Интернат для одаренных иногородних Глава 6а

 Интернат для одарённых иногородних                Юрик Дук


6а. Per aspera ad astra - превратности метода.

        Скрипки у нас не было. Специализированного музыкального магазина не было в городе. Фортепиано, баяны, гитары продавались в отделах «Культтовары» универмагов. Я вспомнил, что как-то видел в таком отделе старогородского «Рубина» сиротливо висящий инструментик. Хотел было пускаться в поиск, но молодой преподаватель Ольга Владимировна сказала, что у кого-то в её классе скоро освободится «четвертушка» - скрипка самой маленькой размерности. Мы с Лили были абсолютно не сведущи в скрипичном мире, поэтому полностью и долго доверяли Ольге Владимировне: «как скажете, так и сделаем!». Пол сентября Эльвира теоретически осваивала подходы к игре. И вот, наконец, появился инструмент – первая в её жизни скрипка! Изготовленная на мебельной фабрике №28 городка Усть-Гудинск-Заовражный…за неё заплатили прежним владельцам… рублей двадцать пять, по-моему, уж не помню. На смычке был радикально чёрный волос. «Счастлив дом, где пенье скрипки наставляет нас на путь…». Мы приготовились парить и таять от волшебных воздушных звуков королевы музыки. Оказалось рановато. Первые шаги были трудными во всём. От приобретения навыков владения инструментом до акклиматизации в коллективе. ДШИ №2 и, вправду, оказалась специфической школой. Полдня дети, объединённые в общеобразовательный класс, занимались в школе №68. После обеда расходились по своим специальностям – скрипачей, пианистов, танцоров. Нагрузки, действительно, были не детскими. Забирая ребёнка уже в шесть вечера, видел, что дитя слегка измочалена…а ещё домашние задания делать… и на скрипочке поиграть. Чистая каторга. Помогали, чем могли – накормим, буквари-арифметики вместе проштудируем, вот время к девяти идёт. Ну, давай, сладенькая, теперь за скрипочку – радости-то, полные штаны! От первоначально производимой кака - фонии уши вяли у самих. И так – день за днём, за месяцем месяц.
        Как она выдерживала эти издевательства, одному богу известно. В себе замыкалась и отбивалась бойцом-одиночкой из угла. Пожаловаться было некому, бабушки далеко, друзей-подруг нет – одноклассники все такие же сконцентрированные, на переменках друг на друге отрываются. Положение усугублялось продолжающимися раздорами папы с мамой. Я ещё дважды уходил из семьи и возвращался. Безысходность полная. Нервную систему дочки закрутили в тугую спираль. На втором году обучения произошёл срыв. При очередном поздневечернем принуждении к занятию, подогреваемом страшными словами: «Если ты сейчас же не возьмёшь скрипку и не пойдёшь заниматься, всё – переводим тебя в обычную школу, к наркоманам и двоечникам!». Деточка взяла футлярчик, купленный мной в командировке в Гродно (в Тольятти днём с огнём не встречался), демонстративно с еле выдавленными словами – «Ну, мама-папа, я вам этого никогда не прощу!» отнесла инструмент в угол у батареи, вернулась к своему маленькому диванчику, брякнулась и в отчаянии зарыдала…
        Из дневника Эльвиры: «Надо сказать, что мои родители поначалу скрипку не переносили. Но, ничего, - со временем втянулись. Но мама до сих пор не может понять, как я научилась играть на скрипке? Для неё это – тёмный лес. Вспоминаю один эпизод – на кухне мама жарит котлеты, а я стою рядом и «пилю», что есть мочи. Ничего не получается, мама кричит и я опять играю… Вот тогда я и полюбила ночь, потому что ты лежишь себе – отдыхаешь, никто к тебе не лезет. Так уютно и так долго!».
        Господи, да что ж мы за нелюди такие! И обнимать бросились, и целовать, гладить-успокаивать: «Детка, солнышко, прости нас, засранцев глупых. Ты же у нас самая лучшая, самая умная и красивая! Да, ну, её в жопу – эту скрипку!».
        Но было поздно. Мученья даром не прошли – закопанное в землю и надрывный труд детское счастье начало давать первые всходы. Эльвире было доверено выступать на городском конкурсе маленьких скрипачей. Доверие подогрело интерес к занятиям, занятия дали результат – первое место по своей возрастной группе. Решение жюри зафиксировали в большой телеграммной открытке и вручили лауреату. Первая победа пришла в наш дом. А меня там не было, я жил на стороне. Ольга Владимировна, пребывая в курсе наших передряг, как могла, скрашивала моё отсутствие. Она постепенно становилась равноправным членом семьи и корректно переносила тяготы её несообразностей. Тем временем слухи о подающей надежды девочке поползли по узким кругам музыкальной общественности города. Эльвира попала в поле зрения госпожи Магерамовой, заведующей струнно-смычкового отделения местного музыкального училища, воспитавшей Ольгу Владимировну и, вообще, «основателя тольяттинской скрипичной школы» (газета «Ведомости»). Опека выражалась в периодическом прослушивании. Однажды Лариса Асановна взяла Элечку в творческую поездку со своими студентами. Проявляя непреходящую заботу приходящего отца, я провожал их на вокзале. Как бы то ни было, у ребёнка завязывалась своя творческая жизнь с индивидуализацией отношений и смутным предощущением открывающихся перспектив. Это увлекало, заманивало и, возможно, предотвращало нервные срывы. Хотя не всё так просто будет и внутри этой кухни.
        В тот 1989 год всё в нашей жизни прыгало вверх-вниз и шаталось из стороны в сторону. Предтечи успехов дочки сменились очередным осенним кризисом отношений. Раздраи, тоска, смятение. Я не хотел оставлять семью без надёжной крыши над головой. Малосемейка – временное ведомственное жильё, она не могла оставаться в распоряжении Лили, не работающей на ВАЗе. Очередь на получение квартиры подходила, но факт не осуществлялся. В довершение тягот в октябре умер отец. К этому времени мои родители уже жили в Моздоке. Перестроечная эпоха заклубила всю семью. Катаклизмы начались после чернобыльской катастрофы. Старшая сестра матери, тётя Вера  с мужем после долгой жизни в Магадане спокойно устроились в цветущем посёлке Клавдиево под Киевым. Моя первая сестра Наташа после школы уехала к ним. Окончила ПТУ, работала на Дарницком комбинате ткачихой, продвинулась в депутаты киевского горсовета – карьера крутая намечалась, па-нимаешь ли. Киев мне тоже очень нравился, но чуть меньше Львова. А Чернобыль всё оборвал. После него дядь Лёня умер, у Наташи в цветущем молодом возрасте резко сдало здоровье. Возникли естественные страхи. Плюнув на всё, тёть Вера распродала имущество, Наташа уволилась, и они вернулись на историческую родину. Хоронить дядю Лёню тоже привезли в Моздок. Мои родители к тому времени вышли на пенсию. У кого возникла шальная идея коротать остаток дней вместе - не знаю. Тем не менее, родители продали владения в Науре чеченцам и перебрались в Моздок под крыло тёти Веры с общим домом и хозяйством. В терской станице осталась вторая сестра Лена, уже вышедшая замуж. Никто ещё не ведал, что, ну, очень скоро разразится дудаевская вакханалия и мало никому не покажется. А пока отец, лишившись статуса полновесного хозяина, тяжело переживал ситуацию. Его остро тянуло обратно, и при первой возможности он уезжал к младшей дочери. Во время такого очередного приезда прямо на вокзале настиг приступ – сердце не выдержало, кровоизлияние и всё – отец скончался в районной больнице. Ему повезло – он умер на родине. Надвигающиеся войны за независимость Ичкерии лишат станичников и этого счастья, изгнанье – их удел. На старом же моздокском кладбище за вокзалом прибавилась ещё одна могилка.
        Остаток года и начало следующего меня мутило и колбасило. Под зиму пришла радость – мне ДАЮТ(!), наконец-то квартиру! Получаю Я - от Завода. Двухкомнатная на троих членов семьи. Недалеко от прежнего малосемейного жилья – на перекрёстке улиц Дзержинского и Автостроителей. Большой перегнутый многоподъездный дом, настоящий дредноут, символ благополучия первых автостроителей. И последних счастливчиков, кому ДАВАЛИ! Следующее, пришедшее на ВАЗ после меня поколение уже будет лишено этого счастья – ДАЮТ! Социализм рухнул, собес и богадельня канули в лету. Всё переходило на ЧИСТА денежные отношения. Но мы успели ВЗЯТЬ БИСПЛАТНА! Халява, плиз, в наследство от СССР – последняя раздача! Подъезд новой квартиры находился на скосе перегиба и её окна выходили, аккурат, на перекрёсток. Весь шум транспорта с четырёх направлений намечался к нам в гости, особенно летом. Можешь отказаться от получения, тебя передвинут в списке на попозже, а попозже уже и не факт, что будет - постоянно русская рулетка. Хвала аллаху, с этажом повезло – всего лишь третий. Ненавязчиво зазвучала темка фортепиано. И как будем в этот раз – волоком, на верёвках? Следовало тщательно подготовиться. Двенадцатый квартал, в котором мы обитали, сам не до конца был достроен. С выходом на улицу Свердлова закладывался какой-то объект общего назначения – магазин, как выяснится потом. Открытая площадка с массой строительного имущества. Мне сразу приглянулись мощнейшие доски – длинные и толстые. Очевидно, очень тяжелые. Но что делать? После распилки одной такой пополам выйдут отличные направляющие под перекатку пианино, как раз на длину лестничного пролёта хватит. Вопрос в том, как воплотить план в жизнь? Днём, естественно, невозможно. Собственность ещё социалистическая и охраняется Уголовным Кодексом. Разведал обстановку ночью – ужас! Собственность никем не охраняется,…признаков сторожа нет и в помине,…но пилить на месте? Верх наглости! И чревато всё-таки. Нужен подельник для переноски. Кандидатура только одна – Лили. Кто ещё согласится на такую рисковую операцию. Ну, нет у меня настолько верного друга, чтоб сподобился на такое среди ночи зимой. Хорошо ещё, что зима. Когда-то в такую же снежную пору мы с Лилькой на санках тащили диван…зелёненький в чёрную крапинку…в первую малосемейку. Но теперь мы в разводе. Как нам быть, как быть? Деваться некуда – надо! Смех-грех-злость. Глубоко за полночь мы пошли на дело, прихватив Эльвиркины санки. Было страшно и тоскливо. Кое-как, озираясь по сторонам, выворотили из штабеля одну дощищу. Тишина. Ни случайного прохожего, ни милицейской патрульной машины. В ту ночь боженька потворствовал фаворитам луны. Обпёрли передним краем доску на санки. Лиля тяни, я сзади на подхвате и подталкиваю…скрип-скрип, скрип-скрип…потом наоборот – я спереди. Интересные позиции. Добрались до дома. Затаскивать целиком в подъезд не выйдет – неподъёмно и сверхгабаритно. Была - ни была, всё стало как-то по барабану, - ножовку в руки и вперёд! В морозной тихой ночи звучным эхом отдавались повизгивания пилы. Окружающие дома мирно спали. Когда тревожно зажглось первое окно, дело было сделано. Конечно же, в лифт даже половинки доски не входили. Пришлось дважды вверх до девятого этажа промарафонить с полной нагрузкой. Как молоды мы были и сильны дурью своей.
        Переезд прошёл стандартно – много людей и водки. Так проще, легче и веселей. Доски полностью оправдали надежды. Пианино было спущено с девятого и взнесено на третий как по маслу. Отдельные желающие хотели повторить, но было некогда, пора к столу.
        Ситуация с разводами-схождениями окончательно свернулась весной. Я измочалился в противоречивости собственных чувств, был виноват перед всеми. В безысходности состояния и ослабленности мозговой деятельности решилось идти по пути наименьшего сопротивления и подчиниться чувству, но – долга и остаться там, где меня никакого смогут утерпеть. В подсознанье ненавязчиво свербило, что кроме меня Эльвирка и Лили здесь не будут нужны никому. С оглядкой на немилосердность приходящего времени такое ощущение вызывало острый животный страх. Я понял, что эта фобия станет неизбывной спутницей моей жизни и сведёт с ума. В марте пришла повестка из военкомата о прохождении воинских сборов. Я оборвал все нити смятения и вернулся под родной кров к семье, на Дзержинского 34.
        Рапсодия отчаянья постепенно стихла. Мы сосредоточились на дочери, её игра обретала вменяемые черты с отдельными признаками гармонии. Естественно, мы не были специалистами и не могли в полной мере оценить уровень способностей. Ольга Владимировна подтверждала, что Эльвирочка очень уверенно осваивает инструмент. Да, есть проблемы, - но в инструменте. Нужна скрипка не какой-то мебельной фабрики, а мастеровая, ручной работы. И не этот безобразный смычок чёрного волосу, а с белым. Господи, да где ж такое чудо брать? В Москву ехать, на луну лететь? В городе, несмотря на существование «тольяттинской скрипичной школы» скрипичных мастеров как-то не завелось. Но есть рядышком Самара-городок с театром оперы и балета, областной филармонией и симфоническим оркестром. Ведь это масса квалифицированных музыкантов, и скрипачей в том числе. Они-то чем пробавляются? Должно же что-то быть! А как же – есть в Куйбышеве мастера. Можно и телефончик добыть,… только сами с ними договаривайтесь. – Ой, спасибо, Ольга Владимировна! Конечно же, сами-сами, мы на всё согласны. И на почту папа сходит (дома-то телефона нет), и про всё поговорит. Мастер из Самары очень любезный дядечка. Только он скрипки не делал, а переделывал. Надо привезти ему заурядную деревянную от мебельной фабрики, мастер её разберёт до основания на составные части, вычистит деревяшечки до нужной акустической кондиции, склеит обратно, лаком вскроет и, - нате вам! А смычок с белым волосом тоже можно? Можно. Можно на вашем волос заменить или с его, (мастера) тростью – это дороже будет, но не сильно. – Да что вы, что вы! Конечно, с вашей тростью, это же лучше? – Да уж, получше. – Ну, и вот. В деньгах не вопрос, возьмём.  Мастер жил в центре Куйбышева, наискосок от универмага «Самара». Старая обжитая квартира, абажур, тяжелые шторы,… мастерская на дому… странно видеть разъятые скрипочки – отдельно деки, отдельно гриф. Вот рубаночки, стамесочки, зажимы – неведомая таинственная жизнь из параллельного мира. Пахнет свежей стружкой и лаком. Царствует в доме собака – большущий белый пудель, любвеобильный до невозможности. Поднимаясь на задних лапах в человеческий рост, передними обнимает за плечи и в лицо норовит лизнуть. – Фу, нехорошо! Назад! Вы его извините – такой приставучий… - Ничего страшного. Давай дружить, псинка… После истошной голой тольяттинской жизни весь этот полу театральный антураж музея Бахрушина сладко томил и бередил воображение – нам открывались истоки в какую-то иную реальность.
        Прошел год. Последний год спокойной умиротворённой жизни. Всё отдавалось на алтарь искусства, Эльвирочка стала центром нашей микровселенной. Работа, окружающее бытие существовали постольку-поскольку. Мы отстали от ребёнка с контролем по общеобразовательным предметам, она нормально их усваивала. Ну, не отскакивала от зубов вся эта историко-арифметически- и русскоязычно-природоведческая магма. Читать, считать, писать умеет. Память заточилась на нотных текстах. Все домашние задания быстрей-быстрей, скрипка ждёт. Бывали аномалии от моей дурости – разок сорвался на подзатыльник от нестабильности воспроизведения типовых алгебраических действий. Только что отрешала, а на втором примере – ступор… молчит, куксится, отключка полная. Да, как же так?! Дочь медалиста! Трах, бах – Эльвирка в рёв. До простой вещи не могли додуматься взрослые идиоты – поставить себя на её место и ощутить этот тотальный бред беспрерывного напряга. Уж и Ольга Владимировна у нас же практически живёт для оттачивания мастерства на вечерних штудиях. Бедный ребёнок! Не то, чтобы родителей пыжило и пёрло от гордыни самомнения – к Олимпу идём! Но концентрация на деле, чего скрывать, - нравилась. Она давала смысл существованию, когда вокруг рушилась страна. А у нас была музыка и она начала получаться.
        Из дневника Эльвиры: «В 10 лет я впервые в жизни играла с симфоническим оркестром, тогда ещё Куйбышевской филармонии. Играла первую часть Концерта Кабалевского. Выступление прошло очень удачно. Все меня поздравляли, желали успехов».
        Фанфары загремели поздней весной. Как-то вечерком за скромным семейным ужином Ольга Владимировна незатейливо преподнесла новость – а мы поедем в Киев… - И что таки в этом Киеве делать, считай заграница уж?! Да так,… конкурс – «Юный виртуоз». Пришло приглашение, только нам и доверили… - О, ля-ля! Какая удача! Неужели так круто мы котируемся в ДШИ? - Да уж не из последних будем, четвертый год жилы рвем – пора чему-то и проклюнутся… - Ну, и дай бог! Когда чемоданы собирать? – Через пару недель… - Да, что ж вы молчали! Пора за билетами бечь, разберут ещё! Школа в отстаивании своей чести нам доверилась полностью, вплоть до оплаты проезда всей команды (преподаватель, концертмейстер, исполнитель) за наш счёт. Учителям (преподаватель, концертмейстер), возможно, и дадут командировочные, но это потом, а исполнителю, так и быть, – прогула уроков не поставят. Право, какие мелочи (но Лилик напряглась)! Да, ладно мать, кое-какие деньги, в заначке есть – на три билета хватит. Степень эксплуатации юного, оказывается, виртуоза повысилась несказанно. На обыкновенные уроки забили стопроцентно… - У НАС КОНКУРС! Кроме дневных тренингов прихватывали и вечера. Ольга Владимировна с Эльвиркой закрывались в большой комнате, и муштра продолжалась до изнеможения. Полонез Венявского называется. Мы с Лили отсиживались на кухне и не знали, что думать. Конечно, КОНКУРС, ПЕРСПЕКТИВЫ –У Ё МОЁ (не дай бог)…а за стенкой дитя мучат почище гестапы… и всё с добровольного согласия. Вон как, Оленька надрывается, шумит во весь голос! Живо ли ещё наше чадо? Не истаяла до церковной свечечки?
        О каких-то результатах, чес-слово, не думалось ваще. Просто при таком надрывном бытовании нужны прогалы расслабления. Поездка – это прогал. Хоть в Киев, хоть в какую-нибудь другую блин-мурду! Будь там конкурс или дурака повалять. Иначе нервы дитяти не выдержат. Мы все вокруг кудахчем, накаляем страсти, а пахать ей. Брать смычок – и марафон до полного prestissimo! Да, она становилась не то, чтобы замкнутой, но ушедшей в саму себя (вот тогда я и полюбила ночь). Понятно, что внутри клокотало… но снаружи – чиста сфинкс. Выдержка Штирлица за раскладкой спичек. А в параллельной школьной жизни подрастает ревность. Какая замечательная штуковина – родительское собрание! Ко всем пришедшим нормальные человеческие претензии – ваш ленится, ваш уроки не учит – да, понимаем, у них спецзанятия (танцы-шманцы, тили-били), но общеобразовательной программы никто не отменял, ваш ведёт себя безобразно, а Сабановой есть родители?, вы – папа, задержитесь после… Остаюсь, весь внимание – с Эльвирочкой что-то происходит, она умная и занятая специальностью, но очень неактивная на уроках. Здрасте! Док…, извините Людмила Педагоговна! У неё же нагрузки-и-и-и… Что ж ей повсеместно и круглосуточно впереди трактора бежать для завершения идеального образа?!- А вот посмотрите – протягивает тетрадку. Обыкновенная тетрадка по русскому языку, с не самым каллиграфическим почерком дочки. Видел сто раз. И тройки есть, и пятёрки…в чём суть-то? – Вы на заднюю обложечку изнутри… Лицезрею: странные человечки «точка-палочка-крючечки» делают пи-пи друг на друга… Да-а, – Фрейд торжествует. Вот она нелицеприятная подноготная правда творческого процесса! Ну-и-что? Это должно шокировать непорочную добропорядочность советского родителя? Да мы в третьем классе на заборах мелом ещё не так отрывались. Вам бы в шкурку нашей дитятки! Посмотреть потом, каким кипятком изливались бы. Извините, я это не вслух? Слава, богу. Не вырвалось. Но говорить что-то надо. Говорю: «Извините, Людмила Учитилевна, вы нам это инкриминируете, как что?» - ЧТО-О-О!? Нас не поняли и не восприняли. Надо переходить на доступную лексику. «Хорошо, мы обязательно поговорим с ребёнком для искоренения подобных безобразий». – Уж будьте любезны. – Всенепременно! На том джентльмены и разошлись.
        Ии-львирка, вундеркинд ты наш, а что это за ии-роглифы на задах? Сама изобрела? Молчаливая сосредоточенность…- Это Даша Печатная и Маша Пескина сказали нарисовать… Во, подстава, блин! – А ты с разбегу и бросилась исполнять!? Стоп, осторожно – двери закрываются, ребёнок погружается в себя. Оно нам надо - подобное несусветное бередить в угоду псевдопедагогики? Возвращаемся к фанфарам.
        Из дневника Эльвиры: «…Вскоре я поехала на межреспубликанский конкурс «Юный виртуоз», который проводился в Киеве. Жили мы там, в потрясающем месте – в Ворзеле. Это не далеко от Киева. Очень живописное место. Сплошные дачи, которые принадлежали Союзу композиторов, поэтому нас туда и поселили. Но была ужасная несправедливость. Тех, кто приехал из городов Украины, поселили в общежитии, а всех остальных, так сказать, из СНГ в Ворзель. Когда мы только прилетели в Киев, была уже беспробудная ночь. Нас никто не встретил. Мы находились в тяжелом положении – города не знаем, куда ехать – не знаем. Через справочную аэропорта мы узнали, куда ехать. Там была оставлена записка для нас. Добравшись до гостиницы кое-как пешком через весь центр города, выяснили, что нас в гостинице не ждут, ничего о нас не знают. Но всё-таки на ночь приютили. На следующий день наша кампания отправилась разыскивать штаб конкурса. После чего с горем пополам мы отправились в Ворзель. Я помню наш уютный домик. Проснусь, бывало, посмотрю в окно – кругом лес, птички поют, воздух свежий. В Киев на репетиции и на конкурсные прослушивания нас возили на автобусе. Я играла на сцене в переполненном зале. Успех был ошеломляющий. Один член жюри прочил мне первое место. Вечером все скрипачи ждали с нетерпением результатов. В итоге: I премия – Сереже Цою из Алма-Аты, кому досталась вторая и третья – я не помню. Я получила лишь диплом. Не буду писать про нашу реакцию. Мы, конечно же, вообще ничего не ждали, но после того, что нам постоянно говорили о первом месте… В конце концов мы не стали расстраиваться. Диплом – это тоже хорошо. Остаток времени мы решили посвятить экскурсиям по Киеву. И вдруг, ни с того ни с сего, следует приказ -  девочка должна играть на гала-концерте! Это почему же?! Ведь на концерте играют только обладатели премий! Делать нечего, пришлось играть. Выступала я первым номером. Перед выходом на сцену ведущий сказал мне, что я получу такой приз, который, быть может, я не получу больше никогда. «Странно, - подумала я, - да, у меня ещё куча дипломов будет!». Конферансье выходит на сцену и во всю силу своего голоса объявляет, что Эльвира Сабанова удостоена Гран-При!!! Самый большой приз, выше первого места. Я обалдела. Просто не могла поверить случившемуся. Вышла на сцену, выступила. После этого меня поздравили и вручили диплом Гран-При. А председатель этого конкурса собственноручно одел мне на шею аметистовые бусы. Концерт кончился, у меня голова гудела от многочисленных поздравлений. Однако, мы опаздывали на самолёт. Самым срочным образом вызвали автобус, который по мере своих сил повёз нас в аэропорт. Переодеваться мне пришлось уже в автобусе. Вдобавок я чуть не забыла свои концертные туфли в артистической.
        Домой прилетели окрылённые и тоже ночью. Встречал меня, педагога и концертмейстера – папа. Поймали пустой «ЛиАЗ», и шофёр довёз нас до дома. Пировали всю ночь А потом снова обычная жизнь – школа, скрипка. И появилась статья в газете: «Гран-При Эльвиры Сабановой».
        Господи, как хорошо было в те весну и лето! Жизнь расстилалась перед нами скатертью-самобранкой. Вокруг были замечательные, добрые, милые, заботливые люди. А мы парили на воздушном-воздушном цветно-цветном шарике и взахлёб пили сладкий-сладкий заоблачный нектар приходящей славы. Ничто не могло омрачить этого взвешенного нереального состояния. Ну, подумаешь, Эльвиру хотели выкинуть в окно со второго этажа. На переменке одноклассники – шутка такая. Она стояла с подружкой у него (окна) открытого, наскочила ватажка мальчишек, подхватили на руки: «А давайте её в окошко, пусть полетает!». С самыми добрыми намерениями, не желая зла. Говорят же – шутка… А если бы не удержали, и сорвалось дитё вниз? Надежда и гордость округи! Рассказала об этом эпизоде дочка через несколько лет, учась в ЦМШ. Любовь к ночи, когда никто не лезет, продолжалась. Но край был близко.
        Взвешенное состояние было не только у нас, но и у всей страны. Август. Путч. Ночи у радиоприёмника – танки идут на Москву. Время личного выбора – ты за кого? За белых или за красных? Отвечай, глядя в суровые глаза телевизора! Но пас-саран! Патриа о мурете! Долой партбилет! «Даёшь новую Россию!» - разлеталось эхо Москвы. Да, мы завсегда с теми, кто за прогресс! Вперёд к новым возможностям! Будущее за нами! Мы не знаем, как его делать, но делать что-то надо! Ведь дальше так невозможно! Так – как? А вот, как раньше! Начальники на работе дальновидно притихли. Секретарь парткома (не тот, который в горы ходил и в Мехико ездил, а уже другой, но тоже в Париже побыл пару лет) смиренно попросил не платить больше членских взносов и сдать партбилеты. Мне сдавать было нечего – я его сжёг в первую тревожную ночь, а не в третью, когда всё стало ясно. Гражданский, до усрачки, подвиг! Люди кучковались вокруг нарождающихся мутных кристаллов. Свой кристалл никто светить не хотел. И у нас такой кристалл был! Мы – это конструктора Вовка, я, Виталик, Василий, да ещё двое серъёзнейших дизайнера Серёга и Гена. Сергей ещё станет на некоторое время главным дизайнером всего ВАЗа. Бригада «Ух-2», пректанты пикапа на базе автомобиля 2105 без выхода на производство. Выход забрезжил! Первично кооперативное движение в отдельных случаях оперялось и мощнело, если опиралось на кристалл поддержки распадающихся структур. Структуры для торможения распада и реформирования схем извлечения стабильной прибыли создавали точки опоры из заслуживших доверие кадров. Кадры были кристаллами. И Вовка знал одного такого кадра. Он с ним учился в институте. Кадр был правильным для структуры, поскольку имел долгий опыт функционирования в системе техобслуживания и взял на себя понесение ответственности за её отдельные недостатки и переборы её отдельных руководителей в виде отбывания срока в местах не столь отдалённых. Это не могло не быть вознаграждённым и вознаградилось! Кадр создавал фирму. Фирме требовалось поле деятельности, как можно шире для изначальной устойчивости. Автомобилями начинали торговать многие. Присовокупить к этому производство чего-нибудь решался не каждый – где взять средства на средства произведения, простите за сплошную тавтологию? Кадр имел кредит структуры – моральный вследствие своей аморальности и материальный для обзаведения производством. Каким, - он сначала не знал. А тут  мы подвернулись. И он понял, что это будет сборка пикапов из заводских комплектующих и брака по кузову. Производственники это тоже поймут. Первые собеседования захватывали дух. «Мужики, вы чё! У меня территория всей воинской части за мостом. Корпуса пустые стоят. Присмотрите себе – какой понравится. План реконструкции изнутри давайте, где сломать и подо что». Вот только придание пикапу оригинального облика не одобрил: «Не потянем сразу. Это же новые штамповки – дорого». Дизайнеры из команды выпали. Замаячил вопрос решительного перелома рабочей судьбы. На заводе продолжалась сумятица, начались задержки с выдачей зарплаты. Перестроечные планы с горбачёвским выходом на мировой уровень подвисали. Сдерживало только одно – страх потери жилья. Оно было ведомственным, заводским. Уходишь – теряешь на него юридическое право. Кадр Иваныч сомненья разметал: «Ни ссы, мужики! Я пятиэтажку в старом городе для своих беру, без крыши не останетесь - обеспечу». У-у-у-х! Во масштабы! «Но с пикапом сразу запуститься не получится. Пока поставки комплектующих с завода наладим, надо ещё темку подыскать. Не буду ж вас дармоедно держать. Работайте!». А что – капитализм строится, это не собес вазовский. Но везуха не отворачивалась. Мини-босс Вова Квасов извернулся и нашёл темку, не хилую. Не знаю, по чьей наводке сгонял в Москву, на выставку МВДешной техники и привёз проект договора по разработке патрульной машины на базе автомобиля 2107. Через неделю новенькая «семёрка» стояла на дворе новоявленной фирмы и ждала нас. Фирма называлась незатейливо просто – ЗМО. Заводское международное обслуживание.
        Надо было решаться увольняться. Сказать просто – сделать неизмеримо трудней. При всём текущем бардаке одновременный уход четырёх специалистов во главе с начальником бюро Вовкой не утвердил бы ни один вменяемый руководитель. Стали искать варианты. Получался только один. Для проектирования худо-бедно нужна база – кульман, чертёжные инструменты, плёнка прозрачная, на которой ваялось изображение, и, самое важное, архив с документацией. На ЗМО этого пока нет. Кто главный Карандаш в команде? Я! Отстёгиваем. Сиди пока на заводе, работай на нас. Будет с чего – премию дадим. Остальным, как ни крутили, отсидной временной площадки не придумывалось. Деваться некуда – трое подали заявление. Началась борьба – на ковре и под ковром. Кнутом и посулами. Наши стояли непоколебимо! Ура – всем подписано, валите! Они на свободе предпринимательства, я – их тайный агент. И тут ряды слегка дрогнули. Василий  в перекуре с кислым лицом вдруг объявил: «Парни, не могу… я останусь…». И пошёл в отдел кадров забирать подписанное заявление. Блеск! Основные фигуры покидают пенаты, на поле службы открывается оперативный простор. Цинично, но беспроигрышно. А что – моральный кодекс строителя коммунизма упразднён. Каждый сам себе во что горазд - хозяин. Я честно без стеснения в рабочее время на вазовских ресурсах (кульман-плёнка-карандаш) компоновал привязку милицейских причиндалов («мигалка», телефонорация, кронштейны крепления наручников, ложементы под автоматы). Дело не новое, у меня опыт спецмашин КейДжиБи.
        Вернёмся к музыке. Без музыки тоска. Под зиму примадонны засобирались в очередную поездку – Геленджик, МЕЖДУНАРОДНЫЙ фестиваль юных дарований. Ах, как интересно! Зима интереса не разделяла и морозила вовсю. Отъезжать в аэропорт надлежало рано-рано утром от школы на заказанном автобусе. Лилик работала в ночную смену. Ольга Владимировна заночевала у нас с вещами. Поднялись чуть свет, оделись-вышли. Мороз и ветер. Смена едет на работу, транспорт битком. Нам с сумками, скрипкой и интеллигентским мировоззрением не втиснуться. Пытались ловить машину – эк разбежались! Такси в загоне, частный извоз ещё не развился. Ситуация идиотская – за пол часа стояния-ожидания промёрзли до костей, ноги уж немеют, лица инеем покрылись. Кое-как втиснулись в очередной редко идущий троллейбус, с трудом выбрались из него у школы. Успели. Лично на мне эта ситуация отыграется очень сильно. Даже теперь, по прошествии многих лет этот вояж кроме омерзения и страстного желание материться ничего иного не вызывает. Судите сами.
        Из дневника Эльвиры: «Эту поездку я никогда не забуду. Мы долетели до Краснодара и потом 5 часов на автобусе до Геленджика. На самолёт едва не опоздали. Наша группа была последней, кто поднялся на борт. В придачу у меня очень сильно замёрзли ноги. Когда добрались до Краснодара, боже, как мне захотелось в Моздок! Я даже не могла себе представить свою жизнь без этого города. Настроение у меня испортилось. Я с самого начала не хотела туда – в Геленджик. Как жаль, что мы не опоздали на самолёт!
…Недалеко от Геленджика есть пансионат, в нём мы и жили. Собралось очень много народу, но мне всё было чуждо. На, так называемый международный, фестиваль приехал какой-то детский ансамбль из Турции. Так они не давали спать всю ночь. Удобств в номере практически не было.  Зато был балкон, на который мы не выходили из-за жуткого холода – в пансионате не топили. И это ещё не всё. На концерте, который там проходил, я должна была играть последней. Перед моим выходом отключили свет. Абсолютная темнота. Мне даже вспоминать не хочется. Организации не было никакой. Всё постоянно менялось. Никому ни до кого не было дела. Все были заняты лишь тем, чтобы уважить турок. Даже ходить в бассейн, который был в пансионате, запрещалось, когда там были турки. Помню, как после бассейна из душа стали всех гнать, никому не давали обмыться, орали на нас: «уходите быстрее, сейчас турки придут!», Все возмущались: «А мы, что – не люди?! Туркам можно, а нам нельзя?!». После очередного окрика «быстрей выходите» я напоследок нырнула и, хоп!, стукнулась об пол носом. Да так сильно, что он у меня стал сине-зелёным. К тому же меня здорово прихватило – слегла в постель с температурой. Короче говоря, мы решили оттуда уезжать, чем скорее, тем лучше. Но всё дело в том, что обратных билетов у нас не было. Ну, ничего, думали, как-нибудь выкрутимся. В назначенный день я встала и легла обратно – настолько чувствовала себя отвратительно. Нет, думаю, так дело не пойдёт. Встала и, несмотря на головокружение и «кровавых мальчиков в глазах» (!) заставила себя пойти к туалету, держась за стенку. После жалкого умывания холодной водой стало чуть легче. Собравшись с силами, поволокла свою сумяру к выходу. И мы пошли пешком (!) на автостанцию. Через час с небольшим мы уже были на ж/д вокзале г.Новороссийска. Меня оставили сидеть с вещами, а Ольга Владимировна и Елена Николаевна (концермейстер) пошли за билетами. Через час мы ехали в поезде до Ростова. Разговорились с проводницами. Те, узнав нашу «весёлую» историю, посоветовали выйти на ближайшей станции и попробовать (!) пересесть на поезд Новороссийск – Томск, идущий через Куйбышев, что мы и сделали. Сейчас, вспоминая этот момент, я думаю, какие мы были дураки (деточка, да ты-то причём!!! О.В. – вам не стыдно?), что сошли на той станции, ведь поезд там стоит всего 3 минуты. Нельзя было доехать до такого пункта, где стоянка «томского» поезда хотя бы 10-15 минут? Что сделано, то сделано. Стали ждать. Наконец-то! Желанный состав подъехал к первой платформе. Мы – бегом по всем вагонам с очень жалобной просьбой: «Ради бога, возьмите пожалуйста, мы вам заплатим, что хотите сделаем (!!!)». Но в ответ звучало непреклонное: «Не положено». Поезд тронулся, а мы, ещё не теряя надежды, бежим к последнему вагону. Проводник оказался мужчина, он нам крикнул: «Давайте сюда». Мы попытались поднять свои сумки и бежим за вагоном, а он всё дальше, и дальше… И грустно, и смешно. Остались мы в этой деревне прозябать до вечера (у ребёнка температура и нос сине-зелёный!). Купили билеты на вечерний поезд до того же Ростова. Побродили, побродили, купили сухариков и яблочек – вот и вся наша пища. Кое-как до вечера досидели, сели в поезд и поехали…
        На другой день утром оказались в оживлённом Ростове. Повсюду туда-сюда сновали люди, жизнь кипела. Дотащились в здание вокзала, нашли укромное местечко. А у меня хоть на сердце потеплело – Ростов всё-таки, Владька (двоюродная сестра) тут живёт, да и вообще – Кавказ близко, родина! Выяснили, что есть прямой поезд Ростов – Куйбышев, но он идёт в 4 часа утра. До него, в таком случае, ещё сидеть почти сутки. А нас это не устраивало (О.В., вы наконец поняли, что ребёнка температура и нос сине-зелёный?), но нам повезло – достали два билета на поезд Баку – Москва. Но нас трое… Авось повезёт, вдруг возьмут. Взяли. Вот радость была. До Москвы доехали без приключений. Остался конечный этап. Это было просто удивительно – мы, после сухариков и яблочек, обедали в ресторане Казанского вокзала! Голод утолили, мне стало чуть легче. Версия о покупке билетов сразу отпала. Во-первых, очереди не видно конца и билетов (Новый год, во-вторых, на носу) всё равно не будет. Поэтому стали пытаться сесть на поезда, с позволения сказать, зайцами. Стоит состав Москва – Ташкент, нас не берут; Москва – Караганда – то же самое. Уже не помню, сколько было попыток. Но вот на поезде Москва – Орск проводница согласилась нас посадить. Очевидно, из-за того, что ребёнок выглядел не очень, мягко сказать, хорошо. С души камень упал. И все мои силы (О, стойкий наш оловянный солдатик) тоже… Простудная температура замучила. Ничего не хотелось делать, даже смотреть в окно! Только бы добраться скорее до дома. Лишь на следующий день мы оказались в заснеженном Куйбышеве и  через три часа в Тольятти, в старом городе, дома у О.В. (О.В., сил не хватило вернуть ребёнка, где брала?! И Е.Н. ведь жила в новом городе и одна туда убралась…). Сразу же пошли звонки с расспросами, что да как. Да вот так! Скоро приехала мама. Это было что-то. Стоило ей взглянуть на меня, как улыбка сошла с её лица – в кого превратили ребёнка?!!! Прямо из конлагеря. И я заплакала…
        Короче говоря, долго я болела. Когда же взяла скрипку в руки и стала играть, то пришла к ужасному выводу: у меня почти не слышало одно ухо. Боже, как я испугалась! Не знала, что и делать. Но через некоторое время слух восстановился. И опять за работу. Начинался 1992 год – год обезьяны. Мой год, самый коронный!».
        Мама миа! Что тут комментировать, кого упрекать, что делать дальше… Ни на таблетки аспирина, ни кусок колбасы две взрослые пи-да-го-ги-ни не удосужились расколоться. О, бедненький наш маленький зуав с извечным молчаньем ночи. Все описанные подробности не сразу дошли до нас. Дневник начал писаться через два года на каникулах в Моздоке, когда Эльвира уже училась в ЦМШ. Доверен мне только после начала работы (во, блин, серьёзно-то как звучит!) над этой книгой. Отдельные эпизодики рассказывались матери. Лилик не особенно распространялась об этом тогда – в 92-м (коронный год). Его начало принесло мне захватывающее путешествие – воистину на край ночи (простите, мсье Луи Селин-Детуш).