Да, я такой

  Взяв листок из толстой пачки бумаги, я поставил на нём сверху цифру один и надолго задумался. Даже кончик ручки изгрыз от напряжения, но в голову всё одно ничего путного не пришло. Задумался, потому что совершенно не представляю о чём буду сейчас писать. В мыслях нет ни плана, ни сюжета, ни даже самих мыслей…
  Вот, даже начать толком не могу, а уж что там дальше говорить – вообще в дымке тумана за горизонтом. Угораздило же меня дойти до финала, теперь надо срочно что-то создать. А что?! Если мыслей в голове вообще никаких! Вот что мне теперь делать? Хоть плачь. Ладно, делать нечего, с чего-то ведь всё равно надо начинать свой рассказ: почему бы ему не начаться так, как он сам собой начался? Так о чём же вам рассказать, мои дорогие читатели?

  Когда-то давным-давно…. Нет, это ещё не рассказ, не обольщайтесь, это я всё ещё думаю над ним. Так вот, когда-то давным-давно у кого-то я прочёл, что самые лучшие книги пишутся не умом, а душой. Вы случайно не знаете: как это писать душой? Я понятия не имею, как это делается, но сегодня для вас попробую. Будем считать, что сегодня пришёл тот самый день икс, когда мне придётся открыть вам свою душу и рассказать о себе. Таком «себе», какой я есть на самом деле: без украшений и всякой лжи, недоговорок и утайки. Не думал, что меня кто-нибудь когда-нибудь сможет заставить это сделать. Надеюсь, вы оцените мою искренность и честность, ведь это, пожалуй, самое сложное, когда говоришь о себе: искренность и честность.
  Понятно, что здесь всё будет зависеть от…, конечно же, меня самого, начну я врать сам себе или нет. Пожалуй, не буду. Не буду даже, если мои воспоминания будут выглядеть неприглядно со стороны. Иначе, какой смысл вообще было начинать? Если уж исповедоваться, то начистоту. Так мне говорит разум, сердце и интуиция. Именно интуиция! То, что она у меня есть, я понял ещё в детстве, но только раньше я никогда не слушался её, потому и попадал в разные неприятности, про которые вам расскажу позднее. Сколько раз чувствовал, что не надо вот этого делать, а нет! Назло делал! Назло себе, своей нерешительности и страху. В результате огребал по полной программе, естественно. Но как только я осознал, что не следует идти наперекор этому непонятному неведомому чувству, так сразу же всё устаканилось…, то есть я хотел сказать, наладилось, встало на свои места. Вы уж простите меня и не обращайте внимания на мои вульгаризмы, просто мне хочется быть с вами таким, какой я есть на самом деле. Но это вовсе не оттого, чтобы влезть к вам в доверие. Отнюдь! (Правда, классное слово? Мне оно тоже ужасно нравится, но отвлекаюсь). Так вот, это отнюдь не потому, чтобы вам понравиться, просто мне самому так легче чувствовать и держать с вами контакт. Ведь мысленно я сейчас с вами рядом и беседую совсем как с добрым старым приятелем.
  В общем, как только я стал доверять своей интуиции, так сразу же появились и работа, и деньги и главное – возможность самосовершенствоваться. Мне не хочется никого из вас ни в чём убеждать, потому что человек сам должен прийти к знаковым для себя решениям, прийти к самому себе, иначе толков от этого не будет никаких. Уж поверьте. Поэтому в моём сегодняшнем повествовании не ищите чёткой сюжетной линии и особого глубокого смысла – там их не будет. А что будет? Вот же вы торопыги! Этого и я сам пока толком не знаю. Будет альбом с картинками самых разных запомнившихся мне в жизни событий. Не всех, конечно, а так… некоторых.
  Сейчас подумалось, что если всё удастся и этот рассказ получится, то к его концу мы с вами просто обязаны стать друзьями! Это точно! По-другому и быть не может! А если вдруг не сойдёмся характерами (бывает ведь в жизни и такое) и не станем друзьями, то нам ничто и никто не помешает остаться хорошими добрыми приятелями.
  Вот такое странное начало получилось у моего рассказа, но ради бога, не пугайтесь и не спешите крутить у виска, дайте мне договорить и быть услышанным именно Вами и никем другим в этом мире. Просто читайте дальше.

  Первые осмысленные картинки мира, что я могу вспомнить, связаны у меня со стыдом и большим смущением. Самая ранняя – это когда две моих родных тёти, ещё совсем девчонки, взялись со мной погулять и покатили меня в коляске по улице. Я тогда окружающих уже стал понимать, хоть сам ещё вразумительно не говорил, так некоторые слога только. «Агукал» исключительно с мамой, с другими стеснялся.
  Так вот, везут меня тётки по алее, а мне по маленькому приспичило. Еду, лежу, ворочаюсь, терплю, морщусь. Когда я так делал при маме, она всегда меня понимала, быстро стягивала ползунки и несла под куст, зачем-то постоянно повторяя: «Пс-пс-пс…», - будто я сам не знал, что надо делать. Но милые прелестницы, судя по всему, были глупее мамы, поэтому я не выдержал и сорвался: «Ы-ы», - сказал я. На большее не решился, очень боязливым был мальцом. Но меня толи не услышали, толи не поняли, и мне ничего не оставалось делать, как сходить под себя. Сразу полегчало, но спустя минуту начало пощипывать. Мне стало ужасно обидно: никому не щипает, а мне нате вам, распишитесь, получите и будьте добры. Поэтому я заревел. Тётки, не зная, что со мной, подняли меня за подмышки, а я как истинный матрос: весь мокрый аж до пояса. Увидев такой расклад, они засмеялись, и давай меня стыдить на пару: «Ай-я-яй, как не стыдно, такой большой, а проситься так и не научился». Мне захотелось прямо провалиться сквозь землю со стыда, и я значительно усилил громкость рёва. Они стащили с меня ползунки, и повезли домой, сменного белья не было. Я сидел в коляске униженный, оскорблённый и несчастный, смотрел на маленького сморщенного виновника потопа и про себя думал: «Хорошо бы говорить научиться, а то ужасно, когда тебя не понимают. Да и стыдно».
  «Не может быть», - скажете вы. Может, не может? Разве это так важно? Зачем нам с вами спорить по таким пустякам? Ведь я-то этот случай помню. И вообще: чего ради мне врать вам, настраивая против себя? Сами подумайте.

  Второй случай, что навсегда судьбоносной наколкой запечатлелся в моей памяти, произошёл летом в гостях у бабушки с дедушкой. Я уже научился ходить и более или менее говорить. Родни у нас много: у моей мамы есть четыре сестры и брат, но она самая старшая. За столом тогда собрались все, было человек десять, точно не помню, да и считать тогда, если признаться, ещё не умел. Все сидят, едят, о чём-то взрослом болтают, мне же стало откровенно скучно, и я надумал перекусить немного. Каши и прочей тяжёлой пищи не хотелось, вот я и расстегнул маме кофточку. Деловито вынул оттуда свою любимую штуку с классным освежающим напитком. А все вдруг как уставятся на меня, да как загалдят: «А-я-яй, как не стыдно! Такой большой, а всё титьку сосёт! Вон уже, какие зубы выросли, пора на нормальный хавчик переходить!»
  Мне тогда около трёх было и вдруг так стыдно стало, что даже дыхание перехватило, хоть помирай. Засунул я быстренько своё любимое лакомство на место и это был тот самый последний раз в моей жизни, когда я к нему прикасался по прямому назначению. Как отрубило. Вот как бывает. Как вспомню, так до сих пор стыдно.

  Сколько себя помню, столько случай и повелевал моей судьбой. Очень запомнился эпизод, когда, играя в футбол, я упал и случайно сломал правую руку. Мне тогда было одиннадцать лет. Но вообще-то это произошло далеко неслучайно. Это он, Олег, мальчишка из соседнего подъезда, старше меня на два года, схватил меня и стал держать. Я попытался вырваться, но потерял равновесие и упал на землю. Чтобы не удариться спиной, развернулся и широко расставил руки, а поскольку Олег держался за меня, то он тоже упал и прямо мне на руку. Раздался хруст, и моя правая рука в локтевом сгибе вывернулась куда-то наружу в неправильную сторону. Всё произошло так быстро, что я даже поначалу ничего не понял и никакой боли не почувствовал. Смотрю на свою руку, а она торчит чёрте куда, вбок, будто и не моя вовсе. У меня от страха сразу во рту пересохло, и такая слабость охватила, что весь мир закачался. Олег сам перепугался до смерти, схватил меня и потащил домой. Я держусь за него здоровой рукой, иду, а сам ругаюсь. И как только я его не обзывал, даже самыми неприличными словами, которые и не говорил раньше вслух никогда. Ведь положа руку на сердце, я был очень стеснительным и робким мальчиком. Таких ещё называют «маменькими сыночками». Меня долго дразнили этим дурацким прозвищем: все младшие классы. Я ужасно злился. В конце концов, меня это настолько достало, что я записался в секцию бокса. В третьем классе это было. Прозанимался я ровно год, научился правильно бить руками и при этом двигаться, уклоняться и нырять под удар. Первые свои соревнования выиграл с подавляющим превосходством: лупил своего оппонента все два раунда, он даже раскрыться не смог, чтоб ударить меня, так и бегал по рингу с прижатыми к лицу перчатками. Под конец я так вымотался, что уже и руки не поднимались. Хорошо, что гонг вовремя прозвучал, а то бы, наверное, свалился от усталости и проиграл, не пропустив ни одного удара.
  Тренер меня обожал. Бывало, после тренировки подзовёт к себе и начинает объяснять, что у меня де очень хорошие природные данные: реакция быстрая, удар сильный, координация что надо и вообще через несколько лет я вполне могу выполнить мастера спорта. Я соглашался, кивал головой ему в ответ и говорил, что жить не могу без бокса и ни за что его на брошу. Да, тренер был мной доволен. Очень доволен. А потом произошёл этот случай на футболе.
  Интересно, что когда Олег тащил меня домой, а я ругался как последний сапожник, моя рука сама собой выпрямилась, но шевелить ей я всё равно по-прежнему не мог. Поднялись на пятый этаж (я тогда жил на пятом этаже), но дома как назло никого не было. Пришлось опять спускаться. Кто-то из сердобольных соседей вызвал скорую помощь. Я сидел у подъезда на лавочке, и мне было ужасно муторно. Мутило так, что я даже чуть не вырвал, хотя ничего и ни ел с самого утра. Но я не плакал. Не проронил ни единой слезинки. И вдруг мама бежит, именно бежит. Она всегда чувствовала, когда мне плохо. В тот раз она даже с работы отпросилась. И как она узнавала, что мне нужна её помощь – ума не приложу. Это несколько раз было. Помню, когда с ребятами в догонялки на сараях играл. Я тогда ещё так неудачно с крыши на крышу перепрыгнул: во-первых, разбежался плохо, а во-вторых, отталкиваясь, поскользнулся и приземлился со всей дури на голень, врезавшись ей в самый край крыши. Боли тогда я тоже не почувствовал. Так, саднило немного. А ребята смотрят на мою ногу, и я вижу, как у них глаза круглые становятся. Я тоже посмотрел и… заплакал. Не от боли, нет, от страха. Рана была, скажу я вам, жуткая: даже кость виднелась. И тут мама бежит.… Заживало помниться очень долго. У меня в этом месте, на голени, до сих пор шрам в виде ямки остался и ещё я там ничегошеньки не чувствую. Хочешь, можно даже иголку воткнуть, ноль эмоций, никакой боли.
  Потом ещё был случай, когда мне железным прутом по носу хулиган какой-то возле школы дал. Иду я, значит, раненый домой улицу кровью поливаю, а тут мама спешит, меня встречает. И как она узнавала? Прямо мистика какая-то.
  Когда меня в травмпункт со сломанной рукой привезли, я жутко боялся: трясло прямо как в лихорадке, зуб на зуб не попадал. И мокрый я был как мышь, просто обливался потом. Мне сделали рентген и, спустя какое-то время, отвели в комнату с кушеткой. Доктор дважды уколол меня в локоть, сказал смотреть в другую сторону, а сам принялся сильно тянуть и крутить мою руку. Ему санитар помогал, держал меня. Я помнится, молчал и только зубами скрежетал, совсем как взрослый. Мне тогда фильм вспомнился про героя войны Бонивура, когда ему враги руки выворачивали и ломали, а он терпел и всё равно ничего не сказал и никого не выдавал. Вот и я тоже сжал зубы, скриплю ими и думаю: «Ни чего я вам, гады, не скажу! Пытайте сколько хотите, хоть на кусочки разрежьте, ничегошеньки от меня не узнаете!» Правда, я и не знал ничего такого, никакой военной тайны, но это неважно. Важно, что я мужественно молчал – это было главное. Да, чудные у меня тогда были мысли, совсем глупые. А вот запомнились же.
  Когда экзекуция закончилась, мне наложили гипс и отпустили домой. Но на следующий день мама отвезла меня в областной травматологический институт, где и оставила. Какая-то косточка в моём суставе отломилась и, чтобы поставить её на место, нужна была операция с постановкой аппарата Елизарова. Там многие с таким ходили. Хромированные спицы пронизывали насквозь кому руку, кому ногу, кому и то и другое.
  В палате, куда меня определили, было трое взрослых: двое ходили, а третий лежал с переломанной ногой на вытяжке. Мало того, что у него нога была насквозь проткнута спицами, а через блок висел груз, так у него ещё и рука была в гипсе и голова забинтована. Дядька оказался заядлым мотоциклистом, и это была у него уже третья авария. Несмотря на травмы, он всё равно веселился и постоянно всех смешил разными историями и анекдотами. Поздно вечером он поведывал о своих мужских подвигах, но только после того, как я усну. Естественно, что я не спал, но делал вид, что сплю, для пущей убедительности даже рот раскрывал и похрапывал, так мне было интересно всё, что он рассказывал. Вы не представляете, сколько всего я тогда услышал, этого ни в одном взрослом кино до шестнадцати не увидишь и ни в одной книге не прочтёшь. Правда, ему другие мужики всё время говорили: «Ну, ты и заливаешь, вот же врать!» Но мне всё равно было жутко интересно. Если честно, я даже сегодня, став взрослым, не могу никому рассказать, что я там услышал. Это верх всяких неприличий, но попробовать, конечно, всех этих извращений мне хотелось. Ужасно хотелось.
  Появились у меня там и друзья. Я подружился с двумя мальцами, такими же, как и я. У одного предплечье было в спицах, а у другого не было двух ног ниже колена. Они давно уже находились там, освоились и всё знали: и как на улицу незаметно пробраться сквозь дыру в решётке, и как в подвал попасть, где можно поиграть в прятки и казаки-разбойники. Забавные такие ребята. Как их звали, забыл начисто, ни черта не помню. У меня вообще память на имена отвратительная. Вот внешне помню отлично, хоть через несколько лет увижу кого, так всё равно узнаю, а имена забываю почти мгновенно. Из-за чего? Совершенно без понятия.
  Тому, который без ног, я придумал кличку «Мересьев», он не протестовал и не обижался. Ноги он не отморозил, как герой повести, а потерял год назад, когда играл с другом на железной дороге. Они там катались, цепляясь за товарные вагоны. Когда «Мересьев» схватился за движущийся товарный вагон, то не удержался, и его рывком бросило под поезд. Упав на рельс спиной, он сбил дыхание и потерялся, вот и лежал, а друг стал его вытаскивать испод движущегося состава. Но полностью вытащить не успел. Раньше я думал, что если поезд наезжает, то режет человека, как ножом, но оказывается, что это не так. Отрезанные части остаются болтаться на коже и белых прочных сухожилиях. Так он мне рассказал. Вообще-то он мало врал и ему можно верить. Да, «Мересьев» был совсем не то, что мой друг Володька из первого подъезда. Тот врал всегда. Вообще всегда. Ничему, сказанному им, нельзя было верить, будь то пустяк или нечто серьёзное. Патологический врун. Но рассказчик был отменный, мы за ним гурьбой ходили, всё просили новую историю рассказать. Он их миллион знал и про кладоискателей, и про пиратов и про инопланетян. Сейчас-то я понимаю, что он их все до одной сам выдумывал от начала до конца, а тогда верил, что ему их действительно его дядя знаменитый путешественник-исследователь рассказывает. Вот же глупый был! Ведь этого его загадочного дядю никто и никогда в глаза не видел. Понятное дело, ведь его же ни черта и не было! Но об этом я потом догадался, только повзрослев.
  Не стало Володьки в девятнадцать лет, у него оказывается, всего одна почка была с рождения, аномалия такая. Это видно от отца ему так подфартило, пил тот неумеренно. Так сильно пил, что домой больше приползал, чем приходил. Однажды зимой не дополз, замёрз. Володьке тогда всего три года было, он толком и не помнил своего батю. По крайней мере, он мне так рассказывал, но верить ему всё одно нельзя. А умер Владимир из-за того, что тоже спиртным увлёкся, вот его единственная почка и не выдержала, отказала. На дворе восемьдесят первый год был, медицина так себе. Полгода он был подключен к аппарату гемодиализа, опух весь, слух потерял, но донора так и не нашли. С этим без финансов всегда было туго, а мать у Володьки всю жизнь уборщицей проработала, денег дома отродясь никогда не было.

  Операцию на руке мне делать не стали. Я очень просил мать, чтобы она меня забрала поскорее домой, говорил, что с рукой всё в полном порядке, не болит, всё двигается: и пальцы, и даже в локте немного, хоть гипс и мешал, но я умудрился его немного раскачать. Она уговорила врачей, и меня отпустили. Так что в больнице я провёл всего неделю, но запомнил её на всю жизнь. Особенно этот ужасный формалиновый вездесущий запах.
  Через три надели гипс, наконец, сняли, но рука выпрямляться не хотела, градусов сто двадцать разгибалась и всё. Пришлось ещё две недели на разработку в эту же больницу ездить, в кабинет лечебно-восстановительной физкультуры. Для меня это оказалась самая настоящая камера пыток. Про себя я называл этот кабинет не иначе как «гестапо». Когда тётка в белом халате тянула мне руку, вот это было по-настоящему больно. Если бы она спросила меня о чём-нибудь, всё равно о чём, я бы ей точно всё рассказал. У меня глаза на лоб лезли, когда она налегала мне на локоть. Потом мешки с песком грузила сверху, но это уже можно было терпеть, хоть я и обливался потом в три ручья.
  Вообще-то зря, что мне тогда не сделали операцию, лучше бы сделали. Но это я только потом понял, когда уже было поздно. В суставе что-то неправильно срослось, и правая рука у меня на всю жизнь осталась слабее левой. От большой нагрузки бывает, что в локте что-то щёлкает, и пальцы немеют.
  Надо ли говорить, что бокс я тогда забросил. Два месяца тренировок пропустил, а врач сказал, что ещё минимум полгода нагрузки должны быть щадящими. Тренер присылал ко мне домой ребят, просил, чтобы я появился, но что я мог ему сказать? Какой смысл заниматься, если ты уже никогда не станешь прежним? Надо быть или чемпионом или никем. Мне в то время так думалось. Но может я и ошибался: кто его знает? Хотя, кому я вру? Теперь-то я знаю, что ошибался.

  Эх, и здорово же я тогда отстал ото всех по учёбе! Особенно по математике. Всё остальное я быстро подтянул, а вот математику не смог. Она на всю жизнь осталась для меня непознанной наукой. Благодаря хорошей образной памяти я ещё запоминал разные там формулы, приёмы и методики решения задач, но в целом так никогда и не освоил всех премудростей этого предмета. Чуть в сторону и трясина. Смотришь на хитрый пример из задачника, как баран на новые ворота и ни в зуб ногой. С тех самых пор единственной отметкой по математике была у меня тройка. Но, правда, тройка твёрдая, потому, что зубрил я всегда на совесть.

  Что вам ещё рассказать про случай? Да всё, что в моей жизни происходило знаковое, всё происходило по воле случая. Первая любовь к Ленке из первого подъезда возникла тоже совершенно случайно. Мне тогда только что семь годков исполнилось.
  Когда девчонки нас дразнили, чтобы мы гонялись за ними, все показывали язык, а она поднимала руки вверх и бёдрами двигала влево, вправо, совсем как взрослая дама в стриптизе. Мне это ужасно нравилось, но как я понял в дальнейшем не только мне одному, в основном все мальчишки пытались догнать именно её, чтобы схватить за грудки, хоть там ничего и не было.
  Как-то раз вечером я вышел погулять и увидел Ленку о чём-то живо беседующей с Игорем. Игорь жил в соседнем подъезде и был старше меня на четыре года. Я подошёл, постоял с ними и… сам не знаю, что это на меня нашло, короче, я подошёл, постоял, посмотрел и, не говоря ни слова, как стукну Ленку со всей дури кулаком сверху по темечку. До сих пор помню, как она медленно обернулась и посмотрела на меня своими круглыми изумлёнными зелёными глазками и как потом из них, вдруг в три ручья брызнули слёзы. Она убежала домой, а я поспешил в посадки. Так и сидел там больше часа, пока отец Ленки бегал вокруг дома с ремнём наперевес. Вот же наивный албанец.
  От родителей мне всё же дома досталось, но самое интересное, что я никому так и не смог объяснить: за что я ударил эту девочку? Вообще-то я и сам толком не знал за что. Это было как наваждение. Я много думал потом на эту тему и решил, что случилось это оттого, что, когда я подошёл, она не обратила на меня никакого внимания. То есть вообще никакого. Даже не посмотрела в мою сторону, так и продолжала болтать с Игорем, будто меня не существует. Вот я и врезал ей по куполу по самое «не балуй». А что было делать? Нравилась она мне безумно! Вот такая была у меня первая любовь.

  Да, случаю я многим обязан в своей жизни: как плохому, так и хорошему. И раз я до сих пор жив, то хорошему, наверное, всё-таки больше. И где мы только не лазили в детстве, и чем только не занимались?! И по чужим садам шныряли, и в песчаном карьере с круч прыгали, и по женским баням лазили. Всюду нас гоняли и то, что со мной ничего не случилось – воля провидения и опять же случая.
  Помню, сидим мы как-то на лавочке возле дома, семечки лузгаем, тут Витёк прибегает и заявляет, что он открыл новый способ сироп из автоматов тырить. Ну, все естественно давай, Витя, веди, показывай! Витя и рад стараться. Пришли в «Торговый Центр» к автоматам, выдающим за три копейки газировку с сиропом, за одну – без. Витёк с деловым видом подходит и в щель, где возврат монет, стальную проволоку с крючком на конце засовывает, пошуровал ей там и бац! вода с сиропом потекла. Мы все обрадовались, стали очередь забивать кто за кем, а Витёк выпил стакан, посмотрел вокруг взглядом победителя и говорит:
- Всё, братва, смываемся, нас засекли.
- Кто засёк? – спрашиваю я. – Никого же нет.
- Вон «шухер» идёт, - кивнул он в сторону.
  Я проследил за его взглядом и точно метров за сто к нам мужик в цветастой рубашке гребёт. Я ещё подумал: «Вот дурак, его же в этой рубашке за километр видно! Мы естественно быстро ретировались за ближайший дом, сидим там, болтаем, пережидаем и вдруг из-за угла резко выскакивает этот самый мужик в тюненгованной сорочке. Поскольку я его первым увидел, то и крикнул:
- Атас, братва!!! – и дёру. Все врассыпную, а этот дядька за мной. И чего он за мной припустил, нас там человек шесть сидело, а он за мной. Может оттого, что я крикнул и всех предупредил? Короче, понёсся он за мной как спринтер за первым местом, будто ему пропеллер в одно место вставили, но я тоже не лыком шит, припустил во все лопатки, только камни назад летят от пробуксовки. Уже метров через пятьдесят он сник. «Сдох салага, курить надо меньше!» - обрадовался я. И что вы думаете, он сделал? Ни в жизнь не догадаетесь. Бросил в меня огромную связку тяжеленных ключей! Она пролетела совсем рядом, справа от моей головы, и упала впереди по ходу движения. «Вот урод! А если бы попал?» – мелькнула у меня мысль. – «Я же вообще здесь ни при чём, чист как агнец, ни одного стакана даже не выпил».

  У Володьки, что любил врать, как сивый мерин, была ещё одна патологическая страсть: ему нравилось жечь костёрчики. Хлебом его не корми, дай только где-нибудь что-нибудь поджечь. Как-то он завёл меня в сараи и говорит:
- Давай здесь костёр разожжём.
  А сараями мы называли небольшие хозяйственные кирпичные и деревянные постройки с погребами и без, что люди самовольно настроили для всяких своих житейских нужд. По ширине этот городок был метров тридцать, но зато по длине вытянулся вдоль дороги метров на сто, образуя в целом удивительные переплетения с тропинками, лазами, дорожками, проходами и тупиками.
Я ему:
- Ты что, сбрендил? Увидят, убьют! Это же сараи! Вспыхнут, мало не покажется.
  Но он заладил своё: давай, да давай. Ну, давай! Разожгли, тут мужик, как положено, проявляется, увидел и за нами. Мы дёру! Слава богу, все ходы и лазейки знакомы. Ушли быстро, классически: спрятались в нише, бросив камень по ходу движения. Мужик как разъярённый вепрь мимо пронёсся. Жуть! Во двор прибегаем и рассказываем, как за нами только что здоровенный мужик бежал и матерился, и как мы лихо от него слиняли. Все естественно завидовать стали и не верят.
- Брехло! – говорят. – Пойдём, покажете.
- Да вы что? – возражаю я им вполне резонно, - с ума сошли что ли? Он же злой как собака, осерчал жутко, порешит всех к ядрёной фене!
  Но они и слушать не хотят, им приключений подавай. Делать нечего, кому охота брехлом быть, пошли. Я впереди за мной все остальные. Иду, а сам думаю: «Мужик-то, наверное, уже ушёл, затушил костёр и ушёл. Покажу им головешки, они и отстанут».
Подхожу к месту, а мужик, блин, всё ещё там! Костер, оказывается, разгорелся! Пока он нас по всем закоулкам искал, огонь на стену сарая перекинулся, вот он его и тушил так долго.
- Вот он! – кричу я, тыча в него пальцем, потом разворачиваюсь прыжком на сто восемьдесят и дёру! И чего это я крикнул «вот он!» ума не приложу? Если б не крикнул, можно было бы сказать, что мы в прятки пришли поиграть или там ещё чего придумать. Услышав мой крик, мужик заревел как марал по весне и помчался за нами. Все врассыпную естественно. Вовчик самый хитрый, но и рисковый: в лазейку между сараями юркнул, его и не заметили. Если б заметили, хана б к нему в гости пришёл, эта лазейка тупиковая была. Остальные бегут, значит, я среди них, вдруг крик, это Санька догнали. Самое смешное, что он вообще ни при делах был, так попёрся со всеми из любви к искусству. Любопытство, как говорится, сгубило кошку... и Санька. Мужик хотел ещё кого-нибудь поймать, но тащить упирающегося малыша и пытаться догнать других – дело совершенно бестолковое, скажу я вам, и бесполезное. Ох, и досталось же бедному Саньку, весь был в ссадинах и шишках, правый глаз заплыл, но никого не сдал, молодец мужчина. Мне его чисто по-человечески жалко было, пострадал ни за понюшку табака.

  Расскажу вам ещё про один дурацкий случай их своего детства связанный с женской баней. У нас кто из малявок туда не ходит, тот и не пацан считался. Предприятие, надо признаться, было очень опасное и рискованное. Почему опасное? Дело в том, что все окна в бане изнутри были закрашены белой краской, и сквозь них вообще ничего не было видно, оставались только форточки, что открывали для проветривания помещений. Заглянуть в эту форточку снизу не представлялось никакой возможности, единственный способ - это с железной решётки, что окружала баню. Вот на ней мы и сидели, как птички на проводе, восхищаясь увиденным и выбирая себе подруг. В шутку конечно.
- Чур, вон та моя! – крикнул Витёк, тыкая пальцем в пышную молодайку с округлыми прелестями.
- А тогда вон та с мочалкой моя, - вторил ему глупый Андрюха.
- Юрок, мы и тебе тоже нашли! Вон та будет твоя! – покатились они со смеху, показывая на толстенную тётку, закинувшую грудь себе на плечо, чтобы помыть под ней.
- Дурачьё! – огрызнулся я и стал слазить с забора.
  Здесь и наш любимый сторож дядя Вася выскочил с черенком от лопаты. Я-то уже почти слез, а Витёк и Андрюхой сиганули вниз с почти трёх метровой высоты. Витьку ничего, а Андрей захромал, мы его домой привели, а он в слёзы. Оказалось, ногу сломал в лодыжке. Бывает.
  Да, пацаны – это вам не девчонки. К тридцати годам из десяти друзей нас осталось пятеро. Лёшку в драке забили, Федька по пьянке утонул, у Володьки единственная почка отказала, у Серого с сердцем что-то приключилось, Колька в своём кооперативе сгорел, он в подпольных условиях майонез варил, ну и что-то пошло не так. И это только в одном нашем дворе.

  Первая настоящая любовь ко мне пришла в восемнадцать лет. Детскую к Ленке, которую я по голове кулаком звезданул, я не считаю, ведь мы с ней и не целовался ни разу, и под ручку не ходили, и не говорили даже о своих чувствах. Но если вы считаете, что считается, тогда ладно – вторая.
  Я в то время оканчивал учёбу в строительном техникуме. Оканчивал хорошо: на красный диплом шёл, ведь всю свою неуёмную энергию тратил исключительно на учёбу, о девчонках только мечтал, отчего по ночам казусы случались. Что поделать, скромный и стеснительный был, как я не знаю кто. И вот случайно познакомился с девушкой. И не просто девушкой, а девушкой, у которой всё уже было как у взрослой женщины! Звали её, правда, очень странно: Евлита, и была она родом из Абхазии с таинственного далёкого города Гудаута. Там у неё обитала вся родня, и дом был на берегу моря. Но мне, в общем-то, было это далеко по барабану, о глобальном будущем я не задумывался.
  Разница в возрасте у нас была всего ничего, каких-то два года. Но южная девушка в двадцать – это вам не наша Маша. Она была уже стопроцентной женщиной с ярко выраженными бёдрами, шикарной грудью, тонкой талией, пышными чёрными волосами и вообще, когда я к ней прикасался у меня мороз по коже пробегал. А когда мы с ней в первый раз поцеловались, я чуть сознание не потерял: голова закружилась, будто вина тяпнул, ноги подкосились, и я как был, так и сполз вниз, растекаясь манной кашей у её ног. А ножки у неё были…. Закачаешься! Но большего, чем до поцелуев в губы и грудь у нас с ней не дошло. Дело в том, что она только училась здесь в Сельскохозяйственном Институте, а дома у неё уже был жених, но я об этом тогда ещё не знал. Там у них по дикому горному обычаю родня решает, кому на ком когда жениться и замуж выходить. Поскольку через пару месяцев мне исполнялось девятнадцать, техникум я благополучно закончил, поэтому меня ждал весенний призыв, и я должен был отправиться служить в нашу доблестную Советскую Армию на целых два года. Вот моя девушка Евлита и подумала: «Покручу с этим вислоухим немного, развлекусь». В последний день, перед тем как мне идти с вещами на сборный пункт, мы с ней во дворе весь вечер обнимались, в любви объяснялись, потом в подъезде ещё тусовались. Пили вино «Варна», которое я раздобыл по случаю, и закусывали шоколадными конфетами «Метеор». Видите, всё помню. Евлита пила мало в основном злоупотреблял я. Под конец так упился с непривычки, что мне жутко поплошало, несколько раз вывернуло наизнанку, и я стал практически нетранспортабельным. Моя любимая, недолго думая, прислонила меня в подъезде к батарее центрального отопления, чтоб не замёрз, и пошла спать. Они с подругой (подруга тоже с юга была), снимали двухкомнатную квартиру на двоих. А что? Денег до чёрта у них там, в мандариновом раю!
  Очнулся я уже утром, на щеке ожог от батареи и чувство во всём теле такое, будто меня через мясорубку пропустили. Делать нечего, побрёл домой собирать с вещи. На сборном пункте военкомата меня продержали до обеда и… отпустили. Гуляй, говорят, Вася, до осени, повезло тебе.
  На самом деле везения здесь никакого и близко не было. Это, оказывается, моя мама нашла выход на военкома и всё с ним благополучно порешала.
  Когда я радостный с букетом астр вечером примчался к своей возлюбленной Евлите, у неё при виде моей счастливой рожи случилась истерика.
- Видеть тебя больше не хочу! Забудь про меня! – орала она как пьяная баба на базаре. Даже ногами зачем-то топала, будто я глупая зверушка какая. Я и ушёл.
  Мучился жутко. Внутри была такая боль, что думал, подохну от этой грёбной любви к чертям собачим. Но нет, выжил. Наверное, организм здоровый был или спорт помог. Когда мне стало совсем невмоготу, я в каратэ подался.
  Тренировались мы на заброшенной стройке возле леса. Там была такая асфальтированная площадка, представляющая собой прямоугольник пятьдесят на семьдесят метров, вокруг огромные поросшие травой и бурьяном склоны, кучи кирпичей и бетонных плит поодаль. Занятия проходили на платной основе по червонцу с носа за месяц. Деньги не бог весть, какие, но и преподавали нам в основном физподготовку. Мы часами бегали по горам как сайгаки, набивали кулаки об землю, отжимались раз по триста за тренировку прямо от асфальта и, стоя в стойке, до бесконечности делали одни и те же удары и блоки. Стать мастером боевых искусств с тем арсеналом техники, что нам «щедро» давали, было совершенно невозможно, но фундамент воина был заложен в меня именно тогда. Всего через два месяца тренировок я сделал огромный рывок в своём развитии как мышечном, так и волевом. Именно тогда у меня внутри что-то произошло, и я из подростка превратился в мужчину, способного в трудную минуту постоять и за себя и за друга, нуждающегося в помощи.

  В июле месяце, после того, как я благополучно сдал вступительные экзамены в Политехнический институт, мы с мамой поехали отдыхать на Чёрное море в город Гагра. Там жили наши давние знакомые, у них мы и остановились. Уже в третий раз к ним приезжали. Семья наших южных знакомых была небольшая: дед, бабка, дочь и внучка. Хозяйкой в доме была дочь: женщина за сорок, красивых округлых форм. Как их всех звали, конечно, сами понимаете, не помню. Внучка была немного полноватой девушкой южной наружности лет на пять старше меня. К тому времени она три года как уже была замужем и переехала жить к мужу в Ялту. Вспоминая её, мне всегда вспоминается день, когда она сдала очередную сессию и собиралась ехать после этого прямо на свою свадьбу. Во время экзаменов, она всегда жила у нас, поскольку училась на заочном факультете, поэтому летом нас приглашали в гости на юг. Теперь картина маслом: мне шестнадцать, ей двадцать один. В квартире мы одни. Родители соответственно на работе, я на каникулах, поэтому и бездельничаю. И вот она с каким-то совершенно идиотским вопросом, типа: «ты не в курсе, дождик завтра будет?» приходит ко мне в комнату, садится рядом и начинает пальчиком мне на спине что-то рисовать. У меня естественно мурашки с кулак, а одна так прямо штаны ещё чуть-чуть и порвёт на фиг. Я её тут же по-хозяйски начинаю обнимать, а она так вроде и не против совсем. Целуемся взасос. Целоваться тогда я уже умел, на апельсинах чай тренировался. Возьмёшь, бывало, апельсин, присосёшься к нему и языком дольки раздвигаешь, представляешь, будто это женские губы, перебираешь их, ласкаешь…. И чего только с голодухи не придумаешь. Целую я, значит, её, а сам за грудь. А грудь у неё о-го-го! В руке не помещается. Мешу её как безумный фанатик-кулинар дрожжевое тесто. Балдею. Большего она понятное дело мне не разрешила, наутро ей же к жениху лететь. А что такое мужчина она видно толком и не представляла. Захотелось потренироваться малость. Я так, наверное, даже посмышлёней неё был в этих вопросах, по крайней мере, что и как я должен был делать, как мужчина, трудностей у меня не вызвало. Короче, потёрся я об неё и тут же в туалет побежал под душ. Она мне: ты куда? А я промолчал. Хотел было сказать: доить верблюда, но промолчал. Вежливый был мальчик, а объяснять ей, дуре великовозрастной, что мне уже хватит и что я уже вполне доволен, так как этого довольства у меня полные штаны, не хотелось. Наутро она уехала и больше я её не видел. То есть вообще в своей жизни больше не видел.

  Познакомились мои родители с этой южной семьёй очень интересным образом. У них была хорошая знакомая, что давно уже дружила с ними, ежегодно отдыхала у них и постоянно приглашала к себе. И вот хозяйка как-то решила съездить, посмотреть мир. Приехала, значится, в Саратов, а дома подруги-то и нет, та на работе, а дверь отрывает какой-то мужик в семейных трусах. А мужик этот был никем иным, как моим родным дядей Мишей. Красавец мужчина, высокий, статный с усами. Он очень долго не женился и вечно кочевал от одной бабы к другой. Оценив быстрым взглядом профессионала приезжую барышню, он тут же оделся и галантно повёл её в ресторан, потом к другу, потом не нашёл ничего умнее, как снова привести туда, где взял. А там хозяйка уже рвёт и мечет, чемодан есть, а людей нет. Как увидела их вдвоём, так и вцепилась бультерьером в волосы своей южной подруге. Повисла как брелок на ключе. Дяде Мише ничего не оставалось, как взять чемодан и вести свою новую знакомую к сестре, то бишь к моей маме. Так и познакомились. На другой день горе-путешественница уехала к себе. А дядя Миша свои отпуска стал всё больше на югах проводить, но потом они расстались, что-то там не срослось у них.

  Дом у южных знакомых был большой и добротный, места много, отдыхающих, правда, тоже. Помнится, разместили нас в тот раз не в доме, а в небольшом строении в саду, но и там было неплохо. Весь день я проводил на пляже: купался, загорал, ел кукурузу, которую продавали тут же. Короче, отдыхал на полную катушку! Там же на пляже и девчонка одна со мной познакомилась. Первая подошла и заговорила: откуда мол, надолго, то да сё. Она со старшей сестрой отдыхала. Вообще-то она мне не очень понравилась, если не сказать, что вообще не понравилась: толстенькая такая, никаким намёком на талию круглый животик не обезображен, личико – «сеньор помидор». Но делать-то, всё одно нечего.
  Так мы несколько дней болтали с ней ни о чём, потом я предложил сходить в горы. Всё, какое никакое, а приключение. Без всякой задней мысли предложил. После обеда мы встретились и отправились в поход. По узким пешим улочкам поднялись до верхней окружной дороги серпантином обвивавшей поросшие лесом горы. Прошли ещё немного и углубились в лес. Нашли классную цветочную полянку и остановились на ней. Лежим, значит, рядом, как два тюленя, на солнышко щуримся. Я опять же без всякой задней мысли положил ей руку на грудь, она мне на живот, ну может чуть пониже. У меня естественно от этого, сами понимаете, задёргалось. И тут она меня вдруг спрашивает…
  Вот в жизни не догадаетесь, о чём она меня спросила. О чём угодно могу с вами поспорить. Меня до сих пор как вспомню, так смех пробирает. Отдёргивает она, значит, руку, будто её ужалил кто, приподнимается на локте и, с неподдельным изумлением уставившись на меня, спрашивает: «Юра, а ушами ты тоже умеешь шевелить?» Я так и покатился батоном по полянке.
  Когда мы спустились с горы, там уже нас целая делегация искала, и был самый настоящий жуткий переполох. Это сестра его устроила. Оказывается, младшая не сказала ей, что на свидание отправилась. Блин, вспомнил! Эльвира её звали. Ну, девчонку эту, с которой мы по лесам шлялись. Старшая, помнится, бегала вся багровая, как чингачгук после бани и кричала, что её сестре всего пятнадцать, что ей с мужчинами ещё рано и всё такое. На что я, сделав обиженное выражение моськи, спросил: а разве друзьям уже и погулять просто нельзя? Всего-то и дел, прошлись до леса и обратно. Больше с этой Эльвирой дружить у меня желания не было. Вообще-то его и раньше особо не было, но после этих криков отпало уже начисто. К тому же на следующий день поутру во дворе дома я увидел нечто совершенно неземное. Это была потрясающая по красоте девчонка! Я таких красивых девчонок вживую всего пару раз в жизни видел. В основном они в журналах обитают. Фигурка – вах! Личико – вах, вах! Ножки – целый час можно вахать. Чёрные волнистые волосы до плеч, при этом огромные голубые глаза, белоснежная кожа, коралловые губки, осиная талия, наливные грудки. Описывать можно до бесконечности и всё равно в этой болтовне я ни на йоту не продвинусь к эффекту, что произвёл на меня сам оригинал. Я просто оторопел. Подошёл к ней открыл клюв и стою как истукан. Она посмотрела на меня, улыбнулась и говорит:
- Привет!
- Привет! – автоматически повторил я за ней.
- Давно здесь? – спрашивает.
- Давно здесь, - отвечаю.
- Как давно? – интересуется.
- Неделю, - уточняю.
- А мы всего на неделю с мамой приехали, - рассказывает она.
- Пойдём вечером в кино, - беря быка за рога, тут же предлагаю я.
- Пойдём, - на удивление легко соглашается она.
- Тогда сегодня вечером здесь ровно в шесть ноль-ноль, - ставлю я жирную качественную мужскую точку.

  «Вот это подфартило, вот это козочка!» - ликовал я. На свидание надел моднючие по тем временам джинсы, кроссовки и красную рубашку без рукавов. Девушка пришла вовремя. Когда я её увидел, то опять на некоторое время потерял дар речи. На ней было простенькое платьице в горошек, но, впрочем, ей вообще всё было к лицу. Она бы и в фуфайке выглядела на пять с плюсом. Когда мы с ней под руку шли по улице, все мужики головы себе посворачивали. Замечая эти завистливые липкие взгляды, я был жутко горд, но и страшно зол на всех. Ужасно ревновал. «Моё!» - зыркал я на всех нахмуренным суровым взглядом исподлобья. «Проваливайте в преисподнюю!» - без труда можно было прочесть по моей недовольной мине.
  Фильм был полное…, навоз, короче. Но дело не в нём, весь сеанс я держал её за руку и млел. Боже, как мне было хорошо! Никогда ранее я не был так счастлив. Вот это и называется «быть на седьмом небе». Когда я теперь слышу это выражение, то сразу вспоминаю тёмный зал, бурлящее бахчисарайским фонтаном неуёмное желание близости, волнующий запах женских волос и тела… и я держу её за руку…

  Когда мы с ней шли назад, она зачем-то рассказала мне свою тайну, что влюблена в одного мужчину-вдовца, у которого на руках остался ребёнок, девочка трёх лет. И то, что недавно он признался ей в любви и даже попросил руки. Но её мама, строгая и властная женщина, против того, чтобы они даже встречались. Поэтому они видятся редко и тайком. От этого ей сейчас очень грустно. Мне тоже сразу сделалось очень грустно и захотелось от этой самой грусти этому самому мужичку череп проломить. Понимаю, что он ни в чём не виноват, но видно мне тогда в голову что-то ударило. Здраво рассуждал с трудом. Зачем-то спросил: были ли они близки? Она обиделась, сказала, что она не такая и что он не такой, что они любят друг друга по-настоящему и решили этим заняться только после свадьбы. И он поклялся ждать, пока она окончит институт и вообще сколько понадобится. Мы с ней были ровесники, но с мозгами у неё было явно что-то не так. Мыслила она совсем как ребёнок. Большой красивый изумительный, но всё-таки ребёнок.
  Когда мы пришли домой, уже стемнело. Я попрощался, чмокнул её в щёчку и отправился к себе. Наутро долго ждал её возле умывальника, чтоб договориться о совместном проведении досуга. Когда же она, наконец, появилась, то старалась не смотреть в мою сторону и была совсем чужой. На мой резонный вопрос: «Что случилось?» - долго не отвечала, а потом сказала, что бабушка рассказала её маме, о том, что до неё я встречался здесь с другой девушкой и водил её в лес. Рассказала так же про скандал, что был после. И вот теперь мама запрещает ей со мной общаться, поскольку считает меня кобелём и ловеласом. Вот тебе и «здрасьте»! Я совершенно не понял, зачем обо всём этом надо было сплетничать старой карге, но прекрасно понял, что отныне и навеки с её мамой мне, ни в жизнь не ужиться, и я, скорее всего, потерял эту невинно- наивную девочку «Барби» навсегда. Жалко конечно, но что можно было сделать в этой ситуации? Ох, и тоска меня взяла тогда, хоть волком вой. Весь день ходил сам не свой. Потом увидел её на пляже подошёл и сказал:
- Знаешь, мне бы хотелось подарить тебе на память то, что никто и никогда в этой жизни не подарит тебе больше, ни один мужчина. Сделать ради тебя безумство. Этот заплыв я посвящаю тебе.
  Сказав это, я повернулся, вошёл в море и поплыл в сторону Турции. Плыл я брасом размеренно и со знанием дела. Признаться, плавал я очень хорошо. Научился ещё в пять лет, тоже на Чёрном море в Алуште, я там с отцом отдыхал. Он меня заносил в море и отпускал, а я со всех сил плыл к берегу. Потом каждое лето в деревне у бабушки в Саратовке купался и переплывал её поперёк туда и обратно, зимами ходил в бассейн и даже сдал на юношеский разряд. Так что плавал я действительно очень хорошо. Примерно через час, полтора я выплыл из гавани и попал в мусорное место. Здесь плавали щепки, бумага, пластик. Проплыл его, берег превратился в узкую далёкую полоску серебристого цвета. Мне открылся величественный вид зелёных гор упирающихся в небо. Не знаю, на сколько километров я отплыл от берега, но неожиданно появился катер. Он явно шёл по мою душу. Когда он поравнялся со мной, то я увидел в нём троих взрослых мужчин. Один из них здоровый, но с пузом спросил с акцентом:
- Далэко направляемся?
  Смекнув, что этот катер явно не просто так здесь ошивается и, что я, скорее всего, что-то нарушил, раз за мной такой эскорт выслали, я не нашёл ничего умнее, как сделать невинное выражение лица, улыбнуться и ответить:
- Тренировался, увлёкся, мужики, но уже всё понял и плыву обратно.
- Залазь, подвэзём, - предложил толстопузый и ухмыльнулся.
- Спасибо, но я лучше сам как-нибудь, - вежливо отказался я и с этими словами, перейдя на кроль, быстро поплыл к берегу.
- Ах, ты!.. – услышал я сзади ругань и ещё всплеск тяжёлого тела.
  Плыл я быстро, не оборачиваясь, но интуитивно почувствовал, что меня догоняют. Этот крупный спасатель плавал быстрее меня. В момент, когда он уже почти догнал и хотел, было, схватить меня за плавки, я набрал побольше воздуха и нырнул в глубину. Почувствовал, как его рука сорвалась с моей ноги. Нырял он тоже хорошо, но через два гребка я резко сменил направление и ушёл вправо. Меня хватило ещё на двенадцать полновесных гребков со скольжением (это где-то метров двадцать-двадцать пять), и я стал всплывать. Посмотрел вверх, никого. Но как только я вынырнул, мой преследователь был тут как тут. Вода была слишком прозрачная и его товарищи на катере подсказали направление моего нырка. Схватив меня за волосы, он всем телом навалился на меня сверху и стал топить. Силы были неравные, я задыхался, попытался ударить его в пах, но промахнулся, попав в бедро, в глазах поплыли разноцветные пятна и круги. Он отпустил. Вынырнув на поверхность, я долго не мог отдышаться. Безропотно залез в катер: а куда было деваться? За мной следом запрыгнул и спасатель-победитель. Первым делом, что он сделал, это ударил меня с правой коротким боковым в скулу. Я успел чуть повернуть голову по ходу удара, и тот скользнул по лицу, не причинив мне никакого вреда.
- Что, спортсмэн что ли? – спросил он меня.
- Кандидат в мастера спорта по шашкам, - вяло пошутил я.
  Все усмехнулись и больше меня не трогали. В дороге выяснилось, что заложили меня пограничники. Просматривая акваторию в свои мощные бинокли, они увидели мою одинокую голову в трёх километрах от берега и позвонили в местный ОСВод. По прибытии на базу, аборигены стали требовать с меня тридцать рублей штрафа за потраченное время и бензин. Я был в одних плавках и естественно, что никаких денег у меня при себе не было. В одежде, что осталась на пляже, был рубль, кажется, не больше.
- Деньги дома, - мрачно сказал я.
- Поехали домой, - предложил один из них.

  Мы сели в «Москвич» четыреста двенадцатой модели и, взревев пробитым глушителем, направились по указанному мной адресу. Ехали быстро, водитель всё время шутил и рассказывал анекдоты, но я его не слушал. Минут через десять были на пляже, где остались мои вещи. Я пошёл одеться, и тут случилось ещё одно удивительное непредсказуемое событие. Ко мне подошёл молодой парень грузин и стал мне жать руку, поздравляя с таким классным заплывом. Одевшись, я сказал ему, что классный то он классный, но местные спасатели теперь требуют с меня тридцать рублей за этот променаж, а у меня в кармане только «рваный». На что он рассмеялся и пообещал, что сейчас всё уладит. И ведь действительно решил! Подошёл со мной к вымогателям, пожал им руки, что-то сказал на своём и дал им четвертной. Те согласились и отвалили. Потом мой неожиданный спонсор повернулся ко мне и произнёс замечательные слова, надолго врезавшиеся мне в память, наверное, навсегда:

- Слушай, генацвали, а заплыви для меня ещё разок! О деньгах не беспокойся!
  Почесав затылок, я даже не нашёлся, что ему ответить. Меньше всего в тот момент мне думалось о его деньгах и больше всего об упитанном быстро плавающем спасателе. Выловив меня за один день второй раз, он точно или бы утопил меня или бы долго отрабатывал свои крюки, пока не попал.
- Давай завтра, - попросил его я, - сегодня устал малость. Хорошо?
- Хорошо! – быстро согласил он. – Завтра так завтра. Пойдём я тебя настоящим кофе угощу.
  Кофе был великолепный! Натуральный, сваренный в турке на песке, на вкус он был терпким крепким и очень ароматным. Жаль чашечка совсем маленькая была, быстро кончилась. От второй я любезно отказался, мне стало как-то неудобно, парень угощает меня будто девушку, в самом деле. Поболтав с ним, выяснил, что родом он из Тбилиси и через месяц у него свадьба, на которую ему подарят и квартиру, и белую «волгу» и мебельный гарнитур. А здесь он отдыхает и развлекается в своё удовольствие, отец дал денег и посоветовал искупаться в море.
  На следующий день было пасмурно, и мой второй заплыв не состоялся, чему я был искренне рад.
  Та, ради которой я совершил это своё маленькое безумство, оценила его всего одним словом: «Дурак», - сказала она, проходя мимо. Посмотрев на её удаляющуюся аэродинамической формы безупречную задницу, я мысленно представил её лет эдак через двадцать, не постеснявшись, добавить слева и справа по пуду веса. Сделав таким незатейливым образом из неё гиппопотамшу, я улыбнулся и успокоился, перевернув следующий лист своей книги жизни.

  Через два дня я познакомился на пляже с третьей девчонкой. Искупавшись, я лёг на коврик, блаженно вытянулся и вдруг увидел рядом со мной, в каких-то паре метров, тоненькую симпатичную девушку. Она была миниатюрной, загорелой и очень ладной. Я залюбовался её телом и естественно завёл разговор. Выяснил, что зовут её Рика, учится в Казани, живёт там, в общежитии, подрабатывает, и каждый год ездит на скопленные деньги отдыхать на море, от которого она без ума. Ей нравится путешествовать одной, нигде подолгу не задерживаясь, в Гагры она приехала из Лазаревского, где провела четыре дня. Здесь уже третий день и это третий пляж, на котором она отдыхает. «Каждый день должен быть новым, не похожим на предыдущий», - говорила она, - «тогда живёшь по-настоящему». Я запомнил эти её слова, хотя тогда про себя и не согласился с ними. Зачем менять пляж, если и здесь хорошо? Какая разница, море одно и то же, камни одни и те же. Понял я её только потом. Люди в большинстве своём очень инертны и ходят в основном на ближайшую набережную. Поэтому, если приглядеться, они тоже одни и те же. Из-за них пропадает ощущение новизны. Ведь если быть правдивым, то не я её выбрал, а она меня. Перед тем как остановиться, она всегда подолгу смотрела на пляж, оценивая возможных соседей. Ей понравилась моя спортивная фигура, когда я выходил из моря, поэтому она и расположилась рядом. Она мне потом в этом честно призналась.
  Мне нравилась её честность, На все мои вопросы она не юлила, отвечала бесхитростно и прямо. Я по достоинству оценил это и, хотя мы были с ней вместе всего три дня, я запомнил её на всю свою оставшуюся жизнь. У меня возникло к ней необычное чувство, совсем не то, что я испытывал к другим девчонкам до неё. Это была не просто страсть и желание обладания, нет, это было нечто иное: мне хотелось навсегда остаться с ней, беседовать, путешествовать, смотреть в её серые глаза цвета выгоревшего неба, прикасаться к её мягким русым волосам, слушать её убаюкивающий голос. Даже спустя несколько десятков лет, я помню её так живо, будто мы виделись только вчера.
  Хотите узнать, почему мы расстались? Тогда слушайте. В первый наш совместный вечер мы немного погуляли по парку и посидели в открытом кафе, где делали неплохой шашлык из свинины. Свежий, прямо с мангала, с кинзой, петрушкой и кетчупом он был просто объедение. Стоила порция (один шампур) по тем деньгам всего рубль с копейками. Денег у меня было немного, ведь я тогда ещё не работал, и вся моя наличность была около двадцати рублей – всё, что мне субсидировал на развлечения отец. Она это понимала и пыталась даже сама расплатиться, но я ей не позволил. На следующий день мы встретились и до обеда провалялись на берегу. Болтали обо всём на свете, строили планы на будущую жизнь, спорили даже о том, сколько детей будет в нашей семье. Я говорил, что вполне достаточно одного, ведь с детьми одна морока, Рика же возражала, утверждая, что их должно быть как минимум двое: мальчик и девочка, потому что сын с родителями лишь до свадьбы, а девочка до смерти. Она была мудрее меня лет на двадцать, а старше всего на полтора года. Мне с ней было хорошо. Действительно хорошо. Хорошо, потому что легко и спокойно. Очень спокойно. Это трудно объяснить, да и небольшой я мастер в этом, но в ней было то, что начисто отсутствовало на тот момент во мне: понимание жизни и умение ею наслаждаться. Такая странная практичность, граничащая с авантюрностью и где-то даже с риском.
  Она рассказывала, как в прошлом году ночью на незнакомом пляже решила искупаться нагишом: поплавать беззащитной и свободной под звёздным небом в лунной дорожке и мерцающих гребешках волн. Когда она уже надумала выходить из моря, то увидела на берегу группу ребят, расположившихся возле её одежды в ожидании бесплатного стриптиза. Посидев в воде, ещё с четверть часа в надежде, что зрителям надоест ждать, и они всё-таки уйдут, она замёрзла и решила выходить как есть. Она появилась как Афродита их морской пены, подошла к своей одежде, взяла её и медленно грациозно оделась. Представляю, какое потрясающее это было зрелище. Юноши, поражённые её божественной красотой, не смогли вымолвить ни слова, а потом даже извинились. Познакомились. «Неплохие ребята на самом деле оказались, просто любопытные», - так сказала она.
  Да, пластика у неё была восхитительная, как у кошки, двигалась плавно, мягко и бесшумно. В детстве она занималась художественной гимнастикой и, судя по всему, полученные навыки не пропали даром, остались в её движениях.
  Мы были знакомы с ней всего второй день, а она вдруг стала играть роль зависимой от меня женщины. Я даже и не понял сначала, что это игра. Вечером она попросила у меня разрешения съездить в горный аул, куда её пригласил сын хозяина постоялого двора, где она остановилась. Она была очень общительным и коммуникабельным человеком, не то, что я.
- А если я тебе запрещу, ты не поедешь? – спросил я.
- Нет, - кротко ответила она.
- Но тебе хочется?
- Да, жутко! Я никогда не была в горном селении, - когда она это говорила, у неё даже глаза засветились.
- Хорошо, тогда езжай, расскажешь потом, как было, - великодушно разрешил я.

  На следующий день она пришла на пляж не выспавшаяся и зевающая, но очень довольная. Скажу вам честно, меня это очень раздражало и злило, но я и виду не подал. Улыбался, как балбес, обнимал её и целовал, как любимую верную супругу. Рика тарахтела и щебетала милой пташкой, рассказывая мне о большом доме, богатом столе, изысканных сухих виноградных винах, шашлыке из барашка. О том, какую шикарную комнату ей выделили на втором этаже и как всю ночь, не давая спать, к ней стучались и приходили разные мужчины. Они по её словам ни больше, ни меньше, как садились рядом и рассказывали ей про свою горькую холостяцкую жизнь. Но она всем им говорила, что у неё уже есть жених, намекая на меня. Если она думала, что это поднимало её в моих глазах и тешило моё самолюбие, то она здорово ошибалась. Глядя на неё, я вдруг со всей ясностью осознал, что она никогда не изменится, и всю свою жизнь будет искать новых впечатлений и удовольствий, что она никогда не станет тихой скромной домашней хранительницей семейного очага. Никогда. Мне стало пронзительно тоскливо и резко защемило сердце. Я больше не видел её в своём будущем. Резкой вспышкой возникла странная картинка: мужчина, сидящий на стуле, охвативший голову двумя руками, и девушка, лежащая на полу в лужи крови. А рядом брошенный нож, в котором отражается небо, звёзды, парк и мы с Рикой в это самое мгновение сегодняшнего вечера.
  Потом мы гуляли по набережной, солнце окрашивало пальмы в красный, пурпурный цвет, она положила мне голову на плечо, но стукнулась о кость.
- Странно, ты такой большой, мягкий, а здесь жёсткий, - удивилась она.
- Ничего, в это место я буду привязывать подушку, - пообещал я.
  На следующий день она не пришла. И через два дня и через три. Она навсегда исчезла из моей жизни. Может, ей действительно не понравилось моё жёсткое плечо, может она не поверила мне насчёт подушки – не знаю. И никогда уже не узнаю об этом, как никогда не узнает она, какую глубокую незаживающую рану оставила после себя в моей душе.
  Спустя много лет, я перестал так сильно реагировать на женское предательство. Мало того, я научился предвидеть его…

  Вот уже и день прошёл, а я всё ещё с вами. Ох, и надоел же вам, наверное, своей болтовнёй, до чёртиков? Точно? Нет, мне нельзя разрешать так долго говорить, я могу это делать до бесконечности, пока в голодный обморок не упаду. Поток мыслей в моей голове подобен реке: течёт и течёт. И конца и краю этому потоку не видно. Ну, что будем делать: прощаться что ли? Можете не верить, но мне почему-то в этот самый момент очень жаль расставаться с вами. Привык я к вам что ли? Прямо сроднился. Такое чувство, будто с другом говорю, а не с самим собой. Ладно, раз пошла такая пьянка, то расскажу вам ещё одну историю. Право же, даже не знаю, стоит ли вам рассказывать этот случай, ведь он показывает меня совершенно с неприглядной стороны. Но раз уж я сегодня такой честный и искренний, а вы такие благодарные и замечательные слушатели, то обойти его никак нельзя, потому что до сих пор стоит мне его вспомнить, как я ржу, точно ненормальный. Впрочем, может я и есть ненормальный, просто меня никто до сих пор тщательно не обследовал.

  Мои родители под старость лет очень полюбили выращивать разные овощи на грядках: редиску, баклажаны, цветочки, ягодки. Ну, вы меня понимаете. Лично мне это «садомазо» никакого удовольствия никогда не доставляло. Меня всегда пинками приходилось гнать на дачу и насильно вручать шансовый инструмент. Тем паче, что этих самых дач мои родители умудрились завести аж две штуки! Состарившись, они перестали на них ездить, силы уже не те, мне тоже было всё недосуг и потихоньку участки пришли в полное запустение. В конце концов, мне осточертело платить за них налоги, и я решил избавиться от данной недвижимости. Одна дача продалась достаточно быстро и безболезненно, а вторая никак. Ну, вообще никак! И что только я не делал и не предпринимал: и объявления в газеты давал, и на остановках их расклеивал, и цену сбавлял. Всё бестолку, никто не хотел не то, что покупать, но даже смотреть. Прямо заговорённая какая-то. Вдруг звонок, нашёлся покупатель, хочет взглянуть. Я обрадовался: ну, наконец-то! Для себя решил, продам почём, ни почём: сколько дадут, столько и ладно. И только интуиция мне шепнула на ухо: «Бесполезно всё это, браток, не суетись попусту». Договорились встретиться на конечной остановке, откуда автобусы идут на эти самые дачи. Подъезжаю на своей видавшей виды «Ниве», походят две женщины: молодая лет двадцати пяти и вторая постарше, судя по всему, её мама. Сели, поехали. Всё так и оказалось: это была мама с дочкой, у которой тоже уже была своя дочка. Вот такой сугубо женский коллектив и решил приобрести мою дачу для своего семейного отдыха. Мужчины странным образом у них в семье не водились. Что-то их категорически не устраивало. Сели они значится в машину, тут всё и началось. На улице жара несусветная, «кондишина» понятное дело в машине нет, да ещё как назло перед самым носом закрыли переезд через железную дорогу. Ну, закрыли и закрыли, всё равно ведь откроют. Открыли… через час. Понятное дело настроение у покупателей уже не то, они сидят мокрые, недовольные, молчаливые и даже какие-то немного задумчивые. Я тоже. Наконец, доехали. Открываю калитку…, нас встречает трава по пояс. Пытаюсь объяснить, что давно здесь не был, что некогда, другой работы по горло, но мама смотрит на меня взглядом свирепого волка и начинает разговаривать как бы сама с собой: «Ох, и мужик нынче ленивый пошёл. Ну, ничего не хочет делать! Ему лишь бы на диване лежать». Я молчу (чего говорить-то?), смотрю по сторонам, тропинку к домику протаптываю, вроде это совсем меня и не касается. Рассказываю, где какие деревья растут и кустарники прячутся. Веду к домику. Мама с дочкой на пороге обгоняют меня, торопятся удовлетворить своё вечно неудовлетворённое женское любопытство. Входную дверь я никогда не запирал по нескольким причинам: во-первых, там брать нечего, во-вторых, дачи эти не охранялись и лазили в них регулярно все кому не лень, а увидев замок, нарочно всё курочили и выбивали стёкла. Вандалы, одним словом. Так вот, на самом пороге, обгоняя всех и вся, отталкивая меня и дочь, вперёд вырывается мама, резко по-хозяйски берётся за ручку двери и дёргает…
  Сейчас… одну минуту… только отдышусь и продолжу…. Всё.
  Так вот мама дёргает дверь…. Ещё одну минуту, если можно…
  Дверь была старая покосившаяся, открывалась с трудом. Мама её дёргает, безрезультатно, дёргает сильнее – тоже, дёргает со всей дури и тут… как в замедленной съёмке от козырька над дверью отделяется белый силикатный кирпич и падает плашмя аккурат маме по голове. Прямо по центру, в темечко. Даже на какое-то неуловимо-короткое мгновение задержался…, будто приклеился. Чёрт его знает, как он отвалился! Я перепугался до ужаса, а мама после этого стала исполнять совершенно немыслимый танец: ходить по кругу и раскачиваться из стороны в сторону. Ходит и раскачивается, ходит и раскачивается. Ещё и бормочет что-то себе под нос. И тут меня смех как назло пробил. Стою, смотрю на всё это и давлюсь со смеха. Понимаю, что смеяться нельзя, а поделать ничего не могу. Зубы стиснул, щипаю себя за ногу изо всех сил, а у меня аж слёзы из глаз льются. Это просто немыслимо: два часа ехать по сорокаградусной жаре, чтобы тебе кирпич на голову свалился. Полный песец! Вижу, мама вышла из заколдованного круга и зигзагами к машине направление держит. Тут шестым чувством понимаю, что эту дачу покупать у неё желания больше нет, отшибло, видать, напрочь, и, следовательно, продать мне её опять не судьба. Делать нечего, повёз их обратно, а сам никак от смеха отойти не могу. Еду, слёзы вытираю, делаю вид, что это пот. Стараюсь на маму не смотреть, а то у неё настолько бессмысленное, недоумённое, ничего не понимающее выражение лица, что я того и гляди из машины на ходу вывалюсь. Вы себе представить не можете, что происходит с человеком, когда у него внутри переизбыток разных чувств, найдя лазейку, они сметающим потоком устремляются наружу и остановить их практически невозможно. Всю дорогу я ехал и боролся со смехом, стыдно, совестно, мучительно, а остановиться не могу. Пытался даже выдохнуть весь воздух и больше не дышать. Ничего не помогало. Думаю, я бы смеялся, даже если бы меня убивали в этот момент. Психоз какой-то. Говорил же вам, что иногда я бываю совершенно ненормальным.
  Когда мама выходила из машины, на прощание она сказала мне всего одно слово:
- Маньяк!
  Прямо в точку попала. Я в истерике даже лбом стал об руль стучаться. Кошмар, одним словом. До сих пор как вспомню, так ничего делать не могу, хохочу и всё. Вот такие пирожки с кирпичами. Да, я такой…

  Ну, всё, проваливайте к дьяволу! Вы мне спать дадите сегодня или нет? Светает уже. Ладно, не обижайтесь, вы же знаете, что я вас, чертей, безумно уважаю и всем сердцем люблю!

********