем как Гвэйнир, позлорадствовав в сторонке, отправился догонять сестру, которая, судя по незримому шлейфу её ауры, находилась не так уж далеко.
Всю ночь Дэйни мчалась без остановки; вернее сказать, мчался её конь – однако и всадница успела порядком подустать. Лишь под утро, не обнаружив никаких признаков погони, волшебница ласковым похлопыванием по холке дала коню понять, что можно сбавить темп. Молодая волшебница огляделась по сторонам. Интересно, куда её угораздило забраться?
За обширной вересковой пустошью, по которой ехала Дэйни, виднелась полоска леса; слева вдали, окутанный туманом, угадывался силуэт замка, а возле лесной опушки волшебница приметила небольшой домик, старый, потемневший от времени, слегка покосившийся, но явно обитаемый. Дымок поднимался из трубы на крыше, свидетельствуя о том, что в доме топится некое обогревательное устройство (камин, печь или нечто другое в подобном же роде); небольшой огородик возле дома выглядел ухоженным и аккуратным.
Дэйни растерянно обвела взглядом гряды капусты и репы, рядом с которыми росли разнообразные пряные и лекарственные травы; несмотря на скромные размеры приусадебного участка, на нём нашлось местечко и для цветника – розы, лилии, лаванда яркими пятнами выделялись на фоне тёмных стен дома. Девушка задавала себе вопрос, кто же проживает здесь, на отшибе, вдали от прочих людей; словно в ответ на её мысли дверь выразительно скрипнула, и на крыльце появились довольно бодрая старушка в клетчатом платье и чёрной шерстяной накидке. На носу пожилой дамы размещались большие очки в круглой роговой оправе, а на голове – сложное сооружение из собственных седых кудрей и накладных буклей, а также многочисленных бантиков, заколочек, шпилек и тому подобного добра. При виде подъезжающей к её владениям незнакомой девицы на белоснежном скакуне хозяйка оглушительно чихнула, после чего с важностью произнесла вслух:
– К гостям и событиям, – а затем окликнула изумлённую Дэйни. – Добро пожаловать, дитя моё!
Внучку Архимага столь фамильярное обращение со стороны абсолютно незнакомой дамы удивило ещё больше, чем общая экспозиция жилища и облик его хозяйки, однако не вызвало у Дэйни негативных эмоций. Как и полагается магу, Дэйни всегда интуитивно чувствовала опасность или затаённое недоброжелательство; но от несколько забавной старушки в пёстром наряде ничего подобного не исходило. Ого, да она, похоже, вовсе не «чайник» в том, что касается волшебства, вдруг поняла Дэйни.
– Здравствуйте, – скромно, как и подобает благовоспитанной девице из хорошей семьи, приветствовала местную колдунью внучка Архимага. – Благодарю за приглашение, госпожа…
– Бигги, – без колебаний назвала себя старушка. – Бесс Бигги Эрроул, если быть точной; но ты, детка, можешь называть меня просто Бигги.
«Странные же здесь волшебники, если готовы сразу вывалить тебе все свои имена разом», – не переставала удивляться Дэйни. В её родном Мире тоже нередко бывает, что у одного индивидуума несколько имён – да вот, недалеко ходить, у родного отца – но кто ж это все их так прямо и скажет кому ни попадя? Для того и нужна куча имён, чтоб сбить с толку сомнительных чужаков и недоброжелателей!
Вслух Дэйни, конечно, не стала высказывать свои соображения. Вместо этого девушка ответила с очаровательной улыбкой, которая очень ей шла и располагала к ней большинство адекватных личностей:
– Очень приятно! А я – Дэйни, – чуть помедлив, она добавила. – Можно мне спросить…
– Совиная пустошь, Гвинедд, – бойко ответила Бигги – точь-в-точь как ученица-отличница на вопрос учителя, заданный «на засыпку». – Ты же хотела спросить, где ты находишься? – спохватилась она.
– Да нет, – засмеялась Дэйни, про себя отметив, что собеседница вряд ли обладает талантом безошибочного прочтения чужих мыслей. – Я хотела спросить…
– Но что ж ты стоишь у калитки? – снова перебила Бигги. – Входи! А, она заперта! Подожди, я открою, – и забавно постукивая по выложенной камнями дорожке деревянными башмаками, старушка поспешила навстречу Дэйни.
«Ни щеколды, ни засова… И неужели она всерьёз полагает, что столь дохлое заклинание, которое она наложила на свой плетень, кому-то помешает войти?» – в который уж раз изумилась Дэйни. Внучка Архимага невзначай дотронулась до калитки – и та с жалобным поскрипыванием, напоминающим занудные жалобы завзятого нытика, принялась мотаться взад-вперёд на несмазанных петлях.
– Почему ты меня окликнула, Бигги? – наконец задала свой вопрос Дэйни, когда обе они стояли под навесом возле эльфийского коня, который с сомнением осмотрел предложенное сено, однако, придя к заключению о безвредности данного продукта питания, неспешно и с достоинством принялся за еду.
Почтенная дама пожала плечами.
– По двум причинам, – с глубокомысленным видом изрекла она. – Во-первых, те, кто решается прийти ко мне за помощью, нередко с полчаса, а то и больше нерешительно мнутся на приличном расстоянии от моего обиталища; если их не окликнуть, некоторые, пожалуй, уйдут, так и не сказав, зачем приходили. А мне от этого один убыток – вот и привыкла окликать проходящих мимо, тем более что просто так здесь редко кто бывает.
Она многозначительно умолкла. Дэйни, не выдержав, спросила:
– А во-вторых?
– А во-вторых… – Бигги улыбнулась и, таинственно приложив палец к губам, громким шёпотом сообщила. – А во-вторых, волшебник волшебника видит издалека, особенно если у него имеются мощные магические кристаллы! – с этими словами местная специалистка горделиво поправила очки, сползшие почти к самому кончику её носа.
Дэйни невольно рассмеялась; собеседница, явно не лишённая чувства юмора, немедленно к ней присоединилась. Внучка Архимага, будучи особой практического склада, быстро сообразила, что неожиданное знакомство с Бигги может оказаться весьма полезным, если найти к местной ведьме соответствующий подход. Впрочем, на этот счёт девушка не беспокоилась – дамы, значительно превосходившие её количеством прожитых лет, как правило, относились к ней благожелательно, видя в ней милое, резвое дитя, пусть и немного балованное.
– Бигги, – сделав наивно-жалобное лицо, начала внучка Льювина, – а можно остановиться у тебя на пару деньков?
Соваться на постоялые дворы Дэйни больше не хотелось. Как известно, привычка – вторая натура; с детства привыкнув к присутствию волшебства в повседневной жизни, девушка вполне могла снова неумышленно выкинуть какой-нибудь магический трюк, который неизбежно привлёк бы к ней ненужное внимание местных мракобесов.
Бигги отреагировала на просьбу своей юной коллеги именно так, как надеялась Дэйни.
– О, разумеется, детка! Располагайся, как у себя дома, Дэйни! Моя лачуга, конечно, полное убожество по сравнению с тем, к чему ты, несомненно, привыкла… Бытовые условия в здешних краях… э-э, находятся на крайне низком уровне…
– Мало ли кто к чему привык, – рассудительно отозвалась Дэйни, вместе с хозяйкой входя в дом.
В помещении царил полумрак, так как все окна, кроме одного, были задёрнуты плотными занавесками из тёмного шёлка. Молодая волшебница чуть не споткнулась о большого чёрного кота, который мягко прянул ей под ноги, вероятно, рассчитывая на почёсывание за ухом или поглаживание по спинке.
– Томас! – строго окликнула Бигги.
Дэйни невольно оглянулась по сторонам, отыскивая глазами некоего таинственного Томаса; им и оказался чёрный кот, который при звуках хозяйского голоса запрыгнул на высокую спинку кресла. Зелёные глаза кота выразительно светились в полумраке. Бигги торопливо отдёрнула занавеси на двух окнах, и в комнате стало значительно светлее: теперь можно было разглядеть множество предметов, украшающих жилище и по совместительству рабочее место ведьмы. Чего-чего тут не было! Чучела птиц, муляжи овощей и фруктов, какие-то диковинные подвески из свирелей, колокольчиков и птичьих пёрышек, старинные и новые зеркала различных размеров и форм, необработанные образцы минералов, небольшие бронзовые треножники, спиртовки, коллекция свеч-статуэток, глобус, коллекция из трёх больших и двух малых помёл, на ременных петлях аккуратно размещённых на вешалке для одежды, и какие-то загадочные приборы, назначение которых едва ли было ведомо и самой хозяйке…
– Ужасный беспорядок, – сокрушённо произнесла колдунья, оглядывая помещение. – Я бы давно выбросила половину этого хлама, а остальное вынесла в чулан – но на потребителей именно такая обстановка почему-то действует почти как хорошее заклинание. И занавески эти мне надоели до тошноты: но вздумай я повесить новый тюль, веселёнький и светлый – и клиенты, чего доброго, перестанут приходить на сеансы общения с духами и шоу «Хрустальный шар». Впрочем, у вас, может, и не практикуется таких устарелых магических приёмов?
– У нас? – переспросила Дэйни, с интересом оглядывая комнату, в особенности же расставленные на полках коробочки и скляночки с аккуратно наклеенными ярлычками, словно в аптекарской лавке.
– Ты ведь нездешняя, детка? – скорее утверждая, чем спрашивая, произнесла ведьма.
– Ещё бы! Находись мои владения в здешних краях, у меня не возникло бы необходимости в найме жилья, – с усмешкой подхватила Дэйни.
– Я не об этом, – спокойно промолвила Бигги. – Видишь ли, Дэйни: несмотря на то, что подавляющее большинство здешних людей блуждает во мраке невежества, всё-таки кое-какие свидетельства о существовании других Миров ещё сохранились, хоть наши конкуренты, сиречь служители Церкви Христовой, – при этих словах ведьма, поднеся правую руку ко лбу, осенила себя невидимой линией до середины груди, а затем прочертила перпендикулярную линию от одного плеча к другому, – по мере сил стараются истребить древние знания и обычаи. Прости их Господь; да только речь-то не о них, а о том, что, хотят они это признать или нет, а на просторах Вселенной рассеяно множество Миров – ты ведь родом из одного из них, верно?
Вот те на! Подобной осведомленности относительно устройства Упорядоченного в том болоте мракобесия, которое являл собою Срединный Мир, Дэйни никак не ожидала встретить. Хлопая ресницами от удивления, внучка Льювина молча уставилась на свою собеседницу.
– Я… собираю материал для научной работы, – наконец изрекла Дэйни, полагая, что подобный предлог её сумасбродного путешествия покажется опытной колдунье достаточно благовидным. – Может, в следующем году попробую поступить в аспирантуру Академии Магии, если удастся подготовить по-настоящему интересный доклад.
Теперь уже удивилась Бигги – собеседницы поменялись ролями.
– Поступить – куда? – переспросила она; её глаза за стёклами очков смешно округлились. – А насчёт сырья для нашей работы… Хм, кое-что у меня в саду растёт; если хочешь, можем как-нибудь сходить в лес – я знаю отличные места, где можно набрать каких угодно растений, грибов и мха!
Да-а, на низком же уровне тут находится образование, поняла Дэйни.
– Я говорила вовсе не об этом, Бигги, – осторожно начала внучка Архимага. – Я имела в виду… сведения о том, какими приёмами пользуются здешние волшебники; а поступить я хочу в Академию… в общем, в высшее учебное заведение. Там волшебников учат... Тебя же кто-то научил всем тем приёмам, которыми ты пользуешься… э-э, когда общаешься с теми, кто приходит к тебе за магической помощью?..
Бигги неопределённо пожала плечами.
– Бабушка кое-что рассказывала мне в детстве, – ответила она; в голосе ведьмы явственно слышалось недоумение по поводу странных традиций иномировых чародеев. – А вообще-то… Гм, никогда особо не задумывалась, как у меня это получается… А-а, вспомнила! Вон там, на полке, – она махнула рукой, указывая в угол комнаты. – Можешь посмотреть, Дэйни. – Там, за занавеской! Я её никому не показываю: но ты можешь взглянуть.
– Взглянуть – на что именно? – уточнила внучка Льювина, отдёрнув пыльную занавеску и с интересом разглядывая сосуды различной формы, цвета и размера, на которых были наклеены ярлычки ядовито-зелёного цвета.
Дэйни попыталась прочесть надписи, но, несмотря на знание нескольких языков, внучке Архимага это не удалось, ибо латынь, увы, в её родном Мире не входила в обязательную программу подготовки молодых волшебников.
– Голубая бутылка, – пояснила Бигги, подойдя к девушке.
– Голубая бутылка? А-а, вот, она! – Дэйни осторожно прикоснулась к указанной ёмкости кончиком указательного пальца. – А что в ней такого особенного? – вырвалось у девушки в непосредственном порыве.
Дэйни достаточно было одного взгляда на сосуд, чтобы понять: некогда местные эльфы, которых тут называют Народом Холмов и множеством других иносказательных прозвищ, держали в бутылке спиртовую вытяжку из лекарственных растений – этим и исчерпывались все чудесные свойства голубой бутылки. Лёгкий дымок или туман, клубящийся внутри сосуда – ни что иное, как одна из магических иллюзий, столь любимых эльфами.
– Ну как же! – убеждённым тоном отозвалась Бигги. – Разве ты не видишь?.. Я уж помолчу – им не понравится, если я стану хвастаться…
На основе этой расплывчатой фразы Дэйни сделала вывод, что здесь не принято, в отличие от её родных краёв, напрямик говорить об эльфах и об их дарах. Похоже, старушка приписывает эльфийской стеклотаре некие волшебные свойства, возможно, даже связывает с ней свои магические таланты – а на самом-то деле, как видно, эльфы попросту немного подшутили над ней! Ох, и потешаются же они, зная, что ведьма смотрит на пустую бутыль, как на священный предмет!
Желая перевести разговор на другую тему, не столь скользкую, Дэйни спросила, указывая на прочие ёмкости:
– А это что за снадобья?
Бигги охотно принялась перечислять:
– Мох с мозгов убеждённого холостяка… Толчёные ногти нигилиста… Желчь циника: знающие люди уверяют, что в больших дозах она по своим свойствам немногим уступает гадючьему яду…
Дэйни невольно зевнула. Подобные ингредиенты в её родном Мире были в ходу лишь среди колдунов-самоучек; дипломированные маги, а также ученики прославленных волшебников, всё реже обращались к составам из таких диковинных компонентов, предпочитая работать с энергетическими потоками либо используя силу растений, металлов и камней.
Внезапно кот громко мяукнул.
– Томас говорит, что пора обедать! – пояснила Бигги. – Сегодня пятница, постный день, – она торопливо загремела посудой, – на обед я собиралась приготовить грибную похлёбку. Ну, ну, Том, нечего возмущаться! – обратилась она к коту, который мяукнул ещё громче прежнего. – Для тебя у меня припасён кусочек заливного окуня от вчерашнего ужина…
– А что такое постный день? – поинтересовалась Дэйни.
– Это день, в который не полагается кушать мясные и молочные продукты, – отозвалась ведьма и спохватилась. – Ты как, не против грибной похлёбки? Если тебе такая еда не по вкусу, я могу зажарить яичницу.
– Нет, нет, не стоит беспокоиться, – живо отозвалась внучка Льювина. – Давай я тебе помогу, Бигги, – предложила Дэйни, когда ведьма достала из подпола корзиночку с шампиньонами. – Правда, выдающихся кулинарных талантов я за собой до сих пор не замечала, но порезать грибы или, скажем, зелень, я вполне могу.
Бигги охотно приняла помощь молодой волшебницы; но едва ведьма поставила на огонь котелок с водой, и обе дамы принялись нарезать грибы, как снаружи донёсся приглушённый стук. Ведьма выглянула в окно.
– Вот, так всегда! – с нескрываемой досадой констатировала она. – Никого, когда делать нечего; а стоит собраться перекусить, или заняться вязанием, или взять в руки книжку – и кого-нибудь да принесёт нелегкая! Впрочем, надеюсь, эта девчонка скоро уйдёт – небось пришла, чтоб я ей суженого показала в хрустальном шаре… или в чашке со спитым чаем. Удивительно, до чего подобные услуги пользуются спросом!
Дэйни поднялась с места: ей не хотелось мозолить глаза клиентке ведьмы.
– Посиди пока тут, – сообразительная старушка распахнула дверь в соседнюю комнату. – Я быстро управлюсь, а тем временем и похлёбка поспеет, – она вывалила нарезанные и целые грибы в котёл, где вода уже забулькала, и поспешила навстречу неожиданной посетительнице.
Дэйни, оставшись одна в небольшой комнатке, которую Бигги, по-видимому, использовала в качестве склада для волшебнического и садового инвентаря, огляделась по сторонам. По стенам тянулись такие же полки, как и в большой комнате; среди прочих вещей внимание девушки привлекли хрустальные шары на бронзовых подставках, большие и маленькие, рядком выстроившиеся на одной из полок. Похоже, Бигги – дама запасливая, решила Дэйни, не сводя глаз с шаров, которые слабо посверкивали при скудном освещении комнаты, снабжённой единственным крохотным окошком.
В особенности притягивал взор Дэйни самый крупный из хрустальных шаров; молодая волшебница, с минуту полюбовавшись им на расстоянии, подошла поближе и приложила руку к прохладной поверхности шара, а затем осторожно взяла его в руки. В этот миг внучка Льювина вспомнила о своём странном сне. Интересно, а ей шар покажет её суженого?..
…Первое, что увидела Дэйни, были те же карие глаза, которые она видела во сне. Они смотрели на неё словно из облака густого тумана, но постепенно сквозь дымку начинали проступать очертания лица…
– Ай! – вырвалось у Дэйни, когда шар выскользнул у неё из рук и разбился вдребезги, ударившись об пол.
Дверь распахнулась; Дэйни смущённо потупилась.
– Это к счастью, – спокойно промолвила Бигги, мельком взглянув на осколки хрустального шара. – Пастушка ушла, а наша похлёбка вот-вот будет готова. Это я потом замету, не беспокойся. А вообще, если ты хочешь увидеть своего будущего супруга, Дэйни, тебе эти игрушки ни к чему. Я тебе его и так скоро покажу.
На лице девушки отразился скепсис, с которым она восприняла это авторитетное заявление; но Бигги не сдавалась.
– Прежде чем сегодня сядет солнце, ты его увидишь, – уверенно заявила ведьма и с ехидной ноткой добавила, видимо, чувствуя себя слегка задетой молчаливым недоверием Дэйни. – Ты легко узнаешь его – он упадёт в пыль возле моей калитки.
Не слишком-то романтично это звучало для слуха девушки!
– Так он что же, нищий? – нахмурилась Дэйни. – Спасибо за такое счастье! Я не горю желанием таскать нищенскую суму за обожаемым супругом или в холода сидеть в шалаше в обнимку, чтобы хоть как-то согреться! Подобные пастушеские идиллии меня как-то не прельщают!
– Он древнего королевского рода, хоть в настоящее время и занимает весьма скромную должность при особе некоего вельможи, бежавшего из родной страны, – хладнокровно заявила ведьма, помешивая похлёбку в котелке.
Дэйни пожала плечами и принялась крошить зелень к обеду. Посмотрим, что дальше будет, говорила она себе. В любом случае, пока разворачивающиеся события довольно забавны, а там уж как Создатель рассудит!
* * * * *
Ульв и Хавбор возвращались с экскурсии по лесу в мрачном, враждебном молчании. Ульв мысленно злился: какого фига, спрашивается, он поехал с этим тупицей?! И ладно бы просто поехал – радости от этого, конечно, никакой, но ведь не вся наша жизнь состоит из удовольствий: клирики так вообще утверждают, что жизнь человека в этом Мире есть юдоль скорбей и печалей... Нет, дёрнул же его чёрт проболтаться про загадочную заброшенную дорогу!.. Но, с другой стороны, Ульв и не подозревал, что вместо прямой дороги, некогда тщательно вымощенной светлыми каменными плитами, а теперь изрядно заросшей лесными травами, Хавбор увидит лишь непролазные заросли терновника! До сей поры Ульв не особенно задумывался о свойствах случайно обнаруженной им старой дороги; менестрелю просто нравилось в одиночестве бродить по лесу, мечтая бог весть о чём – а по древнему полузаросшему тракту всегда удивительно легко идти пешком или ехать верхом: не замечаешь времени, не думаешь о мелких дрязгах, и чудится, что вот-вот произойдёт нечто необычайное…
А всё-таки Хавбор не дурачил его, когда спрашивал, неужели он видит дорогу, а не терновый куст. Хавбор, конечно, на редкость злокозненный и зловредный субъект, от него можно ожидать практически любой пакости – но он выглядел таким ошалелым, услыхав про дорогу!..
Ульв не сомневался, что теперь Хавбор, этот гнусный сплетник, обязательно поведает всем в свите ярла, что сотрудник, который и прежде-то был не слишком твёрд в истинной вере, дескать, одержим бесом, раз видит невесть что. Ярл и его родичи – люди здравомыслящие; то же самое можно бы сказать и о брате Торвальде, капеллане ярла – однако положение священнослужителя как-никак обязывает снисходительного монаха внимательнее относиться к подобным заявлениям.
Ульв не слишком страшился увещеваний монаха и умеренной епитимьи, которую Торвальд, возможно, на него наложит; но молодому менестрелю было муторно при мысли обо всём этом. Как ему надоела такая жизнь! Скука, мелочность, низменность интересов, ограниченность кругозора большинства окружающих… Тьфу! Вот если бы можно было уехать куда-нибудь, где он окажется в центре неординарных событий, где вкус жизни напоминает не пресную овсянку, которую здесь подают на завтрак, а пряное вино – сладкое, горькое, пламенное, какое пьют доблестные воины на королевских пирах!
Гнев на себя и на Хавбора, раздражение от мысли об очень даже вероятных неприятностях, безудержные мечты о краях, где волшебство является нормальным явлением – всё это настолько переполняло Ульва, что он незаметно для себя повернул в другую сторону. Когда молодой менестрель понял свою ошибку, он даже обрадовался, хотя прежде не бывал в этой части леса и, соответственно, не слишком блестяще здесь ориентировался. Но Ульв находился в таком расположении духа, что был бы рад заблудиться – посмотрит он тогда, как будет ныть и трястись от страха жалкий сплетник Хавбор!
Однако на сей раз мстительным надеждам Ульва не суждено было сбыться. Вскоре оба менестреля выехали на опушку леса неподалёку от жилища колдуньи Бигги; вдали виднелись приземистые квадратные башни Ллихвинского замка. Сотрудники выбрались из леса всего в полулиге от того места, где они несколькими часами раньше въехали под живые своды, образованные переплетёнными кронами старых вязов.
Ульв задумчиво покосился на одинокий дом – молодой человек не раз слышал, что у опушки леса живёт ведьма. Подобные слухи щекотали творческое воображение менестреля, однако Ульв, несмотря на свои еретические воззрения, был весьма далёк от мысли обращаться за магической помощью к местной специалистке. Да и что, собственно, она может предложить?.. Амулеты на то да сё, гадание – по рунам, картам, линиям руки и прочее, заговор оружия… Как всё это мелко! Он жаждет волшебства, это верно – но волшебства неохватного, которое не описать словами…
…Должно быть, этот мерзавец Хавбор утром ослабил подпругу, промелькнуло в мыслях Ульва, когда он с затаённым беспокойством – не переломал ли грешные кости? – кое-как поднялся с пыльной дороги возле ведьминой калитки. Конь, по инерции проскакавший вперёд без седока, уже брёл назад с виновато-понурым видом, а Хавбор, вместо того чтобы прийти на помощь собрату по гильдии, как то полагается доброму христианину и просто порядочному человеку, встал в сторонке и втихомолку посмеивался над конкурентом, упавшим с лошади и вывалявшимся в пылище.
Рассерженный Ульв уже жаждал намять бока сотруднику; однако прежде надо убедиться, что собственные кости целы, и хоть как-то отчистить выпачканную в пыли и дорожной грязи одежду. Менестрель брезгливо отряхивал перчаткой почти новый плащ, когда калитка отворилась, и на дорогу ретиво выбежала бабулька в клетчатом платье, с какой-то диковинной причёской и с очками на носу.
Хавбор при виде ведьмы принялся истово креститься; что же касается Ульва, то он, будучи поглощён чисткой своей изгаженной верхней одежды, мало внимания обратил на колоритную старушку.
– Как мотылёк свой оставляет кокон – так брось и ты свой старый плащ! Талейтх героя, пурпур властелина – вот одеяние, что ждёт тебя, мой лорд! – с забавными ужимками произнесла нараспев ведьма, обращаясь к Ульву.
Молодой менестрель не сразу понял, что там бормочет эта старуха; а когда разобрался, он с досады готов был счесть эти странные речи ещё одним издевательством, подстроенным гнусным Хавбором.
– Ты бы лучше одолжила мне на пять минут платяную щётку, чем лапшу на уши вешать, – мрачно произнёс Ульв, обращаясь к ведьме.
Та стремительно кинулась в дом и почти тотчас воротилась назад, неся щётку для одежды и небольшую метёлку, которая, судя по размерам, никак не могла употребляться в качестве скакуна для ночных полётов. С поклоном вручив Ульву щётку, старушка принялась рьяно отряхивать веником пыль с одежды молодого человека, несколько ошалевшего от небывалой предупредительности ведьмы.
– Благодарю, бабушка, – коротко промолвил он, возвращая ей щётку; и, под влиянием внезапной мысли, насмешливо переспросил. – Так что, ты говоришь, ждёт меня в грядущем?
– Корона государя и дева из страны чудесной, – словно затверженный урок, отбарабанила ведьма.
– А что же ждёт меня – скажи-ка мне, колдунья? Быть может, и меня обновка ожидает? – вдруг подал голос Хавбор, уязвлённый обещаниями сказочных благ, которые ведьма расточала в адрес Ульва. – Хоть рыцарские шпоры и золотая герцогская цепь? Что скажешь, старая?
Ведьма обернулась в его сторону с таким видом, словно её очень удивило присутствие третьего лица.
– Тебя? – переспросила она. – О да! Я вижу, вижу цепи – но не из золота, дружок, а из железа! И не на шее – на руках; а шею твою, дружок, пеньковый галстук обнял…
– Ты лжёшь, проклятая! – со смешанным чувством страха и негодования взревел Хавбор. – Пусть совершу я грех или буду ложно в нём обвинён – но казнь иная должна меня постигнуть! Я благородной крови, а не смерд!
Ульв скептически хмыкнул, услышав сие горделивое заявление.
– Если ты сможешь предъявить судьям и палачу документы, которые подтвердят твоё благородное происхождение – можешь не сомневаться, тебе отрубят голову. Давно пора: но, боюсь, придётся тебе всё-таки удовольствоваться верёвкой!
– Да она всё врёт! – Хавбор даже побагровел. – С какой стати захолустный менестрелишка вроде тебя сделается великом королём, а?
Ульв побледнел от ярости: рука его потянулась к мечу, но ведьма мягко ухватила молодого человека за запястье.
– Господь покарает его, государь, – вкрадчиво произнесла она, – а золоту грязь не страшна!
– Давид был всего лишь пастухом и певцом, а Господь возвысил его и возвёл на трон, – с достоинством промолвил Ульв, сверля коллегу яростным взглядом. – Если и впрямь такова воля Творца, чтобы я поднял венец государя на острие своего меча… Поверь, мой род не хуже рода самого ярла Асбьёрна!
– На острие меча, – ехидно скривился несносный собрат по гильдии. – Или ты разом позабыл все легенды, Ульв? На острие меча сама жизнь любого великого героя – воина и государя!
– Ты же сам сказал – меч почётней верёвки, – Ульв подтянул ослабевшую подпругу, уселся на коня и обратился к ведьме. – Прощай, вещунья! Даже если слова твои – лишь обман, всё же я на миг ощутил вкус подлинной жизни, а это уже многого стоит! – с этими словами менестрель протянул ведьме несколько золотых монет.
Однако старушка покачала головой.
– Ты не знаешь, что такое истинное золото, – с лёгкой укоризной промолвила она и отступила к калитке. – Это не то, что думает большинство людей. Его даёт лишь Господь; ты будешь щедро взыскан Его дарами, но будь осторожен! Береги дарованное, но не путай его с искушениями! – с этими словами странная колдунья шустро шмыгнула в распахнутую калитку.
Калитка сама собой захлопнулась за хозяйкой.
– Та-ак! Разговор с ведьмой, – раздумчиво протянул Хавбор. – Отягчающее обстоятельство, когда речь идёт о впавшем в ересь!
– Это ты про себя? Не бойся, если будешь держать язык за зубами, может, тебя и не скоро повесят!
– Нет, это я про тебя, «король грядущий»! – и Хавбор, справедливо опасаясь, что карающая длань будущего государя обрушится на него немедленно, пришпорил своего коня.
Возмущённый Ульв припустил следом, надеясь догнать и как следует вздуть хама. Менестрель и не подозревал, что из окна ведьминого домика на него всё это время смотрела очаровательная молодая особа…
Дэйни с сожалением вздохнула, когда Ульв скрылся за поворотом. Внешность молодого менестреля и его манеры произвели на девушку благоприятное впечатление. Может, отчасти в том было повинно предсказание Бигги, но внучке Льювина казалось, что в облике юноши и впрямь есть нечто величественное и возвышенное – над ним словно уже витал ореол героя, которым ему суждено стать в ближайшем будущем. Впрочем, Ульв действительно был очень недурён собой: черты его лица, изящные и мужественные одновременно, сразу наводили на мысль о благородном происхождении молодого человека. Высокий и стройный – он, должно быть, гибок и ловок, размышляла Дэйни, решительно сбросив со счёта досадное падение с лошади – с кем не бывает! Тёмно-русые волнистые кудри и тёмные глаза – карие, как в её сне… А руки… Длинные гибкие пальцы, изящные и сильные; ах, да, он же менестрель, значит, непременно играет на музыкальном инструменте! Внучка Льювина вспомнила арфу из своего сна – арфу, которой касалась неведомая рука, на которую так походили руки только что виденного молодого человека. Сердце Дэйни забилось сильней: от волнения ли, обычно предшествующего зарождению любви, или от таинственного предчувствия, играющего не последнюю роль в поступках мага?..
– Он уехал, – спокойно произнесла девушка, обернувшись к Бигги. – И это всё?..
– А ты хочешь увидеть его снова? – вопросом на вопрос ответила ведьма.
– Ты же уверяла, что это мой суженый, – усмехнулась Дэйни. – А раз так – сама, верно, понимаешь, что не только увидеть… Он что, живописный шедевр, чтоб на него только любоваться? Если б мне хотелось взглянуть на картины и скульптуры, я бы пошла в музей!
Бигги вздохнула – некоторые из слов гостьи из неведомого Мира были ей абсолютно непонятны. Однако общий смысл высказывания Дэйни всё же не ускользнул от ведьмы-самоучки.
– Завтра, на старой дороге в лесу, – лаконично обронила Бигги и добавила. – И, знаешь, я уверена – он охотно последует за тобой повсюду, в частности, к тебе на родину, детка.
* * * * *
Ульв ехал по старой заброшенной дороге, спеша убраться подальше от замка своего патрона, ярла Асбьёрга. В голове молодого человека всё ещё звенело от крепкого удара большим оловянным блюдом, за который Ульв расплатился со своим противником, Хавбором, славным ударом дубовой скамейкой, а также от оглушительного возгласа «Еретик!», вырвавшегося у Хавбора в пылу побоища. Да, надо признать, дело вышло дрянь…
Cтычки между Ульвом и Хавбором почти ежедневно происходили и раньше, как из-за естественного соперничества в вопросах песенного мастерства, так и по другим причинам – из-за благосклонности бойкой красотки, например, но, главное, из-за того прискорбного факта, что достойный покровитель никоим образом не разграничил их полномочия, отчего каждый упорно считал первым менестрелем в свите ярла именно себя драгоценного.
Притязания Ульва на первенство отнюдь не были лишены оснований; но вышло так, что Хавбор, решив во чтобы то ни стало избавиться от надоевшего соперника, прилюдно обвинил того в еретических воззрениях (не совсем безосновательно, нужно признать), а также недопустимом для христианина общении с ведьмами и нечистью. Ульву внезапно широким оскалом улыбнулась перспектива очутиться в довольно жёстких объятиях Матери-Церкви, сиречь в подземелье ближайшего монастыря, под предлогом покаяния и изгнания засевшего в юноше беса – если злополучный менестрель вместе с упомянутым представителем нечистой силы (или же без оного) не уберётся подобру-поздорову как можно дальше.
Ярл Асбьёрг был ужасно огорчён. Ему куда больше по душе были баллады Ульва – изящные и остроумные, пикантные и залихватские – чем тяжеловесные сказания в устаревшей манере, которые исполнял Хавбор. Но ярл оказался в щекотливом положении. Как-никак, он изгнанник, вынужденный служить иноземному государю, а тягаться с церковниками… Избави Боже! Поэтому он написал письмо своему другу, живущему в соседнем королевстве и пользующемуся большим влиянием при дворе тамошнего государя, прося этого вельможу дать убежище его талантливому протеже, попавшему в опасную переделку, снабдил Ульва деньгами и резвым скакуном и потихоньку вывел за ворота замка. К счастью, Ульв, который в свободное время нередко развлекался тем, что бесцельно бродил по окрестностям, не так давно обнаружил в лесу остатки той заброшенной дороги, что и стала причиной постигших его неприятностей. Она была проложена как раз в том направлении, которое сейчас сделалось для Ульва наиболее безопасным, хотя молодой человек точно и не знал, куда она может вывести – ведь он так и не проследил эту дорогу до конца…
Проезжая мимо большого тернового куста, Ульв заметил, что в траве что-то тускло поблёскивает. Придержав коня и свесившись с седла, он понял, что это золотой медальон. Молодой менестрель искренне полагал, что мощный терновник должен очень нравиться Дивному Народу; неожиданная находка лишь укрепила Ульва в столь поэтическом веровании. То, что безделушка при свете дня не обернулась сухим прошлогодним листом, как должно бы происходить с драгоценностями фейри (если верить легендам), Ульв расценил как знак дружеского расположения со стороны Дивного Народа. Не желая тратить время на то, чтобы слезать с седла, когда дорога каждая минута, молодой человек вытащил из ножен меч и, ловко поддев им тонкую цепочку, прикреплённую к медальону, поднял эльфийскую безделушку. Пришпорив коня, Ульв некоторое время разглядывал свою находку. Молодому человеку показалось, что на гладкой, как зеркало, пластинке то и дело проступают расплывчатые очертания, напоминающие контуры человеческого лица; но так как подобное предположение показалось чересчур бредовым даже такому неисправимому фантазёру, каким был Ульв, то он благоразумно счёл, что это просто игра светотени. Чтобы не морочить голову и дальше – известно же, что эльфы на это дело мастаки – Ульв спрятал находку и всё внимание перенёс на дорогу.
Конь Ульва скакал по выщербленным каменным плитам, между которыми зеленели сочный пырей, лапчатка и какие-то длинные лозы с мелкими листьями и темно-фиолетовыми цветами. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь звонким цоканьем подков. К счастью, этот звук пока исходил лишь из-под копыт скакуна, на котором ехал Ульв – погони позади пока вроде не намечалось. Вдруг молодой человек насторожился. Его чуткий слух уловил впереди звон оружия и приглушённые возгласы. Ульву не слишком улыбалось впутываться в чужие разборки – но, как ни крути, а путь его лежал в ту сторону, откуда слышались характерные звуки драки. Эх, была ни была!..
Прямо посреди дороги шёл неравный бой – трое наседали на одного. Не будучи ни зерцалом рыцарства, ни музейным образчиком самопожертвования, Ульв был бы рад тихонько объехать дерущихся, не мешая им и дальше колошматить друг друга. Но вот беда – эти идиоты расположились таким образом, что не было никакой возможности миновать поле ожесточённой битвы. По обеим сторонам дороги в этом месте, как на грех, рос колючий кустарник, так что у молодого менестреля был не слишком-то окрыляющий выбор – продираться сквозь заросли терновника или прокладывать себе путь среди сражающихся (возможно, даже и по их трупам). Ульв выбрал второе: ошибочно приняв естественное в данной ситуации раздражение за рыцарский порыв, он примкнул к той из конфликтующих сторон, которая выглядела слабейшей. Очень скоро молодой менестрель с негодованием убедился, что добрые начинания нередко приводят к значительным материальным потерям: один из противников, отбежав на безопасное расстояние, пустил стрелу в коня Ульва, и смертельно раненое животное повалилось набок, чуть не придавив седока. Другая стрела угодила в плечо романтическому энтузиасту; Ульв, который не особенно-то был привычен к боли, чуть не взвыл, выдергивая стрелу из раны. Всё же молодому менестрелю удалось серьёзно ранить одного из противников, но тот тоже не остался в долгу, и на груди Ульва появилась длинная кровавая полоса.
В какой-то момент молодому человеку показалось, что он слышит стук подков и позвякивание серебряных колокольчиков, а потом раздался оглушительный грохот, что-то ослепительно сверкнуло, вроде молнии…
…Первое, что увидел Ульв, очнувшись, были серые глаза молодой незнакомой дамы, склонившейся над ним.
– Где эти типы? – пробормотал Ульв, которому лицо дамы показалось странно знакомым.
– Убежали, – коротко ответила дама.
– Убежали? – Ульв непонимающе уставился на неё. – Это почему? И… что это было?
– Не ломай голову попусту, – посоветовала незнакомка. – А что до тех типов, то мне кажется, – хитро прищурившись и чуть растягивая слова, проговорила она, – что они сильно испугались. Кстати, ты-то чего полез не в своё дело, а, герой?
Ульву почудилась в этих словах насмешка. Странно – откуда она знает, что он влез в чужую драку, как дурак?.. Ульв точно помнил – когда он подъехал к сражающимся и ввязался в их стычку, поблизости больше никого не было. Откуда она взялась, эта красавица?..
– Не мог я спокойно смотреть, как трое мерзавцев нападают на одного человека, – угрюмо отозвался он и с тоской поглядел в сторону своего погибшего коня, ставшего невинной жертвой побоища, которое вовсе не затрагивало насущных интересов опрометчивого седока этого бедного животного.
Ульв не мог упустить случая слегка порисоваться перед очаровательной дамой, разыгрывая из себя этакого героя, действующего исключительно в соответствии с рыцарским кодексом. Однако дальнейшие перспективы, надо признать, в данный момент беспокоили менестреля куда больше, чем возможность выпендриться. Что же, теперь придётся пешком топать? Да ещё с продырявленной шкурой, разрази гром этих гадов! Да и сам-то хорош, дубина!
– Ты не станешь возражать, если я перевяжу твои раны? – застенчиво опустив глаза, тихо спросила незнакомка. – И куда ты ехал по старой дороге, если не секрет? – слово «старой» она произнесла с особым, таинственным ударением.
Так как Ульв не спешил с ответом, она пояснила:
– Я еду в том же направлении, а мой конь легко выдержит двоих, если ты захочешь продолжить путь в моём обществе. Раз ты такой доблестный рыцарь, мне твоя героическая защита тоже не помешает, – она улыбнулась, но как-то странно, словно знала об истинных мотивах безрассудного поступка молодого менестреля.
Ульв только сейчас увидел её коня – тот словно возник прямо из воздуха. Великолепный белый скакун, потряхивая пышной гривой, неспешно приблизился к своей хозяйке. Неожиданное появление этого благородного животного, в котором не было ни одного изъяна, всколыхнуло в память Ульва ряд древних сказаний. Менестрель внимательно посмотрел на девушку, которая ловко перевязывала его раны. Как он сразу не вспомнил, где он её видел!
Она снилась ему уже несколько раз: в прошлом году накануне Праздника Огня, в канун Дня Урожая, в ночь Призрачной Охоты и в ночь Длинных Свечей… И в этом году он тоже не раз видел её во сне, задремав ближе к рассвету после развесёлых празднеств, когда он всю ночь напролёт играл на арфе для свиты ярла. Всякий раз таинственная незнакомка представала в его сновидениях иной: то она идет по бескрайнему лугу, небрежно подхватив длинный подол нарядного зелёного платья, то пляшет в венке из полевых цветов и смеётся у костра, то несётся сломя голову на ослепительно-белом коне сквозь ночную мглу… И всегда её сопровождала одна и та же удивительно прекрасная мелодия: нежная, как лепесток розы, дерзкая, как ветер, чистая, как роса, безумная, как любовь… Ульв не раз пытался потом воспроизвести эту мелодию; но, несмотря на всё его мастерство, ему всегда казалось, что чего-то в его исполнении недостаёт. Да кто ж она такая, эта девушка из сна?!
– И ты не побоишься ехать вместе с незнакомым мужчиной, прекрасная леди? – спросил он и добавил. – Меня зовут Ульв, сын Торвальда.
Дама чуть помедлила, потом с загадочной улыбкой промолвила:
– Пожалуй, называй меня – Дэйни.
Она не назвала имени своего отца, но и по её виду можно было догадаться, что она из богатой и, уж верно, знатной семьи. Девушка была в мужском наряде, который очень ей шёл и явно был скроен по её мерке. Из-под серебристо-серой туники выглядывали ворот и рукава тонкой сорочки с изящной вышивкой, на запястьях серебряным кружевом поблёскивали широкие браслеты, а плащ из тёмно-коричневого с красноватым отливом бархата застёгивался массивной серебряной пряжкой с ярко-зелёным камнем. Невольно притягивал внимание странный перстень на среднем пальце правой руки девушки: в бархатно-чёрной тьме камня насмешливыми отсветами переливалась яркая искристая звёздочка, словно сорванная с неба дерзновенной рукой и вправленная в сумрак загадочного кристалла. Вещиц, подобных этой, Ульв раньше не видел ни у одного вельможи или знатной дамы. «Волшебное», – промелькнуло в мыслях менестреля.
Внешность Дэйни, несомненно, должна была производить на людей, в особенности же на лиц противоположного пола, неизменно благоприятное впечатление. Девушка была стройной, изящной, её волосы, которые поэт не преминул бы сравнить с потоком текучего тёмного золота, чуть отливали рыжеватым оттенком. Выражение серых глаз было спокойным и чуть задумчивым; а в их глубине, словно в озере, чудилась какая-то тайна… Конечно, последнее обстоятельство Ульву могло и примерещиться, учитывая его раны, а также род профессиональной деятельности. Как бы то ни было, молодой человек не остался равнодушен к очарованию загадочной дамы. Но как такое возможно, чтобы девушка из знатной семьи путешествовала в одиночестве, задавал себе Ульв вполне естественный вопрос. И этот сон…
Как известно, наши профессиональные занятия накладывают заметный отпечаток на образ наших мыслей. Ульв, будучи менестрелем, помешанным на балладах и легендах, да сверх того еретиком, свято верующим не только в Господа и Пресвятую Деву, но также в древних богов, эльфов, троллей и прочую братию, населяющую Волшебную Страну, постепенно приходил к мысли, что Дэйни – из Народа Холмов. Правда, эльфов Ульв представлял себе несколько иначе, с заострёнными ушками; но раньше-то ему не доводилось их видеть, так кто их знает, как они выглядят?..
Что-то неуловимое, вроде незримой волшебной дымки, окутывало загадочную незнакомку: откуда же Ульву было знать, что это всего-навсего модные эльфийские духи под названием «Лунные тени, скользящие по воде», аромат которых едва ощутим, – зато весьма своеобразно действует на тех, кто к ним не привык, провоцируя такие побочные эффекты, как, например, повышенная мечтательность?..
Наверное, эта дама – принцесса из Волшебной Страны или даже сама Королева Эльфов, заключил Ульв; вполне возможно, что последствия злополучного удара тарелкой по голове некоторым образом поспособствовали столь удивительному выводу.
– Конечно, я поеду с тобой, леди Дэйни, если ты прикажешь, – покорно согласился он, зная, что сердить Народ Холмов – дело последнее; к тому же, если разобраться, побывать в Волшебной Стране должно быть не худо, тем более – несносный зануда Хавбор и монахи там-то его уж точно не достанут!
Внучка Архимага Льювина внимательно посмотрела на молодого человека. Возможно, волшебница уловила некоторую неестественность тона и выражения лица собеседника; однако Дэйни ограничилась тем, что сказала, выразительно передёрнув плечами:
– Интересно, с какой стати я буду тебе приказывать? Просто я подумала, что нам, возможно, по пути, а раз так, то ты по доброй воле поедешь со мной – ведь не пешком же тебе тащиться! Боюсь, ты просто начинаешь бредить!
Ульв вдруг вспомнил о своей находке. Удостоверившись, что эльфийский медальон так и не превратился в сухую траву, молодой человек вытащил его из кармана со словами:
– Леди Дэйни, это случайно не ты потеряла?
– Ой, дедушкин подарок! – обрадовалась девушка; она тут же надела медальон на шею и спрятала под одеждой. – Как же мне тебя отблагодарить? – с лукавой улыбкой спросила она и тут же, сделав строгое лицо, сурово добавила. – Только не вздумай просить чего-нибудь неприличного, – она покраснела и в смущении опустила глаза, мысленно ругая себя почём зря за столь рискованное заигрывание.
– Леди не сочтёт один поцелуй чересчур неприличной или чрезмерной наградой? – вкрадчиво осведомился Ульв, приняв наконец сидячее положение и осторожно придвигаясь к очаровательной даме.
Дэйни искоса бросила на него быстрый взгляд. Чуть нахмуренные брови и надменно сжатые губы, казалось, не обещали ничего приятного; но не успел Ульв подавить возникшее сожаление, как руки девушки обвились вокруг его шеи, а её губы нежно и робко коснулись его губ.
– Довольно, мальчик! – она решительно высвободилась, когда поцелуи Ульва стали слишком пылкими. – Я не какая-нибудь уличная девка, имей в виду!
Она величественно выпрямилась и после паузы добавила мягко, но уверенно:
– А вот насчёт случайности… Ничего случайного не бывает, поверь мне. Так ты едешь со мной? – по её тону было ясно, что она не сомневается, какой последует ответ.
Поднявшись на ноги, Ульв стиснул зубы, чтобы не застонать от боли; но поцелуй Дэйни, который он ещё ощущал на губах, придал ему бодрости. Кое-как Ульв снял свои пожитки с погибшего коня ярла Асбьёрга и приторочил свой дорожный мешок и арфу к седлу скакуна таинственной красавицы. Неуёмная фантазия и слабость от потери крови всё больше убеждали молодого менестреля, что он повстречался с Королевой Эльфов и Фей. Нужно признать, что втайне он иногда мечтал о чём-то подобном; но теперь, когда он оказался рядом со своей мечтой, Ульв стал побаиваться, как бы царственная фея не оказалась чересчур властолюбивой особой и не посягнула на некоторые права его личности, которые он привык считать неотъемлемыми – на право свободного перемещения и выбора места жительства, в частности. Но делать было нечего. В тех обстоятельствах, в которых очутился Ульв, ему оставалось только одно – подчиниться фее, полагаясь на ее доброту и добродетель.
– Держись за меня крепче, не бойся, я не раскалённая печка, – сказала Дэйни, когда Ульв сел на коня позади неё.
Белый скакун резво помчался по старой дороге, едва касаясь её копытами. Как ни ровен был его бег, Ульв чувствовал, что каждое движение болезненно отзывается в его ранах. Поначалу он, как благовоспитанный человек, не решался слишком крепко держаться за даму; однако вскоре он не только тесно обвил руками гибкий стан прелестной феи, но и склонил голову к ней на плечо – не от распущенности, а от головокружения, вызванного потерей крови.
– Может, ты всё-таки расскажешь мне, куда ты ехал по старой дороге? – вернулась Дэйни к прежнему вопросу, оставшемуся без ответа. – По ней же почти никто здесь не ездит, как я заметила.
Ульв печально поведал историю своего изгнания из свиты ярла, расцветив её, как и полагается менестрелю, кое-какими мелкими, но довольно живописными подробностями, изящно и ненавязчиво подчеркнувшими проявленные им решительность и доблесть. Фея слушала очень благосклонно, то и дело вставляя короткие замечания, выражающие сочувствие или одобрение.
Вечером фея, против ожидания Ульва, остановилась на ночлег, выбрав место в стороне от дороги; между тем менестрель всерьёз воображал, что его спутница не остановит коня, пока они не прибудут в Волшебную Страну. Но вместо этого фея, словно какая-нибудь обычная девчонка, набрала хвороста и развела костёр.
Ульв толком не помнил, как это вышло, что на нём очутился плащ его спутницы; опомнившись, молодой человек осознал, что его голова удобно покоится на коленях феи, и её тонкие пальцы ласково гладят его волосы. Впрочем, справедливости ради нужно пояснить, что провал, произошедший в памяти молодого менестреля, не имел ничего общего с магией, а был вызван банальной лихорадкой, вызванной потерей крови. Что касается Дэйни, то она вообще решила поменьше обращаться к волшебству в этих краях, где оно, как она поняла, считается крайне предосудительным занятием, хоть ей и не ясно было, почему. Другое дело – магическое принуждение, которое она, как и все её близкие, считала деянием, допустимым лишь в экстремальных условиях, никак не меньше; а уж применение магического принуждения по отношению к человеку, вызвавшему у тебя симпатию, по мнению внучки Льювина, явилось бы деянием, не слишком совместимым с профессиональной и личной честью мага.
Дэйни пока толком сама не понимала, чем именно ей понравился этот молодой человек. И с чего это она вздумала с ним возиться, с некоторым удивлением спрашивала себя девушка. Тем более что её забота заходила гораздо дальше, чем обычно бывает свойственно расчётливым особам, каковой небезосновательно считала себя внучка Льювина.
Хотя Ульв, как и подобает мужчине, героически старался переносить боль от ран без стонов и жалоб, по его томному взгляду и заметно побледневшему лицу без слов было ясно, что он сильно страдает. Дэйни, никогда не отличавшаяся особой сентиментальностью, за исключением тех случаев, когда что-то непосредственно затрагивало её драгоценную персону, вдруг поняла, что зрелище немых страданий юноши как-то уж очень ощутимо отзывается в её сердце. Вспомнив кое-что из практических наставлений бабушки, молодая волшебница попыталась приуменьшить боль Ульва с помощью магии. Девушка, конечно, помнила из бабушкиных пояснений, что подобное волшебство приводит к тому, что сам чародей некоторое время испытывает неприятные ощущения своего пациента; но Дэйни это не поколебало, хотя, в сущности, она всегда была ужасной неженкой. Несомненно, её старания не пропали даром; Дэйни была рада ещё и тому, что её спутник, кажется, не связал некоторое улучшение своего состояния с каким-либо волшебством – девушке пока не хотелось открыто демонстрировать перед Ульвом свои магические способности.
С наступлением сумерек немного посвежело; Ульва теперь колотил озноб, поэтому волшебница и укрыла его своим плащом. Мягкая ткань, изготовленная искусницами из королевства эльфов, согрела раненого не хуже меха; но Ульв, не привыкший к проявлениям столь трогательной заботы со стороны знатной дамы, а тем более царственной феи, чувствовал себя немного не в своей тарелке.
– Дэйни, хочешь, я спою тебе что-нибудь? – наобум брякнул он, чтобы хоть как-то скрыть своё смущение.
В отблесках костра он заметил, что она ласково улыбнулась.
– Может, тебе лучше отдохнуть? – неуверенным тоном сказала фея.
Но Ульв, взяв в руки арфу, тотчас ощутил свою обычную самоуверенность. Он даже перестал замечать противную боль в ранах, хотя любое движение рукой немедленно отзывалось в них, особенно в раненом плече. Молодой менестрель не раздумывая принялся наигрывать ту самую мелодию, звучавшую в его снах, в которых фигурировала девушка, как две капли воды похожая на Дэйни, и негромко запел балладу собственного сочинения – о Волшебной Стране, о проделках эльфов и о странной тоске людей по землям, что лежат по ту сторону мечты.
Девушка внимательно слушала, широко открыв глаза; выражение безмерного удивления отразилось на серой глади бездонных озёр, как непременно выразился бы сказитель, уже изрядно поднаторевший в своём почтенном ремесле.
– Откуда ты знаешь эту мелодию? – спросила Дэйни, когда Ульв окончил пение. – Это же любимая музыка моего дедушки, он частенько её играет! Только у нас, – «у нас» он произнесла почти с тем же выражением, что и «старая дорога», – у нас её играют иначе. Можно, я попробую?
Ульв, не говоря ни слова, передал ей арфу. Ясное дело, кто ж играет лучше фейри! Тонкие пальцы девушки ласково заскользили по струнам, так что Ульв позавидовал инструменту, пожалев, что он сам – не струна арфы. Но он забыл обо всём на свете, услышав ту самую мелодию, которая звучала и в его снах. Переливы мелодии властно вызывали к жизни спящее в природе волшебство: в такт музыке в воздухе закружились неведомо откуда взявшиеся снежинки и капли дождя, осенние паутинки и жёлтые листья, невесомые пушинки одуванчиков, пёстрые пёрышки, оброненные пташками… Казалось, что солнце вопреки ночи проглянуло на небе; а когда зазвучали последние аккорды, всё пропало, мелькнув на мгновенье обрывком радуги.
– Вот так играют мелодию земной магии у меня дома, – сказала девушка, возвращая арфу Ульву и прикрыв глаза рукой.
– Так я и думал, что ты из Волшебной Страны, – не удержался менестрель.
– Что ты сказал? – переспросила она с изумлением. – Ну и чепуха! С чего это ты взял? Конечно, у меня дома волшебства чуть побольше, чем здесь, это верно; но до настоящей Волшебной Страны что отсюда, что из моего родного Мира – одинаково. Полшага. Или бесконечность. Если хочешь, ты можешь там побывать: только не воображай, пожалуйста, что я королева эльфов! По глазам вижу, что ты это и думаешь; ничего, это от лихорадки и большой фантазии. Пройдёт, – решительно заключила Дэйни.
Помолчав, она сказала:
– Так ты поедешь со мной? Ты же всё равно улепётываешь от здешних… как вы их называете? Ну, неважно. Туда им никогда не попасть – они же боятся всего, что им непонятно, как… как чёртова копыта, так ведь, кажется, здесь говорят?..
– Конечно, я повсюду последую за тобой, королева Дэйни, куда бы ты ни приказала, – с готовностью отозвался Ульв, проигнорировав колоритное выражение, совершенно неожиданно прозвучавшее в устах Повелительницы Дивного Народа.
– Опять! Да никакая я не королева, сколько можно объяснять! – резко воскликнула девушка; но, вспомнив, что её спутник ранен и болтает всякий вздор в бреду, смягчилась. – Тебе не помешает всё-таки отдохнуть, – наставительно заметила она.
Ульв, который и в самом деле ужасно устал за этот день, насыщенный столь неожиданными и необычными событиями, послушно уронил голову ей на колени и закрыл глаза. Некоторое время он чувствовал ласковое прикосновение маленькой руки, гладившей его волосы; фея вполголоса напевала какую-то песенку, мелодия которой мягко окутывала покоем и теплом, убаюкивала… «Да ведь это та самая колыбельная, которую пела мне мама!» – успел ещё удивиться Ульв, прежде чем заснул.
«Вот так приключение! – думала Дэйни, задумчиво глядя на безмятежно спящего Ульва. – Да, красивый юноша, ничего не скажешь. И храбрый – ведь кинулся же он на тех головорезов! Правда, он малый безрассудный, это ясно, как день – но это мне ещё больше нравится… Надо же, он вообразил, что я – королева эльфов! Придёт же такое в голову! Хотя… Конь-то у меня ведь и впрямь оттуда. И плащ, и всё остальное… В общем, все атрибуты, как любит говорить дедушка. Хотя, конечно, какой-нибудь грубый мужлан вряд ощутил бы то волшебство, которое таится во всём, что оттуда; лишь утончённой творческой личности такое по плечу… Да, видно, мальчик не так уж и много добавил собственной фантазии, чтобы дорисовать сказочный образ. Вот уж над нами смеяться будут! Прямо как герои баллады: королева эльфов и её верный рыцарь и по совместительству менестрель! Только вот… интересно, что он станет делать, когда поймёт, что никакая я не королева эльфов?..» Так и не найдя ответа на этот животрепещущий вопрос, Дэйни, поудобнее прислонилась к стволу старого дуба, под которым они расположились на ночлег, и чутко задремала.
На следующий день они снова пустились в путь. Конь мчал их сквозь заросли бересклета, боярышника и можжевельника, и романтичному Ульву казалось, что он уже целую вечность путешествует в обществе Королевы Эльфов. Таким счастливым, несмотря на раны, он ещё никогда себя не чувствовал. В самом деле, о чем ещё можно мечтать?. Нет, конечно, кое о чём можно… Или, может, и нельзя, но… Ульв постарался спрятать не совсем приличные мысли в дальний уголок сознания – из древних преданий ему было известно, что фейри запросто могут читать мысли людей, точно также, как грамотей – старинную книгу, написанную замысловатыми рунами, каких теперь и не сыщешь. Вдруг фея оскорбится, узнав о некоторых из его мыслей, которые безгрешными и возвышенными назвать всё-таки трудновато?
На третий день пути, когда солнце уже начинало клониться к закату, позади послышался топот приближающегося отряда.
– Похоже, это за мной, – горестно пробормотал Ульв, нехотя приподнимая голову с плеча Дэйни. – Прости меня, моя королева, но… – он собрался расцепить руки, обвивавшие талию феи, то та, удерживая поводья одной рукой, другой крепко ухватила его за запястье.
– Ты что, с ума сошёл? Они же тебя попросту убьют! Или потащат… куда тут тащат тех, кого называют «еретиками»?
– На костёр, – мрачно обронил Ульв.
– Нет, нет! – пылко возразила фея. – Даже и не думай! Я не хочу, не позволю, чтоб ты…
Погоня приближалась; до них уже доносились возгласы: «Держи ведьму!», «Хватай еретика!» и тому подобные крики, которыми воины, откомандированные монахами на поимку «одержимого бесом», видимо, старались подбодрить друг друга.
– Вот досада, ведь мы уже почти добрались, – прошептала фея.
Ульв не успел спросить, куда же это они добрались, когда дороге конца-края не видно, а позади хвостом прицепилась погоня; фея вдруг рывком развернула коня, прямо навстречу врагам. Ульв не разобрал слов, которые она произнесла; он видел лишь, как Дэйни резким движением вытянула вперёд раскрытую правую ладонь. Ослепительная вспышка сорвалась с её пальцев; противники в ужасе шарахнулись назад, а Дэйни, не тратя времени даром, повернула коня.
– Лети стрелой, Эльдхир, – шепнула она чудесному животному. – А ты крепче держись, Ульв, – прибавила она, обращаясь к своему спутнику.
Пыль столбом летела из-под копыт волшебного скакуна; Дэйни закашлялась и уткнулась в гриву коня. Развевающиеся волосы феи щекотали лицо Ульва; исходивший от них едва уловимый аромат лесных цветов и трав порождал в воображении молодого менестреля яркие образы воображаемой Волшебной Страны… и другие картины, не менее яркие, но гораздо более земные, даже, как сказал бы любой священник, греховные.
– Закрой глаза! – вдруг сказала фея. – Крепко держись и не открывай их, пока я не скажу!
Они очутились на краю обрыва, с которого был перекинут узкий мост из верёвок и тонких дощечек: по этому несерьёзному сооружению, похоже, и предстояло перебираться на тот берег. Но где он, тот берег? Пропасть и очертания противоположного берега тонули в густом тумане; казалось, мост переброшен в никуда. И как он выдержит их тяжесть?..
Конь ступил на хлипкий мостик – уверенно и спокойно – и осторожно пошёл вперёд. Ну скажите, во имя Господа, какой ещё конь, кроме волшебного, на такое способен?! И ведь Дэйни никак его не понукала, не направляла на странный мост – наоборот, она сама полностью доверилась чутью и умению чудесного животного.
Ульв с трудом удерживался от желания открыть глаза. Что же тут такое, почему на это нельзя смотреть? Он-то самонадеянно полагал, что «нельзя» можно иногда обойти, если очень хочется…
Воздух над пропастью становился всё тяжелее, запахло палёным; странный шум доносился снизу, словно там стонали и гремели цепями сотни или тысячи пытаемых. Ульв осторожно приоткрыл один глаз. Внизу, за пеленой тумана, мелькали многочисленные крохотные огни; противоположного берега всё не было видно. Ульв, несмотря на свою бездумную храбрость и брызжущий через край оптимизм, невольно содрогнулся, чувствуя, как всё сильнее начинает кружиться голова, а какая-то неумолимая сила властно тянет вниз.
– Дэйни… – тихо окликнул он спутницу.
Она обернулась.
– Не смотри вниз, – строго сказала она. – Я же тебя просила – закрой глаза! Пожалуйста, Ульв, – добавила она жалобным тоном.
Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем Дэйни негромко осведомилась:
– Ульв… Ты там ещё не уснул?
Молодой человек воспринял этот вопрос как разрешение открыть глаза и живо откликнулся, одновременно окинув взглядом зелёную равнину, на которой они очутились:
– Разве я могу заснуть, как какое-нибудь бесчувственное бревно, находясь рядом со столь очаровательной королевой?
Дэйни скептически усмехнулась.
– А мне почему-то казалось, что я уже была свидетельницей того, как ты спал крепким сном праведника, позабыв обо всех королевах на свете! Что же касается твоего обращения, я могу воспринимать его лишь как поэтическую метафору. Почему бы тебе ни называть меня по имени? Или оно тебе не нравится?
Вместо ответа Ульв чересчур нежно сжал талию девушки, так что Дэйни сурово проговорила:
– Но уж если ты воображаешь, что я королева, то не мог бы ты вести себя с почтением, подобающим моему мифическому сану, а? Ты явно начинаешь позволять себе лишнее. Я ведь могу и рассердиться!
Эти слова она произнесла столь внушительным тоном, что Ульв даже слегка встревожился, как бы она и впрямь не вздумала рассердиться – ведь тому, кто прогневает фейри, а уж тем паче саму Королеву Эльфов, придётся ох, как солоно! Пожалуй, пожалеешь, что вообще на свет появился, горемыка…
Но тратить много времени на размышления Ульву не пришлось; конь остановился возле группы холмов, на одном из которых высилось изящное архитектурное сооружение, вроде сильно уменьшенной копии готического замка.
– Охотничий павильон моего брата Гвэйнира, – небрежно пояснила Дэйни; похоже, она уже и думать забыла о гипотетическом гневе, которым пригрозила излишне пылкому менестрелю. – Слезай с коня, Ульв. Моему величеству угодно остановиться здесь на отдых.
Упоминание о брате Королевы Эльфов всколыхнуло в душе Ульва довольно неприятное чувство. Он мгновенно вспомнил, как братья одной пылкой девицы, к которой Ульв некогда был очень даже неравнодушен, всерьёз намеревались испытать на его шкуре остроту своих мечей. Однако менестрель ничем не выдал своих сомнений; он поспешил исполнить требование дамы и собрался, как полагается учтивому придворному кавалеру, снять свою спутницу с седла. Дэйни слегка нахмурилась.
– Ах, оставь эти церемонии, пожалуйста! – воскликнула она. – Я привыкла к самостоятельности и простору для личности, – и добавила совершенно другим тоном – мягко, с заметной ноткой беспокойства. – Ты как себя чувствуешь?
Ульв, ступив на землю, ощущал сильное головокружение и слабость; тем не менее он попытался уверить даму, что чувствует себя превосходно. Дэйни, сойдя с коня, окинула своего спутника испытующим взглядом и коротко резюмировала:
– Врёшь. Ты еле на ногах держишься, – с этими словами она взяла его под руку и повлекла к охотничьему павильону.
Они ещё не поднялись на крыльцо, как дверь широко распахнулась, и из-за неё выглянула хмурая физиономия. Возраст субъекта определить было сложно – может, он и не стар, но от выражения недовольства, написанного на его лице, он выглядел довольно потрёпанным типом. Костюм хранителя павильона – так мысленно назвал его Ульв – состоял из ярко-синих штанов и такой же куртки; на загнутых носках старомодной обуви всё того же синего цвета бросались в глаза большие дыры.
– Привет, дядюшка Джефф, – любезным тоном поздоровалась Дэйни.
– Ну, привет, леди Меллидэн, – снисходительно отозвался странный тип, пропуская её и Ульва в помещение.
Дэйни повела Ульва вверх по лестнице; но вдруг она остановилась.
– Дядюшка Джефф! – окликнула она.
– Ну, чего тебе ещё, эльфийская царица? – лениво отозвался тот.
Дэйни не обратила внимания на столь вопиющее нарушение этикета – похоже, она привыкла к своеобразной манере хранителя павильона.
– Я оставила Эльдхира возле холмов, – Ульв при этом имени вздрогнул от удивления, не сразу вспомнив, что так зовут коня королевы. – Ты уж позаботься о нём, пожалуйста! Хорошо? И, если тебя не затруднит, принеси вещи в западную угловую комнату. Конечно, если ты сильно не в духе, я могу и сама…
– Ладно, ладно, стрекоза, не беспокойся, – мрачный тип вяло кивнул и нехотя направился к входной двери.
Дэйни чуть помедлила, словно собираясь ещё что-то сказать; но потом с безнадёжным видом махнула рукой и стала подниматься по ступенькам, бережно поддерживая Ульва, который тяжело цеплялся за перила, чтобы случайно не упасть. Несмотря на довольно плачевное состояние, в котором пребывал молодой менестрель, он отметил, что Дэйни и тот, кого она называла Джеффом, разговаривали совсем не так, как обычно беседуют господин и слуга.
Дэйни ввела Ульва в небольшую, но уютную комнату.
– Располагайся, чувствуй себя как дома, – проговорила девушка и направилась к двери; обернувшись, она добавила. – Я скоро приду и перевяжу твои раны заново.
Оставшись наедине с собой, Ульв не стал ломать голову над многочисленными вопросами, которые один за другими возникали в его мозгу. Ульв бросился на кровать и закрыл глаза, с нетерпением ожидая, когда же вернётся Дэйни. Думать молодому человеку сейчас не хотелось, хотя вопросов у него возникла целая куча. В частности, Ульв порой терялся от высказываний Дэйни – ему казалось немыслимым, что Королева Эльфов так думает и выражается. Правда, она-то как раз отрицает свою принадлежность к Дивному народу и Волшебной Стране… Потом – кто такой этот Джефф? Что за апатичный субъект, право! Сразу видно – ему всё равно, откуда приехала Дэйни, кто такой Ульв и почему он её сопровождает, да и вообще всё на свете этому типу, скорей всего, абсолютно безразлично!
Однако молодой менестрель был слишком утомлён для того, чтобы размышлять над всем этим. Он решил, что спросит у Дэйни… потом. Ульв не заметил, как задремал; сквозь полусон он чувствовал, как вернувшаяся Дэйни перевязывала его раны, слышал, как она что-то говорила, как шелестело её платье – ярко-зелёное, шёлковое, как в давнем сне Ульва.
* * * * *
Проснувшись на следующее утро, Ульв почувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Солнечный свет заливал комнату, просачиваясь сквозь прозрачную занавеску, чуть колеблемую ветерком. Ульв поднялся, подошёл к окну и несколько минут бездумно любовался зелёными холмами и широко раскинувшейся равниной. Молодому человеку пришла фантазия прогуляться – конечно, если фея не наложила на него никакого заклятья, которое удержит его на месте. Ульв вовсе не собирался пытаться улизнуть от феи – несмотря на свою довольно романтичную профессию, он отнюдь не был олухом и понимал, во-первых, что подобное невозможно, если фея намерена оставить его при себе, а, во-вторых, что бегство совершенно не в его интересах. К тому же очарование феи (именно личное обаяние, а не магия!) настолько покорило молодого искателя приключений, что он и в самом деле готов был охотно следовать за своей королевой куда угодно.
Однако всё это Ульв не считал препятствием для небольшой, но крайне полезной для здоровья и поэтического вдохновения прогулки. Одевшись, он с сомнением взялся за дверную ручку – вдруг всё-таки какой-нибудь магический подвох?.. Но ничего такого не было и в помине – по крайней мере, молодой человек свободно вышел из комнаты, спустился по лестнице, открыл входную дверь и вышел из павильона.
На миг молодым менестрелем снова овладели сомнения – а что, если павильон исчезнет из глаз, стоит чуть отойти в сторону?.. Но Ульв тотчас сообразил, что Королева Эльфов, конечно же, не затем притащила его сюда, чтобы легко потерять из вида. А, в самом деле, зачем?.. Ульв самоуверенно улыбнулся, перебирая в уме некоторые весьма лестные для его самолюбия предположения, весело тряхнул головой и неторопливо направился в сторону небольшого ручейка, с приглушённым журчанием бегущего по склону крайнего восточного холма.
Вскоре Ульв убедился, что это только из окна кажется, будто тот холм близко; молодой менестрель уже около часа топал мимо зарослей боярышника, а до холма с родником всё ещё оставалось приличное расстояние. Ульв уже подумывал о том, не повернуть ли назад, когда его раздумья были прерваны громким карканьем. Менестрель вздрогнул от неожиданности и с досадой взглянул на крупного ворона, усевшегося на ветку неподалёку.
Ворон склонил голову набок и, казалось, внимательно рассматривал Ульва, точно забавную диковинку. Молодого человека невольно передёрнуло – слишком осмысленным был взгляд, даже для столь умной птицы. И что за глаза! Разве у воронов бывают зелёные глаза?..
– И кто же ты такой и чего тут делаешь? – резким тоном осведомился молодой черноволосый мужчина в чёрном одеянии, неизвестно откуда появившийся перед Ульвом.
Менестрель незаметно ущипнул себя – что за чертовщина? Но странный тип не исчез – а вот ворона нигде не было видно, хотя Ульв точно помнил: ворон только что спокойненько сидел себе на ветке…
– Мне бы хотелось сначала узнать, откуда вы появились так неожиданно, благородный лорд, – с достоинством отозвался Ульв, не теряя присутствия духа.
– Может, ты захочешь и моё имя узнать? – криво усмехнулся незнакомец, и его зелёные глаза недобро сверкнули. – Впрочем, догадываюсь, что моя сестра, скорее всего, уже сообщила его тебе.
– Лорд Гвэйнир, – догадался менестрель; его собеседник с важностью кивнул. – Ну, так моё имя – Ульв; а вот насчёт вашего второго вопроса…
– Можешь не утруждать себя выдумыванием ответа, – величественно махнул рукой лорд Гвэйнир. – Я и сам вижу, что ты бездельничаешь! Не беспокойся, конечно же, моя сестра не заставит тебя копать грядки или полоть сорняки; но не воображай, что я позволю тебе беззаботно нежиться возле неё, если ты не докажешь, что достоин этого!
Ульв вспыхнул. Грубые намёки этого надменного типа вывели его из себя. Подумаешь, принц Волшебной Страны! Это обстоятельство не преисполнило молодого человека особого почтения к собеседнику. Хотя Ульв и был всего-навсего менестрелем, однако он свято верил в равенство людей и представителей всех иных рас, а также в своё высокое происхождение, доказательствами коего служили некий талисман, передававшийся в его роду по наследству, сопровождающая талисман красивая легенда, а также готовность по малейшему поводу сражаться ради той загадочной реалии, которую традиционно называют честью.
– Пожалуйста, я хоть сейчас докажу всё, что угодно, – гордо задрав подбородок, задиристо отозвался Ульв и ехидно добавил. – Кроме теоремы по геометрии, лорд Гвэйнир.
Собеседник скептически усмехнулся, что ещё больше разозлило Ульва. Этот тип, похоже, воображает, что он непобедим, что ли?..
Но, едва скрестив с ним меч, Ульв был вынужден признать, что, пожалуй, его противник не столь уж преувеличивает свои таланты в сфере владения оружием. Всё же молодому искателю приключений удалось загнать брата своей королевы в заросли терновника; однако те усилия, которые пришлось для этого приложить, достались дорогой ценой. Ульв чувствовал, что его раны вновь открылись; его одежда быстро пропитывалась кровью.
– Стойте, психи! – раздался рядом отчаянный возглас Дэйни.
Девушка стремглав мчалась к сражающимся; завидев её, оба опустили мечи и виновато понурились, как нашкодившие дети.
– Гвэйн! – строго сказала Дэйни. – Когда ты отвыкнешь от этой омерзительной привычки бросаться с оружием на ни в чём не повинных людей! Пора бы уж стать хоть чуточку благовоспитаннее и разумнее, особенно если ты хочешь, чтобы тебя величали Брэндоном – премудрым Вороном! А ты, Ульв, – Дэйни обернулась к молодому менестрелю и вдруг вскрикнула, увидев кровавое пятно, расплывающееся на его одежде. – Что с тобой? – она, не смущаясь присутствием брата, бросилась к Ульву, чтобы поддержать его, потом в ярости повернулась к Гвэйниру. – Ты! Ты его ранил, негодяй?! Чудовище! Я ненавижу тебя!
– Ни разу не зацепил, – попытался оправдаться злополучный Ворон, слегка опешивший от подобного эмоционального взрыва.
– Это правда, – прошептал Ульв и потерял сознание.
Дэйни поняла, в чём дело. Опустившись на колени, она склонилась над Ульвом, беспомощно распростёртым на траве; глаза девушки застилали слёзы. Гвэйнир, чувствуя себя преотвратительно из-за столь неожиданного поворота событий, нерешительно приблизился к раненому, намереваясь оказать посильную помощь.
– Не смей к нему прикасаться, убийца! – гневно воскликнула Дэйни, подняв голову и сверкнув глазами.
– Брось, сестрёнка, – примирительно произнёс Ворон, подняв вверх обе ладони. – Прости, что так вышло. Я лишь заботился о тебе… Не стоит так убиваться – ведь твой любовник жив…
– Он мне не любовник! – зло выкрикнула Дэйни. – Какой ты пошляк, Ворон!
– Всё ещё дуешься на меня, – с досадой процедил брат. – Хотя по-настоящему это я должен злиться. Кто изуродовал моих лучших гончих, покрасив их уши в какой-то непристойный грязно-розовый цвет? Как я теперь смогу охотиться вместе с отцом?
– Подумаешь! Меньше важничать надо! Кто меня просил их покрасить, как не ты? Я же не виновата, что твои подопечные гоблины переложили в краску поганок! Да не переживай, к осени твои псы вылиняют и будут как новенькие!
– Ну, и твой любовник скоро опять будет как новенький, даже ещё лучше, – неловко попытался утешить сестру Ворон. – Шрамы – лучшее украшение мужчины в глазах его дамы.
– Сколько повторять – он мне не любовник! Как ты вообще можешь думать обо мне такие вещи!
– О, конечно, конечно, сестра, ты права, я понял свою ошибку. Юноша был ранен – наверное, из-за тебя, да? – поэтому пока что он действительно был не в состоянии стать твоим любовником…
– Закрой клюв, ты, нахальная птица! – взорвалась Дэйни и вздохнула с нескрываемым облегчением, заметив, что Ульв приходит в себя.
Втроём они вернулись в охотничий павильон, где какие-то таинственные существа с крылышками уже накрыли на стол. Джефф не появлялся. Гвэйнир-Ворон, похоже, проникся некоторым уважением к Ульву, которого он в глубине души упорно продолжал считать потенциальным любовником Дэйни. Конечно, Ворон почитал себя обязанным разделаться со всяким, кто посягнёт… но в то же время был убеждён, что честь сестры лишь выиграет, если её возлюбленным станет индивидуум, соответствующий определённому стандарту, витающему в фантазии бывшего ученика жрецов Безмолвной рощи. Столь противоречивые морально-этические воззрения Гвэйнира являлись тяжёлым наследием многолетнего ученичества в Безмолвной роще и последующей деятельности в качестве рыцаря-разбойника; но, к счастью для Ульва, этот импульсивный и непоследовательный тип больше не собирался злоумышлять на его жизнь.
Раны Ульва через неделю зажили; теперь он чувствовал себя превосходно – как и полагается барду, наяву попавшему в сказку. По привычке он в мыслях ещё называл Дэйни Королевой Эльфов, хотя всё чаще его охватывали сомнения, так ли это – уж слишком разнилось то, что Ульв знал о Дивном Народе из легенд, с поведением Дэйни и её брата. Но кто же они такие, если не выходцы из Волшебной Страны? Слишком много в них такого, что немыслимо для обычного человека…
Ульву довелось увидеть гончих Гвэйнира-Ворона, столь неудачно покрашенных Дэйни. Да, на мифическую свору Короля Призраков, с которым самонадеянно тщился потягаться лорд Гвэйн, бедные животные походили мало. На ушах собак кое-где сохранились участки ядовито-розового цвета, впрочем, давно принявшие буровато-бордовый оттенок. Шерсть на злополучных псах ещё не вылиняла полностью, поэтому местами на боках и спинах торчали грязно-серые и тускло-розоватые клоки, резко выделявшиеся на фоне естественной окраски животных. Вид этих собак нанёс сокрушительный удар по предположению Ульва, будто Дэйни – Королева Эльфов. Нет, конечно, эльфы такого безобразия не вытворят! Но это открытие ничуть не приуменьшило того восхищение, которое молодая дама вызывала в душе Ульва. Он был даже рад, что она человек (в чём она-то не раз старалась его убедить), пусть и с развитыми магическими способностями – ведь такому еретику, как Ульв, волшебники вовсе не представлялись служителями ада.
Ворон всячески старался загладить неприятное впечатление от своей излишней воинственности, проявленной при первой встрече с Ульвом; правда, было не вполне ясно, кого он в большей степени старается убедить в своём раскаянии – Ульва или же свою сестру. Менестрель быстро заметил, что горделивый и мрачный лорд Гвэйн в присутствии Дэйни ведёт себя так, словно старается в чём-то оправдаться перед ней, загладить какую-то давнюю вину. Что же касается девушки, то она открыто выказывала своему брату любое мелкое недовольство, не стесняясь в выражениях и не особенно заботясь о самолюбии великолепного лорда Гвэйнира.
Вот и ещё одна загадка! Ульв уже сбился со счёта (он и вообще-то никогда не был мастером на всяческие подсчёты), со сколькими тайнами он здесь мимоходом повстречался. Почему брат никак не выражает недовольства, а стоически переносит насмешки сестры? Кто они такие, Гвэйнир и Дэйни? Кажется, девушка как-то упоминала о своём дедушке. Кто он? Судя по манерам Дэйни, то изысканно-утончённым, то непосредственно-ошарашивающим, а также по её разносторонним навыкам, она с равной вероятностью могла быть дочерью высокородного лорда, странствующего барда или бравого предводителя наёмников. Ульв не решался открыто спросить у Дэйни или её брата об их родителях – тут сказывались отголоски возвышенных фантазий, в которых загадочная незнакомка представала Королевой Эльфов. Как и полагается профессиональному сказителю, Ульв быстро восполнил информационный пробел, вообразив, что дед Дэйни и Гвэйнира – могущественный и богатый лорд, который, несомненно, как-то связан с настоящей Волшебной Страной – иначе откуда вся эта магия, например, эти крылатые существа, то и дело снующие в охотничьем павильоне?.. А вот отец Дэйни и её брата… Наверное, какой-нибудь пригожий странник, приглянувшийся дочери лорда! Однако Ульв, несмотря на поистине безмерную фантазию, на сей раз не сумел в достаточной мере приблизиться к не менее фантастичной реальности.
Другой загадкой был Джефф; но самая главная загадка – куда же попал Ульв? Что это за место такое, раз это ещё не Волшебная Страна?..
* * * * *
Лорд Гвэйнир, лезший из кожи вон, стараясь задобрить сестру, однажды пригласил её и Ульва на охоту. Однако Дэйни наотрез отказалась.
– С меня надолго хватит той охоты, – хмуро сказала она и поспешно опустила глаза на книгу, лежащую перед ней на столе.
Ворон не стал настаивать; он явно знал, о чём идёт речь. Ульв был не прочь принять участие в развлечении знатных особ, каковой считал охоту, поэтому его огорчило решение Дэйни.
– Если ты хочешь, Ульв, можешь поехать с Гвэйном, – промолвила девушка. – Ты ведь хочешь побывать на охоте, верно? – она вскинула голову и проницательно посмотрела на него.
– Нет… То есть да… Как ты прикажешь, моя королева, – пробормотал Ульв, который в этот самый миг размышлял о том, что, возможно, не так и плохо остаться наедине с Дэйни без пристального ока Ворона.
– Я с нетерпением буду ждать вашего возвращения, – при этих словах Дэйни лукаво подмигнула молодому менестрелю, который со свойственным ему самомнением тотчас же преисполнился самых смелых надежд и чаяний.
Охота Ульву не понравилась. То ли он оказался недостаточно кровожадным, чтобы испытывать удовольствие от этой жестокосердной забавы, то ли ему, сказителю и приключенцу, бедные зверюшки не представлялись дичью, заслуживающей пристального внимания – а только Ульв откровенно скучал, в то время как Гвэйнир и его свита, а также крашеные гончие с упоением преследовали кабана.
Ворон не преминул язвительно пройтись по поводу отсутствующего вида менестреля. Вообще Ульв заметил, что Гвэйнир старается вести себя благовоспитанно главным образом в присутствии Дэйни; будучи предоставлен сам себе, он быстренько даёт волю своему нраву, весьма тяжёлому и язвительному. Впрочем, кажется, это происходило не от дурных замыслов, а в силу давней привычки, которую, конечно же, никто не назвал бы полезной и достойной.
– Не понимаю, зачем Дэйни отослала тебя на охоту! – грубо и прямолинейно высказался Ворон. – Тебе, уж конечно, гораздо приятней бормотать ей всякий вздор, рифмованный и нерифмованный! А охота – это тебе не перед дамами бренчать чувствительные песенки о любви до гроба…
– Тебе, я вижу, снова хочется сцепиться со мной, – спокойно отозвался Ульв, хотя внутренне он вскипел от нетактичных выражений Гвэйнира. – Хоть мне и не ясно, почему – но какое это имеет значение?.. Я не собираюсь увиливать, если ты хочешь в очередной раз проверить на мне свою доблесть.
– О, тысяча троллей! – сквозь зубы выругался Ворон. – Извини, кажется, я что-то не то сказал. Со мной это иногда случается с тех пор, как… – он помрачнел, – ну, неважно. Нет, поверь, я ничего против тебя не имею, а если б даже так – я вовсе не хочу огорчать Дэйни.
Возможно, Гвэйнир рассказал бы нечто весьма интересное – Ульв сразу почувствовал, что тот не прочь поделиться некоторыми воспоминаниями, дабы избавиться от их неприятного груза – но в этот миг тропу, по которой неслись охотники, резво перебежали два оленя. Их шкуры цвета топлёного молока и тускло серебрящиеся ветвистые рога самца заманчиво мелькнули среди зелени, и Ульв, повинуясь внезапному порыву, пришпорил коня, устремившись вслед за чудесными животными. Гвэйнир заколебался было; но внезапно и он свернул с тропы, вопреки благоразумию и попыткам свиты удержать его.
Конь Ульва мчался стрелой; эта неистовая скачка заставила молодого человека потерять ощущение времени и пространства – где, сколько он уже несётся так, не замечая ничего, кроме удивительных оленей?.. Животные вроде бы и не торопились: они то и дело останавливались, поворачивая головы в сторону преследователей, но догнать их не удавалось. За спиной Ульва висели охотничий лук и колчан со стрелами; но почему-то молодому человеку и в голову не приходило воспользоваться ими. Нет, он должен во что бы то ни стало догнать, и тогда… Ульву смутно казалось, что тогда он найдёт отгадки ко всем тайнам, с которыми он столкнулся за последние несколько дней. Хотя – дней ли? Кто знает, как здесь движется время?.. Есть ли оно здесь вообще?..
Конь Ульва вдруг остановился. Дорогу преграждал узкий ручеёк; но не в этом было дело. Через такую преграду даже старая кляча перескочила бы без труда, не то что великолепный скакун, которого предоставил Ульву Гвэйнир. Что-то удерживало и коня, и всадника, словно они очутились на тщательно охраняемой границе чужих владений. Олени меж тем легко перепрыгнули через ручей и помчались к опушке леса. Подъехавший Гвэйнир держал в руках лук и уже потянулся за стрелой, но Ульв с неожиданной властностью и уверенностью удержал его руку.
– Какого тролля, Ульв… – начал тот.
– Не знаю, какого, – огрызнулся менестрель. – Но сдаётся мне, лорд Ворон, на этот раз вы заритесь на добычу, которая не по вашим зубам. То есть не по вашему клюву, конечно, – с ироничным смешком добавил он.
Ульв ожидал, что Ворон вспылит, может, даже захочет подраться с ним; но вместо этого Гвэйнир с задумчивым видом изрёк:
– А знаешь, ты прав! Будь проклята эта охотничья горячка, в которой иногда не отличаешь собственных ног от копыт своего коня! Я чуть не дал маху; но теперь я вспомнил этих зверей.
– Ты видел их раньше? – спросил менестрель, надеясь узнать, где.
– Видел, – коротко обронил Ворон, не выдав ценных сведений, и отрывисто прибавил. – Возвращаемся. Хватит на меня сегодня охотничьих подвигов! Честно говоря, это и не охота, а так, пустяки! Вот если бы ты побывал на настоящей охоте! – Ульв насторожился, услышав в речи Гвэйнира знакомые таинственные нотки.
– Не на такой ли, о которой упоминала Дэйни? – осторожно спросил менестрель.
Ворон кивнул и тут же сумбурно пояснил:
– Дэйни… просто она была тогда очень расстроена… поэтому и не оценила… она-то просто хотела забыть… о неприятностях, – лорд Гвэйнир явно не желал говорить о сущности этих неприятностей, поэтому с облегчением вздохнул, завидев свою свиту, возвращающуюся с добычей, и принялся давать своим спутникам ценные указания, нужные исключительно для того лишь, чтобы уклониться от дальнейшей беседы на скользкую тему.
Приближаясь к охотничьему павильону, Ульв ещё издалека заметил в одном из окон силуэт Дэйни; когда охотники подъехали ближе, девушка грациозно перегнулась через подоконник и окликнула молодого менестреля.
– Ульв, поднимись ко мне и расскажи, как тебе понравилась охота, – непосредственно и весело сказала она и быстро отошла от окна.
Гвэйнир недоверчиво покосился в сторону Ульва, но ничего не сказал.
Когда менестрель поднялся в комнату Дэйни, девушка сидела на диване, непринуждённо облокотившись о высокую спинку, обитую тёмно-зелёным бархатом. Ульв нерешительно остановился посреди комнаты, но Дэйни немедленно указала ему место рядом с собой.
– Как поохотились? – спросила она, накрыв ладонь Ульва своей маленькой рукой. – И как вёл себя Гвэйнир? Наверное, как всегда, говорил гадости!
Ульв промолчал – ему не хотелось влезать в малопонятные семейные склоки; вместо прямого ответа относительно поведения Ворона он заговорил о странных оленях и о том, что очень хотел догнать их, а зачем – он и сам не знал. Дэйни вдруг тихо рассмеялась.
– Ты, оказывается, иногда неплохо угадываешь то, что оттуда, – с некоторым изумлением проговорила она. – Хотя насчёт меня у тебя возникла в голове такая каша! Может, из-за того, что конь и наряд у меня тоже оттуда, не знаю. Но я-то!
– Оттуда – это из Волшебной Страны? – уточнил Ульв, осторожно беря её руки в свои – а вдруг вырвется, начнёт возмущаться?
– Ну конечно, – небрежно, как о чём-то само собой разумеющемся отозвалась Дэйни и кончиками пальцев пощекотала ладони Ульва. – А эти олени… Ну и память у Гвэйна! Их же эльфы подарили нашему дедушке в прошлом году, на Праздник Огня! Воображаю, как бы досталось Гвэйну, если бы он пустил стрелу! Зверюшкам-то ничего бы не сделалось, ведь у брата стрелы не оттуда; а вот ему бы пришлось пройти курс душеспасительных лекций у одного крылатого профессора или на полгода отправиться изучать последние достижения гномов в горнорудной промышленности!
Ульв и половины не понял; но в данный момент, надо признать, эти загадки мало его интересовали. Осмелев от явной благосклонности Дэйни, он обнял девушку – сначала робко и осторожно, но, не встречая сопротивления, крепче прижал её к себе. Дэйни непринуждённо прислонилась головой к его плечу и, поймав взгляд своего кавалера, хитро улыбнулась.
– Ну, и что же дальше, а, мой милый? – то ли насмешливо, то ли поощрительно произнесла она. – Ты что же, и в самом деле думаешь, что стоит обнять Королеву Эльфов, и она твоя? Так? Ах! – она резко выпрямилась, высвобождаясь из объятий Ульва. – Ты воображаешь бог весть что о своей неотразимости! Уж конечно, ни одна прачка или смазливая служаночка в замке твоего бывшего господина не была способна самостоятельно мыслить после того, как их бедные мозги доверху переполнялись твоими сказочными байками!
Ульв смешался, не зная, как ему вести себя дальше. Только что его королева сама заигрывала с ним – а теперь… Да она же просто ревнует, наверное. Надо же, волшебница – или всё-таки фея? – а иногда думает и ведёт себя совсем как обычная девчонка! Конечно, она не совсем неправа насчёт фантастических баек и его прежних девушек…
– Прости, моя королева, – Ульв соскользнул с дивана на ковёр, на котором стоять на коленях было всё же приятнее, чем на паркетном полу. – Я готов на любые испытания, какие ты ни назначишь, лишь бы загладить свою вину. Но если бы ты знала…
– Про пламень чувств и океан страстей? – прищурившись, закончила девушка. – Знаю. Поверь, я не хуже твоего знаю характерные обороты и метафоры, используемые в любовных песенках. Придумай что-нибудь новенькое, Ульв!
Он, понурившись, продолжал стоять на коленях.
– Поднимайся, милый, – мягко сказала Дэйни, и её рука коснулась плеча Ульва. – И не отчаивайся – нет цитадели, которую абсолютно невозможно покорить. Пойдём лучше обедать – вы же полдня пролазили по лесу, а стихосложение может и подождать. Да, вот что, – вдруг сказала она, останавливая его в дверях. – Ты ведь хотел побывать в Волшебной Стране, да? Если хочешь, мы можем отправиться туда… да хоть сегодня. Надолго не получится, ведь скоро осеннее равноденствие – день моего рождения, и мне надо обязательно вернуться домой к этому времени. Однако на день-два мы вполне можем заглянуть к эльфам. Как тебе эта идея, Ульв? Заодно и посмотришь, верно ли гласят древние легенды на их счёт или же нет, – лукаво добавила она.
– Как прикажешь, моя королева, – отозвался он и с удивлением переспросил. – Твой день рождения совпадает с осенним равноденствием?
– Что же тебе в этом кажется странным?
– Только то, что он совпадает с моим днём рождения, – отозвался Ульв.
– Вот как? – загадочно улыбнулась Дэйни: она думала о предсказании ведьмы из Срединного Мира.
Дэйни. Книга 5. На острие меча. Глава I
© Copyright: Мележ Антонова Людмила, 2011
Свидетельство о публикации №211021701758
Свидетельство о публикации №211021701758
Рецензии